Чёрная богиня. Латар. Вигард. Дворец. Сразу после бала./Латар. Вигард. Дворец. Незадолго до бала./Лерия. Эрметрис. Улица Алых Зорь./Латар. Вигард. Во дворце./Латар. Вигард. Дуэль.
***

Латар. Вигард. Дворец. Сразу после бала.

— Ритти! Бер тебя задери! Ты должен уже видеть пятый сон, а ты шастаешь по дворцу!

Принц Аттор был расстроен из-за сбежавшей от него девушки. Он не мог сказать себе, как бы развивались события, останься она после поцелуя с ним рядом. Воспользовался бы он её доверчивостью или нет? Скорее всего, нет, хотя и очень хотелось. Но, увидев идущего навстречу шута, Аттор сорвал всё своё раздражение на друге.

— И ты, Торри, тоже давно должен был бы спать, но тебя тоже носит по коридорам, будто ты не живой человек, а привидение королевского замка, — шут изобразил во всех красках и звуках, какое оно, это королевское привидение. — Ты-то что шляешься? Ночь же! Вот твой Ноцо уже седьмой сон видит, я уверен.

— Да… Думаю я…

— О!!! Великие королевские думы? Ну, это уважительная причина для ночных бдений. А ты не поделишься ими со старым другом? Раздели ношу надвое, половину буду думать я, а вторую половину — ты.

— Ритти… Да я… Ну, как тебе сказать?.. — Аттор мялся, не зная, как начать, да и вообще как сказать, признаться в том, что девушка сбежала после… — А! Бер с тобой! Слушай!

— Я весь стал ушами, — и Риттико так лучезарно улыбнулся, что показалось, будто вокруг стало светлей на пару мгновений.

— Мдя-я-я… — протянул шут после того, как принц признался ему во всём. — Лердре Лин… Милада Июсс… Хорошая девочка. Очень. И что же её так расстроило? Ты не мял её руками? Ну, как остальных…

— Никого я не мял! — резко почти выкрикнул принц. — Тем более не позволил себе этого с ней. Да и её не хочется мять, её хочется пить, будто она экзотический волшебный напиток… Ею хочется дышать, наслаждаться понемногу, чтобы подольше…

— У-у-у! Собаки страшные! Да ты влюбился!

— Ничего я не влюбился… — принц застенчиво потупил взгляд.

— И не спорь с шутом, шут в таких делах разбирается.

— Просто с ней мне было очень легко и приятно. А потом… Всё кончилось так внезапно…

— Иди спать, Торри. И я пойду на покой. Моя девочка уже волнуется, наверное.

— Твоя полукровочка?

— Моя девочка. Моя Шет Энарайн, дитя солнца.

— Ты любишь её, Рит?

— Очень.

— А почему же ввязался в дуэль?

— Надо проучить наглеца, а королевской крови не пристало драться с бастардом. Он тебя провоцировал специально, словно это и была цель его визита на бал. И сестрица его, Ядда, — шут сделал акцент на неправильном «дд», — источала яд, как чаша какого-нибудь лекаря после змеиной дойки.

— Мне неспокойно за тебя, друг.

— Торри! Гарон с тобой! Я просто отшлёпаю этого мерзавца по заднице своей шпагой.

— Но он постарается тебя убить!

— Он учёный, а не мастер шпаги и меча.

— И всё же, нельзя его недооценивать!

— Но и переоценивать тоже не стоит! Он самонадеянный болван. Даже если он умеет держать шпагу в руках, то я его накажу.

— Уговорил, Ритти. Пойду-ка я спать. И тебе советую.

— Так точно, мой принц! — шут приложил руку к своей кудрявой, как шарик, голове. — Так точно! Я ложусь спать!

Шут рухнул на пол и стал сворачиваться в калачик, сладко почавкивая и зевая, закрыв глаза. Аттор легонько подтолкнул его под круглый из-за штанов зад и сказал:

— Иди в свою постель, шут!

На лице принца была улыбка, раздражение сменилось чувством спокойной мирной усталости. Шут поднялся, нарочито пошатываясь и громко позёвывая, поковылял по коридору в сторону выхода из дворца, намурлыкивая себе под нос непристойную песенку про девушку и принца.

***

Латар. Вигард. Дворец. Незадолго до бала.

В аппартаментах Лайва горели всего пара светильников, что создавало лирический полумрак. Леас сидел в глубоком кресле таким манером, что каблук его изящного кожаного сапога уютно примостился на краю низкого столика, где стоял хрустальный кувшин с вином, а резные фужеры играли друг с другом своими бликами.

— Лайв, а ты обратил внимание, как наша малышка Эри смотрит на Уле?

— Ага, — кивнул головой старший, — а ещё я видел, как она подсматривает за его уроками с галереи второго яруса. Уле там, в холле внизу, распинается деткам придворных про буквы и знаки с цифрами, а Эритта сидит на кушетке за кустом в кадке, подобрав колени к подбородку и любуется на мага.

— Влюбилась и молчит?

— Думаю, да, влюбилась. А молчит потому, что стесняется признаться. Ну не с нами же ей обсуждать свои сердечные дела.

— Для этого есть Миретта, но та тоже занята своими чувствами, принцессе не до нашей малышки.

— Думаю, что надо как-то подтолкнуть Уле к нашей сестричке, — подвёл итог разговора Леас.

Они не могли себе даже представить, какой случай придумала для мага и Эритты сама Виора-судьба.

