Полезные водные «вредители»2

Работали много. ОКБ считалось одним из строгих. И там мы еще не были заражены пафосом, потому что из-за бумаг ничего не видели. Работали, как умели: кто лучше, кто хуже. Там были Журин, Хрусталев, Будасси, Вержбицкий, Пороженко и ряд других.

Это группа Средней Азии, которая всех повела за собой. Журин был назначен начальником Проектного отдела, а меня, как молодого, посадили рассчитывать какой-то клапан. Тогда я уже произвел известное исследование об аварийном затворе, шлюзовых воротах и пр., и дальнейшая практика показала, что я был прав, хотя в то время был почти одинок в своем мнении.   

            Так мы проработали три месяца, и в сентябре нас привезли на Медвежью Гору - совершенно неустроенную местность. Тут еще был дух Соловецкий, дух угнетения, крохоборства, блата и т.д. Была арестантская общественность - в плохом смысле слова. Тогда наша группа решила, что нам с соловчанами не по пути, что мы приехали работать, а не разводить антимонию соловецкую, и желали реабилитироваться. Мы считали их за людей с извращенной психологией.

У нас были столкновения, но так как нас было больше, и авторитет больше, то мы их поглотили, и воцарился с первых же дней Белморстроевский дух, который не покидал до конца.  Как и на свободе, я попал (вычеркнуто: «Это не к месту», но затем восстановлено красным карандашом) в проектный отдел Журина, где и проявилось мое стремление вверх. Я попал в отделение затвора,  но работа меня не удовлетворяла. У меня были свои взгляды на вещи, а старые спецы давили и говорили, что мои мысли - это ерунда, не давали хода. Я чувствовал, что делаюсь живой расчетной машиной. Тогда я обратился к Журину, и сказал, что не могу дальше так работать. Внешне отношения были корректные, и я не позволял себе грубых выходок. Однако даже посторонние люди спрашивали,  почему мы не ладим. 

            Здесь начался мой Белморстроевский подвиг. Вызывает меня Журин и говорит, что одна бригада (Маткожненская) находится в прорыве, и что бригадир не справляется с работой.   Но он не сказал, кто именно. И сказал мне: садись и руководи Маткожненской бригадой.

            Ввели меня в эту бригаду, и я вижу - сидит почтенный инженер,  бывший действительный член Госплана Союза, (пометка на полях: «Паниулов»),  который знает водное хозяйство Союза, как свои пять пальцев. А я никто, и меня посылают руководить этим делом. Получается полная диспропорция.  И я стал думать, что, наверное, здесь есть трудности, с которыми я не смогу справиться. Я начинаю работать и вижу, что этот человек - нервно больной. Он не может сосредоточиться, материал находится в запущенном состоянии, сделано очень мало и пропущен срок, а сроки были даны крайне жесткие. 

            Прихожу через несколько дней к Журину и говорю, что не справлюсь с делом. Полное разочарование и огорчение.  Вижу на их лицах (Журина и Вержбицкого) выражение не только разочарования, но и некоторого презрения, а Вержбицкий бросает: «Это бегство».

            Это меня подхлестнуло. Это была громадная работа. Моя самостоятельная работа в Средней Азии стоила 60 тысяч, а эта 10 миллионов рублей. Это было тяжелое переживание, и я не спал несколько ночей, пока, наконец, решил взяться. Я пришел и сказал, что берусь за это дело, но только прошу помочь мне. Сначала мне помогли, а потом дело пошло на лад, появилась почва под ногами, и я вижу, что сам черт мне не брат.

            Об этом придется много поговорить, но я боюсь, что не успею. У меня была только одна мысль, чтобы не подвели физические силы. А в том, что канал будет построен, я не сомневался; я только сомневался, что он будет закончен к [19] 33 году. Но психология была такая, что некогда было думать, надо было делать дело.  И я со своей бригадой первым кончил технический проект. Бригада считалась самостоятельной, и даже руководитель (пометка сверху строки «Г.А. Чернилов») жаловался, что я не хочу ни с кем считаться. Но это неправильно. Затем мы сделали рабочий проект – всё, вплоть до последнего чертежа. Этот (пометка «технический») проект прошел через мои руки (пометка «целиком»), а по рабочему проекту двух плотин (пометка «№№ 27 и 28 и водоспусков») я сидел над чертежами сам.

            Был в бригаде один интересный человек - экономист, юрист, он пришел без образования, но вырос в этой бригаде. Он работал над собой и кроме производственной работы. И был отдан (правильнее: назначен – прим. К. Г.) в приказе техником. Это был один из «КР»*. Он погиб на посту (приписка: «Сгорел в пожаре»). Его фамилия была Хрунин.

 * «КР», или «каэр» - заключенный, осужденный по 58-й («политической») статье, как «контрреволюционер»

 

            Первые три месяца в отделении затворов я был на испытательном периоде. А затем был бригадиром проектной бригады по Маткожинскому узлу. Я был придавлен грандиозностью [задачи], но скорее был готов погибнуть на посту, чем уйти с него. Мы не знали тогда, какое пополнение к нам поступает, но сроки становились все реальнее, а затем встал вопрос только о числах (приписка «дате окончания»).

            Поскольку в порядке предварительного следствия я признавал себя несоветским человеком, теперь считал, что отвечаю за свои слова.  Я делал это сознательно, считал, что никакой горечи и озлобления не должно быть. Я получил то, что полагается. Единственно, что меня тревожит, это состояние здоровья. Первое время было очень трудно, жили в сырости, холоде, болели, и я боялся, что выйду из строя, как работник.

