....И Модильяни
05-06-2017 16:09
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
Из писем Модильяни:
«Вы во мне наваждение».
«Я беру вашу голову в руки и опутываю любовью».
[700x517]
Амедео Модильяни
Я очень верю тем, кто описывает его не таким, каким я его знала, и вот почему. Во-первых, я могла знать только какую-то одну сторону его сущности (сияющую) — ведь я просто была чужая, вероятно, в свою очередь, не очень понятная двадцатилетняя женщина, иностранка; во-вторых, я сама заметила в нем большую перемену, когда мы встретились в 1911 году. Он весь как-то потемнел и осунулся.
В 10-м году я видела его чрезвычайно редко, всего несколько раз. Тем не менее он всю зиму писал мне1. Что он сочинял стихи, он мне не сказал.
Как я теперь понимаю, его больше всего поразило во мне свойство угадывать мысли, видеть чужие сны и прочие мелочи, к которым знающие меня давно привыкли. Он все повторял: "Передача мыслей..." Часто говорил: "Это можете только вы".
Вероятно, мы оба не понимали одну существенную вещь: все, что происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни: его — очень короткой, моей — очень длинной. Дыхание искусства еще не обуглило, не преобразило эти два существования, это должен был быть светлый, легкий предрассветный час. Но будущее, которое, как известно, бросает свою тень задолго перед тем, как войти, стучало в окно, пряталось за фонарями, пересекало сны и пугало страшным бодлеровским Парижем, который притаился где-то рядом. И все божественное в Модильяни только искрилось сквозь какой-то мрак. Он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти. Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живет. Как художник он не имел и тени признания.
Жил он тогда (в 1911 году) в тупикe Фальгьера. Беден был так, что в Люксембургском саду мы сидели всегда на скамейке, а не на платных стульях, как было принято. Он вообще не жаловался ни на совершенно явную нужду, ни на столь же явное непризнание. Только один раз в 1911 году он сказал, что прошлой зимой ему было так плохо, что он даже не мог думать о самом ему дорогом.
Он казался мне окруженным плотным кольцом одиночества. Не помню, чтобы он с кем-нибудь раскланивался в Люксембургском саду или в Латинском квартале, где все более или менее знали друг друга. Я не слышала от него ни одного имени знакомого, друга или художника, и я не слышала от него ни одной шутки. Я ни разу не видела его пьяным, и от него не пахло вином. Очевидно, он стал пить позже, но гашиш уже как-то фигурировал в его рассказах. Очевидной подруги жизни у него тогда не было. Он никогда не рассказывал новелл о предыдущей влюбленности (что, увы, делают все). Со мной он не говорил ни о чем земном. Он был учтив, но это было не следствием домашнего воспитания, а высоты его духа.
Анна Ахматова
[550x700]
Роман, полный невероятных предположений и досужих суждений, – именно такими оказались отношения талантливого итальянского художника Амедео Модильяни и великой русской поэтессы Анны Ахматовой. В нём было место и тайнам, и противоречиям, и рождению истинного искусства, в чертах которого угадывается недосказанная история глубокой любви. Две известные личности с особым отношением к противоположному полу смогли воспылать страстью друг к другу на весьма короткое время.
[700x450]
Не смотря на то, что поэтесса тщательно хранила тайны о своих отношениях, известно, что Модильяни ее просто обожал. Об этом он и признался Анне в первом письме, присланном ей через полгода после их встречи в Париже. В то время супруг Ахматовой находился далеко, и писательнице было легко воспылать чувствами к заграничному художнику. Он засыпал Анну страстными письмами и это дало свой результат. Когда Николай Гумилев вернулся домой, супруги сильно поссорились, и Анна уехала в Париж. Это случилось в 1911 году, и именно с этого момента началась история двух гениев искусства.
Мне с тобою пьяным весело
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.
Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?
Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного...
Не покину я товарища
И беспутного и нежного.
Эти два сердца объединяли особые взгляды на вещи. Модильяни восхищался способностью Анны угадывать мысли, а двадцатилетняя девушка поражалась его умению видеть мир не таким, каким видели его остальные. Художник часто водил русскую поэтессу в Лувр, приобщая ее к своей увлеченности Египтом.
Он даже рисовал картины с лицом Ахматовой в духе египетских женщин. Вспоминая, Анна Андреевна с трепетом рассказывает, как Амедео укрывал ее под дождем во время их прогулок, и описала случай, когда пришла к нему с букетом роз, а его не было дома. Здесь поэтесса признается, что начала отрывать и бросать лепестки ему под дверь. А сам художник потом скажет, что они очень красиво лежали.
[450x314]
В 1911 году Модильяни, как считается, подарил Ахматовой шестнадцать рисунков, из которых почти все погибли или были уничтожены при разных обстоятельствах. А некоторые исследователи насчитывают до 150 работ художника, в которых обнаруживается портретное сходство с Ахматовой. В России сохранился только один рисунок из подаренных ей Модильяни.
