Я перелистывал "Дневники" Алексея Вульфа. О Пушкине говорилось дружелюбно, иногда снисходительно. Вот она, пагубная для зрения близость. Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его знакомый - гений?!.



Есть что-то ущербное в нумизматах, филателистах, заядлых путешественниках, любителях кактусов и аквариумных рыб.
Мне чуждо сонное долготерпение рыбака, безрезультатная немотивированная храбрость альпиниста, горделивая уверенность владельца королевского пуделя.



- Нужно как следует подготовиться. Проштудировать методичку. В жизни Пушкина еще так много неисследованного... Кое-что изменилось с прошлого года...

- В жизни Пушкина? - удивился я.



- Где вы остановились? Хотите, я позвоню в гостиницу? У нас их две, хорошая и плохая. Вы какую предпочитаете?



Между тем из-за поворота вышел Леня Гурьянов, бывший университетский стукач.

- Борька, хрен моржовый, - дико заорал он, - ты ли это?!

Я отозвался с неожиданным радушием. Еще один подонок застал меня врасплох. Вечно не успеваю сосредоточиться...



Я решил спокойно все обдумать. Попытаться рассеять ощущение катастрофы, тупика. Жизнь расстилалась вокруг необозримым минным полем. Я находился в центре. Следовало разбить это поле на участки и браться за дело. Разорвать цепь драматических обстоятельств. Проанализировать ощущение краха. Изучить каждый фактор в отдельности.



Оглядываясь, ты видишь руины? Этого можно было ожидать. Кто живет в мире слов, тот не ладит с вещами.



Во что ты превратил свою жену? Она была простодушной, кокетливой, любила веселиться. Ты сделал ее ревнивой, подозрительной и нервной. Ее неизменная фраза: "Что ты хочешь этим сказать?"- памятник твоей изворотливости...



Господи, думаю, здесь все ненормальные. Даже те, которые считают ненормальными всех остальных...



В стороне бродили одноцветные коровы, плоские, как театральные декорации.



- Какой же, - говорю, - без этого музей? Без нездорового-то интереса? Здоровый интерес бывает только к ветчине...



-Что же тебя в ней привлекало?
Михал Иваныч надолго задумался.
- Спала аккуратно, - выговорил он, - тихо, как гусеница...



- Сосед, выручи, дай пятерочку... Ну, трояк... Христом-Богом прошу... Сучара ты бацильная...



Первая же его курсовая работа осталась незавершенной. Более того, он написал лишь первую фразу. Вернее - начало первой фразы. A именно: "Как нам известно..." На этом гениально задуманная работа была прервана.



Митрофанов вырос фантастическим лентяем, если можно назвать лентяем человека, прочитавшего десять тысяч книг.



Рассказывать Митрофанов умел. Его экскурсии были насыщены внезапными параллелями, ослепительными гипотезами, редкими архивными справками и цитатами на шести языках.



... Ты как насчет этого?

- Насчет пленэра?

- Насчет портвейна.

Я замахал руками. Мне ведь - стоит только начать. Останавливаться я не умею. Самосвал без тормозов...



"Наконец после долгой и мучительной болезни великий гражданин России скончался. А Дантес все еще жив, товарищи..."



Хотя дней через пять я заучил текст экскурсии наизусть, мне ловко удавалось симулировать взволнованную импровизацию.



Слабые люди преодолевают жизнь, мужественные - осваивают...



Кто-то привел иностранного дипломата, оказавшегося греческим моряком.



Разговор становился многозначительным.



Далее Таня чуть слышно выговорила:

- Давайте беседовать, просто беседовать...

За три минуты до этого я незаметно снял ботинки.

- Теоретически, - говорю, - это возможно. Практически - нет...

А сам беззвучно проклинаю испорченную молнию на джемпере...

Тысячу раз буду падать в эту яму. И тысячу раз буду умирать от страха. Единственное утешение в том, что этот страх короче папиросы. Окурок еще дымится, а ты уже герой...



Как все легкомысленные мужчины, я был неочень злым человеком. Я начинал каяться или шутить.



Но где же любовь? Где ревность и бессонница? Где половодье чувств? Где неотправленные письма с расплывшимися чернилами? Где обморок при виде крошечной ступни? Где купидоны, амуры и прочие статисты этого захватывающего шоу? Где, наконец, букет цветов за рубль тридцать?!.



