Оскома ноября. Пустые зеркала.
Зелёный стынет чай. Допей, а хочешь – вылей.
Последнюю листву съедает полумгла.
Пора перечитать «Собаку Баскервилей».
На крыше лёгкий снег, на стёклах первый лёд...
Заройся в теплый плед, замри женою Лота.
Держаться в стороне от торфяных болот
немыслимо, когда вокруг одни болота.
Как хочешь, так и дли неприбыльное шоу,
скукоженная тень в застиранном халате...
Сэр Генри, ты один. И Бэрримор ушёл
к тому, кто меньше пьёт и регулярней платит.
А скомканная жизнь летит, в глазах рябя.
И красок больше нет, и век уже недолог,
да сети, как паук, плетёт вокруг тебя
свихнувшийся сосед, зловещий энтомолог:
он фосфором своих покрасил пуделей,
чтоб выглядели те чудовищно и люто.
Покоя больше нет. Гулять среди аллей
рискованнее, чем со скал – без парашюта.
Ты весь скурил табак. Ты рад любым вестям,
но телефон молчит. Часы пробили восемь...
На полке Конан-Дойл. Метафоры – к чертям.
На свете смерти нет. Но есть тоска и осень...
Я училась не мешкать в воротах.
Предугадывать силу обмана.
Я училась из водоворотов
Выбираться без точного плана.
Луч надежды и нить Ариадны
Ходят вместе в минуту крушенья.
Я училась во дни безотрадны
Находить в пустяках утешенье.
Я училась удерживать гневность
И гордыни припадок жестокий.
Я училась мечтаний напевность
Замыкать в надлежащие строки.
А унынию я не училась,
А унынье... само получилось...