***

Латар. Вигард. Недавно.

Любимая едальня принца и шута, равно как и королевского мага, была довольно далеко от королевского дворца, на улице Влюблённой жабы. Там среди живописных зарослей боярышника и жасмина стоял невысокий скромный дом в три этажа, если считать и подвальные комнаты, где сиживали люди, не желающие быть на виду у всех. Одну из таких комнат Огер Эльмиж, хозяин «Пинтагона», высокий и тощий мужичок с неожиданно выпуклым брюшком, всем своим видом напоминающий беременный гвоздь, всегда держал наготове на случай внезапного визита принца Аттора или его друзей.

«Пинтагоном» едальня стала как раз с лёгкой руки, а точнее языка королевского шута, хозяин назвал заведение «Зелёная невеста», имея в виду, что Влюблённая жаба, имя которой носила улица, должна однажды и замуж выйти, а значит, стать невестой. Но Риттико так часто и столь громко требовал: «Гони пинту! Собака страшная! Пинту* гони!», что со временем хозяин даже вывеску поменял. И «Пинтагон» стало официальным названием едальни.
__________
*Пинта — мера объёма для жидкостей на Бертерре 1 пинта = 0,5 литра.
Черпак = 4 пинты = 2 литра
Ведро = 20 пинт = 5 черпаков = 10 литров
Бочка = 400 пинт = 100 черпаков = 20 вёдер = 200 литров
__________

Посреди квадратной просторной комнаты стоял большой круглый стол, накрытый алой скатертью в крупную клетку из пересекающихся тонких зелёных и густо-жёльых линий. За столом в абсолютном одиночестве сидел Риттико и сосредоточенно поглощал сытный мясной салат вприкуску с пучками свежей зелени, которую он запихивал себе в рот прямо рукой, хотя рядом с тарелкой, как и было должно, лежали щипчики для зелени. Шут был голоден и старался накидать себе в желудок хоть какой-то еды до прихода остальных друзей, чтобы иметь возможность оставаться хоть какое-то время трезвым после обязательного возлияния тегристого вина.

Принц Аттор Вигард обожал тегристое, бившее в голову не хуже бандита на кривой дороге и туманящее разум сразу и надолго. Для этого он и сам иногда пил его натощак, и от других требовал пить так же, чтобы они соответствовали его состоянию. Впрочем, надо отдать должное будущему королю из дома Вигардов, пьяницей Аттор не был, а позволял себе редкие, зато качественные, как он сам говорил, расслабоны — посидеть с друзьями после тяжёлого дела.

Тегристое вино было особой гордостью Латара, потому что нигде больше не делали таких вин, чтобы они вырывались из бутыли на свободу, подражая фонтанам со свежей водой, коими изобилуют улицы Вигарда и многих других городов Латара. Тегристое было своеобразным символом Латара.

Тегрис, небольшой городок неподалёку от порта Элегри, относился к землям Ригвина, а Ригвин соседствовал непосредственно с землями Вигарда. Аттору даже не приходилось напрягаться, чтобы раздобыть и всегда иметь в изобилии тегристое разных марок и вкусов. Джаад Валлар, отец королевы Эмрики, матери Аттора, то есть дед принца, баловал любимого внука, присылая ему любимое вино, не используя телепорт. Наместник Ригвина старик Валлар считал, что такой способ пересылки может и должен вредить качеству напитка, хотя ни один учёный или маг из специалистов по техномагическим прибамбасам не доказал пагубного влияния телепорта ни на напитки, ни на продукты.

Принц Аттор и сам частенько наведывался к любимому деду, даже посещал Антеринский замок, который находится между краем пустыни Желтые пески и отрогами Изумрудных гор, балансируя между барханами и снежными лавинами, дружно старающимися завалить древний город и замок. Какое желание загадывал принц, завязывая ритуальную ленту на ветку выкованного из железа «дерева», прочитать не получилось даже у Риттико. Принц написал его на каком-то древнем языке, а, может быть, на азбуке, выдуманной самолично специально для этой цели. Такую же абракадабру Аттор всунул в пенал, чтобы бросить в «бездонный» колодец в центре замка. Ленты и пеналы делали тут же недалеко от Антерина в Зуне, крохотном посёлке у самых барханов, почти уже на территории самой пустыни.

Жители Зуны и Антерина тоже загадывали желания, причём они уверяли, что такие желания сбываются абсолютно буквально, поэтому записывать их надо очень внимательно и осторожно. Риттико, Брабандер и Аргель Ноцо, личный маг принца, сопровождавшие его в Антерин, надеялись, что Аттор хотя бы мысленно изложил свои пожелания так, что у Мироздания не было шанса извратить смысл написанного и натворить для наследника короны такое, что… Впрочем, об этом было даже задумываться опасно — вдруг сбудется и такая шальная фантазия, а расхлёбывать потом королю.