            (Приписка на полях: «Получил tbc (туберкулез) в I степени, теперь, кажется, зарубцевалось»)

            В отношении задачи я сперва шел, как в тумане. Но затем задача по Маткожненскому узлу прояснилась. Колебания прекратились, было только настроение - «даешь». Энергии все проявляли очень много.

            Никогда не буду лицемерным, не стану говорить, что я создал все эти сооружения. Я был бригадиром проектной Маткожненской бригады, и мы все вместе создавали проект. Когда я получил орден, сказал, что считаю, что я не единоличный творец.    Беря орден, вспоминаю товарищей, которые творили вместе со мной этот проект, а я только возглавлял этот коллектив. Я очень хорошо знаю, что именно в этих сооружениях сделано мной лично.

            До Белморстроя я шлюзов никогда не видел, а крупные плотины видел, лишь проезжая по степи. Даже Волховстрой видел только из окна вагона, и только один раз был на Днепрострое (приписка «в 1928 г.»). В Ташкенте я работал в лаборатории, и  моя самостоятельная работа стоила только 60 тысяч. Опасность в моей работе, в связи с техническим риском, была. Я должен был решать вопросы и должен был рисковать, и я рисковал жизнью, т.е. отдачей под суд.

            Я расскажу, как было дело [на Маткожне]. Тут во многом виновато руководство - не чекистское, а инженерное. В определенный период строительства, когда уже нельзя было ломать план работы, выявилось отставание по этому узлу. Выявилось, что условия работы по этим сооружениям слишком трудны. Нужно было либо терпеть крупное поражение, либо...  Позже я встретил в литературе, что такое же сооружение проектировалось в другом месте СССР. Но работы здесь мы проводили иначе и впервые (приписка «только по заграничной литературе»).

            Мы не стали бы делать сооружения, которые внушали сомнения.   Однако для таких грандиозных масштабов пришлось выступать с сооружениями, которые не были апробированы (вставка - «практикой») и против которых выступали некоторые (вставка - «местные») работники.

            Это произошло потому, что техническое руководство [строительства] подошло вопросу с недостаточной серьезностью. А можно было бы в этом месте и в тот же срок дать решение обычное.    Но, будучи недостаточно опытным, я этого не почувствовал.  Руководство же довело до того, что пришлось выступать с таким сооружением. Ответственность была громадная. Если бы такую плотину просадило (поправлено - «прорвало)), нам бы не поздоровилось.

            Некоторые детали можно было решить более консервативным методом.  Но здесь появилось спортивное чувство: мы и детали также сделали оригинальными. Думаю, если бы на той стадии работы предложили другое решение задачи, навигацию в мае 1933-го не открыли бы.

            Плотина с каменной наброской и деревянным экраном – дело не обычное. Прошу отметить: мы проектировали не одну плотину, а две. Все сооружения этого узла прошли через меня, а две плотины - вообще в деталях.

            Нужно уяснить, что в системе нашего канала примерно на 80 процентов мы используем естественные реки и озера.  Искусственных, копанных каналов только около 40 километров. В этом состоит удачное разрешение задачи планирования строительства.

            Затем второе: в большинстве случаев реки не были судоходны.   Мы их сделали судоходными. Основное разрешение этой задачи, то есть придание  рекам судоходных свойств (канализация рек), состоит в том, что в определенных пунктах мы устраиваем плотины, за которыми происходит накопление воды и поднятие уровня. Причем все, что выше плотины, затопляется на большую глубину, и мы получаем водный путь вполне достаточной глубины.

            Чтобы придать судоходные условия реке Нижний Выг, нужно было в пяти точках устроить пять плотин, которые превратили естественную реку в лестницу каналов, расположенных на разной высоте. Такие плотины имеются в следующих местах:

в Надвоицах (проектировал Стасенков, вольнонаемный);

в Шавани (Зубрик);

в Палакорге (Доманский, вольнонаемный);

на Маткожненских порогах (Вяземский) и

на Выг-Острове (Воробьев, вольнонаемный).

Самая высоконапорная плотина – Маткожненская. Учитывая это (высоконапорность) и учитывая замедленность работ, задача стояла особенно трудная. Кроме того, эта плотина наиболее трудная для строительных работ - из-за характера расположения в русле реки, требуя больших перемычек.

            Для того, чтобы суда могли переходить из одного канала в другой, расположенный в другом уровне, устраиваются шлюзовые лестницы. На Маткожне, в частности, имеется лестница из двух шлюзов.

            Резюмирую: назначение плотины в создании судоходных условий в бьефе между Маткожней и Палокоргой. Кроме того, можно использовать плотину для энергетических целей. На Маткожненской плотине мы можем получить около 40 тыс. клВт электроэнергии. Это приближается к Волховстрою. Для этого надо только переоборудовать бетонные сооружения плотины, что обойдется в 30 процентов стоимости постройки плотины, а также  построить отводной канал и силовую станцию.

            Маткожненская плотина является наиболее благоприятной для получения гидроэнергии. Строительство этой станции включено в одну из первоочередных задач ББКомбината. Техническое своеобразие плотины № 28 состоит в том, что она состоит из каменной наброски с деревянным экраном. В отношении бетонной плотины № 27 имеется момент рационализации. Он относиться не только к этой плотине, но и, в частности,  к плотине № 25.   Рационализация  - отбрасывание струи с трамплина; использование трамплина в качестве средства удаления точки подмывания плотины с [со стороны] нижнего бьефа.