***

Чтобы не занимать специальных помещений, а малыши не шумели по объективным причинам, Уле Брабандер организовал место для занятий с отпрысками придворных помощников прямо в холле одного из парадных залов дворца. По второму этажу этого помещения шёл неширокий балкон, заканчивающийся центральной лестницей, по которой могла бы торжественно спускаться королевская чета, если бы возникла такая идея, а прямо перед лестницей были установлены парты. Учительская доска стояла в широком простенке между окон, и её обрамляли тяжёлые бархатные портьеры, будто бы это и не доска вовсе, а сцена плоского театра, на которой разворачиваются представления, чтобы лучше запомниться ученикам.

Милада Эритта Вигард, распрощавшись с уехавшими на прогулку братьями, поднялась по лестнице и, не заходя в комнаты помощников, чьи двери теснились на втором этаже, притаилась в уютном уголке. Небольшая кушетка, обитая мягким бархатом в тон портьерам на окнах и обвитая в несколько оборотов золотистым шнуром, стояла как раз так, чтобы сидящего на ней не было видно из-за росшего в кадке раскидистого растения с широкими резными листями. Эту кушетку и облюбовала некоторое время назад Эритта для своих наблюдений за королевским магом.

Обычно Уле Брабандер рассказывал что-то интересное своим подопечным, а малыши с раскрытыми от любопытства ртами слушали любимого учителя, иногда задавая вопросы по ходу повествования. Эритта тоже порой узнавала удивляющие её факты. Например, она почти ничего не помнила из истории про перешедшего Мост Времени* учёного. Про сам волшебный Мост она что-то смутно помнила из курса своего обучения, да и тётушка Террия про него рассказывала, но подробности… А ведь этот учёный завёл себе в том прошлом, куда провалился совершенно случайно, любимую жену и детей! И потом курсировал из наших дней в то прошлое к семье…
___________________
*Эта история про Щупокла рассказана в одноимённой главе «Мост Времени».
___________________

Семья… Эритта могла сколько угодно себе представлять себя женой и матерью, но вот тот, кого она представляла своим мужем, любимым и уважаемым, даже не догадывался об этих фантазиях. Да что там говорить, Уле Брабандер не догадывался даже о том, что она тоже его ученица, как она себя в шутку мысленно именовала.
Маг нравился ей своей мягкостью речи, вниманием, с которым он выслушивал каждого своего ученика, тем, с каким терпением он раз за разом объяснял непонятные моменты трудных заданий по арифметике или планиметрии с её бесконечными синусами и тангенсами. Самой Эритте тангенс казался таким своеобразным танцем то ли из-за созвучия слов, то ли из-за плавных кривых, которые выдавала функция, начертанная на доске магом — там кружились в танце выстроившиеся в ряд милады, раскинув в стороны свои лебединые руки-крылья.

Она невольно сравнивала Уле со своими братьями. Они были немного моложе мага, но ярче, смелее, как казалось Эритте. Маг никогда не выпячивал своего мнения и не стремился высказаться вперёд всех, как любит это делать Лайв, старший из близнецов, но и не отказывался ответить на прямо поставленный вопрос. Брабандер не был смешлив, как Леас, но всегда ценил смешную шутку Риттико и других, а иногда шутил и сам, и всегда это бывало к месту, по-доброму и весело.

А ещё никто из братьев не умел так рисовать! Как же Уле рисовал! Она вместе с детьми ахала и зарерживала дыхание, когда маг простым мелом на доске иллюстрировал свои слова, рассказывая истории давнего прошлого или поучительные рассказы на философские темы. На учительской доске воздвигались города, засевались пашни и колосились злаки. Там парили в небесах самолёты и птицы, по нарисованным дорогам катились нарисованные повозки, а нарисованные люди рождались, жили и уходили в небытие, чтобы, пройдя цикл восстановления и спланировав для себя следующую жизнь, снова придти в мир, чтобы жить в радости для своего и всеобщего удовольствия.

Сказка оживала в этих рисунках, и Эритта мечтала, что когда-нибудь вот так же оживёт и её мечта о семейном уюте с этим чудесным человеком.

Вот и в этот раз она замечталась и не заметила, как дрёма завладела ею целиком, расслабив тело, что не приминуло чуть не опрокинуть кадку с цветком, на который попыталась опереться убаюканная тихим голосом мага и своими фантазиями Эритта. На возникший шорох маг поднял взгляд и посмотрел прямо на убежище тайной ученицы. Уле явно узнал племянницу короля, но та уже внешне вполне пришла в себя и помощь не требовалась. Так что, он продолжил вести урок, а милада продолжила притворяться веткой растения из кадки. И только когда все дети разбежались по своим делам по окончании занятий, маг медленно поднялся по лестнице к попавшей в западню худенькой светловолосой «дриаде-из-кадки».

— Милада Эритта? — удивления в голосе мага почти не было, он узнал её с первого взгляда ещё в момент конфуза.

— Мастер Брабандер… — растерянно хлопая белёсыми ресницами, ответила та.

— И как давно ты слушаешь мои уроки? — его губ коснулась мягкая улыбка, а в глазах заплясами мелкие бесенята.

— Э-э-э… М-м-м… Ну-у-у…

— Рассказ про Мост Времени и стерегущего его дракона застала или присоединилась позже?

— А как ты понял, что я не первый раз… э-э-э… присутствую на уроках?

— Очень просто — на первом уроке ты ни за что не заснула бы. Правда?

— Угу… — понуро пробурчала девушка, по-ученически покорно кивая в ответ.

— Скажи мне, Эри…

И от этого обращения у неё сердце забилось часто-часто, а прихлынувшая к лицу кровь окрасила щёки ярким румянцем, ведь белоснежные блондинки так ярко смущаются…

— Скажи мне, Эритта, — поправился маг, — для тебя были полезны эти занятия или ты имела какую-то иную цель, прячась тут за кустом монстеры?

