***

Латар. Зуна.

Уже прошло два круга Малой Луны с тех пор, когда Лердре сошла на берег с борта небольшого парусного судна, на котором Гизард решил отправиться в путь. С ними вместе плыли в Антерин ещё пятнадцать молодых людей. Юноши и девушки были в чём-то очень схожи между собой, их пышные шевелюры были разных оттенков закатного золота, а глаза поражали или глубоким голубым цветом неба, или кошачьей зеленью. Лердре знала, в какой местности проживают народы с такими приметами, но называть своих спутников казуртами не решалась, боясь их обидеть.

Два круга… Четырнадцать дней… А из головы никак не шла песня, которую твердили моряки всё их не очень долгое плаванье.

Закинем же сеть, братаны мореходы,
Пусть снасти скрипят на ветрах.
Ведь мы не боимся капризов природы,
В шторма мы не ведаем страх.

Сверкают зарницы и палубу хлещет,
Что плетью, волной океан.
Но буря спадёт и огни свои Элем
Погасит. Мы выйдем в туман.

И ляжем мы в дрейф, как в стеклянное поле,
И будем молить о ветрах,
Мы клятву дадим, что по собственной воле
Подарим воде скорбный прах.

Что смерть наша будет легка и приятна,
Когда мы вернёмся во тьму.
И всё, что мы взяли, отпустим обратно —
В пучину, на дно к одному

Великому богу, владыке пучины,
А имя ему Аниор.
Для жизни и смерти всегда есть причины.
Ветра пусть ласкают простор.

«Для жизни и смерти всегда есть причины»… Лердре не понимала, какие причины могли быть у её собственной жизни, но точно знала, что ради своего принца Аттора она может умереть и принять свою смерть с радостью, если только сможет ему помочь таким образом.

Теперь на горизонте уже маячили навершия крыш стоящей в небольшой низине Зуны, их конечного пункта назначения. В Антерине она, как и все её спутники, кроме самого Гизарда, повязали ленточки с пожеланиями на чудесные кованые деревья. Лердре написала, что желает прожить свою жизнь вместе с Аттором в любви и радости, что это и будет её счастьем. Но чем ближе их отряд подходил к городку, где выстроили новый храм неизвестной богине, тем более невероятной казалась Лердре её мечта.
По пути, когда было время для разговоров, мастер Гизард рассказывал своим молодым последователям о сути их верования, к которому все без пяти мгновений неофиты так жаждали примкнуть. Он объяснил всем, что логир, то есть искра души, на самом деле просто часть энергии человека. Энергии, которая вполне восстанавливается со временем. Что он сам прекрасно чувствует себя, отдав свой логир Тенерии Имнатиде, а взамен получив дар спокойствия и провидения будущего и прошлого. И что задача их, юных и прекрасных жрецов и жриц Чёрной богини, будет заключаться в том, чтобы распространять свою веру там, куда она их пошлёт.

Молодых людей приобщили к вере в Чёрную богиню такие же молодые люди, бывшие жители других земель, пришедшие в их дом со странными разговорами. А теперь им самим предстояло окунуться в волшебство Тенерии Имнатиды и познать тайны мироздания, жизни и смерти, стать подобными ей, великой Чёрной богине, самому первому божеству этого мира, называемого Бертеррой.

Лердре удивлялась, потому что всегда считала, их так учили, что первой силой, первой богиней, сотворившей этот мир, была велиста, до сих пор являвшая себя среди людей. Она велела, и мир Бертерры стал, то есть, возник и теперь существует. На это Гизард ей уверенно завил, что он уже давно познал истину, и истина в том, что первотворцом была именно Тенерия Имнатида, а потом уже появилась велиста и отняла власть у великой Чёрной богини.

Девушка ещё немного удивлялась, но ради своего любимого принца была согласна и на такое положение вещей. Хотя на самом деле, задумываясь о предстоящем действе посвящения, Лердре испытывала тошнотворный страх, а ладошки её становились холодными и влажными. Но она упрямо стремилась разузнать, что же именно затевают эти странные брат и сестра против её любимого принца.

Прошло ещё несколько дней. Все неофиты слонялись по узеньким улочкам Зуны или засиживались в едальнях за бутылкой сладкого и пряного светло-розового муската «Рунвы» или сухого белого «Рисмара». Милады предпочитали свой любимый «Карано» — красное, почти чёрное, густое и сладкое вино, почти ликёр. Эти химирские вина были тут редкостью, поэтому их не пили просто так за едой, их смаковали из крошечных чашечек, которые так уютно ложились в ладонь, что казались продолжением руки.

Впрочем, олмерские вина было проще доставить в Зуну, их не надо было тащить на борту корабля, огибая половину континента или переправляя через пустыню самолётами. Ведь вина нельзя было проносить через порталы или телепортировать, они теряли свои свойства при любом соприкосновении с магией, потому что сами в каком-то смысле являлись магическими напитками. Поэтому народ попроще к еде заказывал «Боргерохские жемчужины», сухое столовое вино из купажа северных сортов винограда.

И уж совсем не диковинным в Зуне считалось любимое вино Аттора «шипучка из Тегриса», как его здесь называли без всякого уважения. Тегристые вина разных купажей, посветлее и покислее или покраснее и послаще. К тегристому юные казурты и милада из столицы даже не притрагивались во время своих посиделок.

