Военная лирика

 

***
 
День начался с хороших новостей: Анариэль все-таки вернулась домой. Она влетела в замок как вихрь, распахивая двери с таким мрачным видом, как будто хотела испепелить все живое на два дня пути в округе. В таком состоянии Вик видел свою дочь второй раз в жизни и оно ему решительно не нравилось. Но все же новости были хорошими, потому что если бы она не вернулась, если бы ему довелось почувствовать, как рвется струна, соединяющая его жизнь с ее, если бы она не смогла удержаться на краю пропасти, - он бы не знал, как жить дальше. Когда-то беспечный наемник, вольный как ветер, не знающий ни дома ни привязанности к людям, он бродил по мирам в поисках приключений и поживы. А потом он едва не погиб, в очередной раз, попав в око бури, и ветер и море принесли его в Октавион. Не понимая, что он делает, он спас разрушенный город, а взамен город подарил ему новую жизнь. Бессмертный воин и не мечтал, что сможет когда-нибудь переродиться, а не канет в пустоту. Но ему повезло, невозможно повезло. Теперь у него был его город — его дом, были друзья, любовь, дочь. Да он и в кошмарном сне не мог представить, что будет когда-либо обременен ребенком. А в итоге ему пришлось одному растить дочь. И он счастлив. Никогда и нигде он не был так счастлив.
«Единственный минус сложившейся ситуации», - горько улыбнулся Вик, - «в том, что терять все это невыносимо больно и страшно». Когда умерла его жена, он чуть не рехнулся от горя, спас только Октавион. А когда ушел Фред, у Винора было такое чувство, что с ним умерла часть его души. И если Анариэль когда-нибудь не вернется, а, будем честны, так оно и случится однажды, он хоть из-под земли достанет ближайшего воина ветра и вытрясет из него клятвенные заверения в том, что с душой Ани все в порядке и лет через сто она родится снова. Тогда останется просто подождать. К сожалению, дочь от него ничего не скрывала, и рассказала, что люди ветра могут умереть навсегда, и теперь это стало его главным страхом.
Выждав еще несколько минут, он направился в комнату дочери. Она уже наверняка закончила метаться по комнате, села, и не станет швыряться мебелью в первого вошедшего.
 
