Это цитата сообщения ЮРИЙ_КОСАГОВСКИЙ Оригинальное сообщение
Сон Адама и сон Евы * любовь и жизнь Ахматовой и Гумилва * любовная дуэль?
А_Гусев ЛЮБОВНАЯ ДУЭЛЬ ( Из главы "ГРИМАСЫ СЕМЕЙНОГО СЧАСТЬЯ", Ч.2)
И вот свершилось.
После восьмой атаки «Карфаген пал!»
В ноябре 1909 года будущая прославленная поэтесса Анна Ахматова, тогда ещё Аня Горенко, согласилась, наконец, стать его женой…
Видимо, решилась она на это лишь с тем, чтобы отвязаться от слишком настырного своего рыцаря. И чтобы ей никто не мешал донимать Штейна слёзными письмами, пронизанными любовью к cвоему тирану- студенту, вымаливая чуть ли ни на коленях спасительную фотографию, без которой она не может жить, гибнет в любовном огне..
Скороговоркой сообщает :
«Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилёва. Он любит меня уже три года, и я верю, что моя судьба быть его женой.
Ясно одно - Гумилёв для неё сейчас не главное. Главное – «мендалиончик» с ликом возлюбленного.
....» «Пришлите мне, несмотря ни на что, карточку Владимира Викторовича. Ради Бога, я ничего на свете так сильно не желаю».
И наконец – о радость! Великая страсть её утолена. Она со слезами умиления прижимает к губам и целует эту драгоценную карточку, на которую потрачено столько душевных сил и страданий.
Если бы хоть малая их доля выпала на Гумилёва! (продолжение ниже Ю.К.)
Ему же досталась другая участь – стать её судьбой, не очень доброй, но зато короткой, жестокой и мучительной.
Вся она безраздельно принадлежит своему студенту Владимиру, такому далёкому и холодному.
Вернее - этой вожделенной карточке…
« Я отравлена на всю жизнь, горек яд неразделённой любви! Смогу ли я снова начать жить? Конечно, нет! Гумилёв – моя Судьба, и я покорно отдаюсь ей...»
Она не добавила – злая судьба, судьба – поединок!
Да, это они умели ОБА – не отступать и не уступать.
С одной лишь разницей. Ахматова в конце концов побеждала, а Гумилёв в итоге оказывался поверженным и… униженным.
Рано или поздно все его великие «сверхчеловеческие» Любови рассыпались в прах. И ему, плотно сжав губы истого ницшианца, оставалось тайно оплакивать свои крушения.
Уроки Печорина явно не шли на пользу.
Вот бы у кого ему поучиться завоёвывать сердце женщины…
25 апреля 1910 года они обвенчались в Николаевской церкви под Киевом. Родители и жениха, и невесты свадьбу проигнорировали – не верили в этот брак. И были правы: венчание стало началом конца этого нелепого и несколько напыщенного романа.
Вскоре – свадебное путешествие в Париж. В разгар медового месяца Анна, отравленная навеки ядом неразделённой любви к своему студенту, знакомится с Амедео Модильяни, в то время – начинающим художником. Вернувшись в Россию, будет с ним переписываться, а через год на долгие два месяца уедет к нему в Париж, станет его любовницей.
Гумилёва тоже хватило ненадолго. После свадебного путешествия не прошло и четырёх месяцев, как он сбежал от «семейного счастья» в африканскую экспедицию на целых полгода!
То и дело вспыхивали ссоры. Гумилёва, с его восторженным отношением к жизни и влюблённостью в «музу дальних странствий», раздражала напускная скорбь – любимая в то время роль Ахматовой. Десятки людей из года в год описывали встречи с ней словно под копирку: "Анна Андреевна полулежала на диване, необычайно грустная, с накинутой на плечи ложноклассической шалью". Правда, были и такие, на кого эта "магия" не действовала. Поэт В. И. Нарбут, например, иронично замечал: "Что вы всё лежите, Анна Андреевна, встали бы, на улицу бы вышли".
Игорь Северянин скорбел…
Я не согласен, – я обижен
За современность: неужель
Настолько женский дух унижен,
Что в нудном плаче – самоцель?
