А я, любовь, я-- патологическая лгунья,
а моё дитя смотрит на неё, на полу лицом вниз,
обмякшая куколка, сучит ножками --как бы убегает,
почему она шизофреничка,
бледное лицо, в красных пятнах, паника,
ты спрятала её котят там, за окном,
в каком-то бетонном колодце,
где они срут, рыгают и ревут, а она не слышит.
Ты молвишь, что сыта ею,
девкой дикой.
Ты, выдувавшая было свои сопла как дурной радиоприёмник,
без голосов и прошлого, статичный
новостной шум.

Говоришь, мне выбросить котят. Воняют!
Говоришь, мне выбросить мою девочку.
Она перережёт ей горло в свои десять, коль в два сумасшедшая.
Дитё улыбается, жирный слизняк,
с полированного ромба на оранжевом линолеуме,
можешь съесть его. Он мальчик.
Говоришь, твой муж просто не годится тебе.
Его еврейка-мамэ хранит его "сладкий перец" как жемчужину.
У тебя один ребёнок, у меня двое.
Мне бы в Корнуолл, села б на утёс, расчёсала б себе волосы.
Говоришь, мне носить тигровые трусы, мне б завести связь.
Нам бы повстречаться в другой жизни, нам бы встретиться на природе,
мне и тебе.

Между прочим, здесь воняет жиром и детской неожиданностью.
Я под мухой, мне тошно после снотворного.
Чад готовки, чад ада
колышет поплавки наших голов, две ядовитые визавишки,
наши кости, наши волосы.
Зову тебя Сиротой, сирота. Ты хворая.
От солнца у тебя псориаз, от ветра тэ-бе-це.
Когда--то была ты прекрасна.
В Нью-Йорке, в Голливуде мужчины говорили: "Продолжим?
Пчёлка, детка, ты редкость".
Ты выступала, снималась до дрожи.
Муж-импотент подсел на кофе.
Я старалась удержать его,
старый полюс для молниеметания,
кислотные ванны, пригошни звёзд с неба.
Он сваливал это на обитый пластиком холм,
толкал тележку. Искры голубые
Голубые искры льются,
рассыпаясь что кварц на миллион частиц.

О перстень! О драгоценная!
Той ночью луна
влачила свою кровавую суму, хворое
животное,
повыше портовых огней.
А затем стала нормальной.
Убор из чешуи на песке напугал меня до смерти.
Мы всё собирали его пригоршнями, любовались им,
месили его как тесто, тело мулата,
шелковые песчинки.
Собака подобрала твоего собачьего мужа. И пошёл он.

Теперь я молчалива, ненавистью
сыта по горло,
тошно, жирно.
Не говорю.
Загребаю грубые картофелины как гожие одёжки,
загребаю деток,
загребаю противных кошек.
О, сосуд кислоты,
это любовь-- ты полна ею. Знаешь, кто тебя ненавидит.
Он, спускающий свой шар на цепи у ворот,
что ведут в море,
куда оно несётся, белое и чёрное,
затем --плевком назад.
Что ни день наполняешь его, кувшин, душевной начинкой.
Ты такая изнурённая.
Твой голос-- моё колечко в мочке:
хлопающее, порхающее, сосунок нетопырь.
Точно так. Точно так.
Уставилась в притолоке,
унылая карга. "Каждая женщина-- блядь.
Мне не причащаться".

Вижу твою ладнуе медальку,
плотно сидящую, что детский кулачок
или анемона, ту морскую
любимицу, ту клептомаку.
Говорю, что вернусь пожалуй.
Знаешь, на что эти обманки.

Даже на твоём дзэнском небе мы не встретимся.

Ответ на комментарий MaxpyoU # "Блестяще"! Не перестаю удивляться Вашей способности создавать эдакое из ничего.
И всё таки, я не нахожу причин для Вашей злости, хотя ничего другого от Вас я не видела.
И эти ваши слова - "правильный" с точки зрения мужчины ход: не важно за что, но если неожиданно в разговоре довольно громко сказать"шлюха", в это поверят все. И именно поэтому в последнее время предпочитаю не общаться с мужчинами. Мелочно так...

Ответ на комментарий MaxpyoU # Меня нельзя обижать. Как ребенка..