— М-м-мастер Уле, ты так интересно рассказываешь! Мне было любопытно услышать все твои лекции, все рассказы, даже все арифметические примеры! А уж твои рисунки… — и Эритта подняла глаза на мастера, — Твои рисунки волшебны!

— Правильно, они волшебные, — улыбнулся Уле, — я же всё-таки маг, да и не совсем простой.

— Как же повезло малышам!

— Милада Эритта, если есть желание и впредь присутствовать на моих уроках, то я буду только рад этому. Но и к тебе у меня будет просьба.

— Всё, что угодно, мастер Уле! — Эритта, казалось, готова была прыгать от радости.

— Ну, так уж и всё? — хитро прищурился маг, чем нагнал новую волну румянца на смутившуюся от своего поспешного согласия племянницу короля. — Было бы прекрасным обучить девочек рукоделию так, как тебя и всех дворянок учат ваши матери и бабушки. Я занимаюсь с мальчишками всякими поделками, а девочки в это время свободны.

— Это так просто! Мастер Уле, я с радостью! Я научу девочек и золотому шитью, и белому шитью, научу их вязать из ниток одежду и украшения, научу шить по выкройкам и строить эти выкройки. Благодарю за такое щедрое предложение, мастер Уле!

— Вот и договорились, прекрасно! А теперь мне надо вернуться к себе в лабораторию, там есть ещё не сделанные дела. До завтра, милада Эритта! Завтра я представлю тебя ученикам и выделю время для занятий с девочками.

— До завтра, мастер Уле… — почти шёпотом ответила Эритта, радуясь возможности общаться с любимым магом легально и так часто, как это будет возмжно.

***

Лерия. Эрметрис. Улица Алых Зорь.

На улице по подоконнику барабанил по дождь. Это было уже не в первый раз, хотя еще два лета тому назад никаких затяжных осенних дождей не было и в помине. Теперь уже стоял синий круг Большой Луны, круг милори*, и он был посвящён не богам, а людям, всему человечеству, людскому сообществу. Круголет подходил к своему концу, и жители Латара уже предвкушали праздничные гуляния в круге Большой Луны, который назывался нычь. В круге нычь никто не работал, кроме отъявленных фанатиков, которым разрешение давал на труд сам Ладекс. И ещё в нычь разрешалось работать всем торговцам, кулинарам, пекарям, поварам и иже с ними тем, кто напрямую обслуживал торжества перехода старого круголета в новый виток. Эти люди отдыхали в другие круги Большой луны, если у них на то возникало желание.

Время, которого не было раньше на Бертерре, определённо завоёвывало себе права распоряжаться ходом истории и судьбами людей.
__________________
* Круги Большой Луны в круголете Бертерры имеют каждый свой цвет и чередуются согласно спектру радуги. Они посвящены каждый своему богу и соответствующему явлению.
1. Снег, белый, Гарон Трисвятый, свет, день, Верхние миры.
2. Заря, розовый, Саена, страсть.
3. Руда, красный, Леур, огонь.
4. Лиса, оранжевый, Виора, жизнь.
5. Лютик, желточный, Бер, природа.
6. Солнце, желтый, Ксейр, информация.
7. Трава, зелёный, Таги-Тагайя, земля.
8. Море, бирюзовый, Аниор, вода.
9. Небеса, голубой, Эори, воздух.
10. Милори, синий (королевский синий, берлинская/парижская лазурь), Люди, общество.
11. Сирень, сиреневый, Дымный Кот, равновесие.
12. Фиалка, фиолетовый, Лут, смерть.
13. Нычь, чёрный, Эж Нораг, тьма, ночь, Нижние миры и Преисподняя.
___________________

Дом велисты и верховного мага на улице Алых Зорь скучал по своей создательнице. Он вздыхал, вспоминая процесс своего проявления в новой реальности, такой свеженькой и ещё не тронутой даже рукой мастера. Тогда была от всего дома только одна единственная комната Красная гостиная, где тихонько звенел хрусталь на люстрах, и зеркало умножало этот свет и звон, а огонь в камине бросал отблески на пухлые кресла и пуфики.

Ах, молодость, молодость… Дом вздыхал, и от этого по комнатам с тихими шепотками скользили сквозняки, выгоняя из вон когда-то созданный руками велисты уют.

Моленар сидел в своём кабинете и записывал в толстую тетрадь результаты очередных своих опытов по приготовлению волшебных снадобий. Он то с головой уходил в работу, и тогда ему становилось немного легче, то бесцельно слонялся по комнатам, вспоминая их с Инирой жизнь, те короткие дни и лета, которые они провели здесь вместе.

Сейчас у мага был прилив сил, и он тратил их на постановку опытов. Днём к нему приходили посетители по разным своим делам, чтобы маг помог им советом или дал эликсир, порошок или микстуру, открыл тайны возможного будущего или прошлого, провёл магический ритуал или подарил амулет, решающий конкретные задачи посетителя. Люди радовали мага, отвлекали его от печали и тоски, благодаря посетителям Моленар мог хотя бы на время отодвигать мысли об Инире на второй или даже третий план своего сознания. Но ни люди, ни исследования не могли уничтожить эти мысли.

Теперь же дом замер в предчувствии. Стихли сквозняки. Даже дождь стал барабанить тише, плача по ушедшему теплу. Только огонь в камине гостиной нетерпеливо вытягивал свои языки-руки вверх, молясь всем богам и стихиям, радуясь звенящему под высоким потолком хрусталю, предвкушая события.

Она вернулась.