Ведь, это ж Надсона повадка,
И не ему ль она близка?
Что за скрипучая кроватка?
Что за ползучая тоска?
Тэффи хихикала…
«Ахматова всегда кашляла, всегда нервничала и всегда чем-то мучилась»
Эта вечная "смерть при жизни", вся мировая скорбь в её красивых, серых глазах, раздражали и злили Гумилёва.. И если за три года до свадьбы в своем знаменитом стихотворении "Жираф" он говорил не без нежности и сочувствия "Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд <...> Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя", то уже в 1911 году не мог скрыть иронии и раздражения.
Из города Киева,
Из логова змиева
Я взял не жену, а колдунью.
А думал забавницу,
Гадал – своенравницу,
Весёлую птицу-певунью.
Покликаешь – морщится,
Обнимешь – топорщится,
А выйдет луна – затомится.
И смотрит, и стонет,
Как будто хоронит
Кого-то, – и хочет топиться…
Нужны ли более точные слова, чтобы выразить разочарование молодого супруга – что может быть печальнее несбывшихся надежд и гнёта разобщённости с близким человеком, смутного ощущения своей несуществующей вины.
Как психологически верно передают душевное состояние Гумилёва его «биографические стихи»! Ими пронизана вся его поэзия.
Даже спустя много лет Гумилёв говорил о своём браке с досадой: «Аня не только в жизни, но и в стихах постоянно жаловалась на жар, бред, одышку, бессонницу и даже на чахотку. <…> ...хотя отличалась завидным здоровьем и аппетитом, плавала как рыба <…> и спала как сурок. <…> У неё было всё, о чем другие только мечтают. Но она проводила целые дни, лёжа на диване, томясь и вздыхая. Она всегда умудрялась тосковать и горевать и чувствовать себя несчастной. Я шутя советовал ей подписываться не Ахматова, а Анна Горенко – Горе – лучше не придумать».
Поводы для разлада находились всегда. Даже африканские эпопеи Гумилёва. Он одержим своими экзотическими путешествиями. С ними чувствовал себя героем, покорителем, завоевателем, готовым на любую жертву, чтобы возвеличивать, сoтворять своё ницшианское «Я». Анна Андреевна терпеть не могла подобные чудачества, мальчишеские выходки. Глупой и нелепой казалась ей эта поза скитальца – «флибустьера» из романов Майн Рида и Фенимора Купера – пора бы, кажется, и остепениться…
Когда он упоённо рассказывал о полных опасностями охотах на леопардов, о таинственных встречах с темнокожими колдунами и с детской гордостью демонстрировал свои африканские трофеи, жена демонстративно выходила из комнаты.
Обида, досада на эту, такую уже далёкую женщину, охватывают отчаявшегося Николая - гордеца и скитальца.
Но при всём том - оба до конца жизни отзывались друг о друге тепло, доброжелательно, уважительно.
Никто не осмеливался терять лица, бросить тень на светлые. воспоминания о Царском Селе..
Гумилёв, в то время уже небезызвестный поэт, вначале не верил в её поэтический дар, советовал вместо стихов заняться танцами. А главное – был убеждён: его, бесстрашного героя, воина и рыцаря роль – повелевать. Её – кротко покоряться. Для гордой и самолюбивой Ахматовой это было оскорблением. Она и следующего мужа, В. К. Шилейко (а он был намного деспотичней Гумилёва) быстро лишит иллюзий:
Тебе покорной? Ты сошёл с ума!
Покорна я одной господней воле.
Их отношения скоро превратились в открытое единоборство, в любовную дуэль. Уверенный в лёгкой победе, Гумилёв с радостью принял вызов.
Это было не раз, это будет не раз
В нашей битве глухой и упорной:
Как всегда, от меня ты теперь отреклась,
Завтра, знаю, вернёшься покорной.
Но зато не дивись, мой враждующий друг,
Враг мой, схваченный тёмной любовью,
Если стоны любви будут стонами мук,
Поцелуи окрашены кровью.
«Ницшианец» недооценил свою юную супругу - любовные войны были её стихией. За свою долгую жизнь Анна почти не знала в них поражений.
