НАЧАЛО. РАННИЕ ГОДЫ.
Глава 2.
Джексон Стрит 2300
(в)
(Перевод Tammy2908)
Предыдущая запись:
http://www.liveinternet.ru/users/bonikid/post200427674/
ДЖОЗЕФ БЫЛ ОДНИМ ИЗ ШЕСТЕРЫХ ДЕТЕЙ: четырех мальчиков, двух девочек. Он был самым старшим, и поэтому самым близким своей сестре, родившейся следующей после него: Верне Мае. Наша сестра Рибби напоминала ему о ней, говорил Джозеф – такая же обязательна, добрая, правильная маленькая домашняя хозяйка, и мудрая не по годам. Джозефу очень нравилось, как Верна Мае вела домашнее хозяйство и заботилась о детях. Он помнит, как она, в семилетнем возрасте, читала на ночь сказки их братьям Лоренсу, Лютеру и Тимоти, сидя у масляной лампы. Потом она заболела, и Джозеф никак не мог ей помочь. Врачи даже не могли определить, что с ней. Будучи лежачей больной, Верна вела себя стоически. « Все хорошо. Я опять буду здоровой», - говорила она. Но, наблюдая через дверь за родственниками, окружившими ее постель, Джозеф видел, что ей становится хуже. В конце концов, она умерла из-за этой болезни. Джозеф рыдал несколько дней, не в состоянии постичь эту потерю. Насколько я понимаю, это был последний раз, когда он плакал: в то время ему было 11 лет.
Будучи откровенными плаксами, Майкл и я всегда ненавидели то, насколько он был огрубевшим и черствым. Никто из нас не может припомнить ни одного раза, когда он проявил бы эмоциональную уязвимость. Даже когда мы плакали после порки, он ругал нас: «Почему вы плачете?»
Джозеф провел те годы, в течение которых формируется личность, оплакивая и скучая по своей сестре. Во время ее похорон, пройдя за конной повозкой, на которой лежал ее гроб, он дал себе клятву, что никогда больше не посмотрит на чей-либо гроб. Так одна потеря в жизни закрыла эмоции нашего отца на замок, и Джозеф сдержал свое слово: он никогда не посетил больше чьих-либо похорон. Так было до 2009 года.
КОГДА ДЖОЗЕФ БЫЛ ШКОЛЬНИКОМ, ему внушала ужас одна учительница. Закон «уважай учителя» имел дополнительную силу, поскольку его отец, Сэмюэль, был директором начальной школы и верил в строгую дисциплину, поддерживаемую телесным наказанием. Эта женщина, видимо, настолько напугала Джозефа, что его начинало трясти, как только она произносила его имя. Однажды, как гласит история, его вызвали отвечать к доске. Он точно знал нужные слова, но от страха онемел. Учительница спросила его еще раз. Когда он не смог ответить во второй раз, незамедлительно последовало наказание: удары палкой по оголенному заду. В этой палке были отверстия, из-за чего она еще крепче присасывалась к телу с каждым звонким ударом. Нанося ему удары, она напомнила ему, почему его бьют: он не послушался ее, когда не стал читать. Он ненавидел ее за это, но в то время уважал ее. «Поэтому я слушал ее и всегда старался сделать все, что могу»., - говорил он.
То же самое было и когда его наказывал папа Джексон. Так его воспитали – на старой теории о том, что если надо контролировать кого-то, необходимо сначала вселить в него страх до шокового состояния. Это был его жизненный урок, оставивший отметины на задней стороне его тела. Через несколько недель та же учительница проводила конкурс талантов, и учеников попросили представить. что они хотят: поделки, рисунки, стихи, короткие рассказы, разыграть театральную сценку. Джозеф не был артистичен, он также не очень владел словом – он только смотрел немые фильмы. Он знал только одно: голос своего отца, поющего Swing Low, Sweet Chariot. Поэтому он решил петь, но когда подошла его очередь, он трясся так сильно, что издаваемый им звук дрожал и опережал темп – и весь класс расхохотался. Он вернулся на свое место «униженным» и ожидающим еще одного наказания. Когда учительница приблизилась к нему, он весь сжался. «Ты пел очень хорошо», - сказала она. – «Они смеются потому что ты нервничал, а не потому. что плохо пел. Хорошая попытка».
