Обещаный гетный горизонтальный, дарк, с подгорной эстетикой. Warning: не читайте, если у вас сквик на детскую смерть (второстепенные персонажи). Извините, что я в праздничные дни так... 

Я использовала в тексте эльфийские топонимы: они более известны, да и не все восстановлены в кхуздуле. 

"Ночь белая" 

Дис/Торин

Текст: surazal© Персонажи: JRR Tolkien© Некоммерческое использование.

Фэндом: "Хоббит"

Рейтинг: 18+ (открывая кат, вы подтверждаете, что достигли совершеннолетия и принимаете на себя всю ответственность за последствия ваших действий)  

Размещение на любых сторонних сайтах и в личных  дневниках запрещено. Свидетельство о публикации №218010302193

 

– Ночь, когда сотворили наших Прародителей и Прародительниц, была красного цвета. Вот как этот огонь, – наследник Короля-Под-Горой повел рукой, указывая на очаг. В ласковом свете блеснула тусклая бронза тысячелетнего браслета.

Пять лобастых головёнок маленьких слушателей повернулись за рукой. Пять пар детских глаз уставились на пламя.

– Земля была тёплой, – продолжал будущий Хозяин Горы. – И твёрдости ее было недостаточно. На ней нельзя было жить.

Обе девочки недоверчиво переглянулись, а мальчики раскрыли рты.

– Но тогда на ней ничего не было? – полуутвердительно выдохнул кто-то из детей.

– Да. – Сын Траина кивнул. – И не росло ничего, потому что жена нашего Создателя тогда ещё только думала над тем, что могло бы населять наш мир.

– Ведь это тысячи и тысячи лет. Откуда тебе это известно, о таких далёких временах? – шёпотом поинтересовалась одна из девочек, взволнованно теребя двойной ряд разноцветных кристалликов, обвивавший ее шею.

– Сотни тысяч лет. И много более того... Я знаю это от моего отца. А отец – от Его Величества, Трора. А тому рассказал мой прадед. И так далее. История восходит к самым первым из нас, обладавшим Высоким Знанием. Боги заповедовали нашему народу беречь и умножать знания о мире, потому что в Конце Времён – есть предание – благодаря лишь мудрости мы выживем и даже поможем другим народам Земли. Вот почему мы были созданы первыми и не были умерщвлены. Вот в чём замысел о нас, наша ценность и великая роль... Потому нам и были дарованы в подарок от Единого бессмертные души. Мы – настоящие Перворождённые.

Торин смолк и с довольным видом откинулся спиною на войлочный валик. Он любил рассказывать историю своего великого народа, как любил и отвечать на вопросы – а вопросы детишки могли задать самые каверзные.

Они сидели вокруг него кружочком, кто на медвежьей шкуре, кто на невысоких скамейках, и лица их светились бликами от очага и искренним интересом.

Среди пятерых слушателей Торина были двое высокопоставленных гостей Горы: сын и дочка его троюродного брата Даина, всякую осень приезжавшие на одну-две луны погостить и выучиться чему-нибудь. Обмен опытом был доброй и давней традицией среди потомков Дурина, а Торин давно слыл чудесным рассказчиком и превосходным учителем.

Дис ещё раз в этом убедилась, наблюдая за братом из-за деревянной резной двери, незаметной в глубине огромной, слабо освещённой в этот час комнаты.

Она сама заслушалась, хотя отлично помнила и могла изложить ту же самую историю, о Сотворении, ничуть не хуже. Но голос Торина был глубоким и мягким, и под него мечталось как надо, и мог Торин говорить о чем угодно – можно было слушать бесконечно его интонацию, его плавный выговор и удивительные слова, которые он находил, всякий раз по-новому украшая ими древние истории.

Она могла слушать, смотреть...

Ее пальцы переплелись с плетением решётки; отодвинув бархатную завесу, Дис любовалась открывшейся ей сценой, всматривалась в лица детей. Ей представлялись в этих комнатах дети Торина; нескоро ещё обзаведётся ими, даже и разговор о предполагаемой семье брат не заводил.

«Он всегда такой обстоятельный. Планирует всё. Не станет торопиться и с выбором спутницы», – размышляла Дис.