Анариэль была в бешенстве. Ядовитая слюна с клыков еще не капала, но ярость кипела внутри нее, не утихая, а накаляясь все сильнее. Анестезия от подарка, сделанного ей ветром, потихоньку начала уходить, и вот ей-то на смену и пришла эта ярость. Как она могла так низко пасть?! Стать его игрушкой, вещью, потерять волю, гордость, чуть не довести себя до полной и окончательной гибели! И это воин ветра, три тысячи лет жизней дракону под хвост!
В дверь осторожно, но уверенно постучали. Не просьба, а предупреждение. Вошел Вик, как всегда входил в ее комнату: спокойный, с легкой улыбкой на губах, в глазах цвета морской волны тепло и участие.
- Я очень рад, что ты все-таки смогла вернуться, - голос отца, как всегда, успокаивал. Ярость ушла, остались боль и горечь.
- Что ты почувствовал? - Анариэль было не привыкать, что отец чувствует, когда она в опасности или ей больно, и расстояние и измерения ему не помеха.
- Что на этот раз ты можешь умереть навсегда. И я не могу тебе ничем помочь, потому что в делах сердечных я тебе не помощник.
Вик сел на кровать дочери, положил руку ей на плечо. А Анариэль вдруг почувствовала, как к горлу подкатил ком, из глаз хлынули слезы. Как в детстве, она уткнулась отцу в грудь, ощутив как его руки мягко обнимают ее, закрывая от всего мира, от всех миров.
- Отец, я не понимаю, как такое могло случиться, - голос срывался, дрожал, но Анариэль начала рассказывать. Сбиваясь, вздрагивая каждый раз, как какой-то момент всплывал в памяти особенно ярко, она рассказывала отцу о том, что с ней произошло. Как привыкла с детства: все, не упуская ни одной детали, ни одного переживания. С Маркусом она никогда так не говорила. Он часто мог чувствовать, что с ней происходит, но говорить об этом у них редко получалось. А вот Вику она могла рассказать все, даже то, что он не сможет понять, даже то, что ей самой неприятно о себе говорить...
- Значит, ты не могла его прочитать? - наконец рассказ закончился, и Вик начал осторожно задавать вопросы, все еще не выпуская дочь из объятий.
- Не могла, до того момента как... И потом не могла прочитать ничего, кроме того, что уже знала, - слезы иссякли, но голос еще дрожал. - Но какое это имеет значение?
- Ну либо он сам по себе настолько уникальный человек, что переплюнул даже Яна, прошлое которого ты хоть как-то можешь видеть, либо... Как бы глупо это не звучало, но я бы сказал, что это — Судьба. И вы в этом не виноваты. Оба.
Анариэль отстранилась и удивленно уставилась на отца.
- Конечно, он не Ян, но все-таки он очень силен, и его что-то укрывает от взгляда из вне...
- Брось. Он не святой, ты сама это прекрасно увидела. Если бы он обладал такой силой, чтобы полностью закрыться от дара человека стихии, он бы не был рядовым обывателем. С такой силой хочешь-не хочешь взойдешь на какой-нибудь престол. Даже если и не мечтаешь об этом — вокруг живут другие люди, которые не любят сидеть на троне, но любят, когда на троне сидит посаженный ими. Такие ребята почуют силу хоть под землей. А уж если обладатель такой силы хоть немного честолюбив — он запросто пойдет на завоевание мира. И, скорее всего, у него это получится. Поверь старому вояке, мне приходилось работать и на тех, и на других, и очень редко на тех, кто им противостоял.
Винор усмехнулся, и Анариэль тоже не смогла удержаться от улыбки, представив себе те заварушки, в которых побывал ее отец.
- Тогда почему сразу Судьба? Почему не какое-то другое влияние из вне? - все-таки ей очень не нравилась эта версия.
- По той же самой причине. Захоти какой-нибудь могущественный ублюдок уничтожить тебя, он не стал бы действовать так витиевато. И уж точно не стал бы вплетать в это столько ненадежных игроков. Что этот полоумный Маграв, что твой несчастный любовник, - они оба могли в любую секунду сорваться. И даже в случае успеха, то есть твоей смерти, там бы немедленно возникли Ян с Маркусом, а потом и я. Сама можешь представить, как твои братья по ветру в две секунды находят кукловода, всего лишь объединив свои усилия и помножив их на ярость. Ну а я бы в случае чего подсобил его убрать, еще минуты за две. И все. Как ни крути, неприятный способ самоубийства.
- А если хотели не убить, а просто ослабить? - не сдавалась Анариэль.
- Дочь, вот скажи мне честно, сколько твоих... хм... оппонентов, оставшихся в живых, хотели бы тебя «не убить, а просто ослабить»? - ехидно поинтересовался Вик, прекрасно знающий манеры и методы убеждения своей дочери, им же и привитые.
- А если это какой-то будущий враг, невесть как учуявший мое приближение, и решивший таким образом свою проблему в моем лице? - если уж она находила во что упереться рогами, то быстро не отступала.
- Ну, если я хоть что-то понял из того, что ты и твоя мать рассказывали мне про людей ветра, то с настолько проблемным уродом поручили бы разбираться Яну.
- Все ты понял, все... Да, если бы это все было чьим-то планом, это была бы вотчина Яна. Здесь только смерть, без перерождений и вариантов, - Анариэль наконец-то согласилась с очевидным. - И что теперь делать?
- Ничего. Просто смириться с тем, что это случилось с вами. Даже если такое повторится в будущем, во что я не верю, ты знаешь, как из этого выпутаться. И еще - постараться не винить в случившемся ни себя, ни его.
Анариэль вздохнула.
- Ты прав. Буду жить дальше. Тем более, что я больше ничего к нему не чувствую, спасибо ветру. Я его даже почти уже простила.
- Вот и молодец, - Вик погладил дочь по голове, хотя и не поверил в последнюю фразу. - Теперь тебе надо зайти к Эрис. Она тебя напоит, вы поболтаете, перемоете мужикам косточки, и вот потом тебя снова можно будет выпускать на большую дорогу.
 
