Вревский Александр Борисович

(31 мая 1834 г. - 9 ноября 1910)

 

Барон Александр Борисович Вревский — родился в сельце Голубово Островского уезда Псковской губернии, крещён в тот же день в храме во имя Св. Николая Чудотворца Вревского погоста.

                                                                                                                 
Его отец - барон Борис Александрович Вревский служил в лейб-гвардии Измайловского полка. После выхода в отставку 7 ноября 1827, он переехал на постоянное жительство в своё имение Голубово. 7 июля 1831 состоялось его бракосочетание с Евпраксией Николаевной Вульф. Известно, что он был членом Островского уездного земского собрания и некоторое время исполнял обязанности Островского уездного предводителя дворянства.
Его мать Евпраксия Николаевна Вревская (в девичестве Вульф) была близким другом Александра Сергеевича Пушкина и была известна под своим домашним именем «Зизи». Известно, что поэт посвятил ей несколько своих стихотворений.

А. Б. Вревский был выпускником школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров; с 13 августа 1852 служил в лейб-гвардии Кирасирском Е.И.В. полку, а 25 августа 1854 поступил в Николаевскую Академию Генерального Штаба, окончив курс 6 декабря 1856.
8 декабря 1856 года он был определён на службу в департамент Генерального Штаба, а 30 октября 1858 произведён в капитаны Генерального Штаба; в 1861-1864 “состоял в распоряжении военного министра и генерал-квартирмейстера” а также был обер-квартирмейстером 2-го резервного корпуса. С 20 августа 1864 по 28 апреля 1867 состоял для особых поручений и научных занятий при Главном управлении Генерального Штаба. С 3 мая 1867 по 30 августа 1875 являлся чиновником VII класса в Главном Штабе. С 1876 по 1884 занимал должность начальника штаба 7-го армейского корпуса; с 25 июля 1884 по 28 октября 1889 был начальником штаба Одесского военного округа.

С 28 октября 1889 по 1898 год А. Б. Вревский являлся Туркестанским генерал-губернатором и командующим войсками Туркестанского военного округа.

17 марта 1898 он был произведён в генералы от инфантерии и в том же году, 17 августа был назначен членом Военного Совета.
В 1891 г. перед лицом активных попыток британского проникновения, А. Б. Вревский предпринял ряд мер, направленных на то, чтобы предотвратить превращение Памира в антироссийский плацдарм и «восстановить права России» на эту область.
3 января 1906 Александр Борисович Вревский был уволен от службы “согласно прошению”.

Александр Борисович Вревский умер 9 ноября 1910 в городе Ментона (Приморские Альпы, Франция), похоронен на погосте Врев (в отдельном склепе, на самом высоком месте городища Врев).

Именем А. Б. Вревского назван ледник на северных склонах Гиндукуша, откуда берет начало Аму-Дарья, - «ледник барона Вревского».

По наследству от отца владел сельцом Голубово Островского уезда Псковской губернии; от него же, по купчей, утверждённой 18 марта 1885, получил во владение село Покровское с деревнями Малоархангельского уезда Орловской губернии. По наследству от матери, совместно с братом, бароном Степаном Борисовичем Вревским, владел до 29 апреля 1893 сельцом Малинники и сельцом Нивы Старицкого уезда Тверской губернии. Впоследствии  сельцо Нивы, по купчей крепости от наследников своего брата, Александр Борисович Вревский приобрёл 23 декабря 1909 в единоличное владение.

Александр Борисович Вревский был кавалером орденов: Св.Владимира 1 ст. (13 августа 1902), Св.Александра Невского (14 мая 1896), Белого Орла (30 августа 1888), Св.Анны 1 степени (30 августа 1881), Св.Станислава 1 степени (30 августа 1878) и иностранных.

ФЕДОРОВ Г. П. Моя служба в Туркестанском крае (1870-1910 года):  «С назначением А. Н. Куропаткина военным министром, всем стало ясно, что дни барона Вревского в Туркестане сочтены. И, действительно, вскоре он был вызван в Петербурга и после первого же приема у Куропаткина объявил мне, что в край более не вернется.

 Очень тяжело было мне расставаться с этим благороднейшим и добрейшим человеком. Я предчувствовал, что в заместителе барона не найду такого хорошего человека. Действительность превзошла мои предчувствия…».

 

                                                                                                                                       

 

Духовский (Духовской) Сергей Михайлович

(7 окт.1838— 1 марта 1901)

Сергей Михайлович Духовский (Духовской)— Приамурский и Туркестанский генерал-губернатор.

                                                                                                       
Воспитанник 1-го кадетского корпуса, из которого был выпущен 11 июня 1855 г. прапорщиком в лейб-гвардии Конно-гренадерский полк. Окончил Николаевскую инженерную академию и Николаевскую академию Генерального штаба с малой серебряной медалью. 30 августа 1859 г. произведён в поручики. С 1862 г. был назначен состоять при штабе Кавказской армии и принял участие в ряде дел с горцами; в 1864 г. произведён в капитаны (13 января) и награждён орденом Св.Владимира 4-й степени с мечами и бантом (2 апреля 1864 г.). 14 апреля 1865 г. за отличие при покорении Западного Кавказа произведён в подполковники. 16 апреля 1867 г. Духовский получил звание полковника и занял должность начальника штаба Кубанской области; 17 марта 1869 г. получил орден Св.Анны 2-й степени. С 2 ноября 1870 по 26 февраля 1872 г. состоял помощником начальника штаба Кавказского военного округа.

21 октября 1873 г. был произведён в генерал-майоры. С 1872 г. состоял в распоряжении главнокомандующего Кавказской армией, причем на него была возложена разработка плана войны с Турцией на Кавказском театре; за отличное выполнение этой работы 30 августа 1876 г. был удостоен ордена Св.Станислава 1-й степени. 11 ноября 1876 г. Духовский был назначен начальником штаба дейтсвующего корпуса на кавказско-турецкой границе и 12 апреля 1877 г. с началом русско-турецкой войны 1877—1878 гг. перешёл границу. За опасную рекогносцировку укреплений Ардагана был 31 июля 1877 г. награждён орденом Св.Георгия 4-й степени.
Во время войны принимал участие во всех крупных делах кампании. В 1878 г. на Духовского было возложено командование Хнысским отрядом, направленным к верховьям Евфрата на случай военных действий в Курдистане, затем он был временным комендантом Эрзерума и исполняющим дела военного губернатора Эрзерумской области. Параллельно был назначен председателем соединённой русско-турецкой комиссии, определявшей условия перемирия на Кавказском театре и демаркационную линию.

За войну 1877—1878 гг. Духовский был награждён орденами Св.Анны 1-й степени с мечами (17 декабря 1878 г.) и Св.Владимира 2-й степени с мечами (15 июля 1879 г.).
По окончании войны Духовский 20 мая 1879 г. был назначен начальником штаба Московского военного округа, 30 августа 1886 г. произведён в генерал-лейтенанты.

