Георгий Арендаренко: «Кокандское ханство» - продолжение:
"Самаркандские углепотребители ежегодно съедают 340 тысяч деревьев... Глядя теперь из Пенджикента на эту ужас наводящую голь обоих хребтов, на эти солидные по размерам, но круглый год совершенно сухие русла Шурча, Зибан, Мисрек на западной и восточной стороне города, живо почувствуешь значение леса для Зеравшанской долины и согласишься с земледельцем, что горный лес – мать (ана) водных источников... и он чувствует, что через полсотни лет ему. и никому более, придётся дорого расплатиться за хищничество нескольких десятков угольщиков и лесоторговцев, себя не обогативших, а край разоривших вконец"...
Вскоре хакима Арендаренко стало невозможно водить за нос, а потому всегда можно было искать у него разумной твёрдой справедливости – к вящему огорчению злостных пройдох и себялюбцев. От огорчения им удалось взбунтовать "против неверных" труднодоступный горный Матчин. Почти год уговаривал матчинцев Георгий Алексеевич, пока не обезвредил всех застрельщиков, потеряв на этом четырёх человек убитыми, среди них штабс-капитана Каневского, и двадцать пять было ранено, среди них три офицера, в том числе сам капитан Арендаренко.
"Кстати уж мы сообщим, что та же сила привычки и условия жизни вырабатывают и в нас, русских колонистах Туркестана, такую же выносливость в ходьбе и верховой езде. Мне самому приходилось делать пешком переходы в горах Зеравшана в 40 вёрст, приходилось делать, по экстренной надобности, переезды верхом в 260 вёрст в одни сутки на переменных конях, в 120 вёрст в день на одной степной лошади".
Летом 1877 года капитана Арендаренко назначают начальником Самаркандского отдела. Тот год отмечен крупными событиями, воспринятыми Россией по-разному, согласно Её бытийному самочувствию. Высоким жертвенным порывом началась война за освобождение Болгарии от иноверных, и многие туркестанцы отправились на Балканы. В конце года кончина Н.А.Некрасова помрачила скорбью читающую публику, в большинстве всё-таки столичную, губернскую. И малозаметен для России петербургской остался распад Кокандского ханства, сделавший Россию и Китай сопредельными на новые сотни и сотни пограничных вёрст. Ближайшим следствием Балканской войны и этого прироста туркестанских земель стало резкое падение бумажного русского рубля в Средней Азии, особенно в Бухаре – до 45 копеек звонкой монетой, о чём в Самарканде кручинились, казалось, как нигде более...
Хлебом-солью встретил Самарканд фон Кауфмана 2 мая 1868 года, а с уходом его отряда осадил оставленный в цитадели русский гарнизон, едва продержавшийся до нескорого подхода подмоги. (На пустеющих стенах Самаркандской цитадели молодой прапорщик запаса В.В.Верещагин выслужил право показать живописью, как оно там бывало.) То первое самаркандское вероломство осталось и последним – самый воздух туркестанских земель, где утверждалась русская власть, сливаясь с океаном Империи, делался как бы просторнее, спокойнее, легче... И толпы разновидного люда из Бухары, Персии, Афганистана, Индии, Кашгарии притекали под сень русского стяга, гонимые нуждою или корыстью, или спасая жизнь – за первое пятилетие русского владычества только по Сырдарьинской области (Ташкент) и Зерашанскому округу (Самарканд) таких пришельцев более трёхсот тысяч осело, а между ними с дюжину бывших владетельных особ.
Вот и капитану Арендаренко среди важных Самаркандских дел досталось опекать двух афганских принцев двоюродных братьев Исхак-хана и Абдуррахман-хана, восьмой год спасающихся в России, получая от Петербурга пенсию, достаточную, чтобы содержать родичей и скромный восточный придворный штат. Братья приходились племянниками властителю Кабула Ширали-хану; с его предшественником, покойным Азам-ханом, тоже их дядей, они ещё как-то ладили, Абдуррахман правил Чар-вилойятом, четырьмя североафганскими провинциями, отторгнутыми от Бухары совсем недавно, лет тридцать назад. Действовать из Росси против своего гонителя братья не имели ни возможности, ни средств. Заниматься каким-либо делом, кроме охоты, восточная знать малоспособна. Оставалось ожидание: очередная династическая смута на их родине – лишь вопрос времени, ибо поводы там всегда в избытке...
На сей раз смутою в Афганистане аукнулась Балканская война. Россия, удручённая итогами Берлинского конгресса, смазавшего славянскую победу на Балканах, вспомнила о Туркестане. В начале августа 1878 года в Кабул прибыла дипломатическая миссия генерала Н.Г.Столетова, знающего персидский язык. Англичане потребовали у Ширали дел с русскими не иметь и направили в Кабул свою многочисленную миссию. По причине династического траура миссию в Кабул не пропустили. Слово за слово – 21 ноября 1878 года англичане начали вторую афганскую войну. Ширали бежал на север, угрожая отправиться в Петербург за международной защитой, но умер в Мазари-Шарифе. Весной 1879 года его сын Якуб-хан подписал с Британией капитулянтский Гандамакский договор. Однако 3 сентября кабульцы перебили британскую миссию, Якуб-хан отрёкся, а ближайшим престолонаследником оказался англофоб Аюб-хан, правитель Герата; страна погружалась в анархию, англичане несли потери, отчаивались. Шанс Абдуррахмана забрезжил...
