Эмиль Верхарн (Emile Verhaeren; 21 мая 1855 — 27 ноября 1916) — бельгийский поэт-символист, фламандец, писавший по-французски. Родился в посёлке Синт-Амандс (провинция Антверпен, неподалёку от Дендермонде). В акте о рождении указано полное имя — Emile Adolphus Gustavus.
Лондон
То - Лондон, о мечта! чугунный и железный,
Где стонет яростно под молотом руда,
Откуда корабли идут в свой путь беззвездный -
К случайностям морей, кто ведает куда!
Вокзалов едкий дым, где светится мерцаньем,
Серебряным огнем, скорбь газовых рожков,
Где чудища тоски ревут по расписаньям
Под беспощадный бой Вестминстерских часов.
Вдоль Темзы - фонари; не парок ли бессонных
То сотни веретен вонзились в темь реки?
И в лужах дождевых, огнями озаренных, -
Как утонувшие матросов двойники.
И голоса гуляк, и жесты девки пьяной,
И надпись кабака, подобная Судьбе, -
И вот, внезапно Смерть в толпе, как гость незваный...
То - Лондон, о мечта, влачащийся в тебе!
Перевод В. Брюсова
[показать]
Часы
Ночью, в молчании черном, где тени бесшумные бродят, -
Стук костыля, деревянной ноги.
Это по лестнице времени всходят и сходят
Часы, это их шаги!
Вокруг устарелых эмблем и наивных узоров
Цифр под стеклом утомительный ряд.
О луны угрюмых, пустых коридоров:
Часы и их взгляд!
Деревянный киоск роковых откровений,
Взвизги напилка, и стук молотков,
И младенческий лепет мгновений, -
Часы и их зов!
Гроба, что повешены всюду на стены,
Склепы цепей и скелетов стальных,
Где кости стучат, возвещая нам числа и смены-
Часы и весь ужас их!
Часы!
Неутомимы, бессонны,
Вы стучите ногами служанок в больших башмаках,
Вы скользите шагами больничных сиделок.
Напрасно вас молит мой голос смущенный.
Вы сдавили мой страх
Циркулем ваших безжалостных стрелок.
Перевод В. Брюсова
[показать]
Не знаю, где
Это где-то на севере, где, я не знаю,
Это где-то на полюсе, в мире стальном,
Там, где стужа когтями скребется по краю
Селитренных скал, изукрашенных льдом.
Это - холод великий, едва отраженный
В серебряном зеркале мертвых озер;
Это - иней, что точит, морочит - бессонный,
Низкорослый, безлиственный бор.
Это - полночь, огромный скелет обнаженный
Над серебряным зеркалом мертвых озер,
Это - полночь, что точит, морочит, хохочет,
Но раздвинуть руками гигантскими хочет
Холодный и звездный простор.
В дали полуночной безвольной
Это смолкнувший звон колокольный,
Это убранный снегом и льдами собор.
Это хор похоронный, с которым без слов я рыдаю,
Литургия Великого Холода в мире стальном.
Это где-то, - не в старом ли северном крае? - не знаю!
Это где-то, - не в старом ли северном сердце? - в моем!
Перевод В. Брюсова
[показать]
Разговор
... Так будь же палачом!
Руками собственными сам себя замучай,
Не поручай другим пытать тебя - и жгучий
Свой поцелуй дари отчаянью; ни в чем
Не уступай себе: чем беспощадней горе,
Тем легче укротить его - перебори
Страданья гордостью, а душу изнури
Кощунством - и над ней восторжествуешь вскоре,
Вся жизнь - сплошное зло, но кто поддастся злу?
- Ах, как бы я хотел последовать примеру
Древнейших христиан, страдающих за веру,
Бичующих себя в молитвенном пылу!
Моих терзаний путь, я знаю, будет долог,
Смеясь, я выпью яд обманов и обид:
Так сельский колокол рыдает и скорбит,
На землю траурный набрасывая полог, -
И буду втайне пьян от смелости такой! -
Подстерегать себя, себе готовить беды,
С остервененьем ждать восторженной победы
Над зверем, прозванным бессильем и тоской.