Велиста вошла в гостиную точно так же, как делала это всегда, и встала посреди своей первой комнаты, посреди Красной гостиной. Инира и сама не смогла бы объяснить, как ей удалось в этот раз достичь успеха и перейти непреодолимый в течение нескольких лет рубеж между её родным миром и этим — её детищем, её любимой Бертеррой.

Быть может, та капля крови, уроненная на осколок зеркала, которое разбила Инира, с размаху швырнув его об пол в ванной комнате, была последним необходимым условием, чтобы барьер упал. Инира шагнула в коридор и снова попала в её родной мир, но через проём двери ванной комнаты обычной пятиэтажки всё ещё была видна гостиная в её доме на улице Алых Зорь.

Проход действовал. Инира вернулась в гостиную и плотно затворила за собой дверь, чтобы закрыть портал. Теперь она знала, что снова может проходить через него легко в любой момент по своему желанию.

Она уселась в кресло и подвинула свои ноги к огню, чтобы он мог обогреть её и рассказать новости о происшествиях в мире Бертерры, пока её тут не было. Огонь резвился, вытанцовывая разные сложные па, кружась в фуэте, подскакивая и склоняясь почти к самой коре на потрескивающих дровах. Инира наслаждалась, потягивая из крошечной чашечки великолепный кофе, который тут же доливался из гордого своей миссией кофейника. Пуфики слегка массировали стопы любимой велисты, хотя будь их воля, у них хватило бы фантазии сделать полный массаж всего тела своей долгожданной хозяйки.

Через какое-то время Инира окончательно успокоилась и расслабилась. За дверью остался тяжёлый день, проведённый в том её мире, а убаюкивающая тишина и покой этого мира уже обволокли усталую женщину. Инира поставила чашечку на серебряный поднос, чашечка чуть слышно звякнула, но Инира уже не слышала этого — она задремала прямо в кресле.

Дом, так долго и безутешно ждавший свою хозяйку, радовался её возвращению. Повсюду исчезли сквозняки, не было больше скрипучих половиц, мягче стали ковры, куда-то исчезла пыль. Словно погладили бесприютного котёнка, так дом ластился к своей велисте. Он, как большая кошка пушистым хвостом укрывает своих котят, укрыл Иниру тишиной и мирным спокойствием. Даже огонь перестал щипать поленья, чтобы они потише потрескивали в камине.

В лаборатории на первом этаже Моленар смутно почувствовал эти перемены в домашней обстановке. Чуть ярче горел светильник, чуть теплее стало в кабинете, чуть улучшилось настроение, а в душе разлилось спокойствие, покинувшее его уже очень давно. Он откинулся на спинку высокого кресла и ещё раз перечитал свои записи в тетради, куда заносил результаты своих опытов. Что-то не сходилось, и маг уже битый час ломал голову над этой загадкой. Вдруг ему стала очевидной его ошибка. Как он мог не заметить свой промах? Это же так просто! И он перечеркнул одну фразу и сверху надписал другие слова. Ну, вот и всё, можно отправляться отдыхать.

Моленар поднимался по лестнице, с удивлением отметив про себя, что та перестала скрипеть, и нет необходимости приглашать мастеров столярного искусства для её ремонта. Светильники по стенам коридора второго этажа горели не привычным голубоватым огнём, а переливались радостными оттенками жёлтого и зеленоватого. Что такое происходит? Маг не понимал, но всем своим существом чувствовал перемены, хотя ещё не позволял себе поверить в лучшее. За эти лета, пролетевшие со времени исчезновения велисты, он почти уже потерял надежду на её возвращение, и теперь даже боялся думать об этом, боялся снова разочарованно смотреть на пустой дом. Дом без неё…

Открыв привычным движением дверь гостиной, маг, как всегда, шагнул в комнату и хотел было плюхнуться в кресло, но застыл, не веря своим глазам. Он на всякий случай потёр их кулаками, но прекрасное видение и не подумало исчезать — Инира дремала в своём любимом кресле. Моленар стоял и смотрел, как в такт спокойному дыханию колышется тонкое кружево её блузки, как длинные ресницы протянули свои тени по персиковым щекам, как маняще приоткрылись чуть припухлые губы. Его сокровище, его велиста, его любимая женщина, милада его мечты, сбывшейся мечты… Его Инира…

Наконец, Моленар смог взять себя в руки и добраться до кресла. Наливая себе кофе, он увидел, как дрожат его руки. Он так долго ждал её возвращения… И вот она здесь. Теперь всё будет хорошо! Теперь мир возрадуется своей создательнице! Теперь все беды и проблемы станут разрешимыми задачами и сами собой разрешатся наилучшим для Бертерры способом.

Как хотелось ему подхватить её на руки, прижать к себе и закружить, радостно восклицая хвалу всем богам и стихиям, и нежно шепча на ухо Инире про то, как же он скучал и тосковал без неё тут в одиночестве, как ему её не хватало, как было плохо и тошно спать в одинокой холодной постели!

Целовать, целовать, целовать… Всю её целиком покрыть поцелуями, ласкать каждую частичку её существа, лелеять её, дарить нежность, отдавать свою страсть. Пить её дыхание, поедать её глазами и владеть всей ею целиком. Дарить наслаждение. Он хотел её и телом, и душой. Но он так любил её, что не мог позволить себе нарушить её сон. Да и никому на всём свете маг сейчас не позволил бы нарушить её сон!