            Затем несколько облегчена конструкция отдельных частей, например, бычков, которые очень тонки. Затворы очень легкие и своеобразной конструкции, с деревянной обшивкой, в то время как обычно делают с железной… Но эти моменты не относятся только к данной плотине, но ко всему Беломорстрою.

            Единственное новшество, которое я могу приписать себе, - это  некоторые мероприятия по рационализации и облегчению работы трамплинов. Трамплин, хотя и является новой конструкцией, [в том виде] как он был применен здесь, но он не является особенностью Маткожненского узла. Я  сыграл большую роль в отношении вентиляции под струей - для увеличения дальности боя струи. А облегченные затворы являются достижением БМС в целом.

            Переходим к другой плотине № 28 из каменной наброски с деревянным экраном. Нормальным для подобного случая решением является плотина земляная на всем протяжении. Иногда,  для придания большей устойчивости, создается каменный банкет или призма с низовой стороны, как например, Палакоргская плотина № 26. По условиям отсутствия потребного количества материалов, сроков строительства работ, а также расположения плотины в русле реки, в данном случае такое решение оказалось трудным. К тому же фактическая строительная обстановка  [19] 32 года не гарантировала окончания плотины в срок. 

Чтобы можно было продолжать работы в течение зимних месяцев и создать необходимую устойчивость плотины в русловой части и надежности примыкания деревянного экрана к борту плотины, было решено избрать для русловой части тип плотины из каменной наброски с деревянным экраном.             Нормальным для такого типа плотины является экран из железобетона. Именно он прекращает фильтрат через камень (т.е. фильтрацию воды через тело плотины с более высокого уровня на нижний – прим. К. Г.). Учитывая, что придется проводить работы зимой, [понимая] ответственность работ по бетону и то, что нет опытных бетонщиков, что при оттаивании мёрзлый камень даст большие осадки, - пришлось принять деревянный экран. Это является оригинальностью плотины («мёрзлый камень» - так образно Вяземский называет обломки скалы, перемешенные и смёрзшиеся с землёй. Подобная смесь даёт большой объём, который резко сокращается при оттаивании – прим. К. Г.)

Таким образом, плотина состоит из каменного банкета, на который с напорной  стороны наложен деревянный экран. Применение такой конструкции позволило сэкономить около 200 тысяч кубометров дефицитного грунта и позволило успешно закончить зимние месяцы. Части плотины, находящиеся на берегу (т.е. примыкания – К. Г.), могли быть сделаны нормального типа - земляными.

            Я считаю, что характерной точкой для меня было поручение работ по проектированию Маткожненских сооружений. В начале они показались мне невыполнимыми, а затем, под влиянием некоторого презрения со стороны начальства, я взялся за эту работу и докончил ее.

            К чекистам и ГПУ относился так, что раньше: ГПУ казалось чем-то вроде испанской инквизиции. А теперь мы считаем, что это наши ближайшие сотрудники, вернее, мы их ближайшие сотрудники. В отношении ордена я считаю, что сейчас я не заслуживаю его. Может, если бы у меня крепче было здоровье, я заслужил бы его.  Но те, кто дают его, знают, что делают, и если бы я отказывался, это было бы антигосударственно. Получал я орден в Президиуме ЦИКа, из рук Ивана Михайловича Калинина (исправлено: «Михаила Ивановича»).

            Сейчас я работаю на Свири, бригадир Свирской бригады Проектного отдела ББКомбината, ответственный за работу по составлению проекта Верхней Свири. Должен сказать, что Маткожня является игрушкой по сравнению со Свирью, хотя Свирь состоит из одного шлюза, двух плотин и одной гидро-станции.  Но по объему бетона она больше всего БМС. Условия грунтов особенно тяжелые. Это является серьезной трудностью, так как тамошние грунты не представляют надежную основу. СССР не знает таких грунтов. Верхние сооружения, которые окончательно завершат проблему Свири, находятся еще в более невыгодном положении, чем те, которые закончены (Нижняя Свирь).

            В отношении творческой работы, должен сказать, что я всегда считал её присущей мне.  Сейчас она направлена по определенному пути.  Например, я не буду увлекаться статьями по аэронавтике и т.п., а свою творческую энергию буду сосредотачивать и направлять по тому руслу, по которому нужно. В этом отношении у меня имеется известный поворот, так как раньше я был склонен заниматься разными вопросами.

            Уроки БМС заключаются и в том, что я научился взаимоотношениям личности с современным советским обществом. Этого раньше у меня не было.  Я понял взаимодействие, взаимосвязанность и обязанности одного перед другим.

            Мнение об исправительной системе ГПУ следующее: тут можно дать самые хорошие отзывы. Я резко осуждаю Соловецкие методы, когда измывались, заставляли таскать воду и т.д. Многие из того руководства были арестованы и даже расстреляны. Также резко осуждаю европейские методы. Конечно, лучше совсем не иметь лагерей и воспитывать другим способом, но, учитывая напряженное состояние страны, когда мы не можем позволить роскошь разрешать подтачивать себя изнутри, приходится применять и эти методы.