Джозеф говорит, что, возвращаясь домой, он дал себе слово, что «Покажет им». И он начал мечтать о «жизни в шоу-бизнесе». Я не знал об этой истории до недавнего времени. Он выкопал ее из своих жизненных воспоминаний, чтобы показать значение того события. Я не думаю, что кто-нибудь из Джексонов брал на себя труд глубоко копать нашу историю и понять ее, или даже много говорить о ней. Майкл однажды сказал, что не знает Джозефа по-настоящему. «Это печально для сына, жаждущего понять своего собственного отца», - написал он в 1988 году в своей автобиографии «Лунная походка».
Я думаю, то в Джозефе есть что-то непознанное, то, что постичь невозможно. Трудно пробиться к нему сквозь барьеры, созданные, может быть, страхом потери и усиленные его требованием уважения. Никто из нас не может припомнить, как он когда-либо обнимал нас или говорил «Я люблю тебя». Он никогда шутливо не боролся с нами, или укладывал в постель и укутывал одеялом ночью, у нас никогда не было доверительных разговоров о жизни, какие бывают между отцом и сыном.
Признание этого и означало знать его в определенной ограниченной степени, и как бы ни старался Майкл воспринимать Джозефа, таким, каким он был, он всегда испытывал чувство сострадания к нему, а не осуждал его. Печально то, что, как я думаю, он не знал предыстории, которую я только что рассказал. Я полагаю, что многие знают своих родителей только как «мать» и «отца», а не как людей, живших до того. как они стали играть роль родителей, но если бы мы понимали больше о их жизни, когда они были молодыми, то, может быть, у нас была бы большая вероятность понять, кем мы стали. Мне приятно думать, что истории о школьных годах Джозефа объясняют очень многое.
ДЖОЗЕФУ НЕ НАДО БЫЛО ФАНТАЗИРОВАТЬ о жизни в Калифорнии, как это делали большинство рабочих в Индиане: его аппетит был уже разожжен, когда он жил там. Поэтому его горизонты простирались где-то между закатами на Тихом океане и мечтами о знаке Голливуда. В возрасте 13 лет он проехал на поезде от Арканзаса до Окленда на заливе Сан Франциско Бей через Лос Анжелес. Он переехал туда с отцом, который оставил преподавание, поменяв его на работу на верфи после того, как узнал, что мать Джозефа, Кристалл, имела любовную связь с солдатом. Сначала Сэмюэль Джексон поехал туда один, оставив Джозефа дома. По прошествии трех месяцев, в течение которых от сына к отцу и обратно шли письма, наполненные просьбами, Джозеф принял «самое трудное решение» и переехал на Запад. Последовал еще больший обмен письмами. На этот раз между Джозефом и его матерью. Наш отец, должно быть, был весьма убедительным даже в детстве, поскольку через несколько месяцев Кристалл Джексон оставила своего нового мужчину и вернулась к мужу, с которым была разведена.
Этот союз продлился около года, прежде чем она отправилась обратно на Восток, чтобы начать новую жизнь с другим мужчиной в Гэри, Индиана. Я подозреваю, что Джозеф чувствовал себя похожим на канат в войне по перетягиванию, за который с обеих сторон дергали оба родителя. Не знаю, как он, проповедовавший всю жизнь «чувство единства и семьи», выдержал все это. Все, что я знаю, это то, что он сначала, проехав весь путь от Окленда на автобусе, чувствовал себя в Гэри на некой высоте. По прибытии, он подумал, что город «маленький, грязный и уродливый», но там была его мать и, читая между строк, я думаю, он заметил некоторое отношение к нему как к «знаменитости» со стороны окружающих. Вот парень не из Арканзаса, а из Калифорнии, и его истории о жизни на Западном побережье привлекали внимание местных девчонок. Итак, в возрасте 16 лет, Джозеф переехал в Гэри, Индиана, чтобы быть с матерью, но в своих мечтах он думал, что когда-нибудь вернется в Калифорнию. «Мы уедем на Запад. Подождите, пока вы не увидите Запад», - говорил он нам – путешественник, сделавший остановку на пути некоего великого приключения, которое ему еще предстояло продолжить.