Н. Н. Пунин, с которым у Ахматовой были самые долгие отношения, спустя годы запишет в дневнике: «Ан. (Анна Ахматова – авт.) победила в этом пятнадцатилетнем бою».
– Единственное поражение, которое украшает мужчину – любовное – утешал себя Гумилёв.
. Романтик! Ему и тут виделась возвышенная красота гибельной любви к роковой женщине. Снова – «сильных влечёт бездна»! Но поражение в любовной битве с Ахматовой не было ни романтичным, ни возвышенным.
– Как она меня мучила! –сокрушался Николай Степанович – В другой мой приезд она, после очень нежного свидания со мной, вдруг заявила: «Я влюблена в негра из цирка. Если он потребует, я всё брошу и уеду с ним». Я отлично знал, что никакого негра нет, и даже цирка в Севастополе нет, но я всё же по ночам кусал руки и сходил с ума от отчаяния".
Современники называли Гумилёва человеком из другой эпохи. Он и был им – любовную войну вёл по правилам безупречного в своём благородстве рыцаря. И неизменно проигрывал. Недруги посмеивались за его спиной, читая строчки Ахматовой, обращённые к мужу
Страшно, страшно к нелюбимому,
Страшно к тихому войти...
А когда появилось «Муж хлестал меня узорчатым, / Вдвое сложенным ремнём...», по Петербургу пополз слух о садисте Гумилёве, который, надев фрак и цилиндр, хлещет ремнём не только жену, но и своих молодых поклонниц, предварительно раздев их догола!
Но Гумилёву было не до смеха. ТАКИХ шуток он не понимал. C чувством юмора, кстати, у него вообще было слабовато. Пробовал убеждать супругу, что подобные бредовые выдумки нельзя печатать, что это неприлично – дурной вкус и дурной тон.
В ответ жена изображала очередную боль глубоко обиженной праведницы и уходила, хлопнув дверью. Назревал новый скандал: как водится – с истерикой и стенаниями.
Маленький Лёвушка, если приходили гости, честно предупреждал: - Мой папа поэт, а мама – истеричка.
Говорят, Мандельштам подучил..
- Анна Андреевна, - злился Гумилёв, - <...> почему-то всегда старалась казаться несчастной, нелюбимой.
А на самом деле, Господи! как она меня терзала и как издевалась надо мной. Она была дьявольски горда, горда до самоуничижения. Но до чего прелестна, и до чего я был в неё влюблён!».
А она? Она всегда, всю свою жизнь – любила другого. «Других « было много.
Однажды Фаина Раневская скажет своей подруге Анне Ахматовой:
- Семья заменяет всё. Поэтому прежде чем её завести, стоит подумать, что тебе важнее – всё или семья.
Думать об этом юная семья Гумилёвых оказалась не готова.
Постепенному краху семьи послужили и стойкие убеждения Николая. Любовь любовью, но ницшианское отношение к женщине не отпускало. С одной стороны, в высшей степени презрительное, а с другой – боязливое, отчаянное: вот я всё могу, а тебя подчинить не умею. Не могу тебя заставить глядеть на меня с нежностью, уважать меня, полюбить мою Африку, мои идеалы, мою жертвенность - меня всего. Полюбить и… покориться.
Да, покоряться никто из них не умел. Оба везде и во всём видели себя покорителями..
Трещина в их отношениях росла очень быстро. Не помогли ни поездка в Италию, ни рождение сына. Вскоре брак стал формальностью. Гумилёв чувствовал себя одиноким ,лишним, ненужным, выброшенным из жизни жены – семьи не было.
Потом Ахматова признает: «Николай Степанович всегда был холост. Я не представляю себе его женатым.»
Не представлял этого и он сам. Не видел себя ни «добродетельным супругом», ни отцом. И личная свобода оставалась его богом, смыслом бытия. Ничто не могло заставить почувствовать себя кому-то в чём-то обязанным. Ни жене, ни сыну, ни нормам элементарной порядочности, если это требовало поступиться своими прихотями, пожертвовать свободой…
.-=- .
Николай Гумилев