Я доверяю руководству в том, что разложение изнутри является недопустимым, и что изоляция необходима в связи со скрытым саботажем, плохим влиянием на окружающих, сосредоточением группировок на скользкой дорожке собственного благополучия. Такие элементы имеются сейчас и на транспорте, и в колхозах и т.д. и их изоляция является необходимой. Единственным способом ведения исправительно-трудовой политики является политика ГПУ, когда люди перековываются в труде. Было бы ошибкой из ГПУ сделать школу ликбеза, где читались бы лекции по политике. Люди должны перековываться на конкретной работе. При такой системе, хотя и не все становятся ударниками, не все получают ордена, но большую долю хороших работников государство получило. Те, кто колеблется и шатается, пусть поработают в лагерях, тогда они выкристаллизуются как работники, они получат свободу скорее, чем ожидают.

            Об отдельных искривлениях, которые имеют место в общей политике, надо сказать. Но исключения подтверждают правило. Обстановка доверия, которая создана, есть единственная, которая может воздействовать на интеллигента и может успокоить его роптание и привести в равновесие. Среди чекистов есть люди, которые его поймут, и прошлое не будет его тревожить. Тот, кто задирал нос и считал себя великим спецом, делается здесь скромным трудовым работником, который по мере сил борется за общее дело. Кроме того, появляется престиж, что ты Белморстроевец, и что ты не можешь снижать темпов.

ШТУРМ

            Во время штурма я был прорабом на своей плотине (с 12/IV. по 26/VII-33 г.). Прорыву много содействовала туфта. Туфта происходит от двух основных причин. Она идет и сверху и снизу. «Туфта снизу» происходит потому, что питание и премвознаграждение рабочим были поставлены в зависимость от выработки.  От этого появился сильнейший стимул увеличивать выработку у честных людей, а у менее честных - показывать увеличенную выработку, не соответствующую действительности. В результате получишь 1300 грамм хлеба и двойной обед.

            Десятники также попадали (вставка: «Иногда») под влияние чуждых элементов и покрывали это дело, подписывая неправильные ежедневные сведения. Результаты давались в кубах, и получалось, что на эту туфту приходилось работать лишнее время. Благодаря туфте, практически было выработано гораздо меньше, чем показано в ведомостях.

Здесь имелся момент слабости низшего технического персонала. Иногда рабочие даже грозили, что они побьют десятника, а иногда просто он не хотел идти против своих ребят, так как приходилось работать в чрезвычайно трудных условиях. И бывало так, что измучившись за целый день работы, люди получали маленький эффект и из-за этого получали голодный паек. В этом было известное искривление. Но если ребята честные, то это еще не большое зло, но если систематически все лодыри приписывают выработку, то это «злая туфта».

«Туфта сверху» заключалось в том, что многие люди, которые ведут себя приниженно перед следствием, не хотят открыто идти на преступление, а хотят выслужиться перед начальством. Вместо того, чтобы сказать, что выполнить данную работу невозможно в такой срок, они говорят – рады стараться. Получаются невыполнимые задания, которые ведут в тупик.

            Туфта происходила из-за борьбы за штабное знамя. Отделение хотело показать хорошую выработку, чтобы получить это знамя. Тем более, что знамя приносило целый ряд льгот, да и начальство не ругает, оставляет в покое, если выработка большая. Поэтому происходило так, что некоторые плановики приписывали выработку или верили, не относились критически к первичным сведениям.

Например, взорвана скала в 5 тыс. кубометров. По плану предполагается, что она должна быть вся выброшена из котлована. Фактически её взрывают, но оставляют.  А кому-то потом приходится её вынимать. Выписывали удаление растительного слоя, включали его в кубатуру, чего не полагается делать, так как этот слой идет на отвал. Затем, когда производится инструментальный обмер, оказывается, что сооружения еще не закончены...

Туфта вводит начальство в заблуждение. За туфту пропал и Кираснов. По-моему, хотя Кираснов и был виноват, но за ним скрывались и некоторые, носящие красные петлички*, которые считали, что вся суть в том, чтобы хвалили отделение за хорошую выработку (пометка на полях: «Это не подлежит оглашению»).

           

* «красные петлички» носили сотрудники ОГПУ - руководители Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря и его отделений (Беломорстроя), а также оперсостав.

 

Вот пример, конкретный пример туфты на Маткожне. Начальник лагпункта Голенчик (так в документе – через «о» - прим. К. Г.) и прораб Карякин сильно занимались туфтой.  Чекист Прохорский в 7-м отделении был безупречен, но иногда слишком доверял. Они работали на шлюзе № 15 и канале № 186. Я не видел следственных материалов, но слышал разговоры и поэтому за точность не отвечаю. Оба являются заключенными: Голенчик просидел 8 лет - он попался за растрату студенческой кассы взаимопомощи и был посажен на 10 лет. Карякин сидел по «КР» и сидел меньше. Оба они люди с головой. Карякин довольно энергичный и жизнеспособный человек.  Дело их шло неплохо. Они построили городок и дизельную установку, сконструировали конвейер для рубки ряжей. В результате создается определенное отношение со стороны начальника производственной части Реентовича и начальника 7-го отделения Прохорского.  Говорили, что с них можно брать пример.

Все шло прекрасно до середины лета [19] 32 года. Затем в связи с уплотнением работ и увеличением темпов, им, как и всем остальным, стало гораздо труднее. Сперва они работали честно, но затем начали отставать, и начальство на это обратило внимание. В частности, Голенчик слезно просил меня объяснить начальству, какие имеются технические трудности в работе, чтобы им дали передышку.

