Вот еще рассказ по мотивам "Планеты обезьян" (книжная версия; версия 1968). 

Зира нашла дома пикантные материалы. Её одолевает любопытство и некоторые другие чувства... 

"Коробка без надписи"

Автор: surazal Ⓒ

Все права на персонажей принадлежат обладателям медиафраншизы "Планета обезьян" (Planet of the Apes) Ⓒ 

Текст охраняется Законом об АП. Размещение любой части этого произведения на других ресурсах и в частных дневниках запрещено. Свидетельство о публикации №214091500131

Строго 18+. Внимательно читайте теги записи. 

 

 

Никто не ожидал, что конец дня будет представлять собой разновидность игры «орел – решка».

Погода портилась; животные нервничали и принимались чуть что драться между собой, а то и норовили укусить кого-нибудь из ассистентов или охраны.

Нужно было выписывать заказ на партию антисептиков?

Нужно. Заканчивались, помимо того, чернила в машинках, их тоже следовало заказать, и побольше.

Усталый взгляд доктора Зиры скользил по заполняющейся тенями комнате. Ей вспоминались рассказы о счастливых коллегах где-то на далеком Юге: они могли делать операции не при масле, а при кремниевых светильниках, не экономили анальгетики и, если верить всему в этих рассказах, всюду имели к своим услугам мощную силу пара.

Ей мечталось о принципиально новых препаратах. Группа опиатов, которые она с недавних пор вкалывала животным, чтобы снять боли, делала их вялыми; у нескольких самок, получавших лекарство при вынашивании, детеныши впоследствии не брали грудь и умирали.

А ещё мечтой было снимать их в движении. Многие, наблюдаемые уже несколько лет или месяцев, не боялись вспышки, когда она с помощниками делала их фотографии, – но разве фотографии могли передать их повадки и походку, такую грациозную, или плавность и порывистость их движений?

Установка для записи целлулоидной пленки была огромной, требовала обращения обученного специалиста и стоила немыслимых для маленького городка средств. Зире оставалось развлекаться полутора сотнями старых фильмов, выцветших едва не добела и склеенных почти через каждые несколько дюймов, отчего, конечно, страдало изображение.

Самым любимым у нее был коротенький, всего в несколько минут, кинорассказ об океане. Съемки побережий сменялись текстом со справкой об очередной местности, и она изредка устраивала себе маленький праздник, смотря и представляя, как вокруг гремит океан... Ведь его звук напоминает гром, об этом Корнелий рассказывал ей.

Она вздохнула и поднялась, решив, что через месяц непременно упросит мужа съездить к побережью. Хоть одним глазком посмотреть на чудо природы – Корнелий непременно выхлопочет пропуск, как в экспедицию в тот раз, и ему не откажут в сопровождении жены...

Почти сразу же ей вспомнилась фраза Корнелия: «Порций – бессердечный бюрократ», и она прогнала неприятную мысль о том, что мечта может не сбыться.

В соседнюю комнату через высокое оконце в потолке уже проник свет молоденькой луны.

В двух громадных шкафах по обе стороны от входа книг было набито видимо-невидимо. В одном из них, снизу, размещались пленки с записями о животных, главным образом людях, и несколько фильмов на прочие темы.

С тех пор, как они с Корнелием стали жить в одном доме, книг оказалось в два раза больше у каждого. Обоих это приводило в восторг. Катушек с научными записями тоже стало немного больше, некоторые фильмы занимали даже по две или три катушки, и Зира несколько недель с действительным интересом знакомилась с их содержимым, хоть и не была археологом. Увиденное также сильнее утверждало её в мысли о возможном физическом родстве собственного вида с людьми.

Присев, она попыталась достать снизу любимую пленку с океаном, но ее вдруг качнуло в сторону и, зацепившись за полку, она рассыпала коробки по полу.

«Шторм, наверное, близко. Вот и животные наши сегодня сами не свои», – мелькнуло в мыслях.

В ставшем чуть ярче свете луны Зира подобрала коробки и медленно, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте, направилась в спальню.

На ощупь дойдя до кровати, она свалила на нее всю охапку и, повозившись немного в полках, нашла светильник. Легонько треснула им по столу, поджигая, и установила в пазик проектора.