С 9 марта 1893 по март 1898 г. занимал пост Приамурского генерал-губернатора и командующего войсками Приамурского военного округа, заявив себя деятельным и энергичным администратором. При Духовском заведены регулярные пароходные рейсы между Европейской Россией и Дальним Востоком; оборудован Владивостокский порт; Хабаровск соединен с Владивостоком железной дорогой, начата колонизация северных областей края и урегулировано сообщение с этими окраинами по берегу Охотского моря и Камчатки; создана газета «Приамурские ведомости». Духовский принимал живое участие в организации Приамурского отдела Императорского географического общества и немало потрудился для развития в крае учебных заведений, устройства помещений для войск, улучшения быта офицеров, учреждения военных собраний и библиотек при них.

С 28 марта 1898 по декабрь 1900 г. Духовский был Туркестанским генерал-губернатором и командующим войсками Туркестанского военного округа.

ФЕДОРОВ Г. П.:  «Вскоре состоялся приказ о назначении на пост генерал-губернатора генерала Духовского, бывшего в то время приамурским генерал-губернатором и находившегося по делам службы в Петербурге. Генерал Духовской жил в гостинице «Гранд Отель», и на другой день после его назначения я поехал к нему представляться. Вместе со мною поехали прибывшие с бароном из Ташкента начальник окружного штаба генерал Белявский и делопроизводитель канцелярии генерал-губернатора Стеткевич (нынешний петербургский почт-директор). Генерал Духовской принял нас довольно сухо и сразу повел такую речь, обращенную специально ко мне:

- Мне предстоит прежде всего заняться разработкой реформы Туркестана, а потому мне сейчас же нужны всевозможный справки. Вы, г. Федоров, живете здесь уже два месяца, и, конечно, смею думать, имеете все необходимые мне данные.

- Имею, - ответил я.

 - Отлично. Потрудитесь же мне сейчас же дать справку о численности и дислокации войск Закаспийской области.

 Удивленный таким странным вопросом, я ответил, что таких сведений у меня нет да и не может быть.

 - Странно, - прогнусавил Духовской: - вас на казенные деньги послали в Петербурга, а вы через два месяца не имеете самых важных сведений. Это, милостивый государь, непростительное ротозейство с вашей стороны...

 Я был до такой степени оскорблен этим выражением, что со мной сделался тут же нервный припадок. Мне дали холодной воды, и я скоро пришел в себя. Духовской, видимо, сконфузился за свою грубость и уже более мягким тоном начал говорить, что я неправ, не исполнив возложенного на меня Вревским поручения. Тут вмешался генерал Белявский, который сказал, что численность и дислокация войск – совсем не мое дело, что я командирован по гражданскому управлению и что все военный справки может представить он, как начальник штаба.

 - Но ведь и г. Федоров служит в штабе, потому что у него на плечах погоны...

 - Да ведь все гражданское управление находится в ведении военного министерства, - ответил Белявский.

 - Ну, я этого не знал, - ответил Духовской, и даже не извинился за дерзость.

 Духовской был человек не глупый и, быть может, в свое время очень полезный, но когда он был назначен в Туркестан, то это была уже развалина и в умственном, и в физическом отношениях. Непонятно, как могли назначить такую руину начальником огромного края, к которому только что присоединили еще две области. Он был неспособен ни к какому труду и, свалив все бремя управления на вновь назначенного на только что учрежденную должность помощника генерал-губернатора генерала Иванова, сам буквально ничего не делал, и или разъезжал с большою помпой по краю, или проживал в Петербурге, куда неоднократно выезжал, будто бы по делам службы.

 Духовской предполагал прожить в Петербурге до начала июня, но неожиданно ему А. Н. Куропаткин предложил выехать немедленно в край. Случилось это по следующей причине.

Близ гор. Андижана Ферганской области проживал один туземец - мулла Магомет-Хальфа, пользовавшийся между своими репутацией святого. Он жил в одной деревушке, и к нему стекались большие массы народа послушать его проповедей. Магомет-Хальфа был фанатик в полном смысле этого слова и, конечно, ненавидел «проклятых кяфиров» - русских, завладевших мусульманской страной. В своих проповедях он разжигал в массе туземцев самый крайний фанатизм и ненависть к русским. Продолжалось это, вероятно, много времени, но уездный начальник, заваленный всегда массой непосильной работы и не имевший достаточного числа приставов, которые могли бы следить за населением на месте, ничего не подозревал, так как Хальфа считался вполне мирным и благонамеренным человеком по аттестациям местного волостного управителя-мусульманина. Но вот однажды на рассвете, кажется, 24-го мая 1898 года огромная толпа туземцев под предводительством Хальфы ворвалась в лагерный барак местного батальона и, пользуясь сном солдат, зверски перерезала больше двадцати человек.

Крики несчастных разбудили остальных солдат, которые, не растерявшись, схватили ружья и открыли огонь по убийцам. Толпа моментально, как бараны, бросилась бежать, и порядок был восстановлен. О намерении буйной толпы двинуться на Андижан один из уездных начальников случайно узнал накануне от своего переводчика и немедленно телеграфировал военному губернатору области генералу Повало-Швыйковскому. Последний собирался на какой-то вечер, когда пришла эта телеграмма. Он, не прочитав, сунул ее в карман и забыл про нее, а прочитал, уже когда злодейское нападение состоялось. За такую непростительную небрежность Повало-Швыйковский был немедленно уволен от службы, но, к сожалению, пострадали ни в чем неповинные два уездных начальника, бесспорно самые выдающиеся в крае по своим блестящим способностям и безукоризненной репутации: это полковники Коишевский и Брянов. Их А. Н. Куропаткин отчислил обоих в запас. Впоследствии, когда следствие выяснило во всех деталях это ужасное дело, Коишевский и Брянов были восстановлены в должностях, но тем не менее оба они более года переносили несправедливое лишение.

 Вследствие этого события Духовской должен был немедленно выехать в край и предложил мне сопутствовать ему. В Петровске, где мы пересаживались из вагонов на морской пароход, Духовской отозвал меня в сторону и сказал:

 - Вы, конечно, не помните зла за неосторожное слово, вырвавшееся у меня во время вашего представления. Я очень доволен вашими работами в Петербурге, а потому рассчитываю, что и в Ташкенте буду вами доволен. Теперь же я хочу просить вас описывать все наше путешествие, а главное тщательно записывать мои речи, которые буду говорить в крае.

 Таким образом, позднее раскаяние обусловливалось желанием иметь меня репортером. Все последующее пребывание Духовского в крае доказало, что это был исключительно человек рекламы, и только одной рекламы.