У них появилось чувство, что они с работой не справляются. Это повлекло целый ряд неприятностей, ругань, стали соваться инспекторы и т.д. А в их деле, может быть, не все было золото, что блестело. Они не хотели подвергаться гневу начальства. Сперва стали выбирать работу полегче, например, легче кубатуру - землю, а не скалу и т.д.   Все это только оттягивало работы, и осенью у них получилось большое отставание. Тогда они начали преуменьшать остатки работы в отчетах. Процент выполнения плана рос, и получалось так, что в основном работы закончены, а фактически у них выросла порядочная задолженность, примерно около 20 тысяч кубометров скалы.

В ноябрьские дни они дали хорошие показатели  выработки. Они сообразили, что и у других будут такие же «концы» и что они вместе со всеми окончат.  И были правы, потому что все пришли в ноябре с долгами. Это дало им возможность плавать. Они рапортовали об окончании и были освобождены. Затем оказалось, что по всему БМС прорыв, но они думали, что начальство им доверяет, и что они выплывут.

            Но тут случилось то, к чему они не подготовились. Приезжает Фирин*. Честные специалисты в один голос стали Фирину говорить, чтобы он проверил остатки работы и чтобы при этом в одинаковой степени отвечали начальники отделений и начальники ПТЧ (производственно-технических частей – прим. К. Г.). Когда проверка была сделана, все пришли в ужас, и было объявлено вредительство. Оказалось, что вместо показанной выработки, сделано около половины. Очень много туфты было по Водораздельному каналу (во втором отделении), по Шижне, по Выг-острову, в 6-м отделении. Везде было много туфты. Меньше всего было у Успенского в Надвоицах, но и там была.

           

* С. Г. Фирин – начальник Беломорско-Балтийского ИТЛ, зам. начальника ГУЛАГ ОГПУ СССР.

 

Здесь встал вопрос о выявлении каждым своего лица. Нужно было дать цифры обмера. Нужно было показать действительные остатки.  Все понимали, что в этом случае грозит много неприятностей (хотя я думаю, что под арест Голенчика и Карякина не взяли бы). Галенчик и Карякин решились показывать преуменьшенные остатки. Они призывают топографа Капровчука и говорят ему, чтобы он сделал так, чтобы остатки сошлись. Они оказали на него давление, сказали, что иначе смешают его с грязью, и он изменил одну цифру в расчетах (отметку репера). В результате этого 20 тысяч кубов было оправдано.   Получалось так, что канал  [по отчету] имеет проектную глубину, а фактически на 36 сантиметров мельче.

Технически преступление ничего не дало бы, и судоходство могло происходить. А если бы и проверили, то подумали, что это нивелировочная ошибка. У нас [по проекту] под килем имеется запас 60 сантиметров, а здесь было бы запаса в 24 сантиметра.  Судно дна не коснулось бы.

Но случилось так, что другой топограф стукнул на них, приехала комиссия, обмерила, выявила туфту. Участники были арестованы. Голенчик в Бутырках, Карякин заболел тифом и умер, судьба Капровчука неизвестна*.

            Итак, одной из причин прорыва была туфта, показ строительства в розовых красках. Из-за прорыва был организован штурм.

           

*Начальник лагерного пункта Галенчик был инженером-механиком, осужденным по ст. 113 – II УК РСФСР (растрата). Старший прораб Карякин – инженер-строитель, осужденный по ст. 58, п. 7 (вредительство) на 10 лет. Из материалов «дела» следует, что инициативу в выявлении туфты проявил один из заключенных-бурильщиков. В «Обвинительном заключении», составленном уполномоченным ЭКО Веревкиным и санкционированным начальником 7 объединенного отделения Успенским, говориться:

            «Руководство 3-го лагпункта в лице начальника пункта Галенчика и старшего прораба Карякина, преследуя цель срыва окончания канала ББВП в срок 2 мая 1933 года, скрывали путем туфты и подлогов действительный остаток объема работ по каналу № 186 и шлюзу №15.

            Эту вредительскую деятельность упомянутые осуществляли через группу подчиненных им лиц заключенных, используемых на работах учета и отчетности, которые, не производя контрольных обмеров по настоянию, нажиму и угрозам Карякина и Галенчика, составляли подложные акты, сознательно уменьшая остаток объемов работ, тем самым прикрывали из месяца в месяц туфту, выразившуюся на 24/1. 1933 года в 47040 куб. метров.

            Вредительская деятельность группы работников, возглавляемой Галенчиком и Карякиным, помимо затяжки окончания канала, нанесла государству ущерб в руб. 119 011, коп. 20».

           

                                                                                  «Начальнику ГУЛАГа ОГПУ

                                                                                  тов. Берману

            Направляю в Ваше распоряжение шесть арестованных, проходящих по делу о туфте на канале № 186 и шлюзе 15 – 7-го отделения ББЛАГа.

            Это дело ставилось на В/С К ОГПУ под председательством зам. ПП ОГПУ в ЛВО т. Запорожца, которая считала необходимым применить высшую меру социальной защиты – расстрел к Карякину, Галенчику, Карпову и Капровчуку. Мною это дело было снято, как подлежащее направлению в Москву.

 

Пом. нач. ГУЛАГ ОГПУ и врио нач. УББЛАГ

                                                                                                     Фирин

16 марта 1933 г».

 

Организация штурма принадлежит Фирину. По-моему, одной из причин туфты явилось и то, что все ожидали к 7 ноября льгот и старались фактически или на бумаге окончить работу. Поэтому к 7 ноября все пришли с хорошими показателями, но канал не был построен. Хотя говорили, что в основном он закончен, а «остались детали».  Но это также неправильно, как сказать, что дом, в котором нет ни дверей, ни окон, ни полов - закончен.