Россия не возражала. Бухара, всё-то надеясь вернуть Чар-вилойят, могла вмешаться – Абдуррахману устроили "побег". А для контроля событий и некоторого влияния на них по мере надобности и сил следом за родовитым беглецом фон Кауфман командирует к бухарскому эмиру Сеиду Музаффару капитана Арендаренко, располагающего в Бухаре и Афганистане надёжными источниками сведений.
"Лучше выпачкай нос, но узнай всё свежее" – девиз-напутствие туркестанских лазутчиков.
Для пущей важности Капитану были приданы, кроме двух изустных переводчиков и одного письменного, десять конвойных казаков и двенадцать связных джигитов. Таким составом Георгий Алексеевич 13 января 1880 года выехал из Самарканда и через три дня прибыл в Шахрисябз, зелёный город, недавно отнятый Россией у турецкой династии Кинагаз и переданный Музаффару, который устроил там запасную резиденцию. Посланца Туркестанского ярым-подшо Кауфмана встречали торжественно.
"На площади Регистана караул при офицере в русских генеральских эполетах отдал воинскую честь русской командой "На плечо, на караул!", а построенные на правом фланге в одну шеренгу ротные командиры (всего до 60 человек), все в русских штаб-офицерских эполетах, держали руки под козырёк, кто как умел. (...) Не нарушая обычного этикета, столь много значащего у бухарцев, я прошёл пешком в сопровождении двух щеголеватых удайчи, а так же притаившего дыхание шигаула и Рахматуллы-мирахура ту часть двора, на которую ни один смертный не дерзал въезжать верхом. Оставив всех церемониймейстеров у подножия террасы, я поднялся по ступенькам небольшой кирпичной лестницы только с переводчиком Камалетдиновым.
Среди огромной залы, оклеенной обоями и устланной паласом соответствующих размеров, на широком кресле, обитом кумачём, сидел в шубе, покрытой канаусом, повелитель ханства – красивый, пухлый, солидный годами брюнет с мягкими тёмно-карими глазами, с небольшой узбекской бородой, с спокойными манерами. Ответив на мой поклон беглой улыбкой и пожатием руки, проговорив: "Хош килыпсиз, сизны кильганы коп хурсан мин" (Добро пожаловать, рад Вашему приезду), Музаффар-хан указал мне единственное в комнате кресло, прислонённое к стене так, что я сидел против него в трёх шагах по диагонали, а переводчик стоял насупротив эмира. Безмолвно, с непрерывным покачиванием головы и с улыбкой удовольствия прослушал Бухарский эмир приветствия, переданные ему мной от имени Туркестанского генерал-губернатора. (Переданное письмо не читалось при мне, а подарки приняты шигаулом). (...) Эмир говорил со мной частью через переводчика по-персидски, частью мне приходилось отвечать ему по-тюркски, чему он был очень доволен"...
Оба они сразу попали в тон своей сдержанно-торжественной простотой, приличествующей случаю. Георгий Алексеевич остался при дворе Музаффара, сопровождал эмира в его переездах в Бухару и Карши. Эмир, традиционно высказывающийся о политике лишь через своих давлетханов, дополнял это общение личными аудиенциями, спрямляя обычную витиеватую расплывчатость восточной дипломатии. В успехе сардаров эмир сомневался. Исхак-хан уже воюет неудачно на западе Вилойята, мутит туркмен, известных разбойников. Абдуррахман осмотрителен, кружит-петляет, закрепился в Бадахшане, откуда взял жену ещё в Россию, обхаживает мелких правителей, распускает повсюдные толки, на что-то рассчитывает?.. Эмир желает, чтобы в Ташкенте верили – ему нет резона впутываться в англо-афганские дела! Он всеполно сознаёт немалые выгоды своей зависимости от медведицы-России, дающей Бухаре беззаботную незыблемость, не посягая на дела внутренние. Ему очевидна несбыточность англо-русской схватки в Азии, здесь выигрышные преимущества и опасные слабости Медведицы и Крокодилицы взаимно уравновешены, не оставляя им шансов на чью-либо монополию!..
Всё это должен был разуметь и Абдуррахман. И понимать, что Британия в жизни не стерпит зависимости Афганистана от России, да и зависимость на манер завидной бухарской для Афганистана невозможна – ведь Афганистан совсем не Бухара ни народом своим, ни историей... Зато играть на глупейшем соперничестве фаренгов сам Аллах велел!
