Начало. Ранние годы

Глава 1
Вечный ребенок

(Перевод Tammy2908)

   Майкл стоял рядом со мной – мне было около 8-ми, ему едва исполнилось 4 – опершись локтями на подоконник и уперев подбородок руками. Мы смотрели в темноту из окна нашей спальни, был Рождественский сочельник, за окном шел снег, и это навевало на нас благоговейный трепет. Снег был таким густым и падал так быстро, что над окрестностью, казалось, кто-то на небесах дерется подушками, и каждое летящее перышко попадает в легкий прозрачный туман уличного фонаря. Три дома напротив были украшены в основном многоцветными лампочками, но одна особенная семья, Уайты, украсила весь свой дом и двор прозрачными лампочками, а на лужайке поместила Санту и оленей со светящимися носами. Белые огоньки обрамляли крышу, шли вдоль дорожки и гирляндами висели на окнах, то зажигаяс, то затухая, и обрамляли очертания самого яркого дерева, которое мы видели.

    Мы смотрели на все это из дома, где не было ни елки, ни лампочек, не было ничего. Наш крохотный дом, на углу Джексон Стрит и 23-ей авеню, был единственным домом без украшений. Мы чувствовали, что он такой единственный во всем Гэри, Индиана, но мама уверяла нас, что нет, что есть другие дома и свидетели Иеговы, кто не отмечал Рождество, как, например, семья миссис Макон, живущая через две улицы. Но знание этого факта нисколько не помогало нам не испытывать смущения: мы видели что-то, от чего у нас было хорошее настроение, но нам говорили, что это было нехорошо для нас. Рождество не было волей господней: оно было меркантилизмом, торгашеством. В преддверии 25 декабря мы чувствовали себя так, будто мы были свидетелями события, на которое нас не пригласили, и в то же время мы чувствовали его запретный дух.
    Из своего окна мы наблюдали за всем из холодного, серого мира, заглядывая в магазин, где все было оживленным, живым и сверкающим разноцветными огнями; где дети играли на улице новыми игрушками, катались на новых велосипедах или тащили по снегу новые санки. Мы могли только представлять, что значит испытывать ту радость, какую мы видели на их лицах. Мы с Майклом играли в нашу собственную игру, сидя у того окна: выбирали снежинку в свете уличного фонаря, следили за ее падением и смотрели, какая из них первая «прилипнет» к снежному покрову. Мы наблюдали за снежинками, отдельно летящими по воздуху, собирающимися вместе на земле, тающими в одно целое. Той ночью мы наблюдали и сосчитали десятки снежинок прежде чем успокоились.
    Майкл выглядел печальным – и сейчас я вижу себя, смотрящего на него с высоты своего 8-летнего возраста, чувствующего такую же печаль. Затем мы начали петь:

Jingle bells, jingle bells, jingle all the way
Oh what fun it is to ride,
In a one-horse open sleigh…

Бубенцы, бубенцы
Радостно галдят
Звон идет во все концы,
Саночки летят....
  
    Это мое первое воспоминание о том, как я услышал ангельский звук его голоса. Он пел тихо, чтобы не услышала мама. Я присоединился к нему, и наши голоса гармонично зазвучали вместе. Мы пели «Тихая ночь» и «Маленький барабанщик». Два мальчика, поющие рождественские гимны в своем изгнании, поющие песни, которые мы слышали в школе, и не знающие, что пение станет нашей профессией.
    Пока мы пели, улыбка на лице Майкла была чистой радостью, потому что он украл кусочек магии. На короткое время мы были счастливы. Но затем мы прекратили петь, потому что это временное ощущение всего лишь напомнило нам, что мы притворялись, будто участвуем в празднике, и следующее утро будет таким же как всегда. Я много раз читал о том, что Майкл не любил Рождество из-за того, что наша семья не праздновала его. Это неправда. Это неправда с того момента, когда он, четырехлетний мальчик, сказал, глядя на дом Уайтов: « Когда я вырасту, у меня будут огни. Множество огней. Это будет Рождество каждый день».