Он в сердце метит - пусть! Не примиряться с крахом
Надежд, - против себя восстать и стать сильней
Кичливой пустоты, быть равнодушным к ней.
- Стать мощью собственной, мучением и страхом,
И знать, что есть поля, куда влечет вражда,
Где люди с каменными жесткими сердцами
Посевов гибельных становятся жнецами,
Дороги есть в полях, где слышится всегда
Тяжелый гул шагов и крики, - все живое
Бежит тех мест, когда на жертвенной скале,
В густой крови лиан, тускнеющих во мгле,
Злодейства лезвие сверкает огневое.
Перевод Р. Дубровкина
[показать]
Меч
И Некто, меч подъяв, мне предсказал с презреньем:
В безвестность канешь ты, ничтожный, поделом -
Подточен праздностью, бесплодным самомненьем,
В грядущем ты вкусишь лишь горесть о былом.
В тебе прокиснет кровь простосердечных дедов -
В убогом отпрыске их мощь истощена;
На жизнь, ее златых триумфов не изведав,
Ты будешь, как больной, дивиться из окна.
И нервы съежатся: ни счастья, ни страданий,
И скука въестся в плоть: чуть начал - и устал;
Твой лоб надгробием придавит рой мечтаний,
И поселится страх во мгле ночных зеркал.
Бежать бы от себя!.. Ах, если б!.. Но усталость
Уж отпечатала неизгладимый след;
Чужая и своя томительная вялость
Нальет свинцом твой мозг и размягчит скелет.
Пройдешь, с порывами отважных незнакомый,
Ты по земле один; твой не зажжется взгляд
Сияньем их надежд, - и радостные громы
Вдали, не для тебя, победно прогремят.
Перевод М. Донского
[показать]
Как горько!
Замкнуться навсегда, уйти поглубже в складки,
Стать серым, словно холст однообразно гладкий, -
Как горько! и, прикрыв собою разный хлам,
Пылиться, выцветать и рваться по углам, -
Как горько! и в душе не находить отваги
Судьбу перекроить на царственные стяги.
Свернуться складками и ждать к себе гостей -
Детей пустых страстей, ошибок и смертей.
Не дрожью шелковой разлиться по прилавку,
А чувствовать в груди кровавую булавку
И где-нибудь в углу чулана, под замком,
Годами пролежать бесформенным тюком,
И видеть, как тебе всю душу исчернили
Налеты плесени и липковатой гнили.
Истлеть под складками и не стремиться прочь,
Стать скукой, что не прочь расти из ночи в ночь,
И знать, что там внутри, под кожей, в каждом нерве,
Скрывается недуг, и ткань прогрызли черви.
Перевод Р. Дубровкина
[показать]
Исступленно
Пусть ты истерзана в тисках тоски и боли
И так мрачна! - но все ж, препятствия круша,
Взнуздав отчаяньем слепую клячу воли,
Скачи, во весь опор скачи, моя душа!
Стреми по роковым дорогам бег свой рьяный,
Пускай хрустит костяк, плоть страждет, брызжет кровь!
Лети, кипя, храпя, зализывая раны,
Скользя, и падая, и поднимаясь вновь.
Нет цели, нет надежд, нет силы; ну так что же!
Ярится ненависть под шпорами судьбы;
Еще ты не мертва, еще в последней дрожи
Страданье под хлыстом взметнется на дыбы.
Проси - еще! еще! - увечий, язв и пыток,
Желай, чтоб тяжкий бич из плоти стон исторг,
И каждой порой пей, пей пламенный напиток,
В котором слиты боль, и ужас, и восторг!
Я надорвал тебя в неистовой погоне!
О кляча горестей, топча земную твердь,
Мчи одного из тех, чьи вороные кони
Неслись когда-то вдаль, сквозь пустоту и смерть!