Элео как раз дожевал и проглотил последний кусок из тарелки, когда услышал уверенный топот своих друзей.

— И принеси нам четыре пинты «Базарного огня»! Нет, лучше неси восемь пинт, чтобы потом не бегать каждые пять минут! — и в комнату ввалился переодевшийся в цивильное принц Аттор Вигард, за которым вошёл улыбающийся чему-то Аргель Ноцо и Уле Брабандер с сосредоточенно-задумчивым лицом.

— А ты, собака страшная, как ты сам говоришь, уже успел нажраться по самые уши? — принц возмущался слишком громко, что выдавало его нервное напряжение.

— Ну, что ты, Торри, я только пришёл, ты же видишь, — и Риттико провёл рукой над пустой тарелкой, стремительно исчезнувшей со стола, без всякой магии убранной хозяином едальни.

— Ты ещё тут? — взрычал принц, глядя, как в открытой двери исчезает хвостик фартука мастера Эльмижа.

— Ты чего, Торри, уже где-то успел тегристого хватануть? — проникновенным шёпотом спросил шут.

— Нет, ещё не успел, — так же тихо ответил принц, усаживаясь, наконец, между двумя магами, — но напьюсь сегодня обязательно. Потому что в стране происходит незнамо что, и никто ничего не понимает. Может быть ты, Ритти, что-то понял из письма этого мальчишки? Да и про пятна на солнце? Куда исчезли ликсийцы? И только ли ликсийцы исчезли? А вдруг про другие провинции мы просто не знаем?

— Не спеши с вопросами, Твоё Высочество! — обращение к принцу шут произносил так же, как и сентенцию про своих страшных собак, то есть вполне себе оскорбительно, но на это никто не обижался уже очень давно. — Я думаю, что эти события связаны. Не знаю, чем, но связаны. Вот чувствую всеми своими головами.

— Чудище ты… трёхголовое! — и принц потянулся к причёске шута в попытке растрепать образующие аккуратный шарик кудряшки Элео. — Гидра, можно сказать! Уле, а ты что помалкиваешь?

— Жую, — Брабандер вообще не любил трепать языком без толку, но болтовню друзей переносил легко, как шум прибоя — шуршит, и ладно. — Я тоже считаю эти события связанными, и тоже не знаю, в чём тут связь.

— Я тоже думаю, что определённо имеется некая связь, надо её только отыскать, — поддакнул Аргель, запивая проглоченное из кубка вином, выстреливающим в нос свои пузырчатые снаряды.

— От магов и шута польза одинаковая… — задумчиво подытожил Аттор. — Как бы разузнать, что в других провинциях-то делается?

— А ты объяви всеобщий королевский бал, — и Риттико, сидя на стуле, изобразил дамский реверанс, чуть не рухнув на пол.

— Ты сдурел? А где я тебе найду средства? И что скажет отец?

— Ну, про средства — это просто. Ты бал объяви благотворительным в честь… э-э-э… Ну, придумаем ещё. Пусть участвующие вносят свои пожертвования в любом виде: хоть вином, хоть украшениями, хоть мешками с зерном для кукуцаполей. Глядишь, бал и окупится, а то ещё и прибылей не будешь знать, куда девать.

— Я подумаю, — угрюмость снова завладела принцем.

— Бал — это прекрасно! — поддержал Аргель. — Обожаю кружить миладам их прелестные головки, а потом…

— А на балу будем танцевать и расспрашивать милад про дела в их городах и поселениях. Кто у них там родился, кто умер, кто уехал, а кто и пропал без вести, — оборвал полёт мечты друга принц.

— А мне нравится твоё предложение про бал, — одобрил идею Уле. — По крайней мере, хоть развлечёмся. А то некоторые совсем уже испереживались.

— А ты не переживаешь? — взвился Аттор.

— Не-а, а чего ломать голову, когда фактов не хватает. Вот соберём всех друзей и врагов, посмотрим в их лица и рожи, поговорим. Вот тогда и выводы делать будет надо. Или добывать ещё информацию. А сейчас надо пить и есть, отдыхать и…

— Правильно! — перебил Брабандера шут. — И по баб… По миладам, друзья мои! По миладам!

— Ну, я же так и говорил с самого начала! По миладам, друзья мои! — Аргель не был бабником, но любил и уважал всех милад Бертерры, которые благоволили к его миловидной особе.