            По-моему, большая доля вины лежит на специалистах.  Либо из страха, либо из желания получить льготы, они представляли дело в более выгодном виде, чем оно было на самом деле, а руководство не имело технического образования, чтобы это понять. Говорили, что остался один монтаж, но не говорили, что это и есть самая трудная работа. А руководству казалось, что монтаж - это нечто вроде того, что портреты по стенкам повесить.

            7 ноября многие получили льготы и успокоились. Думали, что дадут спокойно окончить канал. Никто не знал твердо, что канал необходимо открыть к началу навигации 1933  [года]. Самые честные специалисты думали, что все лето можно будет еще строить, а к осени - закончим. Кроме того, не получившие льгот остались недовольны, настроение упало, трудовая дисциплина расшаталась, и люди стали смотреть так, что «авось доковыряем».

            В феврале месяце появилось известие, что едет Фирин. 15 февраля руководящий технический персонал вызывают к Фирину, и он произносит свою историческую речь, которая на меня и на многих произвела ошеломляющее впечатление.

            Из этой речи мы узнаём, что строительство в тягчайшем прорыве и что руководство в Москве находится в большом волнении относительно строительства. Кроме того, оказывается, что к маю все должно быть построено, и сейчас инженерно-технический персонал должен показать, чего он стоит. Руководство требует открытия навигации к 1 мая. События показали, что этот вопрос, очевидно, связан с вопросом обороны страны.

           (предложение отчеркнуто, со сноской: «Это не подлежит оглашению»).

            Для нас речь явилась неожиданным пробуждением от спокойного сна.  Мы поняли, что за эти три месяца потеряли много ценных дней, начиная с ноября. Мы поняли, что теперь надо приложить большие усилия, чтобы окончить работы в срок.

            Была организована проверка остатков, которая обнаружила туфту по ряду пунктов, и это обрекло настроение в мрачные краски. На перелом настроения, на усвоение новой точки зрения ушел конец февраля. Люди пытались по-различному подходить к делу, а затем решили бросить всё и полностью включиться работу. Все работники, включая женщин, были брошены на линию. Начался знаменитый стодневный штурм, который продолжался с середины марта, апрель, в мае доделывали, и 10 июня строительство было закончено. Эти дни прошли действительно с лихорадочным подъемом.

            Здесь большая заслуга Фирина в том, что он дал людям зарядку. Были приняты решительные меры, целый ряд людей был подвергнут суровой каре из-за туфты, целому ряду лиц была дана полная ответственность, были сделаны некоторые переброски, некоторые участки получили подкрепление и лучший командный состав. При сплошном трудовом порыве, без остановок работы были закончены.

            Какое же значение имел штурм и как проходил штурм. Многие проявили себя во время штурма с наилучшей стороны и многие награды были получены именно за штурм, как например, награды Вержбицкого и Успенского (далее фамилия Фирина, но он вычеркнута). Воздействие Фирина было очень велико. Его речь была жестокая и беспощадная. (Приписка на полях: «Фирин, как работник ГУЛага, был главным человеком на стройке»).

Он вывел людей из состояния спокойствия, и они поняли, что стоят перед кризисом, что пришло время выявить себя. Кроме того, он очень тщательно проверял и наблюдал ход штурма. Сеть людей по линии производственного отдела и чекистов следила за каждым шагом штурма. Фирин сам почти всё время был на линии и обращал внимание главным образом на то, что мы, техники, благодаря другой психологии, не замечали. Он заходил в палатки, в бараки, следил за питанием, регулировал нормы пайка, устанавливал реальные нормы выработки. Он интересовался тем людским материалом, руками которого строился канал.

            Ведь на туфту влияло и то, что сначала нормы были слишком высоки, а технический персонал, по слабости, вместо того, чтобы сказать, что их выработать невозможно, увеличивал нормы выработки.

            Когда Успенский приехал в Шижню (8-е отделение Беломорстроя – прим. К. Г.), то он целый ряд людей снял с работы и положил в больницу, снизил нормы и дал усиленные пайки. У некоторых не было мужества говорить, что у нас недостаточно людей, а надо бы твердо отстаивать свою точку зрения, что и делал Успенский.

            Фирин также очень много сделал в этом отношении. Он снизил нормы так, что люди могли без туфты получать должный паек. Он расположил к себе массу лагерников, потому что внимательно относился к личным просьбам и разрешал их в благоприятном смысле - в пользу заключенных. Он считал, что не масса лагерников, а технический персонал являются виновниками прорыва. Да так и было. Частью это было из-за туфты, а частью из-за плохой общественной работы среди инженерно-технических работников. Фирин в один вечер отсек это, и люди, способные работать, взялись за дело и довели строительство до конца. Многие в результате освободились, а некоторые были награждены.

            Конкретные результаты были такие, что лица, определенно ведшие вредительскую работу, пострадали. Другие, как их прихвостни, тоже попались. Может быть, один-два человека пострадали больше, чем  нужно.

            А главным результатом явилось то, что правительство получило к требуемому сроку такое громадное сооружение. Карелия получила новый водный путь, который ББКомбинат будет эксплуатировать, а главное 60 тыс., то есть примерно одна треть всех лагерников, получила облегчение своей участи. Около 12 тыс. были освобождены до срока.

            Штурм, кроме хороших результатов, ничего другого не дал.