Перевод М. Донского
[показать]
Монах эпический
Он как будто пришел из дремотных пустынь,
Где глотают во сне раскаленную синь
Одинокие львы, чья свирепая сила
На горячих горах величаво почила.
Был он ростом велик, этот дикий монах,
Сотворен, чтобы жить в беспрестанных трудах;
Сил хватило бы в нем хоть на целую вечность.
До глазниц - борода, из глазниц - бесконечность.
С пешеходом таким не сравнится никто.
Нес монах на плечах лет без малого сто.
Каменела спина от усталости этой.
Был он весь - как утес, власяницей одетый.
Повергая во прах за кумиром кумир,
На ходу попирал он поверженный мир;
Как железный, возник он по воле господней,
Чтобы мог раздавить он змею преисподней.
Лишь такой человек из эпохи мечей
Жизнь бросает свою прямо в стих эпопей.
И зачем бы пришел он, апостол ужасный,
В этот суетный век, век больной и несчастный?
Ни один монастырь бы теперь не вместил
Изобилье таких необузданных сил,
И себя потонуть бы монах не заставил
В современной грязи предписаний и правил.
*
Нет, подобной душе лишь пустыня под стать.
На горах бы ему, пламенея, сгорать.
Испытав на жаре всевозможные казни,
Изнывая весь век в сатанинском соблазне,
Чтобы губы ему обжигал сатана
Красной плотью блудниц, чтобы ночи без сна,
Чтобы в жадных глазах вожделенное тело,
Как в озерах закат, исступленно алело.
*
Представляешь его одиноким всегда.
Остается душа в искушеньях тверда.
Он, как мраморный, бел перед всякою скверной.
Он один со своей чистотой беспримерной.
Мимо гулких морей, мимо топких болот,
По лесам и полям он упрямо идет.
В каждом жесте восторг и безумье провидца.
Это Риму таким он дерзает явиться,
Безоружный монах под защитой креста.
Императорам крах возвещают уста,
В неподвижных очах темнота грозовая;
Варвар в нимбе, грядет он, богов убивая.
Перевод В. Микушевича
[показать]
Ноябрь
Вот листья, цвета гноя и скорбей, -
Как падают они в моих равнинах;
Как рой моих скорбей, все тяжелей, желтей, -
Так падают они в душе моей.
Лохмотьями тяжелых облаков
Окутавши свой глаз слепой,
Поник, под ветра грозный вой,
Шар солнца, старый и слепой.
Ноябрь в моей душе.
Над илом ивы чуть видны; в туманы,
Мелькая, черные уносятся бакланы,
И льется крик их, долгий, точно вечность,
Однообразный, - в бесконечность.
Ноябрь в моей душе.
О, эти листья, что спадают,
Спадают;
О этот бесконечный дождь
И этот вой средь голых рощ,
Однообразный, рвущий все в душе!..
Перевод Г. Шенгели
[показать]
Фламандское искусство
I
Искусство Фландрии, тебя
Влекло к распутницам румяным,
Упругой грудью, полным станом
Ты вдохновлялось, их любя.
Изображало ль ты царицу,
Или наяду, что из вод
Жемчужным островком встает,
Или сирену-чаровницу,
Или Помону, чьи черты
Дышали изобильем лета, -
Тобою шлюха в них воспета
Как воплощенье красоты.
Чтоб их создать, нагих, телесных
И полнокровных, кисть твоя
Цвела, под кожу их струя
Огонь оттенков неизвестных.
От них лучился жаркий свет,
И сквозь прозрачные вуали
Их груди пышные сияли,
Как плотских прелестей букет.
Вспотев от похоти, Сильваны
Вертелись вокруг них толпой,
То прячась в глубине лесной,
То выбегая на поляны.
Уставит этакий урод
Из темной чащи взор свой пылкий, -
И ну кривить в срамной ухмылке
Засаленный бесстыдством рот.
Им, кобелям, нужны дворняжки,
А те жеманятся пока,
И вздрогнув, как от холодка,
Могучие сжимают ляжки.