Она вздрогнула. Дети громко рассмеялись какой-то шутке, и наследник Горы улыбнулся сам, по очереди обнимая всех пятерых, подошедших пожелать ему доброго сна.

Окружив его, они стояли какое-то время, обсуждая что-то едва не хором, уцепившись за кем-то заданный вопрос – вновь касавшийся истории Земли, и Дис вздохнула. Ей хотелось, чтобы брата оставили в покое наконец, тогда она вышла бы к нему, чтобы провести с ним вечер. Сидеть рядом, заплетать друг другу волосы. И дышать близко-близко.

Их вечера стоили для неё определённо больше, чем любая из ее многочисленных драгоценностей. Всю сокровищницу семьи Дис не могла назвать равнозначной даже одной ночи, проведённой с братом.

О, священные ночи с Торином, в которые читались книги – научные изыскания или тайные сказы, или ночи, в которых была выпита крепкая брага, велись разговоры о чудном и страшном, или звучала арфа и два голоса – мужской и женский, чья песнь достигала сердца Земли!.. В каждом из этих долгих часов для Дис жила вселенная.

И она знала, что так же считает и Торин.

Который наконец остался здесь один, и теперь с полуулыбкой смотрел на мерцающую закрытую дверь, и жаждал свидания не меньше, чем Дис.

– Добрая ночь, – чуть громче обычного наконец изрек брат, и сестра, выходя к нему, отозвалась:

– Добрый свет.

Он раскрыл объятия, и Дис, в то же мгновение подбежав, повисла на нем, обнимая так, словно от силы объятия зависела жизнь.

Серая, украшенная вышивкой серебром рубаха Торина пахла смолой какого-то дерева – в комнатах Дис он никогда не топил углем, только древесиной.

– Ты докладывал дров?

– Да, – хрипло шепнул Торин, прижимая её к себе очень плотно. – Не замёрзнем.

– Я же не дам тебе замёрзнуть, – глаза Дис сверкнули, не хуже рукотворных бриллиантов поймав луч от лампы. Она закинула голову – они с Торином были одного роста, но ей нравилось целоваться с запрокинутым лицом, так было куда слаще...

Рот наследника чуть коснулся её губ. И тотчас же смял их поцелуем, проведя языком по ним раз, второй, – как наконец рот Дис разжался, и она впустила его, вся дрожа и застонав сразу, в голос, в унисон с мгновенно распалившимся Торином.

Он запустил руки в ее волосы, и по полу застучали, падая, мраморные шпильки.

– Тосковала? – не дав сестре ответить, он припал к её губам снова, потом лизнул скулу и соскользнул ртом ниже, туда, где её лицо украшала тёмная, как у него самого, подстриженная бородка. – Какая же ты пригоженькая... Ну давай, поцелую тебя...

Дис охнула и её пальцы, точно железные, с силой впились в ключицы Торина.

– Ещё... Целуй меня ещё!

– Дочь отца моего, – тихо шепнул Торин, с удовольствием прислушавшись к просьбе. – Свет мой. Моё дыхание, огонь моей души...

Он ощутил, как руки Дис, задрав на нём рубаху, ласкают его спину, соскальзывая под пояс.

– Сними, – ещё тише, на пределе слышимости прошелестел Торин, щекоча губами ухо Дис сквозь её влажные, растрепавшиеся кудри.

Как же быстро захлестнуло – невнятно думала гномка, рывками послушно стягивая штаны с брата и стараясь унять сильное головокружение.

Безумие. То самое семейное безумие, которым её пугали... Пусть!

Кровь их – кипящая магма. Кровь самой Земли. Куда девать это пламя, если не делиться им с самым родным, кто ближе ей, чем собственное сердце?!

Глаза Торина так близко... и он никогда не закрывает их, целуясь с нею. Его косы расплелись, и на теле, почти всюду покрытом волосами, дрожат капли пота – прекраснее, чем самые чистые алмазы.

Дис божественная, Дис единственная, и Торину не хочется выпускать её из рук. Никогда.

– Сын матери моей, – стонала она, не сознавая уже и реальность, и себя, одновременно вырываясь и прижимаясь к крепкому, как её собственное, телу. Волосы Торина щекотали её губы, когда он приник ртом к её груди – через ткань. Не распуская на ней шнуровки. Его рот был настойчив, а потом парча сползла вниз, и ласково, предельно осторожно зубы Торина коснулись оголённой правой груди.

