Но как только он поднёс к дверце, сизый дым по-тушил её и стал вырываться из печки клубами, как се-рая вата. Чапурной приоткрыл дверцу и начал дуть в поддувало.
Варя приложила ладошку к трубе:
— Дядя Миша, согревается. Может, разгорится?.
Потрогайте: теплеет.
Наконец в печке затрещало, дым поплыл обратно в дверцу, в трубе загудело, чурки начали гореть.
— Горит! Горит! Садитесь, дядя Миша, грейтесь!
— Сидеть мне некогда и греться тоже некогда. Ты
вот что: скажи Аполлоновне, что я приходил, у меня
к ней дело. К Жилиным направо?
— Направо, — сказала Варя.
Теперь уже было ясно: пришёл жаловаться, раз про Жилиных спрашивает.
— Ну, я пошёл... А ты ела сегодня? — спросил Ча¬
пурной, обернувшись на пороге.
— Нет, — ответила Варя, — не ела.
Чапурной так стукнул дверью, что вёдра задребез-жали.
«Чего он рассердился? — не могла понять Варя. —: Ничего я ему не сказала».
Варя поставила на печку чайник и так долго смот-рела на огонь, что наконец задремала.
А Чапурной ходил по фабричному двору из одного дома в другой и разговаривал со вдовами и жёнами рабочих насчёт мальчишек и девчонок, которые были записаны в его депутатской записной книжке.

КАК ТЕПЕРЬ ЖИТЬ?
Бабушка пришла поздно. Ещё с порога она стала приговаривать:
— Чего принесла! Уж чего я принесла! На, держи, только не разворачивай.
Бабушка стряхнула