И все шальней к себе манят,
Кругля роскошный зад и бедра,
По белизне которых гордо
Течет златых волос каскад.
Зовут к потехе разудалой,
Велят, смеясь, на все дерзать,
Хоть первый поцелуй сорвать
С их губ не так легко, пожалуй.
II
О мастера, вы созидать
Умели с яростью багряной
И беззастенчивостью рьяной
Своих красавиц плоть и стать.
А деве бледной и нервозной
Не след у вас на полотне,
Подобно призрачной луне,
Мерцать в тоске своей хлорозной.
Не знала ваша кисть прикрас,
Уловок, хитростей, намеков
И ловко спрятанных пороков,
Что ценятся теперь у нас,
Венер, что бродят по панели,
Полузатворенных дверей,
И целомудренных грудей,
Корсажем скрытых еле-еле,
Сплетенной кое-как канвы,
Сплошных отплытий на Киферу,
Измен, истерик - и не в меру
Альковных сцен. - Не таковы
У ваших женщин были нравы,
Тех, что селились средь дубрав
Или, дворцы жильем избрав,
Купались в блеске древней славы.
Здоровой силы перевес
Был ясен в них без оговорки,
Когда свой блуд они на сворке
Вели с достоинством принцесс.
Перевод Ю. Стефанова
[показать]
Невозможное
Пусть невозможного в стремительной погоне
Достичь ты хочешь, человек, -
Не бойся, что замедлят бег
Дерзанья золотые кони!
Твой ум уклончивый ведет тебя в обход,
Ища проторенных тропинок,
Но ты вступи с ним в поединок:
Дать радость может только взлет!
Кто вздумал отдохнуть, пройдя лишь полдороги, -
Ему ли одолеть подъем?
Жить - значит жечь себя огнем
Борьбы, исканий и тревоги.
Что виделось вчера как цель глазам твоим, -
Для завтрашнего дня - оковы;
Мысль - только пища мыслей новых,
Но голод их неутолим.
Так поднимайся вверх! Ищи! Сражайся! Веруй!
Отринь все то, чего достиг:
Ведь никогда застывший миг
Не станет будущего мерой.
Что мудрость прошлая, что опыт и расчет
С их трезвой, взвешенной победой?
Нет! Счастье жгучее изведай
Мечты, несущейся вперед!
Ты должен превзойти себя в своих порывах,
Быть удивлением своим;
Ты должен быть неутомим
В своих желаньях прозорливых.
Пускай же каменист и неприступно крут
Твой путь за истиной в погоне:
Дерзанья золотые кони
В грядущее тебя взнесут!
Перевод М. Донского
[показать]
Мор
Смерть себе спросила крови
Здесь, в трактире "Трех гробов".
Смерть уходит, на прилавке
Бросив черный золотой.
Кто попросит о прибавке?
"Вам на траур и на свечи!"
Вышла, бросив золотой.
Смерть пошла, качая свечи,
Тихим шагом старика
Поискать духовника.
Вот кюре понес причастье,
Рядом - мальчик со звонком
- Слишком поздно! -
В дом,
Где уже царит несчастье,
Где уже закрыты окна.
Смерть себе спросила крови
И теперь пьяна!
"Матушка-Смерть! Пощади, пощади!
Пей свой стакан не до дна!
Матушка-Смерть! Погляди, погляди!
Наша мольба на ладонке видна!
Матери мы, деревенские тетки,
Как бесконечные четки,
Тянемся мы, без надежд бормоча,
В рваных платках, костылями стуча.
И отражаются в старческом взоре
Годы и горе.
Мы - снедь для могильных червей,
Цель для косы твоей!"
Полно вам, старухи!
Смерть - пьяна.
Капли крови, как вина,
Ей забрызгали колет,
Покрывающий скелет.
Пьяные на просьбы глухи.
Голова ее качается,
На плечах как шар катается.
Даром денег Смерть не бросит,
Что-нибудь за деньги спросит
Здесь, в трактире "Трех гробов",
С бедняков.