Она называла его своим портретом и очень им дорожила: «О каком наследстве можно говорить? Взять под мышку рисунок Моди и уйти», — говорила она А. Найману по поводу своего завещания.
[500x330]
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Показалось, что много ступеней,
А я знала - их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: "Со мною умри!
Я обманут моей унылой,
Переменчивой, злой судьбой".
Я ответила: "Милый, милый!
И я тоже. Умру с тобой..."
Это песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем.
После разлуки, Модильяни возвращается к своей разгульной жизни, от последствий которой, в 1919 году, и умирает. Анна узнает об этом случайно, прочитав старый журнал в 1920 году. Тогда об Амедео скажут, что скончался хороший художник, а в 1922 году его назовут великим. В 1990-х мир увидит выставку картин Модильяни, среди ста которых будет место и 12-ти портретам Ахматовой. Сама же Анна выйдет замуж еще дважды и никому не признается об отношениях с великим художником.
[700x500]
О, не вздыхайте обо мне,
Печаль преступна и напрасна,
Я здесь, на сером полотне,
Возникла странно и неясно.
Взлетевших рук излом больной,
В глазах улыбка исступленья,
Я не могла бы стать иной
Пред горьким часом наслажденья.
Он так хотел, он так велел
Словами мертвыми и злыми.
Мой рот тревожно заалел,
И щеки стали снеговыми.
И нет греха в его вине,
Ушел, глядит в глаза другие,
Но ничего не снится мне
В моей предсмертной летаргии.
[700x500]
Интересный факт:
В отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге хранится рукопись ахматовской «Поэмы без героя».
На полях второй ее части — «Решки», после строк:
«Кто над мертвым со мной не плачет,
Кто не знает, что совесть значит
И зачем существует она»,
записаны следующие строфы, которые, по выражению поэта, «бродили на полях рукописи»:
«В синеватом Парижа тумане,
И наверно опять Модильяни
Незаметно бродит за мной.
У него печальное свойство
Даже в сон мой вносить расстройство
И быть многих бедствий виной.
Но он мне — своей Египтянке...
Что играет старик на шарманке,
А под ней весь парижский гул,
Словно гул подземного моря,
Этот тоже довольно горя
И стыда, и лиха хлебнул».
Эти строки не вошли в поэму. Некоторые исследователи полагают, что они были написаны после ее второго посещения Парижа в мае-июне 1911 года.
[700x500]
"Счастье - это ангел с печальным лицом" это единственные, написанные рукой Модильяни слова о том, что для него было счастьем. ...Счастьем была его тайная муза, его "Египтянка" - Анна Ахматова.
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
«Вы во мне наваждение».
«Я беру вашу голову в руки и опутываю любовью».
[700x517]Амедео Модильяни
Я очень верю тем, кто описывает его не таким, каким я его знала, и вот почему. Во-первых, я могла знать только какую-то одну сторону его сущности (сияющую) — ведь я просто была чужая, вероятно, в свою очередь, не очень понятная двадцатилетняя женщина, иностранка; во-вторых, я сама заметила в нем большую перемену, когда мы встретились в 1911 году. Он весь как-то потемнел и осунулся.
В 10-м году я видела его чрезвычайно редко, всего несколько раз. Тем не менее он всю зиму писал мне1. Что он сочинял стихи, он мне не сказал.
Как я теперь понимаю, его больше всего поразило во мне свойство угадывать мысли, видеть чужие сны и прочие мелочи, к которым знающие меня давно привыкли. Он все повторял: "Передача мыслей..." Часто говорил: "Это можете только вы".
Вероятно, мы оба не понимали одну существенную вещь: все, что происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни: его — очень короткой, моей — очень длинной. Дыхание искусства еще не обуглило, не преобразило эти два существования, это должен был быть светлый, легкий предрассветный час. Но будущее, которое, как известно, бросает свою тень задолго перед тем, как войти, стучало в окно, пряталось за фонарями, пересекало сны и пугало страшным бодлеровским Парижем, который притаился где-то рядом. И все божественное в Модильяни только искрилось сквозь какой-то мрак. Он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти. Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живет. Как художник он не имел и тени признания.
Жил он тогда (в 1911 году) в тупикe Фальгьера. Беден был так, что в Люксембургском саду мы сидели всегда на скамейке, а не на платных стульях, как было принято. Он вообще не жаловался ни на совершенно явную нужду, ни на столь же явное непризнание. Только один раз в 1911 году он сказал, что прошлой зимой ему было так плохо, что он даже не мог думать о самом ему дорогом.
Он казался мне окруженным плотным кольцом одиночества. Не помню, чтобы он с кем-нибудь раскланивался в Люксембургском саду или в Латинском квартале, где все более или менее знали друг друга. Я не слышала от него ни одного имени знакомого, друга или художника, и я не слышала от него ни одной шутки. Я ни разу не видела его пьяным, и от него не пахло вином. Очевидно, он стал пить позже, но гашиш уже как-то фигурировал в его рассказах. Очевидной подруги жизни у него тогда не было. Он никогда не рассказывал новелл о предыдущей влюбленности (что, увы, делают все). Со мной он не говорил ни о чем земном. Он был учтив, но это было не следствием домашнего воспитания, а высоты его духа.