 Следствие об андижанских событиях по Высочайшему повелению было возложено на сырдарьинского военного губернатора генерала Королькова, и по выяснении всех обстоятельств дела все главные виновные с Хальфой во главе были казнены, а более ста человек сосланы на каторжный работы и на поселение. Кишлак (селение), в котором жил Хальфа, и где было главное ядро заговорщиков, приказано было разрушить, сравнять с землей, всех жителей, знавших о задуманном злодействе, выселить и всю полосу земли, по которой двигалась в Андижан толпа бунтовщиков, отчудить в пользу казны и отдать под устройство русского поселения. Кроме этого, на все население Ферганской области, которому также было известно о замыслах Хальфы свергнуть русское правительство, была наложена контрибуция, кажется, в триста тысяч рублей, и деньги эти большей частью пошли на устройство русского поселения, которое получило название «Русское Село». (В годы советской власти поселение переименовано в Ленинск, ныне это город Асака, Андижанской области Республики Узбекистан)

 Репрессия была, конечно, крута, но иначе нельзя было поступить, ибо мусульмане всякую снисходительность и милость трактуют  как слабость и трусость правительства. С тех пор прошло много лет, а в Ферганской области, бывшей раньше очагом многих волнений и беспорядков, порядок ни разу не нарушался, и даже ужасное землетрясение, разрушившее весь Андижан, не вызвало никаких волнений в населении…

Как я уже упомянул выше,  Духовской назначен быль к нам совсем больным. Руки его дрожали в такой степени, что он должен был брать стакан с водою обеими руками. Он не способен был уже ни к какому серьезному умственному труду. С ним приехала его жена, еще довольно молодая и красивая женщина, но ее почти никто и никогда не видел, так как она вела уединенный образ жизни и не выходила почти из своего будуара, где находилась в обществе своей компаньонки, очень милой девушки, и даже редко показывалась за завтраком и за обедом. В Ташкенте, конечно, такой образ жизни вызвал много толков, но я думаю, что все эти толки имели характер праздной болтовни. Мне кажется, что она просто не любила общества вообще, а ташкентское общество могло только усилить ее нелюдимость. Я о ней сохранил хорошую память уже по одному тому, что она не вмешивалась в дела. Для глухой провинции это огромная заслуга со стороны жены начальника края. Она, кажется, очень любила музыку и имела претензию на звание писательницы. Имеется изданная на ее счет толстая книга ее путешествий. Книга издана в типографском отношении превосходно. Относительно же внутренних достоинств могу только пожелать, чтобы она больше не писала и не тратила денег на издание произведений, напоминающих дневники институток, лишенные интереса, таланта и каких-либо литературных достоинств.

 С присоединением к краю двух новых областей военное министерство увеличило кредит на содержание главного управления на десять тысяч рублей. Благодаря этому  была сейчас же учреждена должность помощника управляющего канцелярией, на которую барон Вревский назначил меня. С назначением Духовского управляющий канцелярией Несторовский заявил ему, что не желает больше оставаться в этой должности вследствие усталости и расстроенного здоровья. Заслуги Несторовского и его превосходное знакомство с краем были хорошо известны А.  Куропаткину, а потому он не дал хода отставке Несторовского, и прикомандировал его к главному штабу, кажется, на три года, с сохранением всего содержания.

 Как прослуживший в канцелярии двадцать семь лет и занимавший должность помощника управляющего, я имел некоторое основание рассчитывать на назначение на должность управляющего. Несторовский указывал Духовскому на меня как на самого подходящего кандидата, но тут взяли верх какие-то посторонние влияния, и управляющим канцелярией был назначен чиновник особых поручений Бродовский, человек очень умный, образованный, хорошо знакомый с краем, но совершенно незнакомый со сложною машиной канцелярского делопроизводства. Способный разработать какой угодно серьезный проект, написать прекрасную статью, Бродовский решительно не в силах был разобраться в сложных и, главное, разнообразных  делах главного управления, ибо управляющий канцелярией как докладчик  должен быть всегда в курсе самых разнообразных дел. Он должен быть энциклопедистом по делам края, а это достигается только долголетнею практикой, каковой Бродовский не имел. По этим причинам  Бродовский, занятый всегда каким-нибудь одним серьезным делом, передал мне почти всецело управление канцелярией и доклады Духовскому.

 Эти доклады представляли для меня истинное Божеское наказание, потому что Духовской иногда не мог понять самых простых вещей, и для его вразумления ко мне приходил на помощь помощник генерал-губернатора генерал Иванов, всегда присутствовавший при докладах.

 Чтобы не быть голословным, опишу одну сцену, разыгравшуюся при моем докладе.

 Военный губернатор Ферганской области, озабочиваясь ограничением пьянства, вошел к генерал-губернатору с представлением о разрешении закрывать по праздникам кабаки. Так как мера эта могла быть признана полезною для всего края, то предварительно доклада генерал-губернатору этого ходатайства канцелярия снеслась с прочими губернаторами края о том, не признают ли и они целесообразным применить это распоряжение у себя. Ответы получились не одинаковые, и канцелярия составила свод мнений за и против. Оставалось доложить все дело генерал-губернатору с тем, чтобы он решил, закрывать кабаки  или нет.

 Все это я подробно доложил Духовскому в присутствии генерала Иванова.

 Духовской терпеливо выслушал меня  и вдруг раздраженным тоном повел такую речь:

 - Меня удивляет, что вы так давно служите и не хотите понять, какую роль играет в крае генерал-губернатор. Я прислан сюда государем императором в качестве его представителя, для верховного управления, а вы... заставляете меня закрывать кабаки...

 - Виноват, ваше превосходительство, вы, вероятно, не так поняли меня. Я докладывал вам... - и я снова повторил, что от генерала-губернатора требуется лишь указание, мнение какого губернатора он признает целесообразным.

 - Я вас очень хорошо понял и не нуждаюсь в повторении; вторично заявляю вам, что я ставленник русского монарха, а не целовальник... Николай Александрович, - обратился он к Иванову: - будьте хоть вы судьей в этом деле...

 Генерал Иванов, всегда непоколебимо спокойный и ровный, тихим голосом проговорил:

- Конечно, странно было бы возлагать на генерал-губернатора обязанности целовальника, и ваше превосходительство были совершенно правы, высказав эту мысль, но в данном случае весь вопрос в том, разрешите вы ли закрывать кабаки, или нет...

 - Я это прекрасно понимаю, Николай Александрович, но повторяю, что целовальником никогда не был и не буду. Прошу Вас. Георгий Павлович, перейти к другому делу, а с этим странным вопросом более меня не беспокоить.

 Можете судить положение докладчика у такого господина!

 Вскоре Духовской уехал в Петербург, его место временно занял генерал Иванов…

Все недолговременное управление Духовского прошло в его беспрестанных поездках по краю, причем местная официальная газета была всегда заполнена описанием этих поездок. В антрактах он уезжал в Петербург и, возвращаясь, опять ехал по краю, и опять столбцы газеты наполнялись хвалебными описаниями встреч и радости населения по поводу лицезрения начальства. Более бесцветного генерал-губернатора трудно было себе представить.