"Матушка-Смерть! Это мы, ветераны
(Много нас, много! Болят наши раны!),
Черные пни на просеке лесной,
Где ты гуляла когда-то с войной!
Знаем друг друга мы. В дыме и гуле
Ты нам была и видна и слышна:
Ты перед нами несла знамена,
Ядра катала и сыпала пули.
Гордая, строгая, виделась ты
На кругозоре гудящей мечты,
Быстро вставала на бой барабанов,
Первая в битву бросалась вперед...
Матушка-Смерть! Наша слава! Оплот!
Выслушай нас, стариков ветеранов:
Нас огляди, сыновей не губя, -
Где малышам постоять за себя!"
Полно вам болтать без толку!
Разойдитесь втихомолку!
Что ей старый ваш костыль!
Смерть пьяна; сидит, качается,
Голова ее катается,
Как в дорожных рвах бутыль.
Ей катать бы бочки крови
По полям зеленой нови!
Посидев у вас в трактире,
Погулять желает в мире,
Посреди людских племен,
Под случайностью знамен!
"Матушка-Смерть! Это я, богородица.
Видишь, в короне своей золотой
Я на коленях стою пред тобой.
Я из часовни, с горы, богородица.
Вышла тебя попросить за село.
Тысячи лет уж прошло,
Как в мою душу скорбящую,
Перед крестом предстоящую,
Горе, как меч беспощадный, вошло.
Матушка-Смерть, это я, богородица.
Жителям здешним дала я обет
Их защищать в дни несчастья и бед...
Вот и тебя умолять мне приходится..."
Матерь божья! И на слове
Благодарны мы тебе.
Только Смерть - как не в себе,
Снова хочет крови!
В отуманенном сознанье
У нее одно желанье...
Смерть пьяна!
Тихих просьб она не слышит!
Надоели ей
Руки матерей!
Смерть пьяна и злобой дышит:
Злость ее несется вскачь,
Словно мяч,
Через мост,
Из деревни на погост.
"Смерть! Это я - Иисус и твой царь!
Создал я сам тебя, древнюю, встарь,
Чтоб исполнялся закон
Вещей и времен.
Мои пригвожденные руки
Благословили последние муки.
Смерть! Я был мертв и воскрес,
Я - манна с небес.
На землю сошел я смиренно
Вернуть заблудших овец.
Я - твой царь и отец,
Я - мир вселенной!"
Череп к огню наклоня,
Смерть сидит у огня,
Пьет за стаканом стакан и качается,
Полузакрыв глаза,
Улыбается.
У господа гром, а у Смерти коса!
Хочет кто пить, так садись перед ней -
Всех угостит из бутылки своей,
Сколько вздумаешь, пей,
Лишь не проси за детей, за внучат!
Каждый пьет на свой лад.
И Смерть пила, пила, пила;
Христос ушел - она не встала,
Подобной дерзостью немало
Смущая жителей села.
Но дни и дни, опять и вновь
(Как будто позабыв о мире)
Сидела Смерть у них в трактире
И в долг пила без счета кровь.
Потом, однажды утром, встала,
Худую клячу оседлала;
Ей на спину мешок взвалив,
Поехала в раздолье нив.
И к ней из каждой деревушки
Спешили матери-старушки,
Несли ей хлеба и вина,
Чтоб здесь не зажилась она;
Несли ей хлеба и свинины,
Большие с грушами корзины,
А дети роем - весь приход -
Несли ей мед.
Смерть странствовала много, много
По всем дорогам,
Уже без гнева и не строго
Оглядывая всех: она
Была пьяна.
На ней был рыжий плащ убогий
С блестящей пряжкой на отлет,
И с перьями колпак двурогий,
И сапоги, как для болот.
Ее заезженная кляча,
По грязным рытвинам маяча,
Тащилась медленно вперед.
И толпы шли за ней в тревоге,
Следя, как медлит на дороге
Хмельной и дремлющий костяк,
Ведущий к далям без зазренья
Свой темный ужас. Но не всяк
Мог слышать терпкий запах тленья
И видеть, как под платьем ей
Впивался в сердце рой червей.
