Это цитата сообщения Sonya_Pictures Оригинальное сообщение

«БЫЛ ЛИ СУМАСШЕДШИМ КОРОЛЬ ЛЮДВИГ II БАВАРСКИЙ» - Евгений Вильк, «Германия плюс»

[370x501]Документы о неблагополучном психическом состоянии Людвига собирались довольно долго, но перерабатывать их доктору Гуддену пришлось за один день и одну ночь. В окончательном варианте они недвусмысленно свидетельствовали о том, что король не может больше находиться на троне.
В медицинском вердикте на 19 страницах подробно описываются черты все возраставшей замкнутости и одиночества короля, его импульсивный нрав с немотивированными вспышками приязни и ненависти, приводятся примеры оторванной от жизни мечтательности, невероятно взвинченного королевского самомнения и презрения ко всем подданным. «Вероятно, полетом фантазии, однако же в высшей степени необычной, переходящей всяческие границы нормы», можно назвать то, что отмечает в своем отчете шталмейстер Хорниг: Его Величество при нескольких градусах мороза и снеге обедали на открытом воздухе, представляя себя перенесенным на морскую набережную под лучами жаркого солнца. К области бурной, презирающей действительность и реальные возможности фантазии относится, наряду со многим другим, энергично высказывавшееся Его Величеством желание быть изгнанным, пролететь по воздуху в колеснице, запряженной павлинами, данное машинисту Брандту высочайшее распоряжение построить летательную машину для полетов над Альпзее у замка Хоэншвангау, имитация голубого грота на Капри, ради изучения голубого сияния которого шталмейстер Хорниг два раза был послан в Италию. Безбрежная фантазия сопровождалась, как отмечали психиатры, причудливой моторикой и замысловатыми жестами: «Его Величество нередко бывал взволнован, делал странные танцующие и прыгающие движения, дергал и рвал себя за волосы, становился перед зеркалом со скрещенными руками и искаженным лицом, сидел, уставившись в одну точку, мог часами играться с локоном своих волос или приводить в беспорядок свои волосы гребнем. Совершенно не передаваемы словами имитации тех в высшей степени необычных движений Его Величества, которые показывали при объяснении маршталфурьер Хессельшвердт и камердинер Вель­кер».

[370x442]Более убедительными становятся доводы Гуддена, когда он отмечает вспышки «неадекватного поведения» короля, опасные для окружающих — случаи побоев им слуг и лакеев.
Однако так ли уж неоспорим вывод о сумасшествии? Наверное, если мы составим из этих черт полный портрет короля. Складывается он следующим образом: болезненный, туповатый и одинокий человек, забросивший в сторону свою королевскую «государственную должность», только и делающий, что часами играющий своими локонами, гримасничающий перед зеркалом, предаваясь буйным мечтаниям и устраивая разносы с зуботычинами своим приближенным.
Но ведь портрет этот относится только к одной стороне жизни Людвига. Для комиссии были выбраны те свидетельства, которые укладывались в уже намеченное русло диагноза. Секретарь короля Шнайдер стучался в двери комиссии и не был принят. У него на руках было около трехсот приказов короля, которые свидетельствовали о вполне сознательном, обдуманном и рациональном следовании своим целям, какими бы необычными цели эти не казались доктору Гуддену. «Ни один из них (этих приказов), — констатировал впоследствии биограф короля Бем, — не носит следы душевной болезни». Шнайдер полагал, «что из того обстоятельства, что в компетентные места никогда не направлялись распоряжения, вроде тех, что смутили комиссию, можно сделать вывод, что то, что в жару возбуждения было выплеснуто на прислугу, никогда не мыслилось вполне серьезно». Ведь за тем Людвигом, который был подвержен причудливым срывам, был и другой человек: часами сидевший над книгами, вникавший во все детали средневековых сказаний, французской истории золотого века и особенности стиля рококо; Людвиг, отслеживавший каждую деталь своих замков, темпераментно и яростно продвигавший вперед свои проекты.
А если несколько изменить соотношение двух сторон личности Людвига? И получится тогда совсем иное: человек, ушедший с головой в свои своеобразные проекты, вкладывавший в них восемьдесят процентов своей энергии и времени, вполне осмысленно их осуществлявший, но в остальное время бывший не в ладах с жизненными нормами, мечтательным и несколько странным (а не странен кто ж?»). Ведь на 19 страницах врачебного заключения нет ни слова об этих «восьмидесяти процентах» жизни и времени короля!
[370x561]Был ли Людвиг сумасшедшим — решать специалистам. Мы можем еще раз перебрать собранные для Гуддена свидетельства приближенных, сделать поправку на не беспристрастность и прямую корысть этих приближенных, учесть тенденциозную подборку этих свидетельств, сознательно избегавших освещения рациональной и деловой стороны людвиговских занятий, — и у нас останется, наверное, все же ощущение болезненных странностей, сопровождавших все шаги этого человека. Надо помнить только, что главное существо этих странностей составлял, как выразился доктор Гудден, «полет фантазии, однако же в высшей степени необычной, переходящей всяческие границы нормы». За этот «полет» Людвиг был приговорен, этот же «полет фантазии» вызвал к жизни его замки, которыми будут восхищаться миллионы их будущих посетителей. Границы нормы и безумия – вещь странная и подвижная.
Своим фаворитам Людвиг то дарил милость, то обращал на них свой гнев, приказывая отправить их если не в Сибирь, то в тюремное заключение или даже заковать в темной пещере и держать на хлебе и воде. Впрочем, и это тоже было частью большой театральной игры, которую он устроил в своих замках. Он ведь не случайно не проверял, как исполняются его приказания, и, как герой трагедии, слушал только вестников, вроде Хессельшвердта, доверяясь их рассказам. Если бы это было, правда, только так, то Людвиг был бы виртуозным актером с собственным ироническим и гибким набором правил игры. Но он был все же безумным актером, для которого границы игры и реальности были расплывчаты. Иногда все же неисполнение фарсовых наказаний становилось Людвигу известным, и тогда следовала новая яростная вспышка. Так, он узнает о том, что один из бывших его любимцев Вильгельм Рутц, который должен был быть выдворен Хессельшвердтом за границы Баварии и никогда сюда не возвращаться, благополучно служит здесь в одном из знатных домов. Людвиг полагал, конечно, что это не Хессельшвердт, которому он доверял, отпустил незадачливого придворного на все четыре стороны, а тот сам, нарушив приказ, вернулся из изгнания, и выносит такой вердикт: «Так как снова отпустить за границу ничего не принесет, как и сейчас ничего не принесло; он должен быть, если возможно, отправлен в Америку или исчезнуть, как узник, так должно быть!» Фарс продолжился, разумеется, на новом витке.
[370x453]Однако далеко не всегда вспышки королевского гнева были в конечном итоге так театрально безобидны. Под горячую руку Людвиг мог ударить кулаком, оттаскать за уши, плюнуть в лицо. Слухи о поведении короля доходили до прусского посланника в Баварии и передавались Бисмарку: «Незадолго до отъезда короля из Хоэншвангау три лакея подали в отставку, поскольку король их избил (в городе говорят: покусал), и я сам должен был обратить внимание Мальзена на то, что он хорошо сделает, если купит их молчание, ибо они настроены написать и предать гласности ими пережитое».
Как это все резко контрастирует с благородным образом пусть слабого, но миролюбивого и толерантного монарха, который можно выстроить по его высказываниям в письмах! Было ли это тоже признаком его болезненной раздвоенности и начала психического распада личности? Или у увлеченного актера всегда есть две маски: одна для общества, а другая для тесного круга?
Свой павильон-грот в Линдерхофе (грот Венеры) Людвиг решил снабдить сменяющимися световыми эффектами. Один из них, голубой, должен был, по его мысли, в точности повторить знаменитый голубой грот у острова Капри. На Капри когда-то пожелал уединиться римский император Тиберий, выстроив себе на острове необъятный дворец. Неужели Людвиг, интересовавшийся античностью, чувствовал некое родство с этим древним сумасбродом? Так или иначе, Людвиг зашел в дебри игры и фантазии так далеко, как никогда не заходили не терявшие все же нитей правления монархи древнего и нового мира. В безобидных, как правило, играх большого ребенка проступали жестокие тона властных самодуров прошлого.