На столе уютно устроились тарелки с жареными бёдрышками кукуцаполей, безголовыми рыбными тушками, ломтями мяса, горами нарезанных овощей и зелени. Отдельно стояли корзинки с торчащими в разные стороны длинными толщиной с большой палец хлебными палками, которые так удобно было макать в мисочки с разными соусами.
— Лер, а скажи мне, у тебя дома остался кто-то, кто тебя любит и ждёт, что ты вернёшься? — рыжая и веснушчатая, как большинство ликсиек, которых чаще называли казуртами, Кьяра ван дер Вель-Ор не утруждала себя быть деликатной в общении с друзьями, хотя умела блестяще поддержать великосветскую беседу «ни о чём», как и положено виконтессе из свиты супруги наместника Ликсы.

— Ммм… Н-нет… Наверное, нет, — поколебавшись ответила Лердре Лин, вспоминая первый и единственный поцелуй, которым осчастливил её принц Аттор, — навряд ли меня там ждут. Если только бабуля… Но у них у всех там слишком много хлопот и без меня.

— А меня ждёт один мальчишка, — улыбнулась Кьяра.

— Такой же рыжий, как и ты, и твои соплеменники?

— Ага, и тоже с веснушками на носу.

— И как же его зовут?

— Эрл. Виконт Эрл ван дер Вейн.

— Знакомая фамилия. Это кто-то связанный родственными узами с самим наместником?

— Его сын.

— Ого! А ты его не любишь? Совсем? Ну, раз ты решилась на такое дело, стать жрицей Чёрной богини…

— Люблю, — пробурчала Кьяра, опуская голову и пряча глаза, — очень люблю, но он тоже, как ты сказала, загружен по самую маковку делами государственной важности. От него я и узнала, что у нас из Ликсы пропадают молодые люди. Эрла очень интересовало, куда же они деваются. Вот я и решила разузнать куда.

— Но ты понимаешь, что у нас не будет обратного пути? — Лердре тоже погрустнела и, вздохнув, подумала, что ей и не к кому было возвращаться, потому что принц для неё никогда бы не стал мужем, а другого мужчину она не желала ни за что. Про родителей она почти не вспоминала, потому что почти всю свою жизнь провела под присмотром и в компании бабушки. А бабушка… Она старенькая, ей тоже уже ничего не интересно.

— Теперь понимаю, но ни за что не отступлю, — и девушка стиснула зубы и вздёрнула вверх упрямый подбородок.

— Эй, девчонки! — оклик ещё одного рыжего заставил обеих девушек вздрогнуть. — Вы чего там шушукаетесь? Строите козни или обсуждаете нас с Гвинго?

К столику быстрыми шагами приближались двое молодых мужчин, вчерашних мальчишек, но уже мнящих себя почти стариками. Светловолосое солнышко граф Гвинго ван дер Лигель, хонигр из знатного рода, был рад этому путешествию. Он, наконец-то, увидел в свейю подруге Кьяре весьма привлекательную миладу и даже почувствовал некоторое подобие влечения к ней.

Давнее знакомство с семьёй графа ван дер Вель-Ор и с самой виконтессой Кьярой, единственной дочерью мастера Эрлиса, давало право Гвинго к определённому панибратству, чем он успешно пользовался без зазрения совести.

Ну, а близкий друг Гвинго виконт Дегор вин ден Фолиа был хогоском из уважаемого рода горных охотников. Родные подшучивали над ним, что ему можно даже не пользоваться маскировкой, всё равно из-за веснушек зверь не разглядит черт его лица, а волосы такие тёмные, что сойдут за тень под деревьями в жаркий летний день.
— Гвинго, ты предпочитаешь светлые кудри или тёмные? — без тени стеснения спросил Дегор вин нен Фолиа, усаживаясь и слегка приобнимая за талию Лердре.

— Гвин! Хватит распускать руки! — возмутилась милада, стараясь отодрать крепкие руки от своего платья. — Никто тебе не давал права так себя вести со мной!

— Ну, да, милада, прости меня, бескультурного деревенского увальня! — и виконт ещё крепче притиснул к себе девушку, но только на мгновение, чтобы потом отпустить и громко засмеяться, и вогнать Лердре в ещё большую краску и гнев, отчего её щёки стали пунцовыми и ещё более привлекательными.

— Нахал!

— Мастер Дегор! Немедленно попроси прощения у милады Лердре Лин! — голос Кьяры выражал всю глубину морального падения в её глазах этого неотёсанного конопатого охотника.

— Милада Лердре!!! — Дегор брякнулся на одно колено, картинно хватая руки Лердре и покрывая их поцелуями, перемежающимися с мольбами о прощении. — Прости меня, горца невоспитанного! Прости мне мою казуртскую дерзость ласкать твой стройный стан, такой манящий, что я не устоял! Прости мне мою наглость мою — я желал тебя целовать! Прости мне моё желание быть с тобой рядом и хотя бы просто смотреть на твой совершенный лик, наслаждаться твоей красотой и умными речами!

— Ну, хватит! Хватит, Дегор, прекрати! — и Лердре уже покатывалась со смеху, получая некоторое удовольствие от нежных прикосновений к её рукам губ юного казурта.

Тем временем Гвинго ван дер Лигель тоже не терял времени даром. Граф целовал виконтессу прямо в приоткрытые губы, и Кьяра с удовольствием дарила ему свою ласку, решив, что надо получить от жизни радость, пока есть такая возможность. А вдруг всё по-настоящему? Вдруг на самом деле всё будет так, как рассказывал этот странный герцог Маас? Вдруг после посвящения она не сможет больше получать эту радость от таких прекрасных, таких горячих рук красивого мужчины?