Удовлетворенно вздохнув, она решила не зажигать лампы, потому что, во-первых, запахло бы жжёным маслом, а это был не самый приятный запах, во-вторых, от этого источника в аппарате было достаточно света.

Перебирая коробки, она обнаружила, что не принесла своей любимой записи из библиотеки, но обратно ей ходить не хотелось, к тому же, среди записей было несколько в неподписанных коробках. По всей видимости, то были пленки Корнелия, которыми он с кем-нибудь наверняка делился, либо новые его приобретения.

Зире представилась комната гигантских размеров, набитая зрителями... на стену проецирует изображение огромный аппарат, работающий на паровой силе. Она вздохнула, заправила пленку на втулку и, зацепив грузик, отпустила ручку.

Грузик медленно, почти незаметно для взгляда поплыл вверх. Эта конструкция была инновационной, позволяющей зрителю не крутить ручку беспрестанно, а наслаждаться записью, к тому же движения предметов на пленке были плавными, естественными, практически как в жизни. Зира знала только то, что механику подвесного грузика разработала некая Целеста, а больше ничего.

Она улеглась на кровать.

«Нужно ставить сюда тарелку с чем-нибудь. Соединить эстетическое наслаждение с наслаждением желудка... Есть же мнение, что пищеварению способствует просмотр красивых видов», – усмехнувшись, Зира вспомнила первого преподавателя, который в свое время объяснял ей и про пищеварение, и про то, почему глазок проектора круглый, а картинка на стене – квадратная.

На стене появилось изображение спальни, почти такой же, как их с Корнелием, но намного больше, и кровать была застелена чем-то роскошным и определенно очень мягким, какой-то невиданной блестящей тканью. Зира привстала. Она всегда любила смотреть, как живут в других местах, но рассказов ей приходилось слышать не так много, а уж фильм об этом она вообще видела впервые. Ей стало понятно, что запись делали где-то во внешних землях.

В спальню вошла молодая шимпанзе. Зира заинтересованно подалась вперед. Ей никогда не приходилось видеть на ком-нибудь подобные украшения – например, левое ухо снизу доверху было украшено рядами чего-то блестящего, вроде звездочек, и они очень красиво ловили свет.

Точно так же, как Зира за несколько минут до этого, шимпанзе улеглась на кровать и закинула руки за голову, прикрыв глаза, будто в раздумье.

«Сейчас тоже будет смотреть фильм, наверное», – улыбнулась Зира. И ахнула изумленно, потому что в следующих кадрах в спальне появилась крупная, высокая горилла.

«Это не развлекательная, не научная, а художественная лента – как книга! Никогда такое не видела...» Зира завозилась, устраиваясь поудобнее. Потерла нос и губы, почувствовав, как к ним вдруг прилила кровь.

Да, он был крупным. Красивым и, сразу видно, сильным. Опираясь на кровать, он наклонился над шимпанзе, очень легко дотронулся до ее лба, и она, принюхавшись и открыв глаза, потянулась к нему, положила ладони на его мощный, черный с серебристой проседью загривок.

По его огромному телу прошла видимая дрожь – великолепная блестящая шерсть переливалась, как темный поток.

От следующих кадров у Зиры внутри зашлось.

Толстые пальцы гориллы зарылись в шерсть шимпанзе, будто искали там. Вдоль – вниз по рукам, погладив ее ладони, по голове... По шее и бедрам под поднятым платьем – когда она мягко перевернулась, отворачиваясь в смущении. По ногам, задержавшись под коленями, скользнув вниз, пальцы переплелись с пальчиками на ее ногах, которые она тут же крепко сжала.

«Я стесняюсь», – показала шимпанзе.

«Доверяй», – был ответ, и снова крупные, чувствующие пальцы дарили изумительную древнюю ласку, смысл которой был давно забыт, но которая оставалась самой нежной и сближающей в мире.

Ее грудь и живот быстро и часто подымались, глаза были закрыты, и веки дрожали.

Взяв ее руку, он лизнул запястье. Дотронулся языком,будто пробуя вкус, прихватил губами шерсть на предплечье. Она потянула руку на себя, словно не желая больше ласки, но он неожиданно схватил ее и развернул к себе спиной, сжимая.

Делая попытки высвободиться, она, тем не менее, прижималась к нему ягодицами и терлась там, не в силах одолеть инстинкты. А его рот был приоткрыт, обнажая мощные зубы, на которых блестела слюна.