От её хриплых криков он едва было не облил её тотчас семенем... Но было ещё рано, а наследники Дурина всегда славились выдержкой. Торин усмехнулся, когда Дис, схватив его за волосы, дёрнула к себе и прижалась левой грудью к его рту.

Он всегда начинал с правой, зная, что у Дис чувствительнее именно левая грудь. Хотелось поддразнить её, и просто безумно хотелось наслушаться её воплей. И ему нравились слёзы, что потекли из уголков её крепко зажмуренных глаз.

Развернувшись к Торину спиной, Дис выгнулась, ощущая его пылавшие ладони, творящие что-то неизвестное, невероятное, придерживающие её за горло и живот, то проводящие по лбу, потом гладящие ей бороду, потом сжимающие её бёдра...

В её воображении неожиданно возник образ Йаванны, получающей наслаждение в крепких и нежных руках Создателя.

– Моя единственная. Сладко тебе со мной?.. – густой, как тёплый мёд, шёпот Торина, за которым последовал поцелуй в лоб.

Его пальцы медленно, но без излишней осторожности стиснули самые кончики её грудей.

Дис несколько раз резко втянула воздух, сжала ноги, и вдруг всё её тело свело удовольствием, от которого она задёргалась и провисла в руках Торина...

– Уже? – лукаво улыбаясь, спросил он. – Куда торопишься?

Склоняясь к расстеленной на коврах шкуре, Дис потянула его за собой, но, уже на полу, повернувшись, Торин усадил её, почти обессиленную, на свои бёдра.

– Спусти в меня сегодня! – потребовала она вдруг.

Торин водил мозолистыми пальцами по её лодыжке.

– Сегодня? – покачал головой. – Сегодня Луна не в той четверти...

Она обняла ладонями его лицо и склонилась ниже.

– Прошу тебя.

Очень, очень медленно и даже медленнее губы Дис приблизились к лицу Торина и ласково обхватили его подбородок. Как и она сама, брат плавился от этой ласки, точно митриловая руда.

– Моя сокровищница, – нежно шепнул Торин, и Дис подняла на него взгляд. Синие глаза, как звезды, были у обоих и полыхали они неземным пламенем – словно у Богов.

– Прошу тебя. – Дис просила во второй раз. Торин задрожал. Она медленно садилась на его плоть. Дойдя до середины, соскользнула – он хрипнул разочарованно.

– Как отказать тебе, драгоценная госпожа моя? – тихо спросил он, сжимая ее груди, соскальзывая потными ладонями на ее бока. Его взгляд затуманился, стоило Дис вернуться к начатому и опуститься на него до конца, ощутив вспотевшими бедрами его крупные, твердые яички. Она чуть двинулась вверх и подалась назад – чувствуя, как брат дрожит, как изнывает его тело от жажды отпустить себя и обладать ею без всяких правил, без всякой сдержанности.

– Прошу тебя.

Это был третий раз. Она видела, как мучительно для Торина ожидание.

И невозможность сделать с нею то, чего она так хотела. Чего хотели они оба.

Дис снова двинула бёдрами. Она ощутила, как член Торина ещё больше затвердел внутри неё.

– О, Боги, Дис... О, Боги!

– Громче! – почти крикнула она. – Люби меня, пока мы не погаснем, люби меня, брат мой, Торин...

Его унизанные перстнями жёсткие пальцы легли на её колени, сжали их, двигаясь вместе с ними.

– Давай, вот так... моя... Дис, Ди-и-ис...

Он повторял это имя все громче и громче.

И наконец, тихо и будто смущаясь, назвал сестру ее истинным именем.

Наклонившись на его грудь, она в ответ шепнула и его истинное имя, внутри чувствуя – и почти зная, что не обманывается, – первые капельки его семени.

Все-таки с нею он не мог рассчитывать на свою знаменитую выдержку.

Она целовала его безумными поцелуями, сжигающими и плоть и разум. Она шептала ему на ухо бесстыдные ругательства, слыша которые, он шипел и закусывал губы. Его руки крепко держали ее голову, вцепившись ей в волосы. Он засовывал язык глубже и глубже ей в рот, зубами терзал ее шею, облизывал ее веки и лоб, тянул зубами за ее бороду, проникал большими пальцами в ее лоно, там, куда теперь было так трудно проникнуть, потому что всё было занято его членом, что теперь ощущался как каменный, и тогда соскальзывал Торин дальше, просовывая пальцы в расслабившийся вход ниже, отчего Дис изгибалась и скрипела зубами. Он делал всё, что она так любила с ним. «Никто больше не даст ей всего этого», – с горькой злостью думал будущий король.

– Я хочу иметь с тобой наследников, Дис. Наследников Эребора. Нашей семьи, – вырвалось у него. Дис раскрыла глаза в тот самый момент, когда Торин сцеловал собственную слюну с ее бороды. И он ощутил, как сестра сжимается, – и ее сила была подобна мощи подземных потоков, и тогда Торин понял, что семя покидает его тело, тремя или четырьмя толчками выплёскиваясь в глубины Дис.

– Всё дай мне... Без остат-ка... – Дис взвыла, выпрямившись на нём и сжимая его запястья, до синяков на собственных пальцах сдавливая грани золотых и бронзовых браслетов. – Кончай, мой Торин!..

Как сладко – была единственная мысль в голове Торина, прежде чем он вскрикнул – а кричал он только с Дис. Запрокинув голову – зажмуриваясь – теряя сознание – славя Богов за их подарок.

Дис рядом рыкнула и застонала снова, всё слабее и слабее, дрожа, словно огонёк в затухающем горне.

Грудь сдавило. Дышать было трудно, словно в недавно расконсервированных камерах прииска, и во рту появился медный привкус, точно от жажды. Он оставался в Дис, что сейчас лежала неподвижно, навалившись на него, обессиленная, мокрая с ног до головы.

Звонко похлопал ее по бёдрам.

– Ты моя хорошая.

Дис выдохнула ему в грудь, легко задевая губами тёмный почти до черноты его сосок, обведённый в затейливый вечный узор.

Его семя – которого был просто избыток, словно Торин сдерживался несколько лет, – вытекало из неё на его ногу.

– Я сейчас тебя всего перемажу. Чувствуешь, сколько там?..

Оба никак не могли отдышаться.

Ладонь Торина гладила ее мокрый бок.

– Давай я хоть на постель тебя перенесу... – предложил он.

Дис засмеялась.

– Что тебе смешного?

– Никогда до постели дойти не можем, – сквозь улыбку мурлыкнула она. – Вечно на полу валяемся.

Обвив руками ее плечи, Торин не ответил, топил сестру в поцелуях, чувствуя, как член снова крепнет, как усилилось сердцебиение в груди, что была к его груди прижата так плотно, что уже невозможно было плотнее.

– Торин...

– Ну, здесь нам тоже тепло... уютно.

Что было правдой, то было правдой. В их комнатах тепло и уютно было повсюду.

Они соединились лёжа. На правую руку Торина Дис откинула голову, и его левая рука гладила и гладила ее лицо.

Закинув ногу на бедро брата, Дис протянула руку, провела ею вверх-вниз по его пенису и сама вложила его в себя – твердеющий с каждым мгновением и обещающий ту самую сладость, за которую она отдала бы все сокровища, что имела.

Торин был в этот раз медленным. Торин был ласковым до безумия, целуя, целуя раскрасневшееся, будто в кузнице, лицо Дис.

Он не кончил скоро. Мучил ее, сгорающую похотью, пылал в ней сам, обнимая крепче, стискивая ее плечо, ее ногу под коленом, и почти остановившись в тот момент, когда она уже готова была кончить и затопить его огонь в своей страсти, не знающей пределов.

– Торин, – только и сказала она – сказала неразборчиво, дёргаясь в его руках, ничего не видя из-за его ласк и собственного сердцебиения, отключавшего все чувства, кроме этой безумной жажды. Она жаждала Торина. И словно пела под ним, как арфа.

– Сейчас... сейчас...

Он сам чувствовал, как мутнеет в глазах, как сводит зубы, как просит финала жадная плоть. Успокаивал Дис, сам не мог насытиться – внизу всё скручивалось и ныло.

И в какое-то мгновение он отпустил себя. Не помнил, как до хруста костей стиснул сестру в объятиях, как одарил ее плечо и ключицу укусами, как глухо взвыл, как сил не осталось ни двигаться, ни дышать.

Он не слышал оглушительных криков раскинувшейся под ним Дис, которая, вцепившись в его пряди, называла его своим мужем и своим братом, и выталкивала его и принимала одновременно.

Воздух звенел вокруг обжигающими кристаллами, горячий и ледяной, моя любовь

amrâlu kuylê

полёт, прямо как во сне, или затяжной прыжок, или плавание в реке, подсвеченной Луной, когда

mizimelûh

и моё 

дыхание

рядом с твоим.

 

 

Так хорошо было сидеть у огня. Казалось – протяни руку, и можно дотронуться до этого ручного зверя, и он не укусит.

Дис закрыла глаза, прислонилась к войлочным подушкам и оправила рубаху, затянув шнуровку. Её слегка знобило, и она подумала, что снаружи, должно быть, собирается ураган.

Тело знакомо, чуть заметно ныло. Внутри колючим шариком каштана сидело какое-то странное беспокойство.

Сквозь ресницы она увидела, что в комнату вернулся Торин, и нехотя села. Тело отозвалось болью.

– Что там снаружи?

– Ночь. Черная ночь... Что там может быть... – он подошёл к лампе, обтёр копоть и привернул огонь. – Отец тебя ищет.

Последние его слова потонули в грохоте.

Словно сама ночь взорвалась.

Гудение и оглушающий шорох – это слышалось так, словно сыпался обвал, но небывалой силы, будто шумела почуявшая волю порода, которой не существует, неестественно крупного грана.

И звон, как если бы вся Гора стала насыпью из слитков и вдруг посыпалась.

Наследники застыли на месте, и оба видели глаза друг друга, полные пока ещё неосознаваемым, но невыносимым, смертным ужасом.

На мгновение оба перестали слышать. А потом все органы чувств напряглись до предела.

Помертвевшая Дис не могла вспомнить этого чувства – такого страха, поистине животного, когда собственная душа бьётся в теле, пытаясь покинуть его...

В ту же минуту будто что-то разверзлось: страшным, диким воплем зашлась Гора.

Торин бросился вон из комнат – сестра не успела ни сказать ему хоть слово, ни рассмотреть ужас в его глазах; её разуму мгновенно представилось древнее, жуткое, неназываемое проклятье, что являлось из покинутых мёртвых проходов да из самых глубоких, давно выработанных шахт. Злоба, ад и смерть вместо союза и помощи – так ей рассказывали, так все и всегда повествовали о прежде-бывших, о могучих духах.

Откуда ей было знать – даже допустить – то, что смерть явилась не из глубин, а пала с неба, влекомая всего лишь навсего собственной природой и желанием выжить..

В точности таким, как у Дис, дочери Траина.

Растерянная, она метнулась было за братом, и что-то подсказало ей бежать не к нему – он наверняка теперь был у Первого входа или в тронной, – а в юго-восточном направлении, где были покои ее маленьких родичей, светлоглазых детей Даина.

Опора открытого прохода изгибалась над верхними лестницами, зная которые, можно было попасть в любую точку Центрального пика, а не блуждать вокруг да около, и эта же воздушная конструкция услужливо открыла ей обзор на Первый вход.

Где-то там, внизу, был её брат Торин. Теперь она не могла рассмотреть его, как ни старалась, напрягая глаза до слёз. Внизу мельтешила, шевелилась и поднималась вооружённая масса насельников Горы – но что могли сделать несколько сотен, застигнутые посреди всегдашней безопасности громадной и не знающей жалости силой?..

Незнакомый диссонирующий гул прокатился по камню, дробясь на жуткие ноты. Не верилось, что звук издаётся чем-то живым. Пол под ногами встряхнулся – как вздохнул. И ворота Первого входа, прочнейшие из всех ворот, существующих в мире, треснули, как гипсовый шпат.

Дис перестала чувствовать собственные ноги и упала на колени, безотчётно вцепившись в бархатный ворот своих одежд и разодрав его. Её рот широко раскрылся, но кричать она не могла – в глотку словно затолкали корпию.

– Uslukh!!! – раскатился чей-то крик.

Верить в то, что видели глаза, не хотелось.

Ни один ночной кошмар не создал бы таких форм, ни на что не похожей гадкой личины, и такие разрывающие рассудок, урчащие, низкие звуки могла издавать только эта пасть – отвратительная, полуоткрытая в предвкушении... Разве слюна не капала, но её и быть не могло, потому что...

Потому что  т а м  не было влаги. Там был огонь.

Чудовищные мускулы напряглись, и громадное тело словно стало больше в несколько раз. Незваный гость грелся, прежде чем плюнуть пламенем.

Вот что было в рассказах прадеда, которые она, глупая, так любила! Не красоту, а смерть описывали они!

Скрежет и гул усилились до невыносимого уже предела. Звук был отвратителен, как и стук крови, что теперь вторила ему ритмом. С последним рывком кошмарное создание протиснулось в проём ворот. Верхнее крепление рухнуло, но тварь, само собой, даже не заметила глыбы, свалившейся на чешуйчатую спину. От треска разрушавшихся камней не было слышно ни воплей, ни звона бесполезных теперь орудий, – только снизу резко запахло жжёной кожей, кровью и внутренностями.

Дис вскочила на ноги, стремительно прикидывая в уме, как можно сократить путь до своих племянников, и глянула вверх.

Прямо над её головой – на изящном, словно сделанном из серебряной витой скани, изогнутом мосту, продуманном и выстроенном их предком, что тоже носил имя Торин, – стояла Тарс, дочь Даина, которую Дис любила как родную сестру.

Она была полуодета и сжимала в левой руке своё единственное оружие – короткий меч, с которым училась обращаться совсем недавно.

Дис развернулась к ней всем телом и что было сил завопила:

– Я здесь! Падай в мои руки!..

Но прежде чем она встретилась взглядом с маленькой защитницей Эребора, Дис поняла, что та стоит прямо по пути струи огня, от которой уже было невозможно увернуться или спастись каким-либо способом.

Тарс вспыхнула и почти мгновенно стала пеплом – не успела даже двинуться, – и Дис надеялась, что не успела ничего почувствовать. От дочери Даина осталось лишь двойное ожерелье кристалликов, что она всегда носила на шее. Дис показалось, что оно упало прямо к ногам очень, очень медленно.

Резкий и отвратительный запах – серы с какими-то примесями, запах самой преисподней заглушил все её ощущения, даже страх.

Но кожу, ставшую мерзотно-липкой, щипало, и казалось, что начинают как будто потрескивать волосы и брови. Не дожидаясь собственной смерти, Дис скатилась между проходами, каждое мгновение думая, что вот-вот сломает шею. Потеряв один сапог и содрав другой, она припустила на Второй нижний проход, краем почти отключившегося сознания отмечая, как отовсюду, во все существующие выходы выливается толпа спасающих свои жизни – словно в чан плавильни текли огромные массы чугуна.

Ноги невыносимо жгло; чувствовалось, как на шее, где кожа была самой нежной, вздуваются волдыри от ставшего горячим и ядовитым воздуха.

Воздуха её Эребора, в котором она родилась и выросла.

– Грор!..

Он полулежал в тесной нише, прижав к груди руки, закинув голый подбородок, – недвижимый сын Даина, её племянник, весь серый, очевидно сильно отравленный, но ещё живой.

Она не стала слушать сердцебиение – легко ухватила его и понеслась дальше, нисколько не замедлив бега. Видел ли он, как умирала его сестра? Видел ли то, что стало причиной её гибели? Видел ли эти жуткие, незабываемые глаза, в одно мгновение загоревшиеся отблеском их золота?

Живот Дис пронзила острая боль. Отвращение и ужас.

Ненависть. Раздавленные тела – всюду кровь и куски костей и мяса, на тех самых плитах рябого мрамора, на которые никто не имел права ступать без разрешения короля – даже другие короли.

Теперь тут только осколки камней, и вниз бегут и бегут золотые ручейки – вся жизнь плавится и течёт, пока это устраивается там, где место нашего короля... навсегда.

Королевская жизнь – ценнее золота, и спасать её следует вперёд собственной; Дис не сомневалась в своём брате. Он выведет Трора откуда угодно. Он всегда спасёт его. А она спасёт Грора.

Он вздохнул и легонько дёрнулся в её руках. Потомок драгоценной и дивной цепи поколений, итог работы судьбы и Создателя. Теперь, наверняка, искалеченный и неспособный держать ни меч, ни молот...