Неподалёку от компании весёлых рыжих ликсийцев и грустной темноволосой красавицы за столиком сидел такой же рыжий человек и попивал из бокала тягуче-бордовое вино. Он смотрел в окно на проходящих мимо людей, и казалось, что происходящее в едальне его нисколько не интересует, что он погружён в свои мысли и не чувствует даже сладость терпкого напитка.

Чила Каратас смотрел на компанию молодёжи в отражении оконного стекла, которое для этого чуть-чуть подправил магически, и внимательно слушал. Его радовало, что Лердре была печальна. Он отмечал про себя, что она собрана внутри и, по-видимому, задумала какое-то важное дело, а не увлечена любовной интрижкой с рыжими малышами или Гизардом. Чилитто никак не мог забыть глаза принца, когда тот заговаривал про эту девушку. На взгляд Чилитто Аттор был влюблён по-настоящему впервые в жизни, а это серьёзно для любого мужчины.

***


Латар. Вигард.


В королевском дворце жизнь текла своим чередом. За большим обеденным столом собрались представители обоих королевских родов, нынешнего и бывшего, просто так было удобнее трапезничать тем, кто по каким-то причинам слонялся по дворцу вместо того, чтобы убраться восвояси и заниматься текущими делами, коих, вероятно, было предостаточно. Вот и теперь за столом собралось целых шестнадцать человек, и это, как по своему опыту знали придворные помощники, действительно совсем немноголюдно для королевского обеда, можно сказать, пусть не самый узкий круг, а чуть-чуть расширенный. Не было ни советников, ни Ладекса, который очень уважал придворную стряпню, ни наместников, ни их магов.

Король был в добром расположении духа, шут, как ему и положено, шутил, то есть цеплялся к сотрапезникам с прибаутками и беззлобными колкостями. Королева любовалась сыном, невольно сравнивая его с отцом. Аттор казался матери более мягким, по крайней мере, чертами лица.

Во главе стола, согласно церемониальному кодексу, сидел король Таар. Места мастеров чередовались с местами для милад, так было принято придворным этикетом, что обуславливалось не столько чопорностью милад, сколько здравым смыслом и удобством, потому что мастерам так было удобнее ухаживать за своими очаровательными соседками. Миретта, принцесса сама так захотела, выбрала себе место рядом с Этельмом. Лайв подвинул тяжёлый стул для Ольгриссы, а Тиоланте помог занять своё место Леас.

Уле Брабандер, как и положено, сидел по правую руку от принца Аттора, а следом усадили Эритту, чтобы она оказалась рядом со старшим братом. Своего мага и друга Аргеля Ноцо Аттор отпустил в резиденцию наместника Вигарда, чтобы он мог продолжать свои занятия и вести, так сказать, приём просителей от имени наместника.

Слева от короля, считается, что ближе к сердцу, было место королевы Эмрики. Между королевой и принцессой расположился кузен короля Аниир, своими разговорами не дававший спокойно перемолвиться Миретте словом с Этельмом, которому и так было не просто из-за соседства с тётушкой Террией. С другой стороны, она являла собой естественный барьер для сидящего следом Дерилла, который на грани с невежливостью почти не уделял внимания Лаоне Каррас, матери близнецов и Эритты и жене Аниира.

Впрочем, Лаону развлекал Риттико, который восседал на противоположном от короля конце стола, увенчанный своей буйной шевелюрой, как король своей повседневной короной-венцом с одним единственным крупным камнем винно-красного цвета в центре.

Мирная, но чрезвычайно скучная, зато очень пристояная беседа не выходила за рамки погоды, урожаев и уловов, штормов и корабельных снастей. Только шут изредка позволял себе ёрничать в адрес то близнецов, то принца, а то и самого короля, но ему всё сходило с рук безнаказанно, потому что он шут, что с него взять — только улыбку. Зато когда в таком же амплуа решил выступить Дерилл, его сразу же прервала тётушка Террия, указав как раз на то, что за королевским столом одного шута вполне достаточно.

— Не понимаю, почему вы все прощаете этому мерзавцу его выходки? — возмутился Дерилл, откидывая с лица как всегда немытые волосы.

— Потому, милый сын наместника Улистена Таморна Алдеринка, — важно отвечала ему тётушка Террия, — что шуту позволено всё, а нам, простым людям королевских кровей, не позволено нарушать правила этикета, где явственно говорится, что является оскорблением, а что нет.

— Если разбирать по существу, — вмешался в разговор король, — то Риттико тебя ни разу не оскорбил.

— Да-а-а? — голос Дерилла сорвался на визг. — А кто облил словесными испражнениями мою внешность?

— Мастер Дерилл, вибирай выражения! — Таар рявкнул так, что за столом стало тихо. — Шут всего лишь, не стесняясь правды, назвал всё своими именами. И я могу подтвердить, что волосы ты содержишь в ненадлежащей чистоте, отчего они и выглядят так, как выразился Ритти.

— Что, они и правда похожи на вылезших из моей головы глистов?!!!

— Ну-у-у… Что-то в этом роде… — король снова постарался скрыть улыбку в густых усах.

— Нет! Так со мной нельзя! Я не виноват, что эти патлы так выглялят!

— Раз ты не можешь придать своим, как ты выразился, патлам надлежащий вид, постригись так коротко, чтобы было удобно мыть их каждый день, — встряла в разговор Миретта.

— А ты, ты… Ты вообще молчи! Вместо потомка прямых кровей ты выбрала какого-то завалящего сына младших сыновей с седой от рождения головой! — Дерилл снова перешёл на визгливый тон, выдавая тем самым яростную обиду на принцессу.