 В одно из своих кратковременных пребываний в Ташкенте Духовской поехал кататься по городу. На улице, против тюрьмы экипаж его опрокинулся, Духовской вывалился и сильно ушиб себе ногу. После этого он уже окончательно был потерян для власти и вскоре оставил службу в крае.

Повторяю, что Духовской был очень умный человек, и когда был здоров и не дряхл, то был очень видным деятелем. Известно, что, будучи приамурским генерал-губернатором, он был очень энергичен и своею деятельностью принес краю много пользы. Когда в комитете Сибирской железной дороги обсуждалось направление этой линии от восточного берега Байкальского озера, то С. Ю. Витте, бывший тогда министром финансов, настаивал на направлении линии через китайские пределы. Никто не противоречил всесильному в то время министру, и лишь Духовской энергично высказался против Витте, предсказав, что проведенная по проекту министра линия, при малейшем желании Китая, будет подвержена риску полного уничтожения,  и что в устранение этого придется тратить громадные суммы на охрану дороги. Витте возражал Духовскому, и большинство комитета, конечно,  присоединилось к мнению Витте, а Духовскому осталось единственное утешение, что его протест был занесен в журнал комитета в назидание потомству.

 Китайская война доказала, как прав был Духовской.

 Свою карьеру Духовской должен был бы закончить в 1898 г., когда он вернулся из Хабаровска; это было самое время надеть халат, туфли и засесть в вольтеровское кресло с «Московскими Ведомостями» или «Русским инвалидом» в руках. Но вместо почетной богадельни его послали управлять огромным и совершенно незнакомым ему краем. У него не хватило гражданского мужества сознать, что его песенка уже спета. В результате - двухлетнее опереточное управление окраиной, над которым все в крае потешались».

6 декабря 1900 г. произведён в генералы от инфантерии и 1 января 1901 г. генерал от инфантерии Духовский был назначен членом Государственного совета.
Среди прочих наград имел ордена Св.Владимира 3-й степени (28 марта 1871 г.), Белого Орла (30 августа 1889 г.), Св.Александра Невского (30 августа 1894 г., алмазные знаки к этому ордену пожалованы 14 мая 1896 г.). Также у Духовского был ряд иностранных наград.
В 1899 году ему и его жене ташкентская Городская Дума присвоила звание «почетный гражданин Ташкента».
Умер 1 марта 1901 г., похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

 

                                                                                                               

 

 

Иванов Николай Александрович

(26 янв.1842— 18 мая 1904)

Николай Александрович Иванов— русский государственный деятель, участник Туркестанских походов.

                                                                                                             
Окончил курс Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса и Михайловского артиллерийского училища, из которого 12 июня 1863 г. был произведён в хорунжие конной артиллерии Оренбургского казачьего войска и сразу же принял участие в военных действиях в Средней Азии; отличившись в первых своих боях с кокандцами, был награжден орденом Св.Анны 3-й степени.

Будучи сотником конно-артиллерийской № 3 батареи Оренбургского казачьего войска, за штурм Ташкента награждён 25 декабря 1865 г. орденом Св.Георгия 4-й степени, проявив в этом деле не только выдающуюся храбрость, но и находчивость: заметив гибель наших войск от перекрёстного артиллерийского огня, он штыковым натиском выбил кокандцев из-за баррикад и завладел их орудиями, причём сам был контужен в голову.
Состоя затем в распоряжении генерала Романовского, Иванов принял участие в рекогносцировке урочища Мурза-Рабат, в бою при Ирджаре, при взятии крепости Заамин, при штурме Джизака и Ура-Тюбе.

За эти бои был награждён орденами Св.Владимира 4-й степени с мечами и бантом, Св.Станислава 2-й степени с мечами и золотой саблей с надписью «За храбрость».

Под начальством генерала Абрамова участвовал в Каршинской экспедиции, а затем в 1870 г. и в походе против шахрисябзских беков Джура-бия и Баба-бия, за штурм города Китаба награждён орденом Св.Анны 2-й степени с мечами.

С 1868 по 1873 г. Иванов служил по военно-народному управлению в Заравшане и Кызылкумах, что дало ему возможность хорошо изучить быт туземцев. В 1872 г. произведён в полковники.

С началом Хивинского похода 1873 г.  на полковника Иванова была возложена разведка пути к Адам-Крылгану, во время которой он с небольшим своим конвоем казаков был атакован многочисленным неприятелем; приказав конвою спешиться, Иванов геройски отбил все атаки и сам перешел в рукопашный бой, в котором все чины конвоя были ранены и он сам получил две раны — в ногу и руку; награждён орденом Св.Владимира 3-й степени с мечами.

По окончании военных действий Иванов был назначен начальником Аму-Дарьинского отдела, образованного из покорённых Хивинских земель, и приложил много старания к замирению этого района. Благодаря его твердой власти  там со времени покорения не было никаких осложнений, быстро развились русские поселения и окрепла торговля.

4 апреля 1876 г. произведён в генерал-майоры. В 1877 г. Иванов был назначен начальником Заравшанского округа и управлял им шесть лет. Затем он был военным губернатором Ферганской области и в 1889 г. вышел в отставку.

 В 1899 г. он был вновь призван на службу, произведён в генерал-лейтенанты и назначен помощником Туркестанского генерал-губернатора генерал-лейтенанта Духовского, по управлению военной и гражданской частью края, а с 23 января 1901 г. занял пост Туркестанского генерал-губернатора и командующего войсками Туркестанского военного округа и управлял Туркестаном до дня своей смерти, 18 мая 1904.

ФЕДОРОВ Г. П.: «Никто не сомневался, что заместителем Духовского будет назначен генерал Н. А. Иванов. Чтобы было понятно, какую роль играл этот человек в истории Туркестана, я позволю себе привести в самых кратких чертах его послужной список.

 Молодым офицером оренбургской казачьей артиллерии Иванов попал в отряд генерала Черняева, с которым и проделал всю экспедицию, закончившуюся взятием Ташкента. В этом деле Иванов выказал такие подвиги личного мужества и храбрости, что по приговору кавалерской думы награжден был орденом св. Георгия четвертого класса. Во время походной жизни он близко сошелся с Абрамовым, составившим себе блестящую военную карьеру в Средней Азии, и когда после занятия в 1868 г. Самарканда Абрамов был назначен начальником Зеравшанского  округа, то он, прежде всего, пригласил к себе правителем канцелярии Н. А. Иванова.