— А ты, Рит, уже соскучился по нежным ручкам своей пламенной Шет? — Аттор любил, когда Риттико рассказывал про свою подругу.

— О-о-о, Ше-е-ет! Моё нежное солнышко! Твой Ритти уже идёт к тебе!

— Нет ещё, не идёт, — отрезал Брабандер. — Надо решить, когда будет бал, и чему он будет посвящён. Сначала дела, а потом уже развлечения.

— Ты строг, но справедлив, маг! — шут уже допивал вторую пинту тегристого прямо из горлышка кривоватой тёмно-зелёной бутылки.

***


Латар. Химира. Относительно недавно.


— Ятта, сестричка, — Гизард с тающей с каждым разом надеждой смотрел в холодные глаза цвета пасмурного зимнего неба, — с тех пор, как ты стала верховной жрицей, ты стала холодна ко мне. Скажи мне, Ятти, ты больше меня не любишь? Дело во мне? Или у тебя просто появился другой мужчина? Или… другая девушка? Ятти, я всё пойму, поверь мне! Возлюбленная моя сестра…

— Гиз, прекрати, — белокурая девушка теперь могла не повышать голоса, но от её слов у собеседника волна холода прокатывалась по позвоночнику, — ты сам решил, что именно я, а не мать, должна принять сан Верховной жрицы. Меня бы устроила роль наблюдателя. Но уже поздно что-либо обсуждать, дело сделано, а меня больше ничего не волнует. Ничего. И твоя роль в этой моей перемене совсем не та, которую ты предполагаешь.

— Ты разлюбила меня, Ятти?

— Я больше не люблю никого, Гиз. Совсем.

— Ты меня ненавидишь? — его бледно-карие глаза стали наполняться слезами.

— Нет. Ненависти во мне тоже больше нет. Раньше… Сейчас я уже с трудом вспоминаю это. Раньше я ненавидела принца Лиора и его кузена Дерилла, и нашего папеньку Нолена, потом я ненавидела велисту за то, что она вмешалась и передала нашу корону Вигарду.

— Да, это была огромная несправедливость! Я тоже ненавижу велисту!

— Я больше не испытываю ненависти, Гиз, — верховная жрица пожала худенькими плечами, так трогательно смотревшимися под облегающим их чёрным шёлком. — Но и любовь, страсть, вожделение, нежность больше не тревожат моё сердце.

— Прости меня, Ятти… — прошептал Гизард, касаясь губами безупречно прекрасной руки верховной жрицы Чёрной богини.

— Оставь свои переживания простым смертным, брат, и прими сан жреца Тенерии Имнатиды. Встань рядом со мной и правь миром, который мне вручила великая Чёрная богиня.

— Назначь день инициации, верховная жрица, и я приму из твоих рук кинжал, чтобы отдать Чёрной богине часть своей души.

— Я подумаю. Готовься, это быдет скоро.

Верховная жрица встала и собралась уже уходить, но Гизард всё же обнял сестру и впился долгим поцелуем в её бледные губы. Она вытерпела порыв страсти без нетерпения и отстранилась без негодования. На её лице не было ни тени гнева или, наоборот, нежности. Холодное спокойствие и едва заметная досада на появившийся теперь во рту табачный привкус.

— Гиз… Не называй меня больше Яттой. Ятты больше нет. Ятта умерла во время посвящения меня в сан верховной жрицы. Ты помнишь моё нынешнее имя?

— Иннерис… Верховная жрица Тенерии Имнатиды Иннерис…

— Вот так меня и называй, братишка, — вопреки своим чувствам она улыбнулась, чем почти испугала Гизарда. Настолько холодными оставались глаза сестры, настолько красиво губы приняли изгиб улыбки. Дикое несоответствие отталкивало от красивого лица. Иннерис…

— Хорошо, Иннерис, — и Гизард почтительно склонил голову перед верховной жрицей.

— До завтра, брат. А завтра я тебе скажу день твоей инициации. Надеюсь, ты примешь сан без колебаний, — это был не вопрос, это было холодное утверждение и последнее, что сегодня Гизард услышал от сестры.

За Яттой-Иннерис закрылась дверь, а будущий жрец Чёрной богини откинулся на кресле, в котором сидел за своим столом и стал вспоминать.

***


Гизард вспоминал… Летний вечер. Берег Океана Сбывшейся Мечты почти не делает уступок для прекрасного города Химиры — здесь нет бухты, и пляж омывают океанские волны, набегая со своими упрямыми ухаживаниями и отступая, не принятые, но и не отвергнутые, с вечной надеждой когда-нибудь всё-таки завладеть этим куском суши целиком и безраздельно.

