Куда делась жизнь моя? Где она?
Раньше время было…золотое время. Приятно возвращать. Обмакивать в сладкое, класть на язык и смаковать…вспоминать, значит.
Вот он сидит передо мной. Второй-третий раз в жизни вижу. Приехала ночевать. Смешной, кудрявый. Безопасный. Какой-то странноватый блеск в глазах, непотухающее, но и не разгорающееся, уютное, каминное безумие. Кухня. Всей мебели – стол, пара стульев да плита. Гора грязной посуды. Ржавой плесени. Прелести холостяцкой квартиры. Такой своеобразный безродительский рай. Курит напротив, предлагает мне постоянно. Второй человек, который знает, что не курю, и все равно предлагает. Мастер. Рассказывает о своей жизни все. Просто совсем все. Чужой мне. А потому что доверилась. Рассказывает. Я впитываю в себя эту дымку его прошлого, в соседней комнате спит его девушка. Поругались. Говорит об этом не стесняясь, шутим, ржем, просит – потише, а то проснется. Не будем будить, соглашаюсь я. Не будили. Говорили обо всем на свете, больше он – я слушала. Слушала и слушала, ночи напролет, просто туча времени, несметные богатства близости и родства. Потребность в нем. В его звонках и приглашениях. Дым в окно. Свет от фонарика на полу, потом в стакане – баловались. Смеялись. Обнимал и спрашивал, все ли в порядке. Да. Конешно. Называл волчонком, пельмешкой, ещё как-то. У всего смысл. Причина-следствие. Объяснял, почему не погиб. И зачем хотел. Глубоко так в душу – на дно оврага. Доверился. Это ж не описать, ребята. Сколько нежности, сколько необходимости, сколько жажды. Ни разу не переспали. Не в этом был смысл. Предлагал. И смеялся, когда отказывала. Потому что понимал – испортим. Засыпали в обнимку. Не мог он, да и сейчас не может один. В четырех стенах. Без людей. Когда плохо – всегда звал меня. Где бы ни была – приезжала. Срывалась посреди улицы, на такси и – ехала. Никаких денег не жалела. Никогда. Прихожу как-то, а он на кровати валяется, распятый, как Христос, курит нервно. Смотрю – полная пепельница. Что-то серьезное. Ни слова не говоря, ложусь чуть поодаль, беру за руку. Стискивает так, что, кажется, выжмет сейчас суставы, но нет. Просто ему больнее, чем мне. Молчу. Молчит. Через два часа узнаю – расстался с ней. Я не верю. Что-то говорю о том, что вернется. Он мотает головой – не простит, значит. Время вылечило – простил.
Теперь он с ней, и у них семья. Моя компания нужна ему все реже и реже. Иногда ещё, когда остаемся вдвоем, называет волчонком. Но уже с другой – иронической интонацией. Канули в Лету разговоры на кухне, рассветные дымы и то, как он ложился спать, а я ехала на учебу. Это прошлое. Его дочь зовут Агнией. Ксюша – почти жена. Люблю вас безумно. Простите.