Первые шаги Н. А. Иванова на гражданской службе убедили Кауфмана, обладавшего способностью быстро распознавать людей, что офицер этот принадлежит к бесспорно выдающимся личностям. Когда вопрос о хивинской экспедиции был решен, то Кауфман, формируя свой штаб, прежде всего зачислил в него Н. А. Иванова. Появление белых рубашек на берегу реки Амударьи бесповоротно решило судьбу Хивинского ханства. На правом берегу реки Амударьи образовалась новая русская область, Амударьинский отдел, и Кауфман, уходя с войсками обратно, вверил интересы России в отделенной от нас огромными степными пространствами области – Н. А. Иванову. Лучшего выбора нельзя было сделать. Новая область была совершенно изолирована; не было не только телеграфа, но даже почтового сообщения. Все сношения производились через конных джигитов, которые раз в месяц перевозили с большим риском казенные и частные пакеты.

 При таких условиях генералу Иванову предстояло организовать отдел в гражданском отношении, устраивать войска, поддерживать порядок и спокойствие в населении  и, держа в ежовых рукавицах хивинского хана, в то же время не дать ему заметить, что он из гордого, заносчивого, самостоятельного Владетеля понемногу превращается в самого заурядного уездного начальника.

Чтобы успешно выполнить эту трудную задачу, нужно было быть человеком выдающихся способностей и таланта. Таким действительно был Н. А. Иванов. Это был человек огромного ума (говорю это без всякого преувеличения), сильной воли, энергичный, с большою инициативой, осторожный при выполнении каких-либо реформ, но смелый и решительный, когда в интересах дела нужно было проявить эти качества. Это был самый выдающийся сотрудник незабвенного К. П. Кауфмана; это был истинно русский человек, верный слуга России и Государю, и после Кауфмана имя его ярче всех блестит в истории Туркестана.

 Когда М. Д. Скобелев, бывший военным губернатором Ферганской области, уехал в действующую армию, то на его место был назначен из Самарканда генерал Абрамов, а вместо последнего Кауфман назначил начальником Зеравшанского округа Н. А. Иванова. Здесь, как и на Амударье, Иванов с первых же шагов выказал во всем блеске свои административные таланты, и в округе до сих пор можно видеть на каждом шагу результаты плодотворной деятельности этого выдающегося человека.

После кончины К. П. Кауфмана, когда управлявший канцелярией генерал-губернатора камергер Каблуков уехал надолго из Ташкента, то управлявший краем генерал Колпаковский пригласил генерала Иванова временно управлять канцелярией. Здесь уже я лично имел неоднократно возможность убедиться, какими блестящими способностями обладал этот человек.

 Появление в крае в должности генерал-губернатора М. Г. Черняева, начавшего громить все кауфманское и разрушать все, что было создано первым генерал-губернатором, отшатнуло от него прежде всего генерала Абрамова, глубоко уважавшего покойного Константина Петровича, и он вскоре уехал из края, приняв в европейской России дивизию. На освободившуюся вакансию ферганского губернатора Черняев, хорошо знавший Н. А. Иванова, назначил его, и это было единственное распоряжение Черняева, за которое ему можно простить многое.

 С обычною энергией Иванов приступил к организации Ферганы, в которой так нуждалась эта молодая область, еще недавно бывшая под управлением деспота - кокандского хана.

Черняева заменил Розенбах, который по своему развитию стоял неизмеримо ниже Иванова. Всегда прямолинейный, скорее образцовый полковой командир, чем генерал-губернатор, Розенбах не сумел оценить талантов Иванова, не мог понять, какого выдающегося деятеля он имел в своем распоряжении, и не додумался, что такие люди, как Иванов, должны быть ценимы.

Розенбах не мог понять, что Иванов, беспредельно преданный интересам России на Востоке и хорошо знающий себе цену, не пойдет на компромиссы, раз это идет в разрез делу, им отстаиваемому. Между обоими этими лицами образовались натянутые отношения, и когда Н. А. Иванов убедился, что генерал-губернатор вместо ожидаемого от него содействия сует ему палки в колеса, то он, не долго размышляя, бросил все и ушел в отставку, еще полный сил и энергии. Ровно десять лет прожил он в отставке в Киеве.

Но вот настал 1898 год, когда край увеличился двумя огромными областями. Барон Вревский должен был уйти на покой.  Для управления краем следовало избрать человека энергичного, способного, нестарого, но Петербург остался верен самому себе. Благодаря каким-то влияниям  на пост генерал-губернатора попал дряхлый и больной Духовской. Новый военный министр А. Н. Куропаткин, помимо которого состоялось, по слухам, это назначение, очевидно, хорошо понимал, что Духовской не в силах справиться с возложенным на него бременем.

Служа в Туркестане при Кауфмане, Куропаткин хорошо знал Н. А. Иванова и, как очень умный человек, умел тогда еще оценить выдающиеся способности Николая Александровича. Вслед за назначением Духовского он вызвал Иванова из Киева и предложил ему должность помощника генерал-губернатора с тем, что, несомненно, после Духовского он займет его место. Иванов согласился.

Вскоре он был вновь определен на службу и прибыл в Ташкент в качестве помощника генерал-губернатора. С первых же его шагов все убедились, что фактическим начальником края был Иванов, а не Духовской. Последний, передав своему помощнику почти все дела, оставил себе представительность, помпу, торжества и путешествия с рекламами. Так продолжалось более двух лет, пока Духовской сам не убедился, что ему следует уйти, если он не хочет, чтобы ему дали об этом понять из Петербурга. Наконец, он ушел, и на его место назначен был Н. А. Иванов.

 Как видите, Иванов, прежде, чем стать главным начальником края, изучил до тонкости всю территорию Туркестана. Не было такого самого захолустного угла, который не посетил бы Иванов, будучи начальником Амударьинского отдела, начальником Зеравшанского округа и военным губернатором Ферганской области. Его хорошо знало все туземное население от дельты Амударьи до самых крайних пределов Алая, Памира и зеравшанских ледников, и он хорошо знал всех и все.

Став во главе управления, он сразу сделался компетентным руководителем по всем вопросам. Ему не нужно было ничему учиться, ни с чем знакомиться. Это был вполне подготовленный крупный государственный деятель. Ни один из докладчиков не мог сделать ему неправильного доклада, потому что он сам хорошо знал правду и резко обрывал зарапортовавшегося чиновника.

 Но он приехал в край уже с надломленным здоровьем. Какой-то невидимый внутренний недуг подтачивал его силы. Тем не менее, вступив в самостоятельное управление краем, он энергично принялся за дело. С ним приехала его жена Лидия Ивановна, которая всецело отдалась делу благотворения. Это была редкая в наше время супружеская пара. Они искренно обожали друг друга. Она ни на минуту не оставляла своего мужа, охраняя его от всего, что могло расстроить его здоровье. Она сопутствовала ему во всех поездках по краю и, никогда и нигде не вмешиваясь в дела, играла скромную роль любящей жены, заботящейся о спокойствии и комфорте мужа. Всегда приветливая, со всеми одинаково ровная, радушная, внимательная, она пользовалась общею любовью и уважением. Всегда одинаково веселая и жизнерадостная, она часто незаметно сглаживала некоторые шероховатости в обращении своего мужа, происходившие от болезненной нервности. Они оба были до такой степени просты в обращении, что всякий, бывавший у них забывал, что он в доме могущественного генерал-губернатора.