Лицо Джозефа было испещрено глубокими морщинами, оставленными многолетней тяжелой работой, и у него был густые брови, которые, казалось, намертво прикрепили к нему выражение насупленности и неодобрения и делали тяжелым взгляд его карих глаз, которые смотрели прямо сквозь вас. Один его пристальный взгляд ввергал нас, детей, в дрожь. Но когда он говорил о Калифорнии, его черты смягчались. Он вспоминал о «золотом солнечном свете Калифорнии», пальмах, Голливуде и о том, как Западному побережью должно найтись место в жизни». Никакой преступности, опрятные улицы, возможности попасть наверх. Мы смотрели по телевизору сериал «Маверик» (Maverick). И он указывал те улицы, которые он знал. Через несколько лет мы создали в своем воображении вымышленный рай – дальнюю планету: если человек мог пройтись по Луне. Мы, возможно, могли посетить Лос Анжелес. Когда солнце садилось в Индиане, мы всегда говорили друг другу: «Скоро солнце будет садиться в Калифорнии»; мы всегда знали. Что есть другое место, другая жизнь, лучшая, чем наша.
ЗАДОЛГО ДО ТОГО как родился Майкл, и когда мама была беременна мной, Джозеф впервые задумал план «как сделать это». Так как он был гитаристом, он создал со своим братом Лютером и парой друзей блюз бэнд под названием The Falcons (Соколы). К тому времени, как родился я, они создали развлекательный номер, выступая на местных вечеринках и мероприятиях, чтобы положить в карман несколько дополнительных долларов. Во время работы на подъемном кране, Джозеф сочинял песни, передвигая стальные балки на автопилоте, и одновременно колдуя над словами песен, которые он и сочинял, и исполнял.
Он утверждает, что в 1954 году, когда родился я, он сочинил песню под названием «Тутти фрутти». Год спустя Литтл Ричард выпустил хит с таким же названием. Пока мы росли, история о том, как Литтл Ричард «украл» песню у нашего отца, стала легендарной. Конечно, это не было правдой. Но важно было то, что чернокожий человек из ниоткуда создал песню, которая вывела музыку на новый уровень – «звук рождения рок-н-ролла». Именно эта возможность прочно укреплялась в нашей памяти каждый раз, когда рассказывалась эта история.
Я неотчетливо помню репетиции, проводимые The Falcons, и уж особенно если соразмерять их с тем значением «репетиций», которое нам предстояло узнать! Но у меня осталось смутное воспоминание о дяде Лютере, как он, все время улыбающийся, приходит с упаковками пива и своей гитарой, и как они с Джозефом играют на гитаре короткие ритмические импровизации, а мы сидим вокруг них, впитывая все это в себя. Дядя Лютер играл блюзы, а Джозеф играл попеременно на гитаре и на губной гармонике. Иногда эти звуки усыпляли нас, и мы погружались в сон.
Музыкальные мечты Джозефа чуть было не рухнули, когда The Falcons распались после того, как один из них, Пуки Хадсон, покинул группу, чтобы создать новую группу. Но Джозеф все еще, приходя домой, отдыхал, играя на гитаре; затем он ставил ее на привычное место, глубоко в шкафу в своей спальне. Тито, первый подающий надежды гитарист среди нас, бросал взгляды на шкаф как на незапертый сейф, в котором хранилось золото, но мы все знали, что это радость и гордость Джозефа. В качестве таковой она была неприкасаема. «И даже не думайте о том, чтобы достать мою гитару! – предупреждал он нас всех перед тем, как уйти на работу.