Надо сказать, что такое оскорбление — сын младших сыновей, а в Латаре это было очень оскорбительное напоминание, потому что вся власть и почёт наследовал сын старший, и только он, такое оскорбление, нанесённое публично, никто не имел права стерпеть. Этельм Алдеринк встал из-за стола, а его сестра Ольгрисса стала белее скатерти, на которой растекалось багровое пятно пролитого ею вина. Лайв с уверенной нежностью сжал её тонкие пальцы и, наклонившись к самомй щеке подруги, прошепал что-то успокаивающее.

— Тут кое-кто позволил себе оскорбить миладу Миретту, нашу принцессу, дочь моего короля?!

— Нет! Только тебя! — Дерилл продолжал визжать, чувствуя, что уже давно и окончательно перегнул палку, и она вот-вот переломится, чтобы треснуть зачинщика по голове, но продолжал залезать поглубже в эту бутылку. — Это ты! Ты сын младших сыновей! Ты её не достоин!

— Значит, ты счёл, что выбор принцессы может кто-то обсуждать? — в голосе Этельма зазвучали ноты поющей стали.

— Она должна была выбрать меня! Только меня! Это я был бы наследным принцем, если бы велиста не передала бы корону в род Вигардов! Я, а не ты!

— Дело даже не во мне, мастер Дерилл Алдеринк, но ты оскорбил принцессу Миретту, — Этельм вежливым кивком головы указал на свою соседку за столом. — Теперь ты можешь только кровью искупить свою дерзость.

— Ха! Это ты меня на дуэль вызвал, что ли? — Дерилла несло без разбора пути. — А давай прямо сейчас! Давай, ублюдок! Что, струсил? Или секундантов не нашёл?

— Та-а-а-ак! — на львиный рык короля вздрогнули все, кроме самого зачинщика безобразия. — Никто сейчас никаких драк затевать не будет! Зато вечером я лично буду секундантом мастера Этельма Алдеринка. Тебя это устроит, мастер Дерилл?

— Д-д-да-а-а… — голос драчуна резко сел, и он смог выдавить из себя только сипение наподобие слегка придушенной змеюки.

За столом возникла гнетущая тишина. Молчали все, включая шута. Миретта смотрела то на отца, то на обоих Алдеринков по очереди, то на брата. На Аттора она смотрела умоляюще, зная, что тот умеет восстанавливать равновесие, если является незаинтересованной стороной, смотрит на ситуацию со стороны, как сейчас. И принц кивнул сестре, решив, что понимает, о чём она его безмолвно просит.

— Ну, раз так всё складывается, то секундантом мастера Дерилла Алдеринка стану я. Так будет справедливо и правильно. Так, папа? — и он одарил отца невинным взглядом и широченной улыбкой, на которую было невозможно не улыбнуться в ответ.

Ольгрисса была почти в полуобмороке, но заявление принца и поддержка Лайва, когда сквозь пелену страха до неё дошёл смысл произошедшего, вернули сестре поединщика способность держать себя в руках, чтобы не привлекать к себе внимание окружающих.

— Главное, твоё величество и твоё высочество должны помнить, — взял слово Риттико, — что никто никого не имеет права убивать. Иначе все будут говорить, что Вигарды решили проредить семейство Алдеринков, коварно столкнув их друг с другом, и внезапно заставив драться на смерть. Народ такого не простит. Так что, пусть твоё величество будет начеку и вовремя остановит поединок.

— Ты как всегда смотришь в корень, друг мой, — теперь голос короля был уставшим.

Драки, дуэли, заговоры, словесные перепалки… Как всё это надоело Таару. Он не любил дворцовые интриги, не переносил на дух интриганов и лгунов. Именно поэтому он в своё время не стал участвовать в свержении короля Нолена, когда принц Лиор предложил низвергнуть своего отца Нолена и они с Июссом стали что-то там придумывать. Но вмешалась велиста, а с ней спорить вредно для здоровья. «Власть, — сказала тогда велиста, — должна принадлежать тому, кто чувствует её как тяжкую ношу, а не как букет возможностей оторваться на всю катушку».

Итак, вечер принесёт кровь. Кровь одного Алдеринка или обоих сразу. Потому что Алдеринки не могут вот так вот взять и не пролить крови…

Обед закончился в тишине, прерываемой редкими перешёптываниями, когда кто-то просил передать ему блюдо или напиток. Согласно этикету помощники даже на королевской трапезе только накрывают на стол, а потом убирают со стола, поэтому скандальной сцены никто из них не увидел, что немного успокаивало, а ухаживать друг за другом за столом было в привычке в любом доме.

После того, как помощники пришли, чтобы привести в порядок малую столовую, Миретта, ухватив за рукав брата, утащила его в свои покои.

— Торри!!! Ты не можешь быть его секундантом!!! Ведь, если он откажется принять бой, тебе придётся драться с Этельмом или даже с отцом!!! — её глаза были расширены от ужаса, а огромные чёрные зрачки делали их непривычно чёрными. — Торри… Мне страшно… Ах, зачем только этот негодяй явился на обед, ведь его никто не звал!

— Мира, девочка моя, — улыбнулся Аттор, — он ведь на самом деле потомок королевского рода, пусть и раскоронованного, но знаменитого. Дерилла принимают в любом доме, куда он только захочет зайти. Нас, впрочем, тоже принимали и раньше, да и сейчас, вздумайся кому-нибудь из нас заявиться в гости без приглашения, примут за честь и обласкают почестями на высшем уровне, причём искренне от души.

— Так что теперь ему всё можно?