Деятельность его по управлению краем, помимо его собственных заслуг, находилась в особенно благоприятных условиях потому, что он всегда находил полную поддержку в военном министре А. Н. Куропаткине, который высоко ценил блестящие способности Иванова и всеми силами содействовал проведению в законодательном порядке различных мер к развитию благосостояния края.

 Одним словом, все указывало, что для Туркестана настал золотой век. Вскоре после ухода Духовского ушел в отставку и управляющий канцелярией Бродовский, и Иванов предложил это место мне. Я, конечно, с радостью принял это предложение, хотя сознавал, что с таким генерал-губернатором, как Иванов, придется много и серьезно работать для того, чтобы оправдать его доверие. Назначение это, конечно, должно было вполне удовлетворить меня, ибо, поступив из строя на самую маленькую должность, без всяких связей и протекций, я добился выдающегося положения и в крае, и в главном управлении.

 Помощником генерал-губернатора Куропаткин избрал почему-то совершенно незнакомого Иванову генерала Мациевского. Это был совершенно неразвитой, хитрый, двуличный человек. Почему на нем остановился выбор Куропаткина - непонятно. Мациевского сразу не возлюбил Иванов, и сразу же не возлюбило и все общество. Неспособный ни к чему, он всегда стремился лишь к дешевой популярности. Но не могу не отдать ему справедливости, что впоследствии, во время революции и всеобщей правительственной растерянности, когда в Ташкенте все потеряли головы, а губернатор даже перешел жить в военное собрание под охрану войск, два человека остались на высоте своего положения и выказали истинное гражданское мужество - это Мациевский, командовавший в то время первым туркестанским корпусом, и генерал Сахаров, заместивший после Мациевского должность помощника генерал-губернатора…

… приятно было работать под начальством и руководительством такого умного и просвещенного знатока края, каким был Н. А. Иванов. Я сам десятки лет уже служил в крае, но моя служба проходила за письменных столом; я имел дело только с бумагой. Иванов же был самый крупный общественный деятель, знавший всю Среднюю Азию, как свой собственный хутор под Киевом. Не было такого самого сложного вопроса, касающегося местных нужд, который Иванов не разрешал бы тотчас же своим компетентным словом. Резолюции его были замечательны. По вопросам, требующим серьезной разработки или мотивированного представления в Петербург, он писал огромные резолюции, которые были так обстоятельны и так литературно изложены, что канцелярии не приходилось почти ничего измышлять. Достаточно было ограничиться почти перепиской резолюции - и представление готово. Иванов, конечно, понимал, что вся заслуга за ним, но тем не менее всегда благодарил меня за удачное исполнение его указаний…

…Иванов был вызван по делам службы в Петербург, и Лидия Ивановна говорила мне, что, покончив в столице с делами, он воспользуется разрешенным ему отпуском. В Петербурге Иванов советовался с лучшими врачами, которые настоятельно потребовали, чтобы он поехал в Париж, где известный хирург Дуаен сделает ему операцию, после которой он будет по-прежнему здоров. Иванов согласился, но в это время японцы объявили нам войну, и государь, пригласив к себе Иванова, просил его немедленно ехать обратно в край, где присутствие его в виду тревожного времени необходимо. Итак, вместо Парижа Иванов вернулся в Ташкент, и это имело для него гибельные последствия…

 На обратном пути Иванов получил телеграмму о назначении Куропаткина командующим армией. Уход Алексея Николаевича с поста военного министра, конечно, должен был принести много огорчений Иванову, которого с Куропаткиным связывали самые тесные дружеские отношения. Иванов был уже избалован отношениями к нему военного министра и главного штаба. С новым министром придется устанавливать новые отношения, и весьма возможно, что отношения эти будут неблагоприятны.

 Расстроенный этим, Иванов вернулся в Ташкент совсем больным. Вскоре он слег в постель, с которой уже более не вставал. Физических страданий он, к счастью, не испытал. Он лежал все время молча, устремив глаза в одну точку. К делам он сразу охладел и только выказывал интерес к агентским телеграммам о войне, которые я ежедневно ему прочитывал.

 Он скончался тихо, без страданий, потеряв сознание лишь за две-три минуты до смерти, 18 мая 1904 г. Похоронен в Ташкенте.

Иванов похоронен в Соборе, рядом с К. П. Кауфманом. Никто больше (кроме одного священника) не удостоился этой чести, да и действительно во всей сорокалетней истории Туркестана только эти два человека сыграли выдающуюся роль и оказали краю огромный услуги. Эти две могилы всегда будут напоминать потомству о двух людях, всем сердцем любивших нашу среднеазиатскую колонию, много для нее потрудившихся и бывших главными, если не единственными, виновниками того, что Туркестан действительно если не теперь, то в ближайшем будущем сделается лучшим брильянтом в короне российского монарха»…

Не сбылись слова Г.П.Фёдорова, не рассчитывал он на такие катастрофические изменения в 1917 году. Да и перепутал он многие факты. Да, Николай Александрович Иванов похоронен рядом с К.П.Кауфманом, около военного Спасо-Преображенского собора. Кроме них, там было похоронено немало выдающийся военных.

Князь же Н.К.Искандер похоронен в оградке своего домового  Иосифо-Георгиевскиого храма.   Хоть и недалеко они было друг от друга, но всё-таки это не одно и то же.

И не известно, что стало с этими могилами  -  то ли перезахоронены где-то под покровом ночи, то ли просто закатаны в асфальт.

 

 

х х х

 

После смерти фактически всю жизнь прослужившего в Туркестане генерал-губернатора Н.А.Иванова  в крае началась форменная генерал-губернаторская чехарда, ответственность за которую всецело падает на военного Министра Империи А.Ф.Редигера. Н.А.Иванова сменил Н.Н.Тевяшов, за ним последовали и.о. В.В.Захаров, Д.И.Субботич, и.о. Е.О.Мациевский, Н.Н.Гродеков, П.И.Мищенко.

 

                                                                                             

 

 

Тевяшёв Николай Николаевич

(1842— 24 нояб.1905)

Николай Николаевич Тевяшёв — русский военачальник и государственный деятель, генерал от кавалерии.

