„– Пожалуй, я мог бы на время оживить его, – обмолвился как-то по дороге Лань Даосин. – И в течение примерно шести-семи дней Чжун был бы почти прежним. Но потом… Очень трудно уловить момент, когда рассеиваются три духовных начала и сгущаются шесть плотских; а также когда остаточное “ци” претерпевает необратимые изменения, и оживший мертвец уже не в силах сдерживать темные страсти. Этим я наверняка испортил бы ему карму, да и мы не могли бы чувствовать себя в безопасности рядом с твоим племянником”

Г.Л.Олди «Мессия очищает диск»

Стандартная дилеммы христианского мира – о теле и душе.

И многочисленные использования в литературе полтораста последних лет - идеи о «зомби», теле без души. (Кто будет ссылаться на Кабалу – не бейте сильно – не читал, видел только позднейшие ссылки и пересказы).

Недавно «пробило», что в очень схожих отношениях находятся отношения между людьми (встречи, разговоры и т.д.) и чувства одного человека к другому (мысли, «вздохи» и прочая романтическая, не скажу «чушь», напишу все-таки «атрибутика») . Только тут наоборот: более «эфирные» чувства, оставшись без «телесных» отношений или быстро разпадаются,превращаясь в прах тягостных или сладостных воспоминаний, или...

...или происходит то, что каждый внимательный человек мог наблюдать, а менее счастливые (но более многочисленные) личности – и испытывать. Чуство становится «полутрупом», портя жизнь и характер хозяина, «дурно влияя на карму».

(в который раз не хватает смайлика горькой усмешки).

Эх, найти бы того «вудуиста», который заставил бы этих зомби вернуться туда, куда им место...

И, напоследок, продолжая хорошую традицию – песня. В тему.

Романс №1

Давным-давно, мой бедный брат, оставил ты дела.
Слепой недуг душой твоей владеет безраздельно.
С тех пор, как чей-то чудный взор смутил тебя смертельно,
Кумира славят день и ночь твои колокола.

Ужель напрасен ход времен, и нынче, словно встарь,
Стремленья наши так темны, кумиры так жестоки!
Зачем, скажи, ты в этот храм принес свои восторги?
Зачем так скоро жизнь свою ты бросил на алтарь?

Ужель затем, чтобы, когда она уйдет совсем,
Однажды вдруг поведать мне печально и мятежно
О том, что ты любил ее так искренно, так нежно,
Как более не дай ей Бог любимой быть никем.

Я знал тебя в тяжелый час и в битве, и в игре.
Ты утешений не просил и головы не вешал.
Но сей недуг страшней других, и я б тебя утешил,
Когда б не тлела жизнь моя на том же алтаре.

Давным-давно, мой бедный брат, мне твой недуг знаком.
И он знаком не только мне, сжигает он полмира.
И славит гибельный огонь владычество кумира.
Но сами мы его зажгли в язычестве своем.

И что поделать, если уж горит огонь, горит.
И все никак не стихнет дрожь от давнего испуга.
И скрип колес, и шум кулис, и теплый ветер с юга
Одно и то же вновь и вновь мне имя говорит...

М. Щербаков, 1985