— Как и нам, как и всем остальным. Свобода выбора, сестрёнка, она такая свободная. Но кто не хочет принимать незванного гостя, тот имеет полное право выставить его вон, будь то принц или сам король.

— Значит, дуэль состоится?

— Безусловно! Сам король участвует в ней секундантом. Как же возможно её отменить?

— Торри… А как можно так сделать, чтобы Этельм победил? — принцесса потупила взгляд, а её щёчки залил жаркий румянец, окрасив заодно и мочки ушей.

— Этельм сам справится, — Аттор поджал губы, — или проиграет. Но никто не погибнет, вот это можно гарантировать. Отец страшный человек — он соблюдает законы нашей страны до самой последней буквы.

— Ты смеёшься!

— Ничуть! Я серьёзен, как никогда!

И правда, принц даже не улыбался, даже в краешках глаз не было и тени насмешки. Принцесса так и не поняла, каких неимоверных усилий стоило брату не потерять серьёзность лица и не улыбнуться — он понял, что его маленькая сестрёнка не шуточно влюбилась в Этельма. Ну, что ж, он видный, умный и выдержанный, посмотрим, что он представляет собой в бою. Ах, если бы здесь была бы и Лердре…

Миретте пришлось поверить в неизбежность дуэли, но… Гарон Трисвятый! Как же хотелось, чтобы Этельм победил этого негодяя Дерилла! А ещё чтобы руки Этельма снова держали её за талию, и чтобы звучал тот самый вальс…

Местом для проведения дуэли король определил свой фехтовальный зал, имевший отдельный выход в сад-оранжерею, а оттуда прямо в парк. Ольгрисса стояла почти вплотную прижавшись спиной к Лайву, держащему за плечи. Она знала, как умеет владеть оружием и тот, и другой дуэлянт, и от этого ей было до ужаса страшно. И ещё она с раннего детства не любила кровь, не выносила её вида и запаха.

А Миретта ещё никогда так ни за кого не боялась. Она помнила, как сильно она переживала за отца на его коронации, то краснея, то бледнея под взглядами велисты и бывшего тогда ещё простого королевского мага Моленара. Она помнила, как она страдала перед своим первым балом в качестве принцессы. Но тогда усилием воли она брала себя в руки и старалась пробыть всю церемонию или протанцевать весь вечер на балу, в конце концов, даже получая определённое удовольствие. Но сейчас её трясло, голова кружилась до тошноты, а сердце было готово порвать грудь и ускакать вперёд, к своему герою, чтобы помочь, чтобы защитить, или чтобы погибнуть вместо него.

Противники наносили удары и парировали выпады друг друга с методичностью каких-то сложных механизмов. На их лицах не отражалось ни эмоций, ни мыслей, ничего. Даже глаза были, как показалось принцессе, пустыми. Таким она Этельма себе даже представить не могла — невозмутим как бог смерти, подвижен как ветер, опасен как огонь, неотвратим как сама судьба.

Присутствующие ахнули, когда Дерилл оступился и чуть не упал. Но Этельм не ринулся добивать противника, показывая ему и всем остальным, что он не падальщик, чтобы бить лежащего перед ним врага. Но как только Дерилл поднялся с колена, он был отакован столь яростно и решительно, что не смог противопоставить достойной защиты и пропустил скользящий удар в левое плечо. Кровь алым пятном растекалась по полотну белой рубашки. В этот момент Миретта была готова простить этому человеку все его прегрешения.

Дерилл слегка скривился не столько от боли, сколько от досады, и, уверив секундантов в том, что желает продолжить бой, ринулся в атаку, уже не скрывая своей лютой ненависти к дальнему родственнику. А Этельм только слегка прищурил глаза, чтобы скрыть тень появившейся в них усмешки. Старые соперники, знавшие друг друга всю свою жизнь, проходившие уроки у одних и тех же учителей, искавшие внимания одних и тех же милад… Оба не скрывали от себя того факта, что и теперь схлеснулись из-за милады, принцессы, и что ни один не хочет позволить другому победить.

Лайву пришлось удерживать Ольгриссу буквально на руках, и он предпочёл увести её из зала, чтобы она смогла отдышаться в саду-оранжерее, порадовать взгляд видом прекрасных цветов и зелени, растущей тут вне зависимости от времени года. Всюду стояли скамьи для гуляющих, на одной из них и уселись влюблённые.

А Миретта любовалась своим избранником. Право слово, на Этельма было приятно смотреть! Атлетичный, гибкий и ловкий, он не дрался, а естественно существовал в этой схватке, и оттеченные удары ещё не раз достигали своей цели, украшая противника новыми алыми «цветами». На прежде невозмутимом лице Этельма теперь играла лёгкая улыбка, доводящая Дерилла до исступления. Красивые движения Этельма напоминали принцессе какой-то невиданный танец. Танец смерти. В голове у девушки дпже звучала странная мелодия с рваным ритмом, но такая манящая, что она невольно покачивалась ей в такт. Это Лут, бог смерти, слегка развлекался, зная, что он попусту тратит своё внимание, что его услуги не понадобятся. Но как же на посмотреть на красоту такого поединка?

— Миретта, с тобой всё в порядке? — Риттико приблизился к принцессе и приобнял её за талию. — Ты вся горишь, и тебя шатает в стороны.

— Ах! — воскликнула та, приходя в себя, сбрасывая с себя смертное очарование. — Ты напугал меня, шут! Со мной всё хорошо!

— Я испугался за тебя, моя хорошая. Это прекрасно, что всё нормально, и ты не падаешь в обморок прямо сейчас.

