Между мной и тобой –
две минуты без пробок...
и простуженный город, забитый людьми...
между мной и тобой –
сумасшедшая пропасть…
два конца… два кольца… две счастливых семьи…
Дождь как в душу глядит
с бесприютной тоскою...
в эту пару минут выгораешь дотла...
столько всяких стихов
между мной и тобою...
те, которые ты до сих пор не прочла...
С головой ухожу
в этот запах знакомый…
а мобильный с утра разрывается в хлам…
мы с тобою живём
по собачьим законам,
только воем не мы, а за нас по ночам…
Мы, конечно, с тобой
поматросим и бросим,
но никто никогда не узнает всего...
как сходили с ума
в эту глупую осень,
где хотелось сбежать от себя самого…
В день, когда ты уйдешь,
дождь зарядит сильнее,
вместе с этим дождём всё покатится вспять,
в этот день, как назло,
я тобой заболею,
а лечить будет та, что умеет прощать…
В день, когда ты уйдешь,
вдруг не станет покоя
тем, кто долго мечтал прыгнуть в койку с тобой,
жизнь - конечно, игра,
только кто ж тут виною,
что вдвоём увлеклись этой самой игрой…
В день, когда ты уйдёшь,
та, что рядом, заплачет,
в этот день я пойму наказанье своё –
лучше целую жизнь
за тобой по-собачьи,
чем без лишних проблем Богом быть для неё…
Шёл сиреневый снег,
когда ты уходила...
он совсем не хотел быть колючим и злым...
когда пьяный от слов
«я запуталась, Милый»,
я стоял и курил, притворяясь живым...
Шёл сиреневый снег...
он не мог разобраться,
что зиме, хоть убей, не получится вспять...
я пытался шутить...
ты пыталась смеяться...
а проклятый мобильный не мог помолчать...
Шёл сиреневый снег,
когда с каждой минутой
меньше пахло тобой и твоим «Givenchy»...
я пытался дышать...
а дорога под утро
утонула в красивой сиреневой лжи…
Факир был пьян... а фокусы - всё те же...
хотелось выть... чтоб не кричать навзрыд...
мне от твоей любви осталась нежность,
которой я уже по горло сыт...
Я подружился с новыми стихами...
ты подружилась с тем, кто их прочтёт...
и мы с тобой останемся друзьями,
что вместе спят, дай Бог, два раза в год...
Я буду жить с мурашками под кожей,
в каком-то глупом и хмельном бреду,
где ты ещё не раз найдёшь моложе,
а я уже такую не найду...
Я сплю в своей, а ты - в чужой постели,
мы ничего друг другу не должны,
и в частности - всё так, как мы хотели...
а в общем - лишь бы не было войны…
Я до смерти влюблён в этот голос простуженный...
Кто-то вынес диагноз, что просто друзья...
Не со мной... Не моя...Безнадёжно замужняя...
Нам, наверно, нельзя. Нам, конечно, нельзя...
Я не лезу в глаза,не краснею от скромности,
но с тобой так хочу быть немного скромней...
Молодая жена –неплохая любовница,
только я почему-то застыл у дверей...
У тебя своя жизнь.Всё надолго расписано.
Твой успешный и добрый не чает души.
Мы стоим... Мы молчим...Мы общаемся мыслями...
Нам, конечно, нельзя… Так куда ж мы спешим...
Распахнулось пальто...
перепутались волосы…
покатилась к чертям чушь про милых друзей...
а под утро в душе
вместо глупых условностей -
то ли хмель, то ли соль от помады твоей...
В последнюю осень уходят поэты...
и кружат стихи журавлиною стаей...
уходят так глупо, уходят нелепо -
туда, где грехи за грехи отпускают...
И жить бы - не кашлять, да мир слишком тесен,
а морфий и спирт ставят жирную точку...
как много еще недописанных песен...
как много ещё незаконченных строчек...
О чём эти строчки? Что совесть как пытка?
Что губит очко, а не покер с тузами?
Что черти порой обирают до нитки,
а ангелы душу выносят с дверями?...
А может быть проще - о водке, о бабах?
Что спел бы с душой, а скулишь по-собачьи?
О том, что дорога милее в ухабах,
где пьяный ямщик - то ли ржёт, то ли плачет?...
Уходят поэты... из осени в осень...
а бабка шальная пригрелась под солнцем...
и знает, паскуда, что были бы косы,
а пара тверских отморозков найдётся...
Не спите, Бабуля... победа не скоро...
косите навылет... удачной охоты...
всё меньше поэтов, всё больше танцоров,
которым так часто мешается что-то…