Анна Ахматова
[550x700]Роман, полный невероятных предположений и досужих суждений, – именно такими оказались отношения талантливого итальянского художника Амедео Модильяни и великой русской поэтессы Анны Ахматовой. В нём было место и тайнам, и противоречиям, и рождению истинного искусства, в чертах которого угадывается недосказанная история глубокой любви. Две известные личности с особым отношением к противоположному полу смогли воспылать страстью друг к другу на весьма короткое время.
[700x450]Не смотря на то, что поэтесса тщательно хранила тайны о своих отношениях, известно, что Модильяни ее просто обожал. Об этом он и признался Анне в первом письме, присланном ей через полгода после их встречи в Париже. В то время супруг Ахматовой находился далеко, и писательнице было легко воспылать чувствами к заграничному художнику. Он засыпал Анну страстными письмами и это дало свой результат. Когда Николай Гумилев вернулся домой, супруги сильно поссорились, и Анна уехала в Париж. Это случилось в 1911 году, и именно с этого момента началась история двух гениев искусства.
Мне с тобою пьяным весело
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.
Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?
Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного...
Не покину я товарища
И беспутного и нежного.
Эти два сердца объединяли особые взгляды на вещи. Модильяни восхищался способностью Анны угадывать мысли, а двадцатилетняя девушка поражалась его умению видеть мир не таким, каким видели его остальные. Художник часто водил русскую поэтессу в Лувр, приобщая ее к своей увлеченности Египтом.
Он даже рисовал картины с лицом Ахматовой в духе египетских женщин. Вспоминая, Анна Андреевна с трепетом рассказывает, как Амедео укрывал ее под дождем во время их прогулок, и описала случай, когда пришла к нему с букетом роз, а его не было дома. Здесь поэтесса признается, что начала отрывать и бросать лепестки ему под дверь. А сам художник потом скажет, что они очень красиво лежали.
[450x314]В 1911 году Модильяни, как считается, подарил Ахматовой шестнадцать рисунков, из которых почти все погибли или были уничтожены при разных обстоятельствах. А некоторые исследователи насчитывают до 150 работ художника, в которых обнаруживается портретное сходство с Ахматовой. В России сохранился только один рисунок из подаренных ей Модильяни.
Она называла его своим портретом и очень им дорожила: «О каком наследстве можно говорить? Взять под мышку рисунок Моди и уйти», — говорила она А. Найману по поводу своего завещания.
[500x330]Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Показалось, что много ступеней,
А я знала - их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: "Со мною умри!
Я обманут моей унылой,
Переменчивой, злой судьбой".
Я ответила: "Милый, милый!
И я тоже. Умру с тобой..."
Это песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем.
После разлуки, Модильяни возвращается к своей разгульной жизни, от последствий которой, в 1919 году, и умирает. Анна узнает об этом случайно, прочитав старый журнал в 1920 году. Тогда об Амедео скажут, что скончался хороший художник, а в 1922 году его назовут великим. В 1990-х мир увидит выставку картин Модильяни, среди ста которых будет место и 12-ти портретам Ахматовой. Сама же Анна выйдет замуж еще дважды и никому не признается об отношениях с великим художником.
[700x500]О, не вздыхайте обо мне,
Печаль преступна и напрасна,
Я здесь, на сером полотне,
Возникла странно и неясно.
Взлетевших рук излом больной,
В глазах улыбка исступленья,
Я не могла бы стать иной
Пред горьким часом наслажденья.
Он так хотел, он так велел
Словами мертвыми и злыми.
Мой рот тревожно заалел,
И щеки стали снеговыми.
И нет греха в его вине,
Ушел, глядит в глаза другие,
Но ничего не снится мне
В моей предсмертной летаргии.
[700x500]Интересный факт:
В отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге хранится рукопись ахматовской «Поэмы без героя».
На полях второй ее части — «Решки», после строк:
«Кто над мертвым со мной не плачет,
Кто не знает, что совесть значит
И зачем существует она»,
записаны следующие строфы, которые, по выражению поэта, «бродили на полях рукописи»:
«В синеватом Парижа тумане,
И наверно опять Модильяни
Незаметно бродит за мной.
У него печальное свойство
Даже в сон мой вносить расстройство
И быть многих бедствий виной.
Но он мне — своей Египтянке...
Что играет старик на шарманке,
А под ней весь парижский гул,
Словно гул подземного моря,
Этот тоже довольно горя
И стыда, и лиха хлебнул».
Эти строки не вошли в поэму. Некоторые исследователи полагают, что они были написаны после ее второго посещения Парижа в мае-июне 1911 года.
[700x500]"Счастье - это ангел с печальным лицом" это единственные, написанные рукой Модильяни слова о том, что для него было счастьем. ...Счастьем была его тайная муза, его "Египтянка" - Анна Ахматова.
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник ....И Модильяни | MsKetriken - Дневник MsKetriken |
Лента друзей MsKetriken
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»