В этот момент Дерилл извернулся в очередной раз и всё-таки достал самым кончиком рапиры надплечья противника. Брызнувшая из раны алая струйка враз окрасила кружевной воротник рубашки Этельма алым.

— Остановить бой! — гаркнул король, ринувшись к своему подопечному, чтобы осмотреть рану вместе с магом-целителем.

Этот крик был услышен и гуляющими в саду Лайвом и Ольгриссой, решившими поинтересоваться, что там в зале случилось такое, что голос принца звучал как гром небесный.

— Ничего страшного, — поморщился Этельм, прижимая руку к кровоточащей ране, — я буду продолжать бой.

— Так нельзя! Нельзя! — закричала осознавшая подлость удара принцесса. — Он же метил в шею! Дерилл хотел убить! Не ранить, а убить его!

— Миретта, собаки страшные! Вернись сюда! На дуэльную площадку не должны выходить посторонние! Только соперники, секунданты и целитель!

Риттико силой оттащил упирающуюся принцессу, а когда негодование сменилось брызнувшими из глаз слезами, принялся утешать девушку, нашёптывая ей на ушко какие-то успокаивающие слова и гладя по тёмным блестящим как атлас волосам. Мероприятия шута возымели действие, и Миретта, всё ещё всхлипывая, стала смотреть на дерущихся дальше.

Лайв, зашедший в зал на разведку, вернулся в сад и рассказал сестре Этельма про ранения обоих поединщиков, а потом снова приводил в чувство свою любимую.

Тем временем бой шёл и теперь почти на равных, обоим было трудно работать левой рукой, но оба поединщика, видимо, поставили своей целью измотать друг друга в конец, чтобы слабейший стал молить пощады. И оба же считали, что слабым окажется противник, а не он.

О, прекрасная богиня Виора! Ты предрешаешь судьбы людей и ведёшь их каждого своей дорогой. Ты решаешь, какие уроки предстоят на пути смертных. Ты же призываешь бога смерти грустноокого Лута, когда пора прервать нить жизни. Что ты решила теперь? Чью жизнь ты решила оборвать теперь? Или пусть оба живут дальше?
Такая молитва родилась в сердце Миретты, но бой продолжался.

Удар, ещё удар, звон металла и вскрик… Дерилл упал сначала на одно колено, а потом скорчился от боли и, свалившись на каменный пол зала, стал кататься, держась за правое бедро повыше колена. Штаны Дерилла быстро промокли от крови, а вой и визг, отражавшийся гулким эхом от стен зала для тренировок, шокировал уши всех присутствующих.

Бой был остановлен. Когда маг-целитель помог побеждённому, уменьшив его боль, король Таар объявил победителем поединка графа Этельма Алдеринка.

Король по совету целителя распорядился, чтобы помощники отнесли Дерилла в его комнату, что и было исполнено тот час, и маг-целитель удалился вместе с процессией. А Уле Брабандер самолично осмотрел повреждения графа Этельма и заверил присутствующих, что опасности здоровью нет, и он может подлечить раненого уже в его покоях.

Миретта никак не хотела покидать Этельма, а Эритта не хотела покидать принцессу и королевского мага, и король разрешил девицам присутствовать в комнате победителя, защитившего честь принцессы, но только в сопровождении кого-нибудь из мастеров. Сопровождать милад решили сразу трое братьев: Аттор и оба близнеца Лайв и Леас, которые, оказалось, тоже были каждый в компании своих подруг. В общем, считая Ольгриссу, Тиоланту и вездесущего шута, в комнате графа сразу стало очень многолюдно, но не тесно, потому что тесных комнат во дворце Вигардов попросту не было. Даже скромным помощникам полагались обширные помещения.

В комнате брата Ольгрисса, изо всех сил старавшаяся держать себя в руках, чуть не рухнула на кровать рядом с раненым. Но Лайв сильными руками удержал её и усадил на стул, стоявший около кровати брата. Она старалась не смотреть на кровь, но запах проникал в нос, и Ольгриссу уже подташнивало.

— Тель, братик! Как ты себя чувствуешь? — бесцветными губами прошелестела Ольгрисса, едва касаясь холодными влажными ладонями руки Этельма, её била мелкая нервная дрожь.

— Всё нормально, Олли, — Этельм слегка улыбнулся, а в глазах была нежность, он любил свою младшую сестрёнку. — Я не хотел тебя напугать, родная, но этого человека надо было проучить. Спускать с рук такие выходки нельзя никому, а он всё устроил специально. В этом случае он ещё мало наказан, пусть радуется, дурак, что дуэль была не в тёмном переулке.

— Гарон Трисвятый… Ты собирался его убить?! — и без ттого большиее глаза Ольгриссы стали совсем круглыми.

— Нет, конечно! Успокойся, Олли, я законопослушный мальчик. Я просто изувечил бы его, если бы он снова не убежал.

Верховодить присутствующими пришлось магу, он категорически не любил руководить, и обычно ему хватало своих учеников, чтобы исчерпать свой лимит властности, но тут выбора не было, надо было осмотреть раны и оказать помощь. Исцелять Уле умел превосходно, разбирался в ядах и магических воздействиях так, что его просили хоть иногда проводить уроки для учеников и в Лаеже.

— Покой. Раненому нужен покой, — Уле с укоризной посмотрел на Ольгриссу, и та внезапно залилась ярким румянцем.

— Мастер Брабандер, но ведь Тель мой брат… Единственный родной брат…

Маг кивнул в знак согласия и обращаясь ко всем присутствующим продолжил:

— Друзья мои, попрошу вас всех притихнуть на некоторое время, чтобы мне не пришлось усмирять вас магией, она мне ещё понадобится для более важного дела, — сказал Уле, помогая Этельму раздеться до пояса.