            Фирин не только лично возглавлял штурм, но и провел дело до конца, а задача была исключительно трудная. Ведь когда он приехал с небольшой горсточкой москвичей, он попал в разваленный лагерь. Во всяком случае, о темпах работы думали очень мало. Нам, специалистам, он представлялся весьма напористым человеком, знающим чего он хочет, и сильными средствами добивающийся результатов и достигающим в конце концов этих результатов. Он представляет собой настоящего напористого большевика.

            Он имел хороших помощников в лице Френкеля, начальника работ, Успенского, начальника Северного склона ББК, Афанасьева, начальника первого отделения, Вержбицкого, помощника главного инженера, и ряд других. Вержбицкий получил высшую награду за то, что не шел в хвосте, а возглавлял работу. Руководство сумело наэлектризовать и возглавить это дело.

            В лице Фирина мы впервые (так как Френкель сам бывший заключенный и его психология иная) увидели крупного большевика, которого не только нельзя назвать дураком, но с которым трудно спорить и по логическим и по техническим вопросам. Это большевик, которого можно уважать. Сначала он внушал нам чувство трепета, а затем мы научились его видеть с более мягкой стороны. Он оказался человеком совсем не страшным, очень доступным и милым, но чрезвычайно нервным. Его зарядка, его твердый дух воинствующего большевизма повлек за собой 160 тысяч человек. Рабочие его сразу полюбили, а мы сначала трепетали, а затем увидели в нем матерого большевика».

           

Авторской подписи под текстом нет, только карандашная запись: «Корректировал» и размашистая роспись, очень похожая на «Успенский».

Дата: «8/Х-1933»

             

Орест Валерьянович Вяземский прожил большую и достойную жизнь, занимаясь любимым делом. После Свири он поработал в должности начальника проектного сектора и заместителя главного инженера строительства водоснабжения Владивостока, заместителем начальника проектного отделения и главным инженером строительства Углического и Рыбинского гидроузлов. Весной 1938 года защитил кандидатскую диссертацию. После войны, в августе 1947 года  О. В. Вяземский пришел на работу во Всесоюзный НИИ гидротехники им. Б.Г. Веденеева, в котором и проработал всё отпущенное ему Богом время. Реабилитирован Судебной коллегией по уголовным делам Верховного Суда Узбекской ССР (Определение от 2.12.1957 г.). Он автор более 70 научных работ. Производственная, научная и преподавательская работа О. В. Вяземского отмечена тремя орденами Трудового Красного Знамени и орденом «Знак Почета».

Умер О. В. Вяземский 9 марта 1968 года и похоронен на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга.

Беломорско-Балтийскому каналу везло на хороших инженеров. Только вдумайтесь: за все время его работы в недрах гражданского (не НКВДшного), ведомства речного флота страны (с начала 1939 года) должность главного инженера занимали только три человека. Назову их имена: Алексей Иванович Василов, Валентин Владиславович Гудзанский, Иван Васильевич Волков. И это за 68 лет!

Первый в коротком списке, Алексей Иванович Василов, попал на Беломорстрой по этапу. Он был заключенным с 58-й статьей, п. 7, «зачисленным» ОГПУ в большую группу инженеров, обвиненных по делу о вредительстве на водном хозяйстве. В то же время биография Василова вовсе не предопределяла в нем врага государства.

Родился Алексей Иванович 31 декабря 1893 года в Кишиневе в семье почтово-телеграфного чиновника, зарплаты которого едва хватало на более чем скромную жизнь. Когда Алексею исполнилось 10 лет, отец умер, и жить вообще стало не на что. Алексей в ту пору учился в Кишиневском реальном училище. Он стал давать уроки младшим школьникам и тем самым зарабатывал.  Так было и потом, когда в 1911 году, окончив училище, он поступил в Петербургский политехнический институт.  Институтская программа была более напряженной, кроме теоретических дисциплин, она включала в себя трудоемкие чертежные и проектные работы. Не все из товарищей-студентов могли справиться с ними вовремя, и это обстоятельство… позволяло Алексею получать достаточный приработок.  Вот из-за этой необходимости все время прирабатывать, чтобы содержать себя, его учеба в институте немного затянулась, и  он окончил институтский курс только весной 1918 года.

Между тем, к окончанию института Алексей Василов, с точки зрения новой власти, был правильно политически ориентирован и достаточно известен в Петербурге своей общественной активностью. В октябре 1917 года, видимо, сразу после большевистского переворота, Петроградский Совет назначает его комиссаром продовольствия Московского района. В комиссарской должности вчерашний студент пребывает почти год, до лета 1918 года, пока его не мобилизуют в Красную Армию.

Служба Алексея Ивановича, к счастью, проходила без комиссарства.  Она всецело была связана с полученной в институте специальностью: инженер Петроградского военно-инженерного управления, помощник начальника работ северного участка военно-морского строительства на Черном море, помощник начальника гидроотряда Отдельной Кавказской армии…

Последним местом службы Василова в 1922 году оказался Батум. Здесь он женился, остался после демобилизации и продолжил работу. В те годы на юге страны правительство разворачивало масштабные мелиоративные работы, инженеры-гидротехники и строители были в большом дефиците. К моменту ареста в апреле 1931 года он уже сделал неплохую карьеру - занимал пост начальника Службы пути и строительства Средне-Азиатского государственного пароходства.

