твой внутренний пират, избытый не вполне,
был в детстве из шальных и ко всему готовых -
идет курить на бак и предавать волне

труху из головы, разлегшись на швартовых.
теперь он страшно стар, и у него артрит,
но прачек молодых, трактирщиц златокудрых

он все еще гроза, и глаз его горит,
и матерится он на весь курсантский кубрик,
и носит быстрый нож под курточкой морской.

ты вырос и оплыл, и тяжкою налился
московской мукой, маетой, тоской,
а он насвистывает и тебя, кормильца,

считает за балласт, за неудобный груз.
смотри ему в лицо, не упусти ни кадра:
в его щетине соль. в его каюте блюз

и в дугах от вина расчерченная карта.
французские стихи, изысканный табак.
таких зануд, как ты, он сталкивал бы за борт,

когда б не тридцать лет, что он в тебе был заперт,
и вот - освобождён. и следует на бак.

кто не умеет пить, тот в ночь
вдоль звёзд, посаженных на скотч,
на голых ободах

въезжает, словно падишах,
неся на рдеющих ушах
весёлый пух и прах

въезжает в сношенный до дыр
морозный полнолунный мир,
и по тверской-ямской

через кокеток и паскуд
бежит-несётся как лоскут
седой волны морской

смотри, придурок: рок-н-ролл,
ты все на свете запорол
и вышел в никуда

а тут огни внутри зимы,
как на картинке, где семи-
десятые года

и снег летит из-под копыт,
и кто-то в телефон хрипит
«там, на углу, и стой!» и ты хохочешь в свете фар,
и весь как будто - пьяный пар,
счастливый
и густой