   «БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ!» - кричал Майкл высоким голосом. Он сидел спереди магазинной тележки, прижав колени к подбородку, а Тито, Марлон и я бежали и толкали тележку вниз по 23-й авеню, я держался обеими руками за перекладину тележки, а мои два брата бежали по бокам, пока колеса вихлялись и прыгали по дороге. Был летний день. Мы прибавили скорость и устремились вперед как бобслейная команда. Помимо этого мы придумывали поезд. Мы находили две, иногда три магазинные тележки их близлежащего супермаркета "Джайентс" и соединяли их вместе. "Джайентс" располагался за три квартала, за спортивной площадкой позади нашего дома, но его тележки часто забывали и оставляли на улицах, так что было легко из забирать. Майкл был «шофером».
    Он сходил с ума по игрушечным поездам Лайонел ( Прим. пер. : Lionel Corporation - известная компания, производившая игрушки, включая игрушечные поезда) – маленьким, но мощным моделям поездов с паровой тягой и локомотивов, упакованным в оранжевые коробки. Когда бы мама ни брала нас с собой в магазин Армии Спасения, чтобы купить одежду, он всегда мчался стрелой на верхний этаж в отдел игрушек посмотреть, не пожертвовал ли кто-нибудь подержаний поезд. Поэтому в его воображении наши тележки становились двумя или тремя вагонами поезда, а 23-я авеню была прямым отрезком железной дороги. Это бы поезд, с грохотом несущийся, чтобы забрать других пассажиров, а Майкл обеспечивал звуковые эффекты. Мы нажали на тормоза, когда 23-я авеню закончилась тупиком, примерно в 50 ярдах позади нашего дома ( Прим. пер.: 1 ярд = 0.9 м).
Когда Майкл не играл на улице в поезд, он сидел на ковре в нашей общей спальне со своей машинкой Лайонел, которую он очень ценил. Наши родители не могли позволить себе купить ему новую машинку, или потратить деньги на комплект железной дороги, в который входят полный рельсовый путь, железнодорожная станция и сигнальные посты. Поэтому мечта о том. чтобы у него был такой комплект, была у него задолго до того, как он начал мечтать о выступлениях.

     СКОРОСТЬ. Я убежден, что наше детское волнение основывалось на трепете и возбуждении, вызываемом скоростью. Что бы мы ни делали, это всегда надо было делать все быстрее, это было старание перегнать друг друга. Если бы наш отец знал степень нашей жажды скорости, он точно запретил бы ее: возможные поврежденья и увечья всегда считались серьезным риском для нашей карьеры.
Когда нам надоедали поезда, составленные из магазинных тележек, мы сооружали тележки-самокаты, состоящие из ящиков, колес от детских колясок и деревянных досок, подобранных на соседней свалке. Среди наших братьев Тито был «инженером» и знал, как все надо собрать и скрепить. Он вечно разбирал часы и радиоприемники, и потом собирал их на кухонном столе, или наблюдал за Джозефом, копошащимся под капотом своего Бьюика, припаркованного рядом с с нашим домом, и потому он знал, где хранится отцовский ящик с инструментами. Мы сколачивали молотком три доски, чтобы они образовали шасси и ось в форме I. Мы прибывали гвоздями открытую кабину – квадратный деревянный ящик – на верх и использовали бельевую веревку как рулевой механизм, закрепляя ее петлей, проходящей через передние колеса, и держали ее как вожжи. На самом деле поворачивать это сооружение было так же трудно, как и нефтеналивной танкер, поэтому мы ездили в основном по прямой.
    Широкая открытая аллея позади нашего дома - ряд покрытых травой задворков с одной стороны и забор из сетки-рабицы с другой – была нашим гоночным треком, и это все, что имело общее с «гонками». Мы часто ставили рядом две такие тележки, Тито толкал сидящего на ней Марлона, а я толкал Майкла. устраивая гонки на 50 ярдов. Между нами всегда было этот дух соревнования: кто мог ехать быстрее, кто будет победителем.
    «Давай, давай. Давай, ДАВАЙ!» - кричал Майкл, наклоняясь вперед, подгоняя нас. Марлон тоже терпеть не мог проигрывать, поэтому у Майкла всегда был яростный соперник. Марлон был мальчиком. который никогда не мог понять, почему он не может обогнать свою тень. Я представляю его сейчас: быстро бегущего по улице, посматривающего вбок от себя, с лицом, выражающим ожесточенную решительность, сменяющуюся раздражением от того, что между ним и его прилипшей к нему тенью так и не появляется пространство.
    Мы толкали эти самодельные тележки до тех пор, пока металлические скобы не скребли землю на улице, а колеса не изгибались или отваливались, и Майкл откидывался на бок, а я смеялся так сильно, что не мог стоять.
    Карусель на дворе школы была другой захватывающей гонкой. Согнувшись в центре ее металлического основания, крепко держась за железные стойки, братья вращали ее так быстро, как только могли. «Быстрее! Быстрее! Быстрее!» - пронзительно кричал Майкл, с крепко закрытыми глазами, громко хихикая. Он садился верхом на перекладины, как на лошадь, и вращался, вращался, вращался. Глаза закрытыю. Ветер в лицо.
    Мы все мечтали о поездке на поезде, гонках на тележках и о том как будем, вращаясь, кататься на настоящей карусели в Дисней парке.

(Продолжение следует)