Абдуррахман сразу поставил на богатую амбициозную Британию. И через полгода скитаний, выжиданий, заигрываний и устрашений, под наростающий народный клич "Даур! Даур, Абдуррахман хан!!" в июле 1880-го был провозглашён эмиром Афганистана. Не ведая, что каждый его шаг на этом рискованном восхождении в Кабул отслежен капитаном Арендаренко и доложен своевременно Наместнику Туркестана телеграфом; кроме того Капитан составлял подробные донесения "журналы", тоже регулярно отсылаемые в Ташкент с джигитами. Таких "журналов" набралось двадцать шесть, некоторые с одобрительными резолюциями фон Кауфмана.
Абдуррахман на троне утвердился прочно. Взамен Гандамакского договора заключил с Британией Равалпиндский договор; английские гарнизоны покинули пределы Афганистана, Британия стала оказывать Абдуррахману экономическую помощь, вооружать и обучать афганское войско. С годами Абдуррахман довершил труды своего деда Дост-Мухаммада, сплотив единый Афганистан, широко признанный и уважаемый. На родине эмир был популярен чрезвычайно. Под старость (1896) удостоился титула "Светоч нации и веры".
"Журналы" Арендаренко, быстро потеряв злободневность, осели в архивном забвении почти на столетие. Их извлекли на свет советские историки: в 1974 году издательство "Наука" выпустило книжку "Бухара и Афганистан в начале 80-х годов XIX века. Журналы командировок Г.А.Арендаренко". Восемь печатных листов живейших подробностей отшумевшей бурной жизни, рассказанных "при некотором слабом умении писать события теми красками, каких они вполне достойны"!..
Столь многое животрепещущее и тогда, и сегодня, сопоставленное рядом – увы! – теряет свою остроту, выглядит пустой суетою...
Георгий Алексеевич увлёкся своей новой службою штатного резидента, увлёкся Бухарой. Задумав составить "Полное описание современного состояния Бухарского ханства", испросил под эту свою затею длительную командировку в бухарские пределы, куда и отправился ранней весною 1882 года в сопровождении секретаря, переводчика и десятка джигитов. А через полтора месяца после их отъезда из Самарканда, скончался в Ташкенте Наместник Туркестана К.П. фон Кауфман, с прошлого траурного марта хворавший и отошедший от дел. Эта ожидаемая кончина повлияла на туркестанскую жизнь посильнее недавней гибели императора Александра П, а на судьбе Георгия Арендаренко сказалась едва ли не роковым образом.
Покровительствуемый эмиром Музаффаром, Георгий Алексеевич проехал все труднодоступные юго-восточные бухарские бекства; добрая половина их – Куляб, Кободиан, Каратегин, Гиссар, Дарваз, Денау – подпали под власть Бухары совсем недавно, а прежде, из-за своей труднодоступности, иные из них веками сохраняли независимость, вяло враждуя с ближними-чересполосными соседями и не участвуя в общей истории Средней Азии. О двух таких – Дарвазе и Каратегине, где до него вряд ли вообще ступала нога европейца, Георгий Алексеевич напишет этнографические очерки. Но полное описание Бухары так и не состоится; похоже в прямой связи с другим несбывшимся событием. В трёх долгих командировках Арендаренко провел в бухарских землях и при дворе эмира более года и с открытием в Бухаре Российского политического агентства был бы у Кауфмана первым кандидатом возглавить то Агентство; теперь же, как позднее в случае с кашгарским консулом Петровским, Петербург назначил иного, более своего, человека – себе же во вред.
Майор Арендаренко продолжил служение российскому самаркандскому населению; весной 1884 года "переименован в подполковники". Продолжает изредка выступать с газетными заметками и очерками на темы исключительно административно-хозяйственные, о нуждах, добродетелях и пороках подопечных малых сих. До бирюзовых изразцовых куполов и минаретов Самарканда своим пером не прикасается, а пишет о бедственном положении низового мусульманского духовенства, нищенские заработки которого – от четырёх рублей в год! "Есть ли возможность прожить на эту гомеопатическую лепту?.."
Громкую историю Саманидов, Чингизидов, Тимуридов и Шейбанидов поминает лишь вскользь, но хлопочет об установлении базарных дней в кишлаке, отличающемся своей исторической живучестью благодаря местной святыне – аулье. "Нет аулье в древнем Савране, Узикенте, и при полных местных удобствах на берегах Сыра и Саврана они остаются незаселёнными, привлекая, однако, сюда жителей Туркестана за сорок вёрст для хлебопашества".
Упадок животноводства, особенно коневодства в Зеравшанской долине (площадь 4 тыс.кв. вёрст) объясняет распадом феодальных отношений, замирением Края и правильной осёдлостью населения. "Население имело свободную возможность случать своих маток с лучшими ханскими жеребцами. (...) Справедливо будет, таким образом, считать, что вся Зеравшанская долина обязана своими, сохранившимися ещё в малом числе, прекрасными лошадьми, заботливости эмиров, ханов и беков".