Вернулась! Инира вернулась! Его любимая здесь и спокойно спит в кресле. Гарон Трисвятый, слышишь ли ты? Как же хорошо! Велиста здесь. Всё остальное наладится, всё будет хорошо. И зацветут снова сады на побережье, и в городе снова всегда будет весна, и в фонтанах будут плескаться радуги, а весёлые жемчужные рыбки будут выпрыгивать из воды, чтобы посмотреть, как велиста проходит вдоль трепещущих струй. И будет светить солнце, и луны будут смеяться, и будут звенеть тихим шёпотом звёзды на ночном небосклоне. Жизнь наладится и потечёт, как и прежде, ровно и спокойно.

Не дыша, Моленар присел на краешек своего кресла и продолжал смотреть на любимую. Инира спала, и, судя по движению её глаз под закрытыми слегка голубоватыми веками, ей снился сон. Вдруг она тихонько застонала, а из-под века выкатилась прозрачная слеза и покатилась по щеке, оставляя за собой влажную дорожку.

— Лэн… Лэн…

Губы велисты шептали его имя, а Моленар не мог больше дышать, горло сдавило, дыхание перекрыл жгучий комок, и магу стоило большого усилия, чтобы хоть чуть-чуть привести себя в порядок.

— Я здесь, любимая… Я рядом… — прошептал он почти беззвучно, но Инира открыла глаза и оглянулась в его сторону.

— Лэн!!!

Он бросился к ней. Больше ничто не удерживало его от выражения своих чувств. И только намного позже, когда они снова вернулись в гостиную, оба смогли продолжить просто разговор, обменяться новостями и выслушать друг друга.

***

Латар. Вигард. Во дворце.

Вместо танцев Гизард мерил теперь гостевые аппартаменты, отведённые ему на время бала, из угла в угол, а потом пошёл бродить по дворцу. Сказать, что он был крайне недоволен собой и произошедшими событиями, было бы ничего не сказать. Он был в ярости на себя, на мать, на сестру, на весь мир, на своего мерзкого отца, так глупо лишившегося своей короны, на отчима, который воспитал их с Яттой, как своих собственных, ни разу не упрекнув мать. И на свою Чёрную богиню тоже.

Ему обещали, что после ритуала посвящения он станет бесчувственным, что главенствовать будет лишь разум, а бури эмоций навсегда забудутся. Ничего подобного Гизард не ощущал. Его кидало из жара в холод, из ненависти в…

От неожиданности он остановился так резко, что чуть было не упал. В кресле спала та самая девушка, с которой всё началось. Она танцевала с кузеном принца, она защищала его… Она была такой смелой и такой… Манящей, прекрасной и желанной? Её нежное лицо было спокойно, уголки губ в полуулыбке приподнялись вверх, локоны тёмных волос разметались по мягкому широкому как подушка подлокотнику глубокого кресла.

Она совсем не похожа на Ятту… Образ сестры, которую Гиз любил безоговорочно, вдруг померк в памяти бастарда, и ему показалось, что-то ли он сам, то ли мир вокруг сошёл с ума или вот-вот прямо сейчас становится безумным.

Почему она здесь? Что случилось? Почему принц не отправил её домой? Почему её никто не ищет? Или ищут и просто пока не нашли? И что теперь делать ему самому? Гизарду совсем не хотелось, чтобы девушка проснулась и убежала к своему кавалеру, ведь в танцевальных залах ещё играла музыка и кружились уже утомлённые пары. Гизард вдруг понял, что ему просто настоятельно требуется прижать это сокровище к себе и ласкать, целовать дарить ей свою нежность. Откуда вдруг в его сердце взялась такая сладкая и такая щемящая боль? От этой боли уже никуда не деться, и нет желания от неё избавляться.

Он был развращён ещё с тех пор, когда впервые почувствовал влечение к женскому телу. Помощница матери, которая воспитывала их с сестрой, сама лишила его невинности, рассказала обо всём и обучила всему, что должен знать мужчина о плотской любви. Это уже потом они с сестрой самозабвенно удовлетворяли страстное влечение друг к другу. И так продолжалось до самого того момента, когда появилась эта проклятая книга. Когда Ятта стала Иннерис, верховной жрицей Чёрной богини.

Но чувства, которые властвовали над Гизардом сейчас, не имели с тем развратом ничего общего. Ему хотелось оберегать и защищать эту девушку. Лердре… Лердре Лин Июсс… Дочь казначея. Нежный цветок, только ещё распускающийся бутон. Как она переживёт предстоящую бурю?

Он стоял и смотрел на неё не в силах отвести глаза. Завитки каштановых волос причудливой рамкой окружали красивое лицо. Кожа, казалось, светилась изнутри, переливаясь розовым перламутром. Губы расслабились и чуть приоткрылись. Она была чиста, невинна и прекрасна.

С трудом удержав себя от порыва немедленно насладиться поцелуем, Гизард шагнул к креслу так неловко, что зацепил стоявшую на соседнем столике миленькую вазочку с садовыми маргаритками, поймал её на самом краю, но не смог избежать шума.

Лердре вздрогнула. Уже открывая глаза, она поняла, где она, и вспомнила все предшествующие события и своё решение помочь принцу Аттору. Она неподдельно обрадовалась стоящему перед ней Гизарду, и её улыбка оказалась такой искренней, что учёный принял её с благодарностью и так же улыбнулся в ответ.

— Прекрасная милада, могу ли я тебе помочь хоть чем-нибудь? — его голос был мягким и приятным, совсем не таким, как в разговоре с принцем и шутом, да и с сестрой он разговаривал тоже иначе.

Юная интриганка слегка недоумевала о том, куда могла деться неприязнь герцога Мааса к ней, свидетельнице его выходки на балу, ведь по логике вещей должна была быть эта неприязнь. Но Лердре решила довериться Виоре и не спорить с судьбой, а следовать её указаниям. Сейчас Виора-судьба явно играла на её стороне, и Лердре решилась воплотить свой план в реальность.