Маг неглядя отбросил окровавленную рубаху в сторону, где та незаметно исчезла из поля зрения, будучи спрятанной в потайном кармане пышной принцессиной юбки. Миретта смотрела на обнажённую загорелую грудь мужчины, грудь, к которой он прижимал её во время бала, и которая сейчас была испачкана уже спёкшейся кровью, натекшей из раны на шее.

Края раны, благодаря магическому воздействию целителя, уже почти сомкнулись, и кровь сочилась не так бегло, как во время боя.

— Ритти, организуй мне воду и чем перевязать, — голос мага был уже будничным, а шут скрылся из комнаты так, словно умел растворяться в воздухе.

— Может быть, нужна ещё какая-нибудь помощь? — робкий голос Эритты заставил мага отвлечься от рсмотра раненого.

— Да, Эри, принеси мне из моей лаборатории склянку зелёного стекла с красивой буквой «М». Ты увидишь её сразу, она стоит на средней полке стеллажа за стеклом.

Эритта кивнула и радостно побежала в покои мага, где ещё ни разу не бывала, но надеялась, что быстро разберётся и найдёт нужную баночку. По дороге она даже не пыталась прятать улыбку, ей всегда хотелось поближе общаться с Уле, а тут такая возможность. Да и Этельму, ведь, не грозит смертельная опасность…

В покоях Уле Брабандера было сумрачно и тихо. Повсюду стояли разные склянки, непонятные приборы и сосуды невиданной и загадочной формы с разноцветными жидкостями, порошками и вообще непонятно с чем. Эритта шла медленно, разглядывая обстановку и одновременно стараясь не задеть ничего по пути. Мебель в комнатах тоже была темной, из морёного дерева, а сидения были обтянуты бархатом такого глубокого зелёного цвета, что местами он выглядел почти чёрным. Цветными пятнами тут были только раскрытые книги, лежащие на столе, тумбочках и камоде, да ещё её старая игрушка…

Игрушка? Её игрушка?! Этот плюшевый котёнок?! Эритта думала, что потеряла его где-то в гостях у тётушки Террии, или когда они с Миреттой гостили в доме Июссов. Её котёнок… Улыбка Эритты теперь была нежной и торжествующей обновременно. Он лежал в самом неположенном для игрушки месте — на рабочем столе мага. Зато это именно то место, где Уле мог всегда видеть приглянувшуюся ему вещицу, а котёнок из серого плюша был такой миниатюрный, что не мешал деловым бумагам важно лежать на своих местах.

Спохватившись, что потратила непозволительно много времени, и что её ждут, чтобы оказать помощь пострадавшему, Эритта огляделась в поисках двери в лабораторию. Шкаф стоял напротив входа, а искомая банка с буквой «М» и на самом деле выделялась на общем фоне прозрачных пузырьков, так что искать её не пришлось.

Уже на выходе из покоев мага Эритта увидела, что на дальнем кресле одиноко лежит оброненный хозяином шёлковый шейный платок тёмно-фиолетового цвета с жемчужным переливом. Такой красивый! Влюблённая девушка не удержалась от искушения, и спрятала эту вещь, ещё сохранившую аромат любимого мужчины, в самом надёжном и самом укромном месте дамского костюма — на груди.

Когда Эритта вернулась в комнату Этельма, народу там значительно убавилось. Уле уже очистил кожу вокруг раны, и края её сомкнулись полностью. Миретта сидела возле кровати и рассказывала какие-то старые истории из своего детства, а Риттико, непривычно тихий, сидел на полу в ногах у принцессы и методично откручивал от своего туфля пряжку, которая ему никогда не нравилась (вторая уже оказалась оторванной и валялась неподалёку).

— Прекрасно! — воскликнул маг, когда Эритта протянула ему зелёную склянку. — именно эту банку я и просил. Ты молодец, быстро справилась.

И от улыбки, которую маг адресовал своей добровольной помощнице, та залилась нежным румянцем, что сделало её лицо необычно ярким, а обрамляющие его белоснежные локоны завершили нереально красивый образ. Такой её теперь видел королевский маг Уле Брабандер.

Этельм поморщился не то от неприятных ощущений, не то от резкого запаха мази, когда Уле наложил ему лечебную повязку на рану, но после того, как тампон с мазью скрылся под бинтами, от запаха почти ничего не осталось. Маг встал и Риттико последовал его примеру.

— Друзья мои, мастеру Этельму надо поспать. Я уже произвёл соответствующие манипуляции, и он уснёт в любом случае, будете вы рядом или нет, — и маг продолжил, обращаясь к своему пациенту, — ты будешь спать почти сутки. Это необходимо для полного заживления раны и восстановления потеряной крови. Иначе слабость продлится ещё долго, если помешать целебному сну, не меньше полного круга большой Луны. Но если выдержать целебный сон, то всё обойдётся лёгким испугом, который скоро забудется.

— Мира, тебя тоже касается! Мы уходим все, — и шут увлёк принцессу, ухватив её за руку так, словно хотел оторвать эту руку, а за закрывшейся после скорого прощания дверью продолжил, — и не думай даже приходить к нему в одиночестве, девочка. Ты Вигард, принцесса, а он граф из рода Алдеринков. Да, я вижу, что ты влюбилась по-настоящему, этого не увидит только слепой. Да, у тебя есть право выбирать себе спутника жизни по любви. Да, ты нравишься Этельму. Да, он хороший парень. И вот именно по всем этим причинам, чтобы не испортить вам обоим дальнейшую жизнь, ты будешь соблюдать особую строгость в общении с ним. Именно с ним! С Дериллом можешь общаться, как захочешь!