Попутно в статье приводятся названия трав: для рогатого скота – 13 названий; для лошадей – 4 названия; для верблюдов – 7, для овец – 18 названий. А в другой статье – 15 названий трав, употребляемых в пищу населением! Пером Георгий Алексеевич владеет мастерски. Пересчитав 6840 ишаков Самаркандского отдела, слагает гимн ишаку: "Маленькое вьючное животное это, при своей способности подымать такие же тяжести (в 6 пудов), какие подымает и лошадь, издавна получило в хозяйстве земледельца такое универсальное применение, которое отводит ему даже более дела, чем остальным вьючным животным, и приземистый, длинноухий, тонкокопытный ишак, с такою же терпеливостью к пинкам своего обладателя, с таким же нахмуренным стоическим усердием тащится из Бухары в Оренбург, с каким карабкается под тяжестью в пять пудов по скалистым снежным перевалам Зеравшанских гор. Живёт в среднем 14 лет, стоит 8-15 рублей и при способности оставаться летом без воды два дня проходит с караваном 40 вёрст в 11 дневных часов времени".
С годами обстоятельных публикаций в таком духе набралось у Георгия Алексеевича более двух десятков. И на пятнадцатом году своего начальствования Самаркандом он вдруг издаёт в Петербурге солидный сборник "Досуги в Туркестане. 1874-1889 годы". Хорошо бы привести оглавление этого Сборника целиком, выразительное само по себе, оно способно навести на редкостную книгу заинтересованного читателя – но это целая страница текста!.. Увесистый фолиант в 700 страниц не помечен цензурным разрешением, ни названием какого-либо Ведомства или Общества, чьему покровительству (и средствам!) он был обязан своим появлением. Однако "Досуги" тогда же отрецензированы благожелательно, даже почтительно, в столичном академическом журнале "Записки восточного отделения Императорского русского археологического общества" (т.IV,стр.408).
Итогом пристального изучения Края "с целью послужить этому Краю, когда власть уездного начальника бессильна" – представляет "Досуги" рецензент. – "Многие вопросы затронуты и поставлены впервые, многим предложено и решение"...– рецензентом был Н. Веселовский, молодой петербургский профессор-археолог; работая в Самарканде на раскопках Афрасиаба, он знал туркестанские дела не понаслышке. – "В плодотворной административной деятельности г.Арендаренко мог убедиться всякий, кому привелось посетить Самарканд в его управление. И если в этом случае, пожалуй, можно было увлечься показной стороной дела, наружным блеском, то книга г. Арендаренко раскрывает нам внутренний смысл его деятельности, показывает, сколько труда и энергии положено этим человеком для изучения своего Отдела и его населения. И нельзя не пожалеть, что г. Арендаренко вслед за другими лучшими людьми, покидает этот Край. Это удаление мы готовы объяснить тем, что с водворившимися в Крае новыми порядками, крайне сложными и для туземцев несвоевременными, тяжело теперь оставаться в управлении и служить делу, которому не сочувствуешь".
Да, осенью 1889 года подполковник Арендаренко был отправлен в четырёхмесячный отпуск (не впервые ли за всю службу?), а в начале декабря отчислен в запас "по прошению".
Кончина фон Кауфмана отозвалась Туркестану некоей растерянностью, как бы разбродом во власти. Преемника среди его соратников не нашлось; вернули было опального генерала Черняева – не получилось. Константин Петрович Кауфман оказался нужным человеком в нужном месте: разумный умеренный консерватор, решительный воин, но более администратор, строгий устроитель. Под стать ему были соратники, люди чести и долга – генералы Колпаковский, Черняев, Комаров, Абрамов – однако в каждом преобладал воин. Придя по праву сильного в разобщённый, враждующий, застойный Туркестан, они по-христиански видели в аборигенах прежде всего людей, иной натуры и обычаев, но понятных, таким не следует делать того, чего себе не желаешь. Этим-то и объясняется сравнительная лёгкость и прочность военных успехов России в Хиве (1873), Бухаре (1870-е), Ашхабаде (1881), Мерве (1884)... Прочный мир устоялся в Туркестане на полстолетия. Воинская доблесть оставалась не востребована. Новое время требовало терпеливых, вдумчивых, деятельных администраторов. Таковые были среди первопроходцев Туркестана, не в избытке, но достаточно, чтобы жизнь Края ровно текла к лучшему...
На беду в образованном слое России укоренились маниловские теории всеобщего блаженства на путях свободы, равенства и братства. Немало таких прогрессистов состояло на государственной службе по ведомствам Народного просвещения, Внутренних дел, Финансов, Путей сообщения и т.д.; служба давала безбедную крышу и определённую власть, не налагая притом ответственности, если буква законов-правил не нарушалась. Одержимые сознанием своей правильности, используя жёсткость имперской системы, они создавали своим прожектёрством обстановку либерального террора для инакомыслящих верноподданных "солдафонов, ретроградов, реакционеров" – с наилучшими благими намерениями зачастую! Того не ведая, что в теориях этих лестных слишком многое вывернуто вверх ногами, а многое вообще замолчано. И не задумываясь над безбожием сочинителей тех теорий. Отчаявшись исправить жизнь коренной России, они потянулись, не всегда по своей воле, в Россию Азиатскую, исправлять "господ ташкентцев", опять-таки зачастую искренне, даже самоотверженно, имея универсальным инструментом всё тот же "западный окноделательный топор цивилизации".