[700x458]

И все-таки стоит еще раз подчеркнуть, что Людвиг был не только актером и режиссером большого театра, в котором он разместил собственную жизнь, но и, главным образом, придирчивым и неутомимым заказчиком-строителем. Он вникал во все и всяческие детали планов его архитекторов и художников. Последние для него были тоже чем-то вроде прислуги. Человеком искусства, который чувствовал бы себя наравне с художниками, скульпторами и архитекторами, как его дед, Людвиг II явно не был. Мастера должны были, скорее, по его мысли только воспроизводить мир, который он в точности знал, как упорный самоучка, настойчиво вычитывая из книг о королях Бурбонах или о рыцарском средневековье.
«Картина господина художника Швуазера, — отписывал секретарь короля, — к высочайшему удовольствию весьма удалась, только одна ошибка отмечена, в ней выписан зал стражи в покоях королевы, в то время как описанная сцена происходила в королевском зале стражи». Людвиг придирчиво входит в детали не только картин и элементов интерьера, но даже проектов росписи фарфорового чайничка и блюдечка к нему: «Картина должна быть лучше исполнена, а именно — точнее переданы детали кровати, лица должны быть исполнены благороднее, и вообще имеющаяся гравюра должна быть более взята за образец. На блюдечке, изображавшем вступление Людовика XIV в свои апартаменты, король, его осанка и весь облик должны быть изображены благороднее и привлекательнее». Королевское достоинство и королевское величие и здесь, в изображаемом мире, предмет его главных забот: «Придворные дамы не обмахиваются веерами в присутствии Марии Антуанетты и не ведут разговоров с придворными, они сохраняют молчание».
То, что в результате получилось отнюдь не зеркальное повторение образцов — это уже во многом ирония творчества, в каких бы формах оно не развивалось: творец-перфекционист думает, что в точности повторяет понравившиеся ему образы мира, а в действительности создает свой собственный образ, используя прежние.

[700x466]

Людвиг настойчиво продвигает осуществление своих архитектурных планов. Но это не вызывает у него, кажется, ни малейшей радости. У него нет чувства художника, которому важен и ценен не только результат, но и процесс, пробы и ошибки, технология и развитие творчества. Он только нетерпеливо и часто брезгливо отмечает несоответствие исполнения своим ожиданиям. «Я не хочу знать, как оно делается, я хочу видеть только результат», «О, это ведь необходимо — создавать подобные уголки рая, поэтические убежища, где можно забыть ненадолго ужасное время, в котором мы живем». Людвиг — заказчик и потребитель, ему нужно получить в свои руки скорее готовую игрушку, готовые декорации, и уже в этих декорациях беспрепятственно предаться своей страсти к игре.
Евгений Вильк, «Германия плюс» - русскоязычная газета для жителей и гостей Германии.

[700x522]