— О-ох… — простонала Лердре, попробовав распрямиться из не самой удобной позы. — Мастер Гизард… Мне бы встать…

Он кинулся к ней с такой готовностью, словно выстрелил себя из арбалета, а подняв девушку из кресла, он прижал её к себе, стараясь почувствовать и запомнить её тело, едва унимая дрожь в своих мышцах, и удерживаясь от яростного желания обладать ею. Прошли долгие мгновения, показавшиеся Лердре вечными, и Гизард всё-таки нашёл в себе силы и благоразумие, чтобы выпустить девушку из своих рук.

А та стояла, не пытаясь бежать или отстраниться подальше, опустив взгляд вниз. Её щёки стали розовыми, а длинные ресница трепетали, как будто она решала посмотреть ли ей вперёд и встретиться взглядом с этим странным учёным, или так и продолжать изучение рисунка на паркетном полу.

— Лердре… Милада Июсс… Я хочу признаться тебе, что поражён твоей смелостью и умом, что мне очень приятна твоя красота, и что ты можешь рассчитывать на мою поддержку и дружбу в любых обстоятельствах.

— Мастер Гизард, я благодарю тебя за такой щедрый комплимент. Мне тоже приятно быть в твоём обществе.

— Тогда я приглашаю тебя на прогулку завтра после обеда.

— Я смогу принять приглашение только с разрешения отца… Но я постараюсь его убедить, что мне вполне возможно просто погулять с тобой по парку или по набережной, на виду у множества людей. Только одно…

— Что беспокоит мою миладу?

— Ваша дуэль… Ведь утром ты и…

— Я прошу тебя не беспокоиться, Лердре! Это всего лишь шут! Фигляр! Вот увидишь, как я его отделаю! А потом мы пойдём гулять. Может быть, ты предпочитаешь верховую прогулку? Или хочешь покататься на лодке?

— Я люблю ходить пешком, люблю скакать на лошадях, а вот лодки я не очень люблю из-за качки. В лодках мне становится не по себе и подступает дурнота, поэтому я стараюсь избегать путешествий по воде.

— И это в самом водяном королевстве! — Гизард усмехнулся так весело, что Лердре вдруг окончательно отпустил страх, и ей стало на самом деле совершенно спокойно разговаривать с ним.

Этот длинный и худой беловолосый мужчина с удивительно прозрачными серо-голубоватыми глазами уже не казался ей монстром, способным вредить её принцу, тем более убивать. Лердре и раньше в мыслях называла Аттора только так — мой Принц, причём теперь она была уверена, что это соответствует истине. И пусть ей никогда не стать его королевой, она выведает для него все секреты этой Ятты, сестры Гизарда, чего бы это ни стоило.

В результате всего этого вечера домой Лердре Лин Июсс отбыла в сопровождении Гизарда Мааса. Герцога Гизарда Мааса. И кто бы что ни говорил, а с точки зрения казначея это была бы не самая ужасная партия. Поэтому, когда учёный повторил приглашение на прогулку и попросил разрешения уже у самого графа Тонгри Июсса, то получил одобрение и разрешение на завтрашнее свидание.

***

Латар. Вигард. Дуэль.

Утро просыпалось нехотя, не выспавшееся светило потягивалось на горизонте, сонно выставляя из-за низкой ленточки перламутровых облаков то один лучик, то другой. Шёл милори, круг Большой Луны, который соответствовал синему королевскому цвету. Море уже приобрело ту самую королевскую синь и стало прохладным для купания, но мореходам была безразлична температура за бортом.

Несколько парусников у горизонта, будто быстрокрылые птицы плескали своими белыми перьями, сновали вокруг огромного в сравнении с лёгкими парусными посудинами парохода, выпускавшего из труб густой чёрный дым. Дым поднимался вверх и закручивался клубами, как негативы облаков.

На плотном влажном песке полосы прибоя уже мотался без дела приехавший заранее и злой на самого себя за все неудачи и беды мира Гизард Маас. Он периодически посматривал на обе спускающиеся сюда под разными углами улицы, ожидая появления противника и секундантов.

Набережная Зелёного Дракона была пустынна в это время суток. Здесь жили маги со своими семьями. Буйно разросшиеся деревья в садах, аккуратные огороды с затейливыми лекарственными и магическими растениями, выкрашенные в зелёный цвет крыши домов — всё это делало улицу действительно зелёной. На этой улице было тепло, потому что маги всегда поддерживали свои растения в таком состоянии, чтобы они могли цвести и приносить плоды, снег и мороз магам были чужды.

Улица Испуганной Мыши была, как и положено, исходя из названия, серой. Точнее бледно-серой. Такой камень устилал мостовую этой улицы, такого же цвета были фасады домов и низкие заборчики палисадников. Серыми были и одежды редких ранних прохожих, спешивших по своим делам. Здесь жили семьи разнообразных помощников, уважаемый трудовой люд, без которых всё в королевстве развалилось бы на не стыкующиеся обломки цивилизации. Те люди, которые помогали жить и налаживать свой быт другим людям. Их труд был бесценным, но сами они старались остаться незаметными, поэтому их цветом стал серый цвет всех оттенков.

Следующим персонажем будущей пьесы, прибывшим на место встречи, оказался Лайв Вигард, причём явился он не один, а в сопровождении брата близнеца Леаса, который просто не мог отказать себе в удовольствии посмотреть на действо. В том, что будет на что посмотреть, не сомневались оба брата.