Так невесело шутил Георгий Арендаренко, стоя между либеральными размахами того топора и глухим туркестанским дувалом, глинобитным, древним, ветхим, точно зная, что за этим дувалом далеко не всё обстоит как следует быть, однако полагая, что для пользы дела, для прочности дела, а также из человеколюбия, прорубать окна в дувалах лучше подвигнуть самих туземцев по их доброй воле, дабы те окна никогда не обернулись бы амбразурами...
Опасная неуклюжесть даже самой доброжелательной власти исходит от незнания жизни-быта подвластных. Живая жизнь на земле-кормилице навсегда останется самым верным руководством для любых властных учреждений – не устаёт настаивать Арендаренко, горячё ратуя против оказёнивания вековечных обычаев общинного проведения насущных трудоёмких работ: строительства арыков и кяризов, мечетей. мостов и дорог, оказёнивания, расточительного для казны и губящего благодатные обычаи. "Да будет известно всем отечественным любителям подрядов, что Средняя Азия никогда не применяла их к делу ирригации, не применяет и до наших дней там, где запах чиновника не распространился ещё."
С первых страниц "Досугов" описания голых фактов и обильная цифирь обмеров-рассчётов и статистики чередуются с полемичными-ироничными высказываниями, иной раз весьма задиристыми.
"С крайним удивлением непонимания нужд туземного населения, его свойств, мы встречаем также и попытки некоторых господ ирригаторов края передавать обязанности мирабов, банд-банов (надсмотрщиков за плотинами) бессрочно-отпускным нижним чинам. Только этого недоставало, чтобы вконец исковеркать то грандиозное дело ирригации туземцев, которое началось, развилось, стройно поддерживалось без подталкиваний чиновниками, а силою практических знаний, силою настойчивости и терпения"...
"Не верим решительно в продуктивность того административного огонька, который вспыхивает только для известных случаев"...
"Стоит, следовательно, порыться в канцелярском архиве, чтобы не поправлять очки, когда уже поздно будет"...
Можно подумать, что претензии у Георгия Арендаренко исключительно к власти (которой он же сам и представитель). На самом-то деле к подопечным у него претензий не меньше имелось, только высказывался он о стороне слабейшей, газет не читающей – мягче, снисходительнее.
"Коллективный характер населения остался тот же, что и был в давно минувшие времена, и отрицательные стороны этого характера, которые представлялись наблюдателю хотя бы и десятилетней давности, удержались до сего дня, удержатся и ещё несколько генераций".
А резкости его обращений к властям и общественности вполне объяснимы наростающей безответностью его печатных выступлений. Во время оно по его статьям фон Кауфман окоротил ростовщиков, "законно" грабивших земледельца, снимая до 180% годовых, сами оставаясь свободными от налогов. Заменою грабежу была учреждена Самаркандская ссудная касса, кредитует до четырёх тысяч хозяйств ежегодно под 6%. Учитывались мнения Георгия Арендаренко о дорожных делах и лесосбережении, об ирригации... Времена изменились.
Упразднение в Русском Туркестане ханских удельных границ, введение культуры хлопка и развитие шелководства, проведение железных дорог – преобразили Край неузнаваемо. У населения появились капиталы. Пышно зацвели рыночные отношения, увлекая, вовлекая и некоторых должностных чиновных лиц. И вместо воли ко всеобщей пользе-справедливости Туркестаном начинал править голый Рубль первоначального накопления, который якобы "не пахнет". Для служак с характером Георгия Алексеевича то было неприемлемо и непереносимо. Прежде Ташкент при всех случаях оставался их крепким имперским тылом, теперь они становились нелепыми одиночками на торжище, где ратовать – во имя чего?..
При губернаторе фон Розенбахе Николае Оттоновиче, просвещённом, энергичном, но формалисте, начался исход с туркестанской службы кауфманских ветеранов...
По счастию, процесс не зашёл далеко, возможно, и благодаря тем же "Досугам" Арендаренко. Ведь его книга попала в поле внимания Археологического общества, скромного и немноголюдного учёного клуба весьма влиятельных персон, должно быть, согласных с рецензией своего коллеги профессора Веселовского. Пробыв полгода запасным, подполковник Арендаренко – уже при новом губернаторе бароне Вревском Александре Борисовиче и "вслед за другими лучшими людьми" – возвращается в службу начальником Мервского уезда Закаспийской области.
К Мерву тоже были обращены взоры Археологического общества. Издавна слывший "гнездом разбоя и разрушения", Мерв отошёл к России зимой 1884 года, сдавшись без боя отрядам штабс-ротмистра Алиханова и майора Махтум-Кули-хана. Спустя год британский генерал Лемсден сделал попытку реванша, приведя в Кушку на переговоры о границе (Ш.1885) четырёхтысячное войско гератского наиба Темир-шаха, принявшегося осваивать новые земли по Мургабу. Закаспийский губернатор генерал Комаров Александр Виссарионович спешно сформировал Мургабский отряд, численностью вдвое меньше афганского. Обычное у русских предложение поладить мирно, наиб расценил как слабость и робость, полез в драку и был жестоко умыт, потеряв свой бунчук, все знамёна и всю артиллерию. Граница – нынешняя южная граница Туркмении – была окончательно согласована в 1888 году. После чего из Мерва и Ашхабада в адрес Императорской Археологической комиссии пошли посылки с азиатскими древностями, по большей части – монетами. Генералу Комарову, большому энтузиасту древности, казачья сотня, после редкого для здешних мест дождя, играючи насобирала среди мусора развалин несколько сот старых восточных монет! "Мерв – обетованная земля для нумизмата!" – восклицали петербургские археологи.