Гнев. Ненависть.

Сейчас, маленький. Я знаю, каким путём идти. Я тебя отсюда вынесу. Сейчас ты увидишь Луну – просто пока не открывай глаза. Чтобы не видеть это месиво из плоти, камня и твоего любимого металла. Дис задыхалась и понимала, что не бежит, а еле двигается, приволакивая ногу, в которую, судя по ощущениям, глубоко вонзилось что-то острое.

Боль. Какое пекло.

Не останавливаясь, она скосила глаза вниз.

Деталь расколовшегося орнамента, который на этом участке десятки лет назад клали её отец и мать. Эти невероятные цветы на прекрасных и словно настоящих ветвях выглядели так, будто впитали и кровь, и души мастеров.

Они были подлинно чудесны, они были полны жизнью, как и всё в Эреборе.

Боль.

Ненависть.

Выход.

 

Она повалилась на землю, упав однако на спину – чтобы не придавить уже холодеющего Грора. Взвыла от невыносимой боли в ноге, от горя по погибшим, от отчаяния: вокруг был её народ, её семья, кто покалеченные – переломанные, обожжённые, кто уже мёртвые. Стоны, рыдания, вопли, проклятия, удары в грудь и о землю. Густой треск раздираемых одежд.

– Где узбад?! Его вывели? – выкрикнула она, умудрившись кое-как сесть, и тотчас встретилась взглядом с тем, кого искала, чья безопасность и благополучие были и её долгом: но каким она его увидела!

Дед сидел на земле, в полном королевском облачении, его руки суетливо дёргались, а взгляд был как у полностью помешавшегося. Он не мог сказать ни слова, и и у Дис сжалось сердце. Борода Трора была мокрой, а всклокоченные волосы обожжены на концах.

Возле него стоял на коленях Торин, обнимал за плечи, прижимая, молча и тяжело смотря на вход в Эребор – заваленный громадными каменными блоками, что недавно на его глазах раскрошились, как сухари.

Внизу полыхал город, оттуда тоже доносились крики, казалось, доходившие до неба...

– Давай, маленький, – став на колени, Дис припала к телу Грора. Разорвав на нём воняющую серой рубаху, несколько раз нажала на грудную клетку. Трясущимися пальцами разомкнула его растрескавшиеся губы, покрытые уже запёкшейся кровью, попыталась вдуть воздуха.

– Ну-ка... – ладони на его грудь, как её учили... один раз, второй, третий. – Грор, давай дышать.

– Дис... – голос Торина донёсся до неё будто из тоннеля.

– Давай, Грор. Ты меня слышишь? Открывай глаза, давай...

– Дис, не надо. Он умер.

Торин положил руку на её щёку, и Дис ощутила, как сильно пахнут гарью его пальцы.

Она медленно подняла голову и взглянула в глаза брата.

– Что?..

Торин погладил её лицо, и она ощутила, как под его пальцами легко, словно осенняя листва, осыпались остатки её опалённых бровей. От её бороды тоже почти ничего не осталось. До половины сгорели её волосы, и на них чудом держались митриловые бусины.

– Надышался исходом горения, – тускло сказал Торин. И добавил: – Досталось и тебе, Дис...

А потом он привлёк её к себе и разрыдался.

Дис сидела, на отрывая рук от груди мёртвого мальчика, и не могла уже ничего слышать и видеть. Ей казалось, что наступил рассвет.

Но вокруг по-прежнему выла ночь, вдавливая вовнутрь уши, над головой крутили свои вечные воронки звёзды, а воздух пах сернистыми сводами.

И цвет ночи был белым от пепла, в который превратились тела многих.

 

***

 

– Это всё?

– Это всё. Больше не давали, как я ни рядился.

Истерзанные пальцы сжались в кулак, кулак грохнул в стенку хилого деревянного дома.

Торин был раздражён.

– Ты засмеёшься, но я сегодня получила за работу ровно столько же, – покивав удивлённому брату, Дис подошла к столу и развязала кошель. – Глянь.

– Поганые глупцы! – не выдержал наследник Эребора. Было очевидно, что он досадует на людей больше из-за сестры, нежели из-за себя. – Они хоть представляют себе, что это работа королевской дочери?! Они хоть понимают, что ты знаешь об изготовлении оружия больше, чем все они вместе?

