Была  в  нем  одна  лишь  черта,
которая во всех классах гимназии,  начиная  с  низшего  и  даже  до  высших,
возбуждала в его товарищах постоянное желание подтрунить над ним, но  не  из
злобной насмешки, а потому, что это было им весело. Черта  эта  в  нем  была
дикая,  исступленная  стыдливость  и  целомудренность.  Он  не  мог  слышать
известных слов и известных разговоров про женщин. Эти  "известные"  слова  и
разговоры, к несчастию, неискоренимы  в  школах.  Чистые  в  душе  и  сердце
мальчики, почти еще дети, очень часто любят говорить в классах между собою и
даже вслух про такие вещи, картины и образы, о которых не  всегда  заговорят
даже и солдаты, мало того, солдаты-то многого не  знают  и  не  понимают  из
того,  что  уже  знакомо,  в  этом  роде,  столь  юным  еще   детям   нашего
интеллигентного и высшего общества. Нравственного разврата тут  пожалуй  еще
нет,  цинизма  тоже  нет  настоящего,  развратного,  внутреннего,  но   есть
наружный, и он-то считается у них нередко чем-то  даже  деликатным,  тонким,
молодецким и достойным  подражания.  Видя,  что  "Алешка  Карамазов",  когда
заговорят "про это", быстро затыкает уши пальцами,  они  становились  иногда
подле него нарочно толпой и, насильно отнимая руки от ушей его, кричали  ему
в оба уха скверности, а тот рвался, спускался на пол, ложился, закрывался  и
все это не говоря им ни слова, не бранясь, молча перенося обиду.  Под  конец
однако оставили его в покое  и  уже  не  дразнили  "девчонкой",  мало  того,
глядели на него в этом смысле с сожалением.