И всё же научно-историческая уникальность древнего Мерва уступала значению Мерва новейшего времени. Сюда пришла Закаспийская железная дорога, отсюда начиналась прокладка стратегической трёхсотвёрстной ветки на Кушку, Мерв становился узловой станцией. А кроме того (и важнее всего!) – на землях уезда с лета 1887 года создавалось Государево Мургабское имение предполагаемой поливной площадью до 80 тысяч десятин!
Георгий Алексеевич с порога понял: воды Мургаба не хватит даже аппетитам одного только Имения, а река орошает ещё Мерв, Иолотань и Пенде, оазисы древности допотопной, им без воды не быть. И соглашать обе стороны ему, господину уездному начальнику, которому полведра воды на день достаточно...
И опять несчастье помогло – не успел он эту новую заботу лишнюю освоить, как осенью размыло новостроимую Султанбендскую плотину, где водозабор для Имения. Отсрочка дележу воды изрядная... Летом 1892 года Георгию Арендаренко вручили погоны полковника.
Плотину исправили уже в новое царствие Государя Николая II Александровича. Обрушилась в одночасье, а починки на пять лет – обычная расплата за благодушие недогляда, недоделок и халатности. Это если беда вообще поправима. (Но за время ремонта острота делёжки воды Мургаба разумно сглажена!)
Прослужив четверть века на руинах Великих Царств – блистательного изразцового Самарканда и мрачнокирпичного Мерва – Георгий Алексеевич многажды пережил настрой Экклезиаста, в экклезиазм, однако, не погружась – железная дорога отвлекла. Железная дорога напрямую прорезала некрополь Мерва: тридцать вёрст руин, кирпичных бугров и сухих оросительных каналов, походя вбирая в себя, как строительный материал, эти вековые кирпичные останки, походя хороня летаргическую тысячелетнюю древность. Ибо все прежние здешние разгромщики-властители, свергая один другого, своё новое строили одно и то же из подножной, подручной природы по образу её и подобию. Железная дорога явила природу новую, никогда прежде под солнцем не бывшую, и населённую новым, никогда прежде не бывшим народом. Устоять и возглавить нашествие этой новой эпохи – тяжкая непременная задача исторической России. Её могильщики уже наметились и отнюдь не среди инженеров, создателей машинной эпохи, тем паче не среди рабочих, её строителей, их-то используют как взрывной динамит. К власти рвутся пассажиры первоклассных вагонов, кто пользуется безвозмездно всеми возможностями от жизни. "Власть развращает!" – внушают они публике, это против уездного-областного начальства. "Абсолютная власть развращает абсолютно!" – это уже против устоев Державы, благодаря которой имеют они полный достаток и полную безопасность. И властям должно противу них устоять, ради малых подвластных своих.
Власть не от хорошей жизни происходит. Это алчущим её благоухает она вроде излюбленных ими одеколонов. А она сродни абсурду бессонницы. Та же отчуждённость окружающего, отвращающая от любых усилий-вмешательств, заранее смехотворных. И власть должна этот морок превозмогать, ради подвластных ей. Гнетуще пустынен горизонт благой власти, так редкостны на нём чудаки, порою несносные, кто при всей своей самости не собою озабочен, а взыскует согласия Всероссийского. Ибо россияне всех ста мастей частенько наоборот, всяк норовит заполнить дыхом своим весь круг земной и того ради душу заложит первому встречному коробейнику, абы шибче теснить – кого? – а друг дружку, безмозглый безгласного. Россия, диво земное, смиряет всех. Ей единой служить не зазорно!..
Начальник Закаспийской области Алексей Николаевич Куропаткин с мнениями полковника Арендаренко считался и его поддерживал, да с января девяносто восьмого года ушёл на повышение в Петербург Управляющим Военным министерством. Похоже, лестное предложение было сделано и Георгию Алексеевичу: управлять Государевым Мургабским имением, принять каковое – оставаясь самим собою – он не мог. После чего и на уезде оставаться было неловко. Так или нет, но осенью девяносто девятого года Мервским уездом временно управляет капитан Михайлов, должность управляющего Мургабским имением вакантна, а полковник Арендаренко исполняет должность генерала для особых поручений при Начальнике Туркестана Сергии Михайловиче Духовском. По сравнению с его прежними должностями это поистине синекура. И длится она дольше полутора лет, притом с 1 января 1901 года Георгий Арендаренко – генерал-майор! Ему 55 лет. Не грех задуматься и о покое... О женитьбе на старости лет... О житии обывателя города Ташкента... А хоть бы и свадебного генерала города Чернигова!.. Да явилась возможность завершить службу достойно.