Химира-город против такой перспективы, потому вырастила на своём побережье небольшой сосновый бор. Сосны здесь совсем ещё дети, кажется, что они стоят, взявшись за руки и приготовившись водить хоровод вокруг большого валуна. Сосны, наверное, выросли из шишек, привезённых с янтарных берегов Лоара, где около маленьких городов Жалиндис и Нахильдис, расположенных на самой границе пустыни Жёлтые пески, издавна растут корабельные сосны на песчаных дюнах.

В самом Лоаре находятся самые лучшие верфи. И хотя строительный материал сюда приходит морским путём, из местного корабельного леса получаются самые замечательные мачты и украшения (поручни перил, ручки дверей, сами резные двери для кают и многие другие красивые резные вещи).

Новые корабли сходят со стапелей в воды Моря Возможностей там, где неподалёку ругается на моряков строгий дед-ворчун Арипа-Арипа. Так уж переводится с местного наречия название этого маяка.

Океан и сосны всегда погружали Гизарда в мечты и воспоминания. В тот летний вечер на берегу на том самом валуне, вокруг которого водили свой хоровод юные сосны, Ятта впервые позволила брату овладеть ею.

Страсть захлестнула их обоих. Одновременно и бесповоротно. Близнецы, они выросли так, что знали друг про дружку всё. Печали и радости, обиды и тайны — всё у этих двоих было общим всю их жизнь. И теперь они слились своими телами в порыве безумства.

Гизард вспоминал глаза сестры, когда он гладил её по длинным белым волосам, целовал уставшие от любви губы, нежно касался тонкой кожи на шее там, где бьётся синяя жилка и чувствуется вся её жизнь через этот ритмичный пульс. И тогда, и позже Ятта наслаждалась их близостью, ставшей совершенной с тех пор.

Теперь её глаза стали глазами верховной жрицы Тенерии Имнатиды. Они больше не улыбались, не излучали света, не дарили нежность и не глядели с любовью.

Верховная жрица Иннерис смотрела безучастно и холодно. Верховной жрице великой Чёрной богини не было до любви никакого дела. Что такое любовь, когда у тебя в руках власть? Неизмеримая в человеческих понятиях, непреходящая, бесстрастная и беспощадная власть — вершить судьбы, изменяя их по своему усмотрению силой, вложенной в душу Чёрной богиней вместо жалкого кусочка света, вместо логира.

***


Гизард вспоминал теперь с горечью ту свою радость, когда найденная в раскопках Зуны книга стала понемногу раскрывать свои тайны. Написанная на древнейшем языке, который помнят разве что эльфы, книга не спешила рассказывать рьяному учёному, что же за знания она хранит. Но упорство и недюжинный ум медленно, но верно прочитывали слова и складывали их с фразы.

Смысл написанных и прочитанных текстов не сразу доходил до осознания Гизарда. Но однажды он ясно понял, что перед ним не просто инкунабула с изречениями древних учёных, а настоящий таинственный гримуар, каких ещё не встречала нынешняя наука, да и у магов навряд ли мог быть ещё один такой экземпляр. И с того дня Гизард трудился с ещё большим рвением, расшифровывая смысл текста.

Открывающиеся перспективы завораживали. Сначала Гизард произнёс вслух имя загадочной книги: «Дордорар». Потом прокатил это слово по горлу и проглотил. Он не ведал, что творит, но учёным завладело некое ощущение правильности происходящего, и действия свои он совершал по наитию, не задумываясь совершенно. Гизард впал в состояние, наверное, равное трансу шамана или другого волшебника, и без понятия, как и что работает, что будет потом, что станет с ним, с миром в результате его научных опытов, продолжал священнодействовать.

Он повторял и повторял: «Дордорар, Дордорар, Дордорар…» Гизард не ведал, что так проходила первая за долгие века инвокация, призыв, а точнее магический призыв, а не простая молитва, древнему божеству. Но никакие маги и волшебники не смогли бы его остановить.

А потом к нему на зов явилось оно. Огромное и чёрное, словно сотканное из сажи существо с белыми волосами. Женщина. Богиня. Чёрная богиня. Она спросила, кто посмел побеспокоить её и вырвать из небытия.

— Прости, великая Чёрная богиня, — лепетал помертвевшими губами бледный от ужаса учёный, — я случайно… Я не хотел… не знал… Прости меня!

— Ты не имел умысла? Так чего же ты хочешь?

— Я хочу прочитать эту книгу, — и он указал на фолиант на столе.

