Человек, который прошел длинный путь, чтобы найти себя, свое место в этом огромном мире. Священнослужитель и поэт, пытающийся достучаться до других. Чтобы услышали. Задумались. Оглянулись - и увидели себя, родных людей рядом, собаку на улице, падающий с дерева лист и за всем этим - Бога…
Ян Твардовский (1 июня 1915 - 18 января 2006) - католический священник и поэт. Родился в Варшаве. В годы II мировой войны был солдатом Армии Крайовой, участником Варшавского восстания. В 1947 г. окончил Варшавский университет. Одновременно он окончил духовную семинарию. С 1948 года был викарием в Жбикове близ Прушкова под Варшавой. С 1952 в Варшаве, сначала викарий, потом, долгие годы ректор костела сестер Визиток. До конца жизни жил в монастыре, под попечением сестер Визиток. Поэзия и церковное служение шли в его жизни рука об руку, как бы дополняя друг друга. Отец Ян Твардовский сам себя называл «ксендзем, который пишет стихи». Феномен поэзии Твардовского, по мнению критиков, заключается в мастерстве очень просто выразить то, что дано ему было познать интуитивно. |
|
Справедливость. Спасибо Тебе за то, что Твоя справедливость в неравенстве, то, что есть у меня и то, чего нет, даже то, что мне некому дать всегда кому-нибудь нужно. Ночь существует, чтобы наступил день, тьма - чтобы светили звезды. Есть последняя встреча и первая разлука, мы молимся потому, что другие молчат, умираем за тех, кто умирать не хочет, любим потому, что у других остыло сердце и если одно приближается к нам, другое от нас всё дальше. Неравные нужны друг другу: вместе легче понять, что каждый существует для всех, легче увидеть целое. |
Муравей, стрекоза, божья коровка. Муравей, что не вырос с теченьем веков, мотылёк, что от лампы до лампы, наперерез прямиком, светлячок, мерцающий неведомый и знакомый, кузнечик, стрекоза невесомая, радостно безучастная божья коровка над ней задуматься может и Римский Папа, лицо подпирая ладонью. А я по миру плетусь словно тяжёлый слон, такой огромный что ничего не пойму... |
Испытание совести. Разве я не пытался перекричать Тебя, не приходил вечно вчерашний, сердцем не убегал в тёмный плач, призывая то, не знаю что, разве я не воровал Твоё время, не слишком ли нежно лизал своей совести лапы, разве не путался в чувствах или не превозносил я звёзды, которых нет, не вёл элегантный дневник своих скорбей и печалей, не забивался в тёмный угол, защищая своё право на страх? Разве я не фальшивил хорошо поставленным голосом, и не случалось мне быть мягким деспотом, и не я перекроил Евангелие в сусальную легенду, разве собачий вой не заглушал мне звуки органа, разве я не доказывал очевидного, взывая к Ангелу-Хранителю - не желал ли сам быть ангелом, но не хранителем, внимал ли я на коленях, когда Ты стихал до шёпота? |
За всё Спасибо, что был покой |
Что ты знаешь? Что ты знаешь о боли, |
Спасибо Тебе за то, что Ты не договаривал недосказанного, не заканчивал неоконченного, не доказывал недоказуемого. |
Очередь в небо. Не всё сразу, сначала ты должен казаться святым, но не быть им. Потом ты не должен ни быть, ни казаться святым, а в самом конце - стань святым, но не подай и вида, только тогда ты будешь похож на святого. |
Время. Всякая любовь была бы чуть понарошку, любая дружба - от сих до сих, любая верность была бы неверна, ни один покойник не сдержал бы слова, договорились - и не пришёл, должен был позвонить - и тишина. Даже одиночество уже не объединяло бы, и вообще началась бы полная неразбериха, ибо всё, что конечно - слишком кратко. Но хронометр старый рационалист, как всегда без оглядки на вечность точно отсчитывает секунды, которых нет. |
Не надо. Не посыпайте религию сахаром, не подчищайте ластиком, не обряжайте в розовые тряпки ангелов, парящих над войнами, не отсылайте верующих к лазейкам комментариев. Я пришел за утешением - не за тарелкой супа, хочу наконец преклонить голову у камня веры. |
После. Мир после смерти белей метели, отчаянья больше нет - грехи разрыдались и улетели: поцеловал меня снег. |
Раскаянье отшельника. Я был так занят собой, ждал чтоб никто не пришёл ко мне, всегда просил только один билет - для себя. Мне даже сны не снились, ведь спят для себя, а видят сны для других. Я плакал непрофессионально - для плача нужны два сердца. Бога защищал так рьяно, что дал по морде человеку. Думал, у женщины нет души, а если есть, то три четверти. В сердце устроил тайную радиостанцию, передававшую только мою программу. Приглядел себе малометражку на кладбище, начисто забыв, что в небо возносятся парами, а не гуськом, даже скромняга ангел и тот не стоит отдельно. |
Больше ничего. «Бог мой» - написал он. И зачеркнул, подумав, настолько же мой, насколько я эгоист. Написал «Бог людей», но прикусил язык, вспомнив, что ещё есть ангелы и камни, похожие в снегу на зайцев. Наконец написал просто «Бог». Больше ничего. И то написал слишком много. |
Спешите любить людей - они так быстро уходят, после них остаются ботинки и глухой телефон, только то, что неважно плетётся словно корова. Важнейшее так быстротечно, что происходит внезапно, затем тишина, как обычно значит вовсе невыносима, как чистота, рождённая попросту из отчаянья, когда о ком-то мы думаем без него оставаясь. Не будь убеждён, что есть время. Уверенность ненадёжна, она чуткость у нас отнимает, как и любое счастье, приходит одновременно, как пафос и юмор, словно два сильных чувства, но одного слабее. Так быстро уходят оттуда, умолкают как дрозд в июле, как звук, немного неловкий или холодный поклон, чтобы действительно видеть, они закрывают глаза, хотя рискованнее родиться, чем умереть. Мы любим всегда слишком мало и всегда слишком поздно. |
Не пиши об этом так часто, лучше раз и навсегда и будешь подобно дельфину сильным и добродушным. Спешите любить людей - они так быстро уходят, а те, кто не уходят - возвращаются не всегда, и никогда не известно, если речь идёт о любви: первая станет последней или последняя первой. |
Разве тебя не удивляет мудрое несовершенство, старательно подготовленная случайность, не поражает ли тебя неустанное сердце, одиночество, которое ни о чём не просит и ничего не обещает? Муравей, что может перенести жёлтую серёжку вербы и подснежник, любовь, что приходит без нашего ведома, зелёный малахит, что окрашивает воздух, взгляд с неожиданной стороны, капля молока, что на тёмном фоне становится голубой, слёзы, вроде отдельные и всегда общие? Вера, которая старше самых старых понятий о Боге, тревожность добра, забота деревьев, дружелюбие животных, сомнение, принятое с доверием, глухонемая радость? Правда, наконец, подлинная и не порезанная на кусочки? Можешь ли ты перестать писать, чтобы начать читать? |