Генерала-от-инфантерии Духовского, губернатора замечательно-выдающегося, а только Туркестану стороннего, сменил на должности генерал-лейтенант Иванов Николай Александрович, характером суховатый, блюститель формы и справедливости и туркестанец коренной, прежних порохов дымных понюхал и с верблюжьими обозами повожжался, и с Ширали-ханом кабульским лично бывал знаком. В Самарканде под его непосредственным начальством Георгий Алексеевич прослужил без малого семь лет и жаловаться не приходится. Ему бы давно генерал-губернаторствовать, не уйди он вдруг в отставку, не насовсем – на одиннадцать лет! Его уж позабывать стали, а он вдруг вернулся и с повышением в звании – на свете чего не бывает! За отъездами Духовского исполнял его должность месяцами, уже с год фактически правил Краем и вот с Нового, 1901-го законно.
А 4 июня 1901 года генерал-майор Арендаренко Высочайше назначен Военным губернатором Ферганской области, которой Иванов правил перед отставкой.
Георгий Арендаренко принял Ферганскую область в разгар хлопкового бума. Фергана поставляла России 1/3 всего хлопка (до 10 млн. пудов), имея с того доходов более 50 млн. рублей (тех Рублей!) ежегодно. Сборы зерновых превышали 30 млн. пудов. По бедности пастбищами недоставало мяса, и в Область ежегодно пригонялось более миллиона баранов; своего скота имелось 2,5 млн. голов из них около половины – скот рабочий. Население Области, по данным областного Статкомитета, составляло 1.760.159 душ (без войск) из коих православных было 12.307, а мусульман 1.743.093.
На борьбу с саранчёй Область истратила с начала марта по 20-е числа мая 1902 года 1.164.408 человеко-дней.
Притом вся администрация (весьма пёстро национальная), областная и уездная, считая участковых приставов, землемеров, судейских, казначейских, почтовых и канцелярских чиновников, насчитывала едва 400 человек! (Среди них встречались фамилии, весьма заметные в книжном мире столетие спустя: Домбровский, Галковский, Кернсновский, фон Зигерн-Корн).
Статкомитет издавал ежегодные Отчёты – солидные томики сотен подробнейших цифровых таблиц. В наши дни, через столетие борьбы за свободу, материалы этих отчётов смотрятся фантастикой, иные их показатели недостижимы сегодня никакими усилиями, а полнота их прозрачности вообще утрачена, похоже, навсегда.
Так, в 1902 году за Маргеланским окружным судом (областным) числилось 442 уголовных дела; 199 из них прекращены, 64 оставались в производстве и 55 не рассмотрены; по 124 законченным делам привлекался 201 подсудимый (196 мужчин и 5 женщин), совершивших в общей сложности: убийств – 30, преступлений против телесной неприкосновенности – 13, насильственного похищения чужого имущества – 24, краж – 21, лжесвидетельств, ябед, ложных доносов – 7, побеги ссыльнопоселенцев и каторжан и обмен именами – 6, лжеприсяга – 1, преступлений против порядка управления – 2, служебных – 7, нарушение уставов казённых управлений – 3, общественный соблазн и преступления против нравственности – 1, нарушение уставов торгового и кредитного – 2, против женской чести – 2, истребление имущества – 2, преступления по договорам купли, продажи, займа и злоупотребление поверенных – 2.
И это в разноплемённой капитализирующейся Фергане, где издавна не было власти достаточно законной, а династические и межплеменные убийства и смуты ещё в середине XIX века были обычаем жизни.
В том же 1902 году Народные суды (мусульманские) разобрали 689 уголовных дел, осудив 1117 мужчин и 40 женщин за кражи и другие преступления против собственности частных лиц, пьянство, азартные игры, оскорбления частных лиц, дурное поведение в обществе, неисполнение законных требований властей, клевету и нанесение побоев. Из 4611 гражданских дел Народными судами прекращено 1200 исков на сумму 241.557р.71к.; по 3411 искам присуждено взыскание 577.400р.87к.
Это к вопросу о "России – тюрьме народов". Или вот к вопросу о "русификаторской политике царизма", поднятого было с новым пылом прорабами перестройки: кроме двух десятков русских и "русско-туземных" учебных заведений в Области действовало мусульманских школ: а) мактабов мужских 1543 с 21.549 учениками; женских – 269, обучалось 3.050 учениц; б) мадраса 197, обучающихся – 6.401; в) кары-хана 231, учеников 1.654; г) даляиль-хана 1, учеников – 58.
Губернатор Арендаренко с порога реформировал содержание Отчётов Статкомитета, удалив для служебного использования всё множество частных подробностей, интересных лишь малому числу специалистов. А освободившееся место отдал научно-популярным и краеведческим статьям, изложенным весьма недурно и с глубоким знанием дела его сотрудниками, чинами областной администрации. Есть смысл привести оглавление хотя бы одного из трёх выпусков "Ежегодника", ибо сведения там встречаются уникальные; с окончанием губернаторства Георгия Алексеевича "Ежегодник" прекратился.