Поприветствовав белобрысого бастарда небрежными репликами и кивками голов, братья подошли к линии прибоя и стали швырять обратно в воду то, что океан так старательно вынес на песок. На Гизарда они больше не смотрели, переговаривались между собой и изредка обидно смеялись. Гизарду казалось, что это они специально так над ним издеваются, что обсуждают они именно его и смеются обязательно над ним. В глубине его души закипал яд.

Гизард прошёл посвящение в храме Чёрной Богини почти целый круг Большой луны назад, но обещанного сестрой душевного спокойствия и безразличия ко всему так и не ощутил. Врагов он всё так же ненавидел всем сердцем, сестру любил до безумства и страдал из-за того, что та сделалась после своего посвящения к нему безразличной. Возможно, предположил Гиз, что Чёрная Богиня просто предпочитает женщин, что их логир для неё вкуснее, и поэтому женские души она сжирает до конца, а мужчинам оставляет их страсти, чтобы наслаждаться их мучениями. Как бы то ни было, но надежды Миреон и Ятты не оправдались, Гизард остался страстным внутри, но снаружи он вовсю старался изображать ледяное спокойствие и душевную холодность.

Не приносили радости и мысли о предстоящей прогулке с миладой Лердре, хотя ещё ночью он представлял себе картины послеобеденного променада в весьма приятных тонах. Впрочем, Гизард дал себе слово решать проблемы по мере их поступления. А прогулка с Лердре была скорее желанным приключением, чем проблема.

Элео Риттико шёл к месту встречи по улице магов, наслаждаясь ароматом цветущих растений, он был беспечен и почти радостен. Ни тени страха не было у него в душе. Пленительный аромат цветов, пение птиц и приятная прохлада утреннего воздуха привели его в чудесное расположение духа, а воспоминания о том, какой пылкой с ним была прошедшей ночью Шет Энарайн, какие ласки она ему дарила, делали его чуть ли не самым счастливым во всём Латаре.

Дерилл Алдеринк неспешной расхлябанной походкой шлёпал по улице Испуганной Мыши, весь такой же серый, как и местные жители. Его не радовал рассвет, не вдохновлял азарт, ведь драться предстояло не ему. Но он был достаточно зол из-за ранней побудки.

Подойдя к Гизарду, Дерилл слегка кивнул в знак приветствия. А когда к ним подошли подошли Леас и Лайв Вигарды, спросил:

— И где же носит вашего подопечного? Шут струсил и решил пропустить свой звёздный час, когда его отделает принц крови?

Из-за братьев выступил невысокий стройный, даже скорее жилистый, мужчина, одетый в облегающий костюм для фехтования из чёрного атласа с муаровым рисунком в виде королевских лилий. Его движения были плавными и точными, а шаги бесшумными. Волосы Риттико ещё дома собрал в тугой хвост на затылке, совсем коротко обрезанный, чтобы противник не имел возможности за него схватить и удобно удерживать голову. Шут смотрел на друзей и врагов, наслаждаясь произведённым на них впечатлением. Ни те, ни другие не видели его в настоящем, не учебном, поединке.

— Прежде, чем обвинять меня в трусости, подумай о завещании, Дерилл, — мягким вкрадчивым голосом произнёс шут. — Итак, я здесь и жду расплаты.

Лайв тряхнул головой, стараясь привыкнуть к новому облику Элео.

— Рассвет в разгаре, мастера! — начал старший из братьев. — Все на месте. Не желают ли противники принести друг другу извинения и закончить поединок мирным соглашением?

Фраза должна была прозвучать, таков был протокол любой дуэли.

— Ни за что никаких извинений не будет ни принесено, ни принято! — чуть охрипшим голосом произнёс Дерилл.

— Что же, в таком случае, можно занимать боевые позиции. Мастер Гизард, мастер Риттико, к бою! — голос Лайва не дрогнул ни разу, но улыбка улетучилась, и лицо посерьёзнело.

Хмурый и потерявший некоторую долю уверенности Гизард занял позицию, уперев отставленную назад ногу в песок так, словно собирался не драться в поединке, а бежать наперегонки. Напротив неспешно образовался Риттико и отсалютовал противнику своей шпагой. Гизард сделал нетерпеливый выпад, металл запел, и начался танец.

Когда-то это был танец смерти, но после запрещения смертоубийства на дуэлях, смерть только нервно курила в сторонке, наблюдая, как люди уродуют друг друга, оставляя отметины на телах противника, чтобы те помнили о своих проступках всю оставшуюся длинную жизнь.

Гизард фехтовал отчаянно, Риттико лишь лениво отбивался, не нападая. Шут наблюдал за бледным отпрыском дурного папаши Нолена, и эти наблюдения его радовали. Несмотря на объективные преимущества, такие как сила и высокий рост, длинные и сильные руки, Гизард двигался медленно, а движения его были не точными, хоть и отчаянно размашистыми.

В конце концов, шуту надоело наблюдать, и он легонько атаковал учёного, но так, чтобы тот наверняка мог отбить эту атаку.

— Разве это дуэль? Лишь маханье железкой.
Кто учил тебя драться, глупый сын короля?

Риттико сочинял свои вирши на лету, и это ничуть не отвлекало его от ведения боя.

— Твой учитель, малыш, обкормил тебя лестью,
Или просто ленился, твою маму любя.

Новый выпад шута был остановлен таким яростным финтом, что Элео пришлось отпрыгнуть назад, а Гизард по инерции пробежал по мокрому песку прибрежной полосы целых пять шагов, пока остановился. Противники автоматически поменялись местами.

