Самая распространённая и мощная манипуляция замешана на чувстве вины. Обидеться можно на всё, что угодно, если внутри есть установка получить желаемую толику внимания известным и полюбившимся способом… Не так встал, не так сел, не то сказал и не таким тоном… Промолчал - значит равнодушен… Сказал - ах, как он жесток!!! 

Стоит только попасть в паутину таких отношений, где партнёр вынуждает каждый раз напрягаться, просеивая поступки и слова через сито возможных обид, чтобы избежать столкновения, как тут же понимаешь, что теряешь свободу самовыражения… Тогда либо усугублять напряжение в отношениях, либо терять себя, постоянно отслеживая то, как поступки и слова отзовутся в том, кто тянет одеяло на себя…

Обида - это способ получать внимание, которого лишен. Поэтому обидчивый всегда стремится к отношениям. Вне отношений он обесточен. Ему не хватает энергии, чтобы жить. Одиночество его пугает… 

Создаётся такое впечатление, что у обидчивых есть потребность пополнять свою энергию за счет боли. Она каким-то чудным образом украшает их унылую обыденность, лишенную эмоций… Гнев вызывает прилив сил для того, чтобы бороться за внимание к своей персоне. Нежность для них - это отдача энергии. Если энергии нет, то вначале надобно ею подкачаться через обиду, а уж потом излить её в нежности к тому, кто сдался в ответном чувстве вины… 

Это заколдованный круг психотравмирующих отношений, из которого может вырваться только человек, имеющий мужество быть самодостаточным. 

5 ноября 2014

…

Вот так однажды он пришел ко мне, чтобы найти своё предназначение, но нашел то, что никак не ожидал - самого себя. Он понял, что потерявший себя не может ответить на вопрос: «Зачем я живу?» Нашедший себя, постигает смысл своей жизни и вспоминает, для чего он пришел на эту планету. Вопросы находятся и открывается уровень ясности «для чего?» и «зачем?».

«Когда я живу, не осознавая, не отдаю отчёт своим действиям и мыслям, то, накапливаясь во мне, они однажды приводят к решениям, которые даже меня самого ввергают в ступор. Что уж говорить об остальных? Страх растёт изнутри от таких вот повторяющихся моментов неожиданных решений изменить привычный образ жизни. Это похоже на побег от себя. Я боюсь того, что незримо зреет в моей душе…», - он говорил и говорил, и голос его тусклым эхом отражал его внутреннюю подавленность собственными страхами.

Он не ждал от меня понимания. Он не верил, что его переживания найдут хоть в ком-то живой отклик… Каждый занят только собой и готов эмоционально прилепиться к тому, кто сулит возможность развлечь скуку, рука об руку живущую в сонном сознании большинства... Он говорил, чтобы облегчить напряжение, которое погружало его в меланхолию бессмысленности от каждодневных повторений привычного распорядка дня… Он не находил в себе силы разорвать круг своих привычек. Привычное его успокаивало, хоть и ввергало в тоску. Новизна пугала своей очевидной непредсказуемостью, увеличивая и без того сильный сосущий страх, что недавно поселился у него внутри…

Он так долго стремился к одиночеству, а сейчас осознал, что не в силах вырваться из его липких объятий… Чаще всего его мимолётные признания, вылепленные из ленивых слов, воспринимались окружающими с непринужденностью, с которой люди легко разрешают чужие проблемы. Они кажутся им чем-то нереальным, надуманным и пустым… Люди сбиваются в кучи, чтобы под прикрытием общего на всех веселья заглушить голос собственных страхов. Поэтому слышать о чужих страхах они не хотят, как не умеют смеяться и радоваться в одиночестве… Потерявшие себя любят толпу…

«А ещё я когда-то стремился во что бы то ни стало быть понятым. Мне важно было, чтобы мои мысли были с кем-то разделены… И я, порой, говорил и говорил без умолку, не замечая того, что меня не слушают, а выискивают в моём потоке слов ту щелочку, в которую могут слить своё собственное напряжение… И если мне казалось, что чужие слова отражали мой выдуманный мир, то я в буквальном смысле преисполнялся любовью к себе. Мне казалось, что такое единение подтверждает, что я чего-то стою… Я захлёбывался от восторга собственной значимости, и его хватало с избытком, чтобы любить всей душой того, кто понял меня… Мне так казалось», - его речь стала порывистой, словно он боялся, что слова исчезнут прежде, чем вылепят мысли, которые изо дня в день мучили его своей неуловимой неопределенностью…

Его одиночество пугало всех… Оно было добровольным отступничеством… Общество не любит отступников. И только тогда, когда горстка людей, мечтающих снискать себе славу за счет значительности другого, признает за отступником нечто необыкновенное, та же толпа, которая презирала отступника, начинает восхвалять его… Она слепо следует за ним… И о чем бы он ни говорил, все его слова восторженно тиражируются… Так совершается преступление против Истины, которая ищется в высказываниях авторитетных лиц... А постичь её можно только в уединении собственного сердца… Но его-то и боится то большинство, что бегает в поисках глашатаев истины… 

«Я не могу выразить словами то, что я слышу в собственном сердце… И не потому, что не умею складывать из слов красивую картинку… Я боюсь влюбить в себя души тех, кто ищет проповеди там, где нет их собственного сердца, а есть их всеядный ненасытный ум… Я боюсь участвовать в преступлении против голоса истины, который можно услышать лишь собственным сердцем… И без меня хватает самовлюблённых преступников, ищущих славы…», - он затих… «Я боюсь…», - тихим эхом его страх догнал меня, когда мы расстались…

Страх возник в нём в момент, когда он обнаружил, что из своего одиночества не может уже нырнуть в толпу зевак… Отныне его путь лежал через пустыню… Там он, освободившись от груза идей, облепивших, как мухи, его загаженный ум, обречён расстаться со страхом разъединённости...