— Хм… Мой «Дордорар»… Я была уверена, что уничтожила его, — гнев богини сменился на задумчивость. — Ты прочитаешь эту книгу, смертный! Мало того, ты выполнишь то, что написано в книге, то, что я тебе укажу.

— Благодарю тебя, прекрасная богиня! Как мне называть тебя?

— Тенерия Имнатида моё имя, — гром и молния разорвали хмурый осенний день, и за окном полил настоящий ливень.

Бертерра плакала. Бертерра предчувствовала беду. Бертерра не хотела возвращения Чёрной богини. Но Виора-судьба шаловливой рукой вывела на ткани бытия новый вензель для Тенерии Имнатиды, который означал: Тенерии быть и жить. Пока жить. До возвращения велисты Иниры.

Тенерия Имнатида прочитала письмена Виоры и, выпущенная на свободу призывом горе-исследователя Гизарда Мааса, предприняла меры для своего счастливого царствования в мире Бертерры. Чёрная богиня закрыла путь для Иниры, и теперь велиста не могла вернуться в свой собственный мир. И никто не был в силах помочь велисте, ни маг, ни шаман, ни арраф, ни все волшебники Бертерры вместе взятые. А чёрная Тенерия воцарилась сначала в Латаре, а потом потянула свои тонкие и чуткие щупальца и к Лерии и Тагриду.

Обрисовав перспективы царствования от её имени, Тенерия Имнатида потребовала проведения обряда инициации верховной жрицы, чтобы можно было получать свежие логиры новых поклонниц и поклонников бесчувственного культа предсказателей. Изголодавшаяся в небытии Чёрная богиня напитывалась новой силой пожертвованных ей частичек божественного огня человеческих душ — логиров.

Впрочем, сами люди, их человеческие тела были возродившейся богине ни к чему. Только светящиеся искры людских душ, только логиры, данные Всевышним Творцом, творцом всех вселенных и миров, тем, кто сотворил и их с Инирой.

В ряды жрецов и жриц попадали в основном девушки и юноши из провинций Латара. Они сбегали из дома и присоединялись к другим. В окрестностях Зуны уже строился новый храм. Растягивая время, строители возводили его старательно, не торопясь, но всё равно получалось быстро. И вот уже в новом зале для церемоний Верховная жрица вела приём приходящих к ней поклонников из Зуны и Антерина, как оказалось, всегда хранивших и передававших из уст в уста легенду о Чёрной богине. Они считали её сказкой, пока не увидели новую Верховную жрицу и её последователей.

Культ был восстановлен очень быстро. Только теперь жизнь жриц и жрецов стоила совсем мало и была совсем короткой, но считалось высшим удовольствием умереть за свою Чёрную богиню. Верховная жрица Иннерис смотрела на череду приходящих и умирающих своих духовных дочерей и сыновей бесстрастно и безжалостно — её больше не посещали эти чувства. Иннерис знала, что как только она сама станет не нужна Имнатиде, то и её жизнь оборвётся в тот же миг.

***


Латар. Зуна. Относительно недавно.


Я уже стала сильной, я уже вижу свет вокруг. Мне уже не приходится напрягаться, прикладывать всю глубинную свою силу, чтобы держать нити реальности. Вокруг меня расчистили пространство и возродили храм. Теперь снова, как и в былые времена, ко мне приходят девушки и юноши, чтобы отдать мне свои логиры, свет своих душ, свет, который достался им от Первотворца.

Верховная жрица, которую я назвала Иннерис, достойно служит мне. Но я сама с некоторых пор изменилась. Наверное, свет этих душ стал иным, чем был когда-то в прежние времена. Желания, которых я лишаю своих жриц и жрецов, теперь бушуют во мне. Мне понятна зависть, жадность, тщеславие, мне не чужда жажда мести и наслаждение от чужих страданий.

Я сама не умею страдать, я мгла, мгла не может страдать. Но свет во мне умеет страдать и чувствовать муки, боль, страх. Чем больше во мне их света, тем больше во мне страстей, тем меньше мне хочется делиться моими способностями со жрецами и жрицами. Даже верховной жрице я не дала всех тех способностей, которые были ей обещаны.

Но вместе с людскими логирами я получила и свет любви. Ох, как же он мне мешает! Он жжёт меня, терзает, заставляет мечтать, желать, томиться по ласкам для тела и нежности для души. Да, у меня нет своей души, зато у меня уже накопились логиры многих людей, а это и есть их души. И эти души во мне продолжают любить и страдать от любви…

Прежние люди были проще, понятней и их логиры были вкуснее. А, быть может, дело в первом логире, который мне достался? Может быть, дело в верховной жрице Иннерис?