Однажды Таня позвонила мне сама. По собственной инициативе. С учетом ее характера это была почти диверсия.

- Ты свободен?

- К сожалению, нет, - говорю, - у меня телетайп...

Года три уже я встречаю отказом любое неожиданное предложение. Загадочное слово "телетайп" должно было прозвучать убедительно.



Таня была загадочной женщиной. Я так мало знал о ней, что постоянно удивлялся. Любой факт ее жизни производил на меня впечатление сенсации.

Однажды меня удивило ее неожиданно резкое политическое высказывание. До этого я понятия не имел о ее взглядах. Помню, увидев в кинохронике товарища Гришина, моя жена сказала:
- Его можно судить за одно лишь выражение лица...



Но ссориться было глупо .Ссорятся люди от полноты жизни



- Пойми, через десять лет я буду старухой. Мне все заранее известно. Каждый прожитый день - ступенька в будущее. И все ступеньки одинаковые. Серые, вытоптанные и крутые... Я хочу прожить еще одну жизнь, мечтаю о какой-то неожиданности. Пусть это будет драма, трагедия... Это будет неожиданная драма...



[Об эмиграции] Меня пугал такой серьезный и необратимый шаг. Ведь это как родиться заново. Да еще по собственной воле. Большинство людей и жениться-то как следует не могут...



- Что значит - "нажрался"? - возразил Потоцкий. - Да, я выпил. Да, я несколько раскрепощен. Взволнован обществом прекрасной дамы. Но идейно я трезв...



На водителе была красивая импортная рубашка. Вообще, шоферы экскурсионных автобусов сравнительно интеллигентны. Большинство из них могло бы с успехом заменить экскурсоводов. Только платили бы им значительно меньше...

Вдруг я заметил, что Таня беседует с Марианной Петровной. Я почему-то всегда беспокоюсь, если две женщины остаются наедине. Тем более что одна из них - моя жена.



Тане я звонил дважды. Оба раза возникало чувство неловкости. Ощущалось, что ее жизнь протекает в новом для меня ритме. Я чувствовал себя глуповато, как болельщик, выскочивший на футбольное поле.



Видно, я стал для нее мучительной проблемой, которую удалось разрешить. То есть пройденным этапом. Со всеми моими пороками и достоинствами. Которые теперь не имели значения...



Мишу звать не хотелось. Разговоры с Михал Иванычем требовали чересчур больших усилий. Они напоминали мои университетские беседы c профессором Лихачевым. Только с Лихачевым я пытался выглядеть как можно умнее. А с этим наоборот - как можно доступнее и проще.



Идти через монастырский двор я тоже побоялся. Сама атмосфера монастыря невыносима для похмельного человека.



Он был пьян, но и в этом чувствовалась какая-то хитрость...



Поразительно устроен российский алкаш.

Имея деньги - предпочитает отраву за рубль сорок. Сдачу не берет... Да я и сам такой...



- Взгляни на это прогрессивное человечество! На эти тупые рожи! На эти тени забытых предков!.. Живу здесь, как луч света в темном царстве...



А супруга у меня простая, из народа. Издевается. "Ты посмотри, - говорит, - на свою штрафную харю... Таких и в кино пускают неохотно. А он чего надумал - в Израиль?.."



Вера оказалась бледной, измученной женщиной с тяжелыми руками. Сварливой, как все без исключения жены алкоголиков. На лице ее запечатлелось выражение глубокой и окончательной скорби.



- Ты куда? - спросила Вера. -Опять?!.. Вы уж присмотрите за моим буратиной.



Леня попытался уйти в более широкую тему. Заговорил о царском режиме.
Но экзаменатор спросил:
- Вы читали "Повести Белкина"?
- Как-то не довелось, - ответил Леня. - Вы рекомендуете?
- Да, - сдержался Бялый, - я вам настоятельно рекомендую прочесть эту книгу...



А досье у тебя посильнее, чем "Фауст" Гете. Материала хватит лет на сорок... И помни, уголовное дело - это тебе не брюки с рантом. Уголовное дело шьется в пять минут. Раз - и ты уже на стройках коммунизма...



Перед этим я выпил, и мне стало легче. О вреде спиртного написаны десятки книг. О пользе его - ни единой брошюры. Мне кажется, зря...