Эрис как всегда оказалась на высоте в нелегком деле приведения подруги в равновесие. Конечно, про то, что с ней случилось, Анариэль не рассказывала, да Эрис и не спрашивала. Она прекрасно понимала, что не надо бередить свежие раны. Так что пришлось говорить обо всем на свете и ни о чем, запивая эти бесконечные темы для разговора заморскими винами и настойками, которые Эрис готовила из собственноручно собранных трав.
Хотя как следует напиться девушкам, как всегда не удалось. В самый неудачный момент в таверне объявился Крис, чья невосприимчивая к алкоголю, патологически трезвая физиономия, всегда действовала отрезвляюще на всех окружающих. И даже несмотря на это, ни Эрис, ни Анариэль ни разу не приходило в голову убить невыносимого клирика.
Есть люди, которые притягивают неприятности, как высокое дерево на холме притягивает разряд молнии. А вот Криса неприятности избегали, как и всех, кто находился рядом с ним. Благодаря этому таланту его когда-то приставили к двум неугомонным девчонкам, уследить за которыми не удавалось взрослым опытным телохранителям. С тех пор Крис стал неотъемлемой частью их маленького братства. И даже в чужом порту, когда пьяные моряки видели двух симпатичных девчушек в сопровождении худосочного юноши, им почему-то совсем не хотелось с ними связываться. Люди, конечно, в процессе эволюции изрядно притупили свой инстинкт самосохранения, но и его жалких остатков было достаточно, чтобы за уши оттащить любого забияку от Криса. Довольно скоро девочки поняли, что обижаться на Криса бесполезно, он не умничает и не занудствует — он просто никогда не жил иначе, и любая неправильность ему внове. И они честно пытались исправить эту несправедливость. Жители Октавиона до сих пор подозревают, что город выстоял только благодаря исключительному везению Криса. Это не совсем правда, все-таки девочки знали, насколько Вик и Фредерик любят этот город, и не хотели огорчать отцов.
Совместными усилиями друзья привели Анариэль в нормальное состояние. По крайней мере, она не бросалась на людей и не впадала в депрессию по три раза на дню. Но покоя в ее душе не было. Город каждой своей улицей, каждым камнем напоминал про их с Нефом роман, рухнувший в одночасье. Нужно было уходить... но она боялась. Ее сломанные крылья еще не обрели прежней мощи. Маграв был мертв, но в таком слабом и уязвимом состоянии соваться в очередное пекло ей очень не хотелось. Тем более...  а вдруг она снова сорвется? Вдруг опять влюбится так гибельно. без памяти? Что тогда?
Ветер молчал. Он не подгонял своего любимого воина в дорогу, не терзал зовом ее сердце. Но Город не давал девушке покоя. Ее дом, ее надежное убежище, место, где ее все любили, где жили самые близкие ее друзья, стал чужим и враждебным. И что теперь ей делать? Куда возвращаться?
- Знаешь, - Крис устроился на стуле напротив, прикрыв глаза. - Чтобы куда-то вернуться, надо сначала уйти.
Они сидели в гостиной у Эрис, и пробивающиеся через витражное окно лучи заката, разукрасили лицо и волосы блондина огненными и фиолетовыми пятнами. Казалось, что вечно серьезный, редко улыбающийся клирик решил переквалифицироваться в шута. Но на его строгом лице даже эта шутовская маска превращалась в маску палача.
- Надо, - Анариэль забилась в угол дивана, обхватив руками колени. Длинная челка закрывала лицо, синие глаза блестели из-за темных прядей.
- Но я боюсь. Впервые я боюсь уйти и не вернуться, и не могу придумать, что мне делать.
Крис откинулся на спинку кресла, в раздумии прикрыв глаза узкой ладонью. Цветные пятна сползли на его одежду, лицо погрузилось в тень. Кристиан молчал несколько минут, потом резко вскочил, с торжествующей улыбкой:
- Ани, а почему ты не попросишь ветер отправить тебя туда, где ты сможешь восстановить свои силы?
Девушка посмотрела на него так, будто впервые увидела. На секунду в ее глазах мелькнуло что-то непривычное: древнее и холодное как вечность.
- Потому что дура. Нет, Крис, ты просто чудо! Я за эту жизнь так сроднилась с Октавионом, так привыкла возвращаться сюда, когда мне нужен отдых, что даже не подумала об этом. А это действительно выход.
Она бросилась на шею другу, порывисто поцеловала его в щеку, отстранилась, сделала легкий шаг к окну... И исчезла в разноцветных лучах.
В ту же секунду в дверь вошла Эрис с подносом в руках, окинула оценивающим взглядом статую ошарашенного Криса и зрассмеялась:
- Она начала приходить в себя? Молодец.
- Да, но так неожиданно. Я только предположил, а она раз, и все...
- Мой отец всегда говорил: если решил - не медли! Удача не любит неторопливых. И ей эта поговорка к лицу, - подмигнула другу рыжая Эрис.