И вдруг она выскользнула из этих объятий – как оказалось, лишь затем, чтобы всё продолжилось.

Ручищи гориллы схватились за тонкую, легкую ткань зеленого платья и разорвали его сверху донизу.

«Что?!» – с негодованием показала шимпанзе.

Небрежный жест гориллы означал по всей определённости «А ну, подчиняйся!», и мощным толчком бедняжка шимпанзе была брошена на постель вниз лицом. Она не съежилась, не замерла, а неожиданно приподнялась, открывая на обозрение то, что говорило об ее страсти так чудесно и явно – всё набухшее от прилившей крови, бесстыдно пульсирующее, вызывающе прекрасное... Пару мгновений он смотрел. Потом придвинулся ближе, обхватил ее за подмышки, стиснул ее икры – казавшиеся теперь такими худенькими, сжатые пальцами его ног, и тесно прильнул. Его пенис и иссиня-черные яички скрылись в почти неостриженной шерсти ее бедер.

Она бессильно забилась, но и закинутая голова ее, и нежное, как у спящей, выражение лица, и слезинки в уголках зажмуренных глаз просто кричали о том, какое сильное удовольствие она получает.

Дрожащей Зире казалось, что она слышит звуки – страстное, тихое всхлипывание и низкое, почти за гранью слуха, рычание.

Он навалился на нее, вцепившись зубами в волосы на ее голове, сразу над шеей. Она изогнулась, дернулась ещё несколько раз и вдруг расслабилась и упала, обессиленно разжав пальцы. Все ее лицо было мокрым, а шерсть на шее слиплась.

Бедра гориллы сильно качнулись вперед-назад, и он отпустил шимпанзе, позволив ей просто упасть, и сам повалившись на спину.

Зира шумно дышала, чувствуя, как что-то подхватывает между ногами, словно Корнелий только что ласкал ее. Как ей теперь не хватало его рядом!

Она чуть не закричала, увидев в кадре ещё одну гориллу. И он был очевидно сильным и крупным, и на его спине и загривке серебрилась густая шерсть.

«Нет, нет, нет, нет», – шептала Зира, зная, что будет смотреть все, что здесь покажут, и боясь, и желая неизведанного.

Оба они обняли шимпанзе, которая отворачивала смущенное лицо, не отвечая на ласки и жмурясь. Один ласкал ее лицо – водил пальцами и губами по бровной дуге, другому показались интереснее ее крупные груди и чуть выпуклый живот – там, где шерсть почти не росла, и он так медленно облизывал чувствительную кожу, и его дыхание, наверное, было таким сильным и горячим...

Шимпанзе раздвинула ноги.

«Будет не так», – тотчас последовал жест второго гориллы. В манере держать себя и в размерах, более крупных, чем у первого, угадывался лидер.

Шимпанзе посадили сверху, на мощные бедра, и теперь можно было во всех подробностях рассмотреть, как исчезает большой, надувшийся, темный, как обсидиан, пенис в утомленном, исполненном наслаждением теле.

Они владели ею по очереди, и ее дрожащее тело подчинялось из последних сил, и если бы ее не держали, она упала бы. Ее рукам было позволено трогать и сжимать, и напоследок эти руки могли лишь слабо обвивать сильную шею того, кто был в ней теперь, и откинуться назад, хотя ее измученный ротик так и просил ещё поцелуев.

Она получала их – ее целовали в рот, в брови, в плечи, в груди, уже мокрые от слюны, от пота и семени... пока то один, то второй держали ее на коленях, прижав ее к себе, двигаясь в ней часто и сильно, стискивая ее спину. Ее губы были искусаны, и кожа вокруг них темнела синяками.

Она кричала – или стонала. Ее, не церемонясь, затыкали, целуя, посасывая ее губы и запуская меж ними языки – гориллы порой целовали ее одновременно, или, схватив ее за взлохмаченную голову, один из них вталкивал ей в рот пенис, и она гладила его языком, сосала, будто сочный фрукт, пуская слюну на ствол и медленно и истомлённо целуя самый кончик.

