Правила жизни Корнея Чуковского - из писем, дневников и статей-Отсюда
НИКОГДА Я НЕ СЧИТАЛ себя талантливым. О своем писательстве я невысокого мнения, но я грамотен и работящ.
Я ВООБЩЕ НИКОГДА никого не слушался, ни дур, ни умных, иначе я не написал бы даже «Крокодила».
Я НИКАК НЕ МОГУ привыкнуть
к хамству и тупоумию издательств.
ЧУЖДАЮСЬ ЛИ тенденции я в своих детских стихах. Нисколько! Например, тенденция «Мойдодыра» — страстный призыв маленьких к чистоте, к умыванию. Думаю, что в стране, где еще так недавно про всякого чистящего зубы говорили «гы, гы, видать, жид!», эта тенденция стоит всех остальных.
Я ПОЧТИ ЕДИНСТВЕННЫЙ СКАЗОЧНИК из всех детских современных писателей, единственный сказочник на 150 000 000 — и пишу по одной сказке раз в три года.
ВОТ Я, ЕСЛИ БЫ В ДОРОГЕ не перезнакомился со всеми людьми, да не в своем купе, а в целом вагоне, да не в одном вагоне, а в целом поезде, со всеми пассажирами, сколько их есть, да еще с машинистом, кочегаром и кондукторами в придачу, — я был бы не я. Я непоседлив, вертляв, болтлив и любопытен.
НЕТ, ПРИ СОЗДАНИИ ДЕТСКИХ СТИХОВ рассчитывать на вдохновение нельзя.
ЗАЧЕМ-ТО УСТРАИВАЕТСЯ ПЛЕНУМ ПО ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ. Выступать я не буду. Если бы я выступил, я обратился к юным поэтам с единственным вопросом: отчего вы так бездарны? Эта речь была бы очень короткая — но больше мне нечего сказать.
Я, КОНЕЧНО, во всякое время мог бы складывать вот такие стишки:
ВЕСЕЛ, ЛАСКОВ И КРАСИВ —
ЗАЙЧИК ШЕЛ В КООПЕРАТИВ,
НО ЭТОГО МНЕ НЕ ПОЗВОЛЯЕТ МОЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ СОВЕСТЬ.
ПРОЧТИТЕ, что пишут американцы о Толстом, или французы о Чехове, или англичане о Мопассане — и вы поймете, что духовное сближение наций — это беседа глухонемых.
У НАС БЫЛ ЕЖ. Он умер. Мы похоронили его. А он ушел из могилы через два часа.
И ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, почему некий Сидоров назвал свою дочь Гертруда? Потому что для него это имя означало Герой Труда.
А НАСЧЕТ ТОГО, что такое «чуковщина», у меня есть особое мнение. Я, например, думаю, что этим словом ругаться нельзя.
ЧТОБЫ ПИСЬМО ДОШЛО, нужно начинать его словами «Мы живем отлично, радуемся счастливой жизни, но...» и дальнейшее любого содержания.
МЕРЗАВЦЫ ПРЕЖДЕ ВСЕГО ДУРАКИ. Быть добрым куда веселее, занятнее и в конце концов практичнее.
ТРУДНО ДОКАЗАТЬ ПОШЛЯКУ, что он пошляк, а мерзавцу — что он мерзавец.
МНЕ КАЖЕТСЯ, нужно подписывать под фотоснимком: АННА АХМАТОВА И БОРИС ПАСТЕРНАК. Когда я видел в газетах: «А. Ахматова», мне казалось, что это опечатка или что дело идет о другом человеке. Из-за того что они попали на фотопленку, они не утратили своих прав называться именами.
КОГДА ЧИТАЮТ СТИХИ, перебивать можно только в одном случае: если загорелся дом! Других причин я не знаю!
Я НЕ ЛЮБЛЮ себя во время споров и потому предпочитаю писать.
ДЕТИ ЖИВУТ в четвертом измерении, они в своем роде сумасшедшие, ибо твердые и устойчивые явления для них шатки, и зыбки, и текучи.
В ДЕТСТВЕ Я БЫЛ УВЕРЕН, что слово «ваятель» иностранное и что в переводе на русский язык оно означает «скульптор».
НЕ ВСЯКИЙ УПРАВДОМ рискнет написать приказ: «О недопущении жильцами загрязнения лестницы кошками».
ПОВТОРЯЮ: словесные штампы выработаны с древних времен хитроумным сословием чиновников для той специфической формы обмана, которая и называется втиранием очков. Я никогда не мог понять, почему у одних такой язык называется дубовым, а у других — суконным: ведь этим они оскорбляют и дуб, и сукно.
ПОМНЮ, как страшно я был возмущен, когда молодые люди, словно сговорившись друг с другом, стали вместо до свиданья говорить почему-то пока.
Я НЕ ЛЮБЛЮ ВЕЩЕЙ, мне нисколько не жаль ни украденного комода, ни шкафа, ни лампы, ни зеркала, но я очень люблю себя, хранящегося в этих вещах.
КОНЕЧНО, МНЕ НЕ ОЧЕНЬ НРАВИТСЯ, когда меня величают одним из старейших писателей нашей страны. Но ничего не поделаешь: я пишу и печатаюсь без малого семьдесят лет. При мне человечество изобрело автомобиль, самолет, электрический свет, радио, телевизор.
СО МНОЮ ДЕЛАЕТСЯ ТО САМОЕ, что со всеми дряхлыми стариками: быстрая утомляемость, мозговая вялость и вдобавок ко всему ослабели ноги. Мои дальние прогулки относятся к тому далекому прошлому, когда мне было 75-85 лет.