Перевод В. Брюсова
[показать]
Деяние
Устав от слов, устав от чтенья,
Души утрачивая пыл,
Я волю гордостью омыл
И в действии ищу спасенья.
А рядом жизнь летит, обильем ослепляя,
С больших земных дорог копытами взметая
Неистовые вихри пыли.
Ее за гриву смельчаки схватили,
И, прядая, она, судьбе наперекор,
Вся - грохот, вся - сверканье,
От чуда к чуду их несет на гребни гор
Порыва, славы и дерзанья.
Деянье!
В виденьях одного оно
Пронзает небо грозовое
Кровавым кулаком, от гнева дико воя.
В мечтах других оно глубоко и безмолвно,
Как моря дно,
Куда пытливый лот не допускают волны.
Для тех оно бесстрастно и жестоко,
И ясный взор его давно
Обмерил черный клипер рока.
А для иных оно объято
Немыми чарами цветов, камей и статуй.
Одни найти его хотят
Там, где несчастные, безумствуя, вопят.
Его другие видят где-то
На грани ночи и рассвета,
Воссевшего у светлых и глухих
Ворот высокомерья их.
Жизнь шумная и жизнь немая,
Вступающая в миг любой
о смертью или жизнью в бой,
Жизнь напряженная и злая,
Она и там, во льдах, у полюсов земли,
К которым люди путь нашли;
Она и здесь, в огне вражды иль веры страстной,
В кипенье наших душ и крови красной;
Она - среди морских безжалостных валов
И в тайных ужасах безвестных берегов;
Она - в безудержном цветенье джунглей буйных
У африканских рек неспешно-полноструйных;
Она везде, где с ревом встал
Людских усилий пенный вал,
Где букву мертвую сметает гений
И, раскрывая суть явлений,
Готовит мощный взлет непобедимых превращений.
Устав от книг, устав от чтенья,
Я волю гордостью омыл
И в действии ищу спасенья.
И пусть оно родится полным сил,
Сияющим как глыба льда, упорным,
Правдивым, необорным,
Достойным тех,
Кто молча водрузил, презрев успех,
Вдали от мира стяг гордыни.
Его хочу я закалить в святыне
Всечеловеческих страстей,
Чтоб, искренним представ перед лицом людей,
Оно пределы доброты отныне
Раздвинуло рукой своей.
О, жить и жить, и чувствовать себя
Тем чище, чем сильней порыв зажег тебя;
Жить тем блистательней, чем дольше битва длится,
Тем величавее, чем яростнее тщится
Судьба сломить напор и силу рук твоих;
Мечтать о тех делах, прекрасных и простых,
Что сможешь ты свершить, когда перед тобой
Предстанет Ханаан, от солнца золотой;
Жить, забывая обо всем,
Упиться каждым одиноким днем,
Когда вздувает мысль и ворошит желанье
Безумием надежд костры существованья.
Устав от книг, устав от чтенья,
Ищу я меч, чтоб с ним сквозь сечу
К победе ринуться навстречу.
И для меня всегда священен тот,
Кто - бог или герой - взойдет
На дальнем горизонте поколений;
Кто, словно радуги чудесный свод,
Поднимется среди владений
Вражды, страданий и лишений.
Его примера свет нетленный
Так озаряет воздух, храмы, стены,
Что толпы не жалеют сил,
Познать и полюбить желая
Тот новый смысл, что он, свой гений утверждая,
В загадки бытия вложил,
И дух свой по его подобью лепят,
Хоть мудрецы еще под мертвый шум цитат
Истолковать хотят
Отжившей догмы лепет.
Тогда над полем битвы величаво
Взмывает рать вооруженных слов
И властно зазвенев в раскатах голосов,
Как молния летит пред Подвигом и Славой;
Тогда и те, чей дух над теплою золою
Воспоминания склонен,
Бросаются, вздымая меч рукою,
К порогу будущих времен!
Перевод Ю. Корнеева
[показать]
Стихотворения