Когда они вошли в нее вместе, шимпанзе подалась на них всем телом. Она, видимо, не чувствовала никакой боли или неудобства. Да, она хотела, чтобы они вот так, быстро и яростно двигались в ней, хотела, чтобы ее голову прижимали книзу, когда один из них вошел ей в рот, и оба так нежно и сильно ее сжимали, и имели ее, как дикие звери, а потом спустили внутрь нее, и на ее спину и голову, – и восторг отражался на ее мерцающем капельками пота лице.

В тишине Зира слышала, как громко стучит сердце.

Кончив, гориллы отёрлись о шерсть на теле шимпанзе – которая теперь не смотрелась такой аккуратной и ухоженной, как в начале, и об ее лицо. Из ее рта вытекла белая тонкая струйка.

Зира хрипло дышала, ей было неудобно и мокро сидеть.

Блестящая ткань под гориллами и шимпанзе была разорвана в клочья.

Все трое лежали как попало, словно люди на земле в солнечный денек, и шерсть шимпанзе была вся залита белым, мутно поблескивающим семенем.

– Понравилось? – тихо и вкрадчиво раздалось прямо над головой.

Зира так и подскочила, рефлекторно сжав руками и ногами ткань постели и зарычав от страха.

Лента кончилась. Аппарат затих, и в свете его тусклого огонька она разглядела улыбку Корнелия.

– Прости, что испугал тебя, – взяв руку Зиры, он мягко пожал ее.

– Д... давно ты пришел?

– Тогда же, когда и вторая горилла, – он ухмыльнулся. – Ты прежде такого не видела, я угадал?

– Откуда у тебя это?

Археолог пожал плечами.

– Кто-то подарил. Уже не помню...

Они набросились друг на друга – сразу же, в следующее мгновение, и Зира забыла и про заказ антисептиков, и про испеченный на огне пирог, а Корнелий не помнил больше ни свою усталость, ни записи, которые должен был посмотреть до завтра.

– Сделай так со мной! – шепнула Зира на ухо мужу. – Сделай...

Ей хотелось кричать от новых, острейших ощущений. Что-то незнакомое словно стягивало ее тело, обволакивало, ощущаясь как порыв ветра.

Она жалась к Корнелию, чувствуя, что лицо будто покалывает током. Его сердце стучало совсем рядом, и смотрел он как-то необычно.

– Я, пожалуй, поберегу твою одежду, – с улыбкой Корнелий медленным, гладящим движением спустил платье с плеч Зиры. Он сразу почувствовал запах, ошеломляющий, как водопад, как горячее летнее солнце... В отличие от уже далекой от них, доисторической обезьяны, Зира издавала этот запах не только в периоды фертильности, а всегда, когда ей хотелось Корнелия.

Он смотрел на ее лицо, к которому очень шло сочетание смущения и похоти.

Он принюхивался.

Его горячая ладонь поглаживала ее затылок, и Зира в смущении, отведя взгляд, держалась за его запястье. Их поцелуй был спонтанным и нежным: они одновременно потянулись друг к другу, чуть коснувшись губами. Губы Корнелия едва ощутимо двигались на губах Зиры, лаская, и она покачивалась в его руках, как уносимая далеким океаном.

Их нежность сменилась вновь неистовой страстью, лишь только Зира потянулась назад, наклоняясь, увлекая за собой Корнелия. Переплетя пальцы на руках и ногах, они прижимались друг к другу всё крепче, и все сильнее становился их жар. У обоих вдруг заложило уши и защипало в глазах.

– Понравились их руки? – Корнелий, кусая жену за шею, вдруг обхватил ладонями ее груди и сжал пальцами соски. – Вот так, да? Ох, гляди, как ты это любишь!

Зира заскулила.

– И ноги... да?

Она не знала, что думать, но он чуть отстранился, неожиданно мягко взял ее за щиколотку и притянул ее ногу к своей промежности.

– Возьми его.

Зира уставилась в глаза мужа, но медленно подчинилась.

Ее изящные, длинные пальчики робко прикоснулись к пенису Корнелия, потом, поглаживая, пробежались по его длине.

В уголках рта Корнелия блеснула слюна.

– Обеими ножками, обеими, – он зажмурился и хрипло втянул воздух.

Зира послушалась. Если бы он открыл глаза, он увидел бы, что его жена неотрывно, влажными глазами смотрит на то, что делает.

Он недолго терпел – повалил ее на спину и вошёл, куда грубее, чем это делали гориллы на записи. Зира даