Глава семейства, отец 3-х дочерей, спрашивает Господа:
— Боже, почему Ты мне послал 3-х дочек? Мы ведь у Тебя просили хотя бы одного сына!
— Первую дочку Я вам послал, потому что ваш ваша семья была очень молодой и неопытной, вам надо было скрепить свои отношения, дочери с этим справляются лучше.
— А вторую дочь?
— Я планировал вам послать через 3 года по земным меркам вам новый дом…
— Мы очень Тебе за это благодарны!
— Так вот, — продолжил Бог, — твоей жене пришлось бы очень тяжело вести хозяйство, ведь с вами живёт ещё твой престарелый отец.
— Опять Ты прав, Боже! Моей жене действительно здорово помогают дочери, хоть средней из них всего 3,5 года. Но не могу понять, почему и третий наш ребёнок — тоже дочь?
— Нуууу….. Я посмотрел, вы так классно с девочками управляетесь….

Прочерк между датами

Лариса Бесчастная
Светлой памяти отца моего...




Ноябрь…
Уже не цветущая тёплыми красками осень, но ещё не зима. Унылая, слякотная пора преддверия стужи с плаксивым небом, сыростью и необъяснимой тревогой и тоской…
Сколько их, ноябрей, проходит чередой в течение отпущенного нам времени жизни! И все «на одно лицо», все как трещина «между» – между теплом и холодом, активностью и спячкой, проводами несбывшихся надежд и новыми планами.
Но иногда в ноябре происходит нечто, что скрашивает этот смурной месяц, или, напротив, делает его незабываемым из-за несчастья.

С того дня я обрела отца и многие годы он был рядом, не уставая повторять, что я главная его радость и надежда – даже после рождения сыновей. Он называл меня то Куклой, то Ёлкой и говорил, что с моим упрямым характером я должна была родиться мальчишкой, но он совсем не жалеет, что я девчонка, и всё равно научит меня всему, что умеет сам.
Так и сталось. Отец работал художником-оформителем и кроме сотворения плакатов и лозунгов подрабатывал заказами на расписные прикроватные коврики, гипсовые плафоны и карнизы под «барокко», бюсты вождей и копилки. Мать была бухгалтером и у неё на работе я могла лишь рисовать, сидя тихо в уголочке – а это было совсем не интересно и утомительно.
То ли дело коротать время у папы в мастерской! Там было много-много баночек с красками, которые пахли как руки отца. Не менее привлекательными мне казались ощетинившиеся широкие флейцевые и круглые с мягкими хвостиками кисти, планшеты, из которых можно было строить дома и пароходы и даже иногда красить или разрисовывать.

Помню, как совсем ещё малышкой впервые приняла из рук отца кисть, как он учил меня наносить лёгкие мазки и работать скошенным флейцем, смешивать краски и мыть кисти после работы. Мы вместе с ним делали новогодние хлопушки и расписывали шарики, надутые из медицинских перчаток. Позже, когда я была уже школьницей, он учил меня делать отливки из гипса и доверял его просевать и заливать в форму. Самым приятным занятием была раскраска копилок и готовых изделий. Старшеклассницей я была уже полноправной помощницей и он брал предпраздничные подряды уже с расчётом на моё участие. А, будучи студенткой, я вместе с ним расписывала летний кинотеатр.
Отец учил меня ненавязчиво, спокойно и уважительно – как равную себе. Показывая ему свои самостоятельные работы, я всегда радовалась его единственной и не такой уж частой оценке: «а этот рисунок у тебя с настроением…».

«Ничего не бойся, просто бери и делай, – наставлял меня отец, – не Боги горшки обжигают! Нет ничего, чего не сумел бы сделать человек. Чем больше будешь уметь делать своими руками, да с выдумкой, да с настроением – тем меньше будешь зависеть от других! Учись, дерзай, пробуй и добивайся результата! И не халтурь, работай честно».
Он никогда меня не наказывал и частенько буквально «вырывал» из рук строгой матери – и я платила ему тем же. Малышкой, не понимая ещё, за что его ругает мама, я прикрывала его собой и сердилась: «Не ругай моего дорогого золотого папочку! Мы с ним немного выпили! Тебе что ли жалко?» Запах масляной краски и алкоголя, исходивший от отца, был привычен и не казался мне причиной для ругани.

«У тебя же золотые руки! – часто возмущалась мама. – Если бы ты не пил, мы бы как сыр в масле катались!».
И это было так: отец всё умел – и всё у него получалось! Работал он упоённо и споро, никогда никого не подводил. И ещё он был необыкновенно аккуратен и в одежде и в работе. И каким бы пьяным не приходил домой – ни единого пятна на брюках! И всякий раз, даже в невменяемом состоянии, проверял, не потерял ли он партбилет, который всегда был у него в нагрудном кармане.
Что и говорить, я была папиной дочкой! И была таковой, пока его «выпивки» не превратились в запои со скандалами, а иногда и с драками…