— Ты, родившись бастардом, трона хочешь достигнуть?
Хочешь власть королевства взять костлявой рукой?
А не хочешь, болван, на дуэли ты сгинуть,
Но зато подписать мой билет на покой?

Все присутствующие помнили, что за убийство противника на честной дуэли победителя могли и казнить. Сначала разбирательства проводились в заведениях правопорядка, где велось объективное расследование, а потом и в органах правосудия, в которых выносился справедливый приговор согласно законам королевства. Смертный приговор. Или присуждался отнюдь не маленький выкуп, который мог заплатить за осуждённого кто угодно, но платили чаще всего родные и близкие. Выкуп шёл в пользу пострадавшей семьи или рода.

Пока Гизард был свеж и азартен, он почти не уступал коротышке шуту. Но Риттико скользил вокруг противника гибким горностаем и постепенно выматывал нетренированного учёного, пока Гизард не стал уставать, и его дыхание не стало достаточно шумным. При этом Леасу, внимательно следящему за техникой боя, которую использовал шут, казалось, что Элео и не дышал совсем.

— Вот и первая кровь. Стой! Убийства запретны!
Мне нет смысла тебя до конца изводить.

Шут сделал какое-то неуловимое глазом движение, и белоснежные кружева сорочки Гизарда стали медленно окрашиваться в красный цвет. Но боль только разозлила бастарда еще больше, и герцог стал с утроенной силой упрямо наступать на умело парирующего и уклоняющегося от его ударов шута.

— Что ж ты лезешь ко мне без конца неуместно?!
Ты не хочешь вот так, проиграв, уходить?

Я тебя не убью, много чести бастарду,
Я тебе распорю только куртку твою.
Мало? Хочешь ещё? Ну, да так вам и надо!
Будешь вечно икать, глядя вдаль на зарю.

Коричневая дублёная кожа куртки Гизарда, призванная быть его дополнительной защитой от ран, с треском раскрылась в непредусмотренном для застёжки месте после того, как шут наотмашь хлестанул своим клинком, будто хотел выпороть непоседливого мальчишку. В прорехе тоже было видно кровь, но и это не остановило Гизарда. Сдаться для него было бы несмываемым позором, даже худшим, чем его незаконное происхождение, и он на самом деле уже хотел убить шута, но с отчаянием понимал, что не сумеет. Гизард не ожидал от простого шута таких талантов в деле фехтования.

— Будешь злым и хромым, лекарь тут не поможет.
Каждый миг будешь помнить, как драться с шутом,
И шальная тоска пусть всегда тебя гложет.
Бал вчера был последний, что испорчен скотом.

Он проглотил новые слова оскорбления потому, что не расслышал их из-за своего стремительного падения. Левая нога вдруг исчезла, как показалось Гизарду, и он повалился на влажный песок. И только когда ему удалось усесться, он увидел, что нога на месте, но под коленом растекается красная лужа. А потом его настигла и боль. Шевельнуть ногой он не мог, да и по-прежнему не чувствовал ее ниже колена.

— Что ж ты сел, бастардёныш, или ноги не держат?
Встать без помощи рук больше нет твоих сил?
Оскорблять короля, принца и королеву
Сам принялся, дурак! Я тебя не просил!

Я тебе говорил, дальше драться не стоит!
Первой крови хватало, чтоб угрозу понять.
И теперь никогда танцем не удостоят,
На балу никогда тебе вновь не плясать.

Риттико, как и положено этикетом, опустив шпагу, поклонился сопернику, и Гизарду, скрипевшему зубами от злости и досады, пришлось сделать ответный кивок.
Шут повернулся к своим секундантам, пожал плечами, и, сделав невинные глаза, подвёл итог.

— Ну, вот, этого и следовало ожидать. А чего вы все хотели? Чтобы я подписал себе смертный приговор, заколов малыша Мааса насмерть? Я и сам еще хочу пожить. Меня дома ждут, меня король ценит, меня принц любит… как брата… Мне еще не надоело дышать и пить прелестное вино с загадочными пузырьками.

Пока шут ныл, Дерилл, не говоря ни слова, помог подняться своему подопечному. Они о чем-то едва слышно переговаривались, когда Гизард понял, что чувствительность возвращается, и что он уже может вполне опираться на обе ноги. Да и кровь текла не слишком сильно.

Шут обернулся на медленно уходящих неудачников и в его глазах мелькнул странный огонёк. Он вспомнил, что ему сказала вчера Шет Энарайн: «Этот человек ещё пригодится тебе и принцу. Особенно принцу! Оставь ему всё его здоровье, насколько сможешь!» Что имела в виду его цыганская эльфийка или эльфийская цыганка, шут не понял, и даже не стал вдаваться в подробности. Он выбрал из всего своего арсенала приёмов только те, что были вполне зрелищными, эффективно позволили провести поединок, конечно же, победить, изранив самолюбие и кожу, но оставив в целости и сохранности все остальные части тела.

Последний приём он получил в наследство от своего учителя. Шпага била со всей силы под колено, при этом рвалась ткань штанов и кожа, а нерв, лежащий под коленом получал такой удар, что на некоторое время вовсе выключался из работы, а противнику казалось, что нога бесповоротно потеряна. Бой прерывался всегда, и победа засчитывалась тому, кто сохранил чистую от крови одежду и остался на ногах.

Позже, когда Риттико в лицах рассказывал Аттору и Ноцо, Уле и Миретте как прошла дуэль, Лайв и Леас только покатывались со смеху вместе со всеми, потому что прошло напряжение, сковывающее всех целый круг Большой луны. Казалось, что вместе с этим смехом со всей Бертерры медленно уходит страх.