                                                                                                   

Окончил школу Гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Участник русско-турецкой войны 1877-78: командовал Ахтырским гусарским полком в составе Рущукского отряда, участник боев у деревень Писанцы, Трестеника. Награжден орденами Св.Владимира 4-й и 3-й степени с мечами и золотой саблей с надписью «За храбрость». Командир лейб-гвардии Конно-Гренадерского полка, начальник 1-й бригады 2-й кавалерийской дивизии, чиновник особых поручений 4 класса при Военном министре (до 01.05.1890). Астраханский губернатор и наказной атаман Астраханского казачьего войска (01.05.1890-1894). Начальник Главного интендантского управления (до 14.03.1903). С 14.03.1903 – член Военного Совета.
Туркестанский генерал-губернатор, командующий войсками Туркестанского военного округа и войсковой наказной атаман Семиреченского казачьего войска. (22.06.1904–24.11.1905).

Фёдоров Г.П.: «Про Николая Николаевича я слышал только, что он был прежде астраханским губернатором, где заслужил общую любовь и уважение, а затем был назначен главным интендантом во время министерства Ванновского. Некоторые из служивших в туркестанском интендантстве рассказывали, что в течение нескольких лет, в продолжение которых он стоял во главе этого ведомства, он успел сделать очень многое, что значительно повысило интендантство в глазах общественного мнения, и, действительно, сколько мне известно, японская война доказала, что полевые интендантские органы на театре военных действий оказались в большинстве случаев на высоте своего положения, и о деятельности их войска вспоминают с уважением. Немаловажною заслугою в деятельности Н. Н. Тевяшова было учреждение в Петербурге интендантских курсов (ныне интендантская академия), где будущие интендантские деятели получают превосходную подготовку для своей службы.

 Лично знавшие Николая Николаевича рассказывали, что это человек очень добрый, отзывчивый, но непоколебимый в преследовании всякого злоупотребления. Такие сведения давали надежду, что край будет в хороших руках.

 Однажды я получил телеграмму, в которой генерал Тевяшов вызывал меня в Петербург по делам службы. В три дня я собрался в дорогу, и в начале июля 1904 года уже прибыл  в столицу. Генерал Тевяшов жил в своем доме в Царском Селе, и я на другой же день приезда явился к нему. Он принял меня не только любезно, но даже радушно, и стал подробно расспрашивать про край. Меня поразило, что он интересовался не только кардинальными вопросами, но и самыми второстепенными мелочами. Для меня стало ясно, что он успел уже много прочитать, со многим ознакомиться. В нем я увидел не новичка, какими приезжали в край Розенбах, Духовской и барон Вревский, а в высшей степени серьезного, вдумчивого человека, всеми силами желающего послужить краю, которым он призван был управлять.

 Непродолжительное, к несчастью, пребывание его в Ташкенте доказало, что Туркестанский край получил начальника работоспособного, энергичного, с самостоятельными просвещенными взглядами.

 Я прожил в Петербурге два месяца. Пришлось порядочно поработать, и вот здесь-то я убедился, до чего Н. Н. Тевяшов был деликатный человек. Живя в Царском Селе, он не хотел стеснять меня постоянными поездками туда, и ежедневно приезжал в Петербург ко мне в «Hotel de Paris», где и принимал от меня доклады. Он с чрезвычайным уважением относился к каждому чужому мнению. Внимательно выслушивая меня, он подчас долго спорил со мною, и если мне не удавалось убедить его в правоте моего взгляда, то он деликатно отвечал мне, что, относясь с полным вниманием к моему мнению, он, тем не менее, не может со мною согласиться и считает нужным сделать так, как он решил. Но когда у него являлась уверенность, что я прав, он с доброю улыбкой благодарил меня и присоединялся к моему взгляду. С таким человеком приятно было работать.

 Это был настоящий русский дворянин в полном смысле этого слова. Все свои молодые годы он прослужил в строю и считался одним из выдающихся полковых командиров, когда сделал всю турецкую кампанию во главе славного Ахтырского гусарского полка.

 Один из участников этой войны рассказывал мне, что, когда большая часть кавалерии страдала от недостатков фуража и провианта вследствие огромных злоупотреблений чинов всех рангов и положений, Ахтырский полк благоденствовал, лошади были в прекрасном теле, благодаря Н. Н. Тевяшову, который не только оберегал интересы казны и полка, но, будучи человеком с большими средствами, затрачивал собственный деньги на полковые потребности.

 Ванновский, человек, бесспорно, очень умный, не мог не заметить среди общего хищения в армии такого человека и при первой возможности поставил его во главе интендантского ведомства всей русской армии.

 Позволяю себе несколькими строчками вспомнить жену Николая Николаевича. Выйдя замуж, когда Николай Николаевич был молодым офицером, она в течение сорока лет делила с ним и горе, и радость. Верхом она сопровождала его с полком во все время турецкой войны; поддерживала его энергию в Астрахани, где он был губернатором; охраняла его покой и комфорт в Петербурге, когда он был главным интендантом; и сопровождала его в Ташкент, где ни на минуту не отошла от его постели, которая сделалась его смертным одром. Это была женщина прекрасно образованная и блестяще воспитанная. Обладая замечательно добрым сердцем, она делала много добра, много помогала. Не имея никаких личных претензий, она посвятила всю свою жизнь своим двум внучатам (сыновья ее единственной дочери). Я с уверенностью скажу, что редкая мать может так относиться к своим детям, как она относилась к внукам. Трудно представить себе, сколько сердечной доброты, ласки и заботы отдавала она этим двум славным мальчикам.

 В Ташкенте она стала во главе всех благотворительных учреждений и за ее недолгое пребывание там успела сделать для бедных и больных столько, сколько не было сделано за все годы до ее приезда в край.

…Генерал Тевяшов пробыл в Туркестане несколько более года. Объехав край и лично ознакомившись со служебным персоналом, он только что приступил к серьезной работе, как болезнь свалила его в постель, с которой он уже но встал. С первого дня вступления в должность он просыпался около четырех часов утра, после небольшой прогулки садился за письменный стол и работал, буквально не разгибаясь, целый день. Он интересовался всем, знакомился с самыми ничтожными мелочами. Он обладал редкою способностью сразу схватывать суть дела. Не довольствуясь официальными докладами, он приглашал к себе многих частных лиц, коммерсантов и т. п. И подолгу разговаривал с ними.

Как будто предчувствуя свой близкий конец, он надрывал себя работой, и, несмотря на очень кратковременное пребывание его в Ташкенте, после его кончины у него на письменном столе найдено было множество различных записок составленных разными лицами, испещренных его заметками, доказывающими, что он действительно и серьезно знакомился со всеми делами. При его работоспособности  край мог бы ожидать много хороших реформ, но Господь призвал его к себе, к огорчению лиц, успевших близко ознакомиться с этим превосходным человеком…».

                                                                                                 

 

Субботич Деан Иванович

(1852—1920, Загреб)

Деан Иванович Субботич (серб. Дејан Суботић) — генерал-лейтенант, участник Русско-турецкой войны 1877—1878 годов, один из командующих в Китайском походе 1900 года, приамурский, затем туркестанский генерал-губернатор.

