у бабушки умерла очередная сестра.

валя, валентина. тяжеловесная женщина широкой кости, с узенькими усиками над верхней губой и круглыми глазами. она заговаривала мне пупок, прикладывая к нему ледяной, тянущий оскоминой в кожу, пятак, когда в совсем еще детстве у меня началась грыжа. пожалуй, это была единственная родственница, с которой бабушка хоть как-то общалась - с остальными, мурманскими, эта ленинградская веточка была в худом мире. у них с бабушкой даже голоса были похожи, и смех - громкий, мужской почти, гулкий - откуда-то из желудка. она вязала мне носки из белой шерсти в коричневую полоску, и учила выпестывать крючком собранные из ромбиков пенетки.

ей ампутировали ногу, и дети - мои троюродные сестрицы - стали *забывать* приносить бабке еду. бабушка навещала ее с невзрачными гостинцами - картошечка, лучок, клубничка по сезону, а потом плакала долго в трубку, чуть шепеляво вздрагивая: *сидит! голодная! хлеба ей, как собаке какой, кинут - и все. и орут: - будешь мешаться, выкинем к черту дедов прах, а то надоел уже по коридору мотаться из угла в угол!*

умерла вот. неделю или две тому как.

с облегченьицем вас, бля.