Выдуманное дело о вредительстве на водном хозяйстве, позволило ОГПУ, словно неводом, собрать в одно место, на Беломорстрое, лучшие инженерные кадры страны. Строительство Беломорско-Балтийского водного пути было знаковым для страны и его руководства. Его невозможно было провалить. Как и другим его «подельникам-вредителям», Алексею Ивановичу Василову коллегия ОГПУ определила 10 лет заключения в лагерь. Менее чем через три месяца после ареста, в июне 1931 года, он был уже в Карелии, в шести километрах от деревни Надвоицы. Здесь проектировщиками было спланировано строительство одного из наиболее сложных гидроузлов будущего водного пути. Гидроузел включал в себя большую земляную и примыкающую к ней деревянную плотину и двухкамерный шлюз, глубина которого для канала оказалась рекордной. Эта была ставшая впоследствии всемирно известной Шавань, Шаваньский гидроузел.

 Особенности гидроузла предопределила река Нижний Выг,  уклон которой на этом участке был особенно крут. Василов начинал строить Шавань – и шлюз, и самосливную плотину, в основе своей деревянную, но которая с тех пор работает без особенных проблем. Он был здесь старшим производителем работ. Потом его направили на север, старшим инженером Шиженского гидроузла, в который входило строительство уже четырех шлюзов и плотин с водоспусками.  Он занимался углублением фарватеров на проблемных участках канала, землечерпанием, как это тогда называлось…

В 1935 году Алексея Ивановича Василова назначили начальником Службы пути ББК, а в январе 1936 года объявили, что он досрочно освобожден… Василов никуда с ББК не уехал. Он так и оставался здесь в прежней должности. Канал в ту пору был структурным подразделением Беломорско-Балтийского комбината ОГПУ, на правах отдела, выделенного в Службу пути, и его должность означала, что он был на ББК начальником.

Однако для ББКомбината НКВД, с его новыми задачами по хозяйственному  освоению Карело-Мурманского края, эксплуатация канала  казалась камнем на шее. Канал требовал постоянного внимания, ему необходимы были стабильные, хорошо подготовленные кадры рабочих, техников и инженеров. В конце 1938 – в начале 1939 года начался длительный и мучительный для всех процесс передачи канала от НКВД в ведение Народного комиссариата речного флота. Главная проблема состояла в том, что чекисты не хотели передавать «чужому дяде» ни лучших специалистов и рабочих, ни линии связи, и вообще ничего, что представляло для них хотя бы какую-то ценность. У Комбината  была своя правда – план по лесозаготовкам, который он обязан был «обеспечить» во что бы то ни стало. В архиве наберется целая стопа телеграмм и прочих жалоб на действия различных начальников Комбината, посланных из Медвежьегорска в Москву.

В 1938 году Василов становится главным инженером Беломорско-Балтийского канала, а уже через год, 25 мая 1939 года, нарком речного флота назначает его заместителем начальника Управления пути ББК. К слову сказать, на ББК должность главного инженера существовала не всегда. Были длительные периоды, когда она называлась именно так – заместитель начальника. Василов несколько раз, за те четверть века, которые он исполнял свою инженерную должность, бывал записан в штатном расписании и так и этак.

Судя по документам архивов, Василов работал прекрасно. В марте 1942 года Коллегия НКВД, которая совсем недавно дала ему 10 лет заключения, как вредителю, назначает Алексея Ивановича главным инженером восстановительных работ на южном участке судоходной трассы.  9 апреля 1943 года руководство подписывает характеристику, которую вдруг затребовали «наверх», в Москву: «…Большой производственный опыт, инженерные знания, совершенствуемые  каждодневно, ставят тов. Василова в ряд крупных специалистов-гидротехников».  19 июля 1948 года Василову присвоено персональное звание «инженер-капитан речного флота II класса».

Я очень сожалею, что никогда не видел лица этого человека. Вот уже несколько лет ищу и никак не найду даже маленькой фотографии. Это довольно странно: занимаясь историей Беломорско-Балтийского канала много лет, я никогда не видел снимков его начальника с 1939 по 1944 год - Андрея Ивановича Орехова и главного инженера  Алексея Ивановича Василова. Конечно, канал в течение долгого времени был накрепко закрыт от посторонних и всякого рода фотографирование здесь не приветствовалось. Я знаю это не понаслышке. Да и многие, работавшие на ББК, были людьми, как говорят, «с прошлым» и в объективы предпочитали не лезть. Тем не менее, я уверен, что когда-нибудь смогу посмотреть им в лицо.

Мне это очень важно. Я хочу понять, изжил ли в себе инженер Василов обиду на власть, на страну, которая унизила его, сделав заключенным? Справился ли, хотя бы к преклонным годам, с обидой на то, что безо всяких причин бросила на самое дно, опустив до положения подзаборного урки, а потом, в течение долгих лет заставляла оправдываться и искупать несуществующую провинность.

Это ведь сегодня «ходками в зону» хвастаются на всю страну. Во время, когда жил и трудился инженер Василов, да и много позже, даже незаслуженная посадка мрачной тенью влачилась за человеком по графам его анкет, делая невозможным то, что легко получали другие.

Мне кажется, что я мог бы определить, освободился ли Василов от этого тяжкого груза или жил с ним до самой старости. Многие инженеры с Беломорского канала, даже пережившие репрессии 1937-1938-х, а также волну вторых посадок в начале 1950-х, до конца изжить этой обиды так и не смогли.

………………………………………………………

Приводится с несущественными изменениями.

Благодарим   http://www.rummuseum.ru/lib_g/belomor23.php