                                                                             

Варианты написания имени: Деян, Йованович, Суботич. Деан Иванович Субботич происходил из сербских дворян.

Сын сербского поэта и политика доктора Йована Субботича (серб. Јован Суботић). В 1869 году окончил 2-е военное Константиновское училище, затем Николаевскую Академию Генерального штаба.
Участвовал в русско-турецкой войне 1877—1878 годов. С 28 сентября 1885 - начальник штаба 15-й пехотной дивизии (Одесса), а с 6 марта 1889 по 11 января 1893 - Кавказской гренадерской дивизии (Тифлис). В 1900 году участвовал в Китайском походе. Служил помощником командующего войсками Квантунской области и начальником штаба войск этой области, а также в 1900 году был командиром Южно-Маньчжурского отряда. В качестве последнего командовал Мукденской операцией 1900 года, взявшей под российский контроль Южную Маньчжурию, до этого захваченную ихэтуанями.
В 1900—1902 годах командовал 2-м Туркестанским армейским корпусом и был начальником Закаспийской области. В 1902—1903 годах был командующим войсками Приамурского военного округа, приамурским генерал-губернатором и войсковым наказным атаманом Амурского и Уссурийского казачьих войск. С 1903 года становится членом Военного Совета.

С 28 ноября 1905 командовал войсками Туркестанского военного округа и являлся Туркестанским генерал-губернатором, а также был войсковым наказным атаманом Семиреченского казачьего войска.
В 1906 году Деан Иванович Субботич был вынужден выйти в отставку в связи с обвинениями в либерализме.

Фёдоров Г.П.:Н. Н. Тевяшов, после непродолжительной, но тяжкой болезни скончался и был временно погребен в Соборе, впредь до восстановления железнодорожных сообщений, когда вдова предполагала перевезти его прах в их родовое имение Воронежской губернии.

Настало опять переходное время в ожидании нового генерал-губернатора, восьмого по счету за время моей службы в Туркестане. Все с понятным нетерпением ждали, кто будет назначен в такое тревожное время. Все мы сознавали, что выбор должен был пасть на человека выдающегося. Правительство должно было понимать, что если революция страшна в коренной России, то она может быть прямо ужасна в Средней Азии, где миллионы мусульман, убедившись в бессилии русской власти покончить с беспорядками, чинимыми горсточкой русских, могли поднять знамя восстания. Нужно было показать населению, что если беспорядки и имели место в Туркестане, то главная власть, снабженная большими полномочиями, твердая, энергичная, не допустит повторения пережитых всеми революционных ужасов.

Во главе края должен был стать человек с русскою душой, с русским сердцем, человек, любящий свою родину, дорожащий ее интересами, одним словом – настоящий русский человек. Не понимать этого было невозможно, а отрицать это было преступно. И вот среди русских людей военный министр не нашел никого достойного занять пост генерал-губернатора. В Ташкенте был налицо генерал Сахаров, превосходно знавший край и в военном и в гражданском отношениях, доказавший свои способности и твердые принципы в самое тяжкое, самое тревожное время. Да и, кроме Сахарова, разве в России совсем исчезли достойные русские люди?

 Увы! Тогдашний военный министр генерал Редигер не нашел во всей России достойного русского человека и провел в туркестанские генерал-губернаторы серба по происхождению генерала Субботича.

 Я не буду говорить от себя ничего о кратковременной деятельности генерала Субботича в Ташкенте. Свидетелей сыгранной им в Туркестане роли еще много налицо, и, несомненно, в свое время роль эта будет всесторонне описана. Скажу лишь, что, не пробыв в крае и года, он поспешил уехать в Петербург, где и назначен был по его просьбе в военный совет. Меня в это время уже не было в крае, но я помню циркулировавший в то время рассказ о таинственном отъезде его из края в поезде, который подан был не в Ташкенте, а на ближайшем полустанке.

 Живя уже в Петербурге, я узнал, что в Ташкент послана была особая комиссия под председательством пользовавшегося особым доверием Государя лица. По возвращении этой комиссии  член военного совета генерал Субботич был уволен в отставку.

 С генералом Субботичем я прослужил не более двух месяцев. Он так недвусмысленно дал мне понять, что имеет на мое место другого человека, что мне, конечно, не оставалось ничего больше, как подать в отставку, что я и сделал в мае или июне 1906 года».

В 1918 году был почетным консулом Сербии в Ялте, обеспечивая в этой должности эмиграцию беженцев из России на Балканы.
Скончался от сердечного приступа в Загребе в 1920 году вскоре по прибытии туда в качестве вынужденного эмигранта из Советской России.

-bidi-f�Zsyx�(�'> Позволяю себе несколькими строчками вспомнить жену Николая Николаевича. Выйдя замуж, когда Николай Николаевич был молодым офицером, она в течение сорока лет делила с ним и горе, и радость. Верхом она сопровождала его с полком во все время турецкой войны; поддерживала его энергию в Астрахани, где он был губернатором; охраняла его покой и комфорт в Петербурге, когда он был главным интендантом; и сопровождала его в Ташкент, где ни на минуту не отошла от его постели, которая сделалась его смертным одром. Это была женщина прекрасно образованная и блестяще воспитанная. Обладая замечательно добрым сердцем, она делала много добра, много помогала. Не имея никаких личных претензий, она посвятила всю свою жизнь своим двум внучатам (сыновья ее единственной дочери). Я с уверенностью скажу, что редкая мать может так относиться к своим детям, как она относилась к внукам. Трудно представить себе, сколько сердечной доброты, ласки и заботы отдавала она этим двум славным мальчикам.

 

 В Ташкенте она стала во главе всех благотворительных учреждений и за ее недолгое пребывание там успела сделать для бедных и больных столько, сколько не было сделано за все годы до ее приезда в край.

…Генерал Тевяшов пробыл в Туркестане несколько более года. Объехав край и лично ознакомившись со служебным персоналом, он только что приступил к серьезной работе, как болезнь свалила его в постель, с которой он уже но встал. С первого дня вступления в должность он просыпался около четырех часов утра, после небольшой прогулки садился за письменный стол и работал, буквально не разгибаясь, целый день. Он интересовался всем, знакомился с самыми ничтожными мелочами. Он обладал редкою способностью сразу схватывать суть дела. Не довольствуясь официальными докладами, он приглашал к себе многих частных лиц, коммерсантов и т. п. И подолгу разговаривал с ними. Как будто предчувствуя свой близкий конец, он надрывал себя работой, и, несмотря на очень кратковременное пребывание его в Ташкенте, после его кончины у него на письменном столе найдено было множество различных записок составленных разными лицами, испещренных его заметками, доказывающими, что он действительно и серьезно знакомился со всеми делами. При его работоспособности  край мог бы ожидать много хороших реформ, но Господь призвал его к себе, к огорчению лиц, успевших близко ознакомиться с этим превосходным человеком…».