"Памирская страна" Василия Николаевича – очерк историко-политический. "Гибель Андижана" – статистика декабрьского землетрясения; содержит официальную телеграфную переписку.
Ферганские "Ежегодники" как бы продолжение "Досугов" Арендаренко. Влияние Губернатора на состав и дух Сборников несомненно, однако было оно, вероятнее всего, лишь номинальным – авторов много и они очень разные, некоторые публиковались не раз и до "Ежегодника". Сильнее влиял тогдашний дух Русского Туркестана, дух домашний, поверх всех сует молодого капитализма и строгостей администрации дух благожелательный к человекам и благотворный. Разумеется, не всё в Фергане обстояло блестяще. Не по справедливости распределялись в населении хлопковые миллионы – но людям в одночасье не переделаться, в лучшем случае поменяются местами, до следующей перемены; остро недоставало врачей и учителей, зданий, дорог, мостов и плотин, много ещё кого и чего недоставало, но покрытие этих нужд планировалось, предполагалось и постепенно нехватки восполнялись, антагонизмы оглашались, что служило залогом их смягчения... Арендаренко начал строительство в Маргелане мужской гимназии, передал казённую губернаторскую дачу под пансион для гимназии женской... Собственных книг он больше не издавал, статей не печатал. Исчерпанность материала не могла быть тому причиною – землетрясение Андижанское не могло не осенить его мыслью, что развалины Мерва, других городов и оросительных систем по всей дуге Туркестана не есть следы лишь разгромов-завоеваний, но и природных катастроф. Андижан поправлялся на глазах, как поправился Верный в восемьдесят седьмом году, а в их ханствах бывших их ждало бы полное запустение от беспомощности и разбоя. Не знал он про Ашхабадское землетрясение Х.1948 года, Ташкентское IV.1966, Спитакское ХII.1988, но понимал, конечно: такое вполне возможно, а исправлять подобные катастрофы по плечу лишь Великой Стране... Возможности досугов и понимания мира сего с возрастом и продвижением по службе не обязательно убывают. Вот разве что проступает местами уже со страниц "Досугов" усталость державная: сетования горькие на глухоту взаимную между людей, властей к принятию самых простых устроительных мер, необходимых настоятельно...
Генерал Арендаренко слыл губернатором неровным; одни пеняли на его жёлчность, иных такие пени искренне удивляли; пеняли на его жёсткое отношение к туземцам, а также и на то, будто туземец ему дороже и милее своего брата. С Ташкентом отношения у него складывались негладко, с иными чинами – натянутые. Так, ташкентский судейский генерал Терентьев М.А. в своей "Истории завоевания Средней Азии", 3 тома, СПБ, 1906 г., описывая Андижанское землетрясение, поимённо назвав всех 13 врачей, собранных тогда в Андижан, упоминает и собранную уже к 6 декабря сумму "10.169 р., в числе которых 3.750 р. дано было губернатором" – фамилии его при этом не называет, как и вообще в связи с этим землетрясением. А тайный советник Фёдоров Г.П., сорок лет прослужа в Туркестане (1870-1910), последние лет десять Правителем канцелярии генерал-губернатора, в своих мемуарах, местами весьма подробных, Андижанской беды не упоминает вообще.
Вскоре после кончины генерал-губернатора Н.А. Иванова, ферганский губернатор Арендаренко отправится в отставку "с мундиром и пенсией", но без обычного для беспорочных служак повышения в чине; преодолев удар Андижанского землетрясения бесхлопотно для вышестоящих властей, так и останется генерал-майором.
Георгий Алексеевич, человек одинокий, навсегда покинет Россию катящейся к революции, отправится через Кавказ в добропорядочную благоустроенную Германию, напоследок наглядясь в Тифлисе на бесчинства тамошней социаль-демократии, рвущейся к власти.
В Фергане помянут его и добром.
С начальником Ошского уезда полковником Зайцевым Арендаренко ладил, как с немногими, доверительно. Василию Николаевичу он и напишет из Берлина о своём благоприбытии и благоустройстве там. Есть сведения о его кончине в Варшаве в 1908 году.
В своё время, ещё в Самарканде, нечто родственное подметил Георгий Алексеевич в неказистом вьючном труженике, отнюдь не почитаемом беспечными потребителями его трудов. И то сказать: порою с нахмуренным видом, лишь изредка и непонятно упрямясь, всю свою жизнь несут такие люди свою службу людям. И наряду с Великими Подвижниками, Собором таких неброских тружеников стоит Россия. Должно быть, и другие достойные страны.
1. Местные имена и названия известны в различных написаниях, смотря по тому, с какого из местным языков заимствованы.
2. Афтоба-чи – высокий придворный сан = стольнику.
3. В XIX веке в русской Армии с честью служили четыре генерала Троцких; так что Лейба Бронштейн, выходя на мировую арену, прикрылся приличным именем.
4. Материя из шёлка-сырца.
5. Глава и наставник общины исмаилитов.