На широченную ухмылку шута Миретта показала ему язык, вырвав руку, развернулась на каблучках и убежала, придерживая юбку, унося с собой бесценную рубашку с пятнами крови своего любимого, пока всевидящий и бесцеремонный шут не прознал про добычу и не отнял её.

Этельм ждал наступления дремоты, но его сердце продолжало радостно скакать в груди. Принцесса Миретта, Мира проявила к нему такое участие. Миретта была ласкова и внимательна. Мира… Его Мира… Любимая… Улыбка осталась на губах уже спящего победителя, а Виора, богиня судьбы, ласково гладила его по голове, то ли ободряя, то ли сочувствуя.

В одной из малых гостиных, неподалёку от покоев Тиоланты, пили чай с мелко нарезанным пенахом* Ольгрисса и Тиоланта, оставленные близнецами на попечение шута. А тот по своему обыкновению снова занял место на широком подоконнике, используя окно в качестве массивной рамы к своему живому портрету.
_______________
*пенах — сладкий сухофрукт, эндемик Латара. Пенах растёт только вокруг озера Арсэ в Лаеже. Возможно, что это как-то связано с магией, поскольку юные маги во время занятий часто практикуются на природе. Внешне пенах представляет собой округлый плод с семечками, растущий на плодовых деревьях наподобие не то яблока, не то груши, немного суховатый для того, чтобы его есть сырым. Зато после высушивания или завяливания, если в процессе не нарушается целостность плода, его мякоть набирает сахаристость и становится нежной и приятной на вкус.
_______________

— Тиа, как ты думаешь, они поженятся?

— Олли… А ты бы хотела, чтобы твой брат был счастлив?

— Я люблю брата всем сердцем! Конечно, мне хочется видеть его счастливым.

— Тогда, я думаю, что им с Миреттой стоит пожениться. Они же любят друг друга!

— Тиа… А Тель мне не говорил про свою любовь. Это нормально?

— Олли, Олли, — улыбнулась Тиоланта, — они вообще не говорят про любовь, они её делают.

— Как это — делают?

— Показывают своими делами, жестами, взглядами, манерой обращастья с избранницей. Кстати, слова о любви мало стоят. Те, кто заливается соловьём про безумную любовь, или дураки без извилин в голове, или подлые обманщики. Не знаю вот, кто хуже.

— Оба типа хуже! Хуже всех! Но дурака можно простить, а подлеца — нет.

— Вот и я так думаю, — подвела итог Тиоланта, поймав на себе заинтересованный взгляд шута. — А ты как думаешь, мастер Риттико?

— А я полностью согласен с вашими рассуждениями, мудрые милады, — Элео соскочил с подоконника и витиевато раскланялся перед заливающимися смехом девушками. — Мы всё врём о своей безумной любви, когда её нет и в помине. Но как только наше сердце заполнено нежной страстью, наш язык застревает в жо… Ой, простите! Наш язык прилипает к нёбу, делая нас неуклюжими молчунами. А разве вы не поняли эту истину по нашим близнецам? Разве многословны Лайв или Леас?
Милады расхохотались, согласно кивая.

— Молчат и краснеют оба! — Ольгрисса ответила за обеих. — Только их руки стали нас крепче держать, а глаза внимательнее следить за нами.

— Ну-у-у, это нормально! Так и должно быть, — закончил мысль Риттико, вспоминая, каким неловким стал он сам, когда повстречал свою птичку Шет Энарайн. — И я дам вам добрый совет от старого дурака Ритти: не заставляйте мужчин говорить слова любви и нежности, пусть эти слова накопятся у них на языке до такой кучи, когда перестанут помещаться в их немаленьких существах. И только когда мужчина окажется не в силах сдерживать дольше свой поток нежности и страсти, только тогда он скажет вам правду о своих чувствах. Иногда это будут очень корявые слова, иногда вам покажется, что их мало, но пусть мужчины говорят сами, без ваших просьб. Тогда и только тогда вы услышите слова правды о чувствах мужчины. Но больше слов о нашей любви говорят наши дела. Смотрите на поступки, жесты, гримасы, слушайте своё сердце — оно мерило истины.

Обе девушки никак не ождали таких рассуждений от королевского дурака, а подумав немного, поняли, почему этот человек входит в королевский совет, и почему его ценят и король, и принц. Милады не ответили шуту, молча кивнув в знак благодарности.

— А и ладно! Пойду надаю пенделей принцу, — и Риттико покрутив сначала головой, а потом попой, будто отряхивается собака, направился к выходу, — Его Высочество наверняка уже изнывает без моих подколок.

— Олли, ты чаще встречалась с Риттико, — задумчиво начала Тиоланта, когда за шутом закрылась дверь, — скажи мне, у него есть семья, жена? Может быть, уже есть и дети?

— На сколько мне известно, Тиа, детей нет, а вот какая-то таинственная милада живёт в его домике на берегу. Про неё знаю только, что она не из благородных и любит смотреть на закаты и восходы. Это сам мастер Элео про неё рассказывал как-то принцу Аттору. Но никто во дворце никогда её не видел. Разве что мастер Брабандер, но он маг, ему открыты разные тайны.

— Вот бы поглядеть на неё…

— Зачем? — удивилась Ольгрисса.

— У такого незаурядного человека должна быть удивительная спутница жизни!