Дис потянула тесьму и дёрнула завязки так, что едва не разорвала их. Туго набитый монетами мешочек шлёпнулся к десятку таких же набитых, в скромный кованый сундук, прячущийся в углублении в земляном полу.

– Пока что мы с тобой тут пришельцы, никому не интересные. Чужаки. И соглашаться мы будем на их условия – до тех пор, пока слава о наших изделиях не пойдёт дальше. И не будет повода обвинить нас в жадности.

Дис залпом выпила воду, налитую ей братом.

– Пива хочется, – её голос пресёкся – будто вся она погасла.

Оба знали, что вспомнили: пиво, которое варили в Эреборе.

Доведётся ли ещё сварить и попробовать его?

Вцепившись в собственные предплечья, Дис, дрожа от вечернего холода, вглядывалась в голубоватую дымку, что медленно заволакивала всю долину до горизонта.

– Дождёмся весны, – сказал Торин, и Дис услышала, как звякнули застёжки его кафтана. Брат собирался улечься спать – никогда в Горе он не ложился так рано. Он был по-настоящему измотан. – Пойдем и поселимся в Синих Горах. Там хороший воздух для тебя. Обустроиться мы сможем быстро, а работать станем всю зиму...-- Торин зевнул.

Дис подняла с полу ставень и затворила окно, для верности пристукнув по перекладинам.

– Даин не простит нас никогда, – сказала она и посмотрела в глаза Торина, уселась на его постель – так, как делала это дома... Могла ли она называть Эребор своим домом теперь, не расплакавшись?

– Мы невиновны в этих смертях. Ни в одной.

– Да. Но наш брат не простит нас, – повторила Дис. – Случись что, он никогда не придёт нам на помощь.

– Дис...

– Тихо, – она подняла руку. – Я скажу тебе. Я думаю, то, что произошло там... тогда... что нас наказали Боги.

– Наказали Боги?!

Она отвернулась, но тут же вскинулась, глядя в глаза – синие, как её собственные, чистые, словно редкий синий алмаз.

– Я думала об этом. В сказаниях людей и эльфов есть истории о том, как сестра и брат... и как потом...

Она закусила губу и всхлипнула, не чувствуя в себе сил договорить начатое.

– Дис, это глупые сказки.

Она зажмурилась. Голос Торина! О, Создатель... голос Торина – это могло быть единственным, что она выбрала бы, будь у неё отняты все остальные чувства!

А разве всё остальное в нём она не любила так же?

– Торин, просватай меня.

– Нет, – прозвучало чуть менее твёрдо, чем ему хотелось.

– Просватай меня за кого-нибудь! Я не в силах искать себе сама... К тому же, я думаю, что наш поступок будет преследовать нас столетиями, что мы ещё не полностью расплатились.

– Хватит! Ну зачем ты мучаешь себя? – вскрикнул Торин. Сон исчез из его глаз. Дис плакала, и следовало это прекратить: от её слёз ему было больнее, чем от страданий кого бы то ни было из его будущих подданных.

Он обнял её – крепко, будто выпускать не собирался до самой смерти.

Он и не собирался, но она была твёрже любого камня.

– Так не бывает... то, о чём ты говоришь. Никто нас не наказывал. Как можно наказывать за любовь?

– Я не знаю. Правда, не знаю. Иногда, мне кажется, я вижу всех своих потомков мёртвыми. Мне снятся ужасные сны, Торин... я не знаю, творила ли я зло, ведь я тебя так люблю. Может быть, я напугала себя там, тогда, увидев, как умирают мои маленькие родичи. Я бы хотела, чтобы мои дети были также и твоими. Я знаю, что этого хочешь и ты... и отказаться от тебя для меня всё равно, что отказаться от своего собственного дыхания, – руки Торина тем временем прижимали её к себе, и гладили её распущенные косы, и её уже начавшую отрастать бороду, и слов было не нужно, потому что он был для Дис всеми словами и даже самим миром, что никогда не исчезнет, пока бьётся сердце Торина, которое она слышала теперь, прижатая к нему так крепко.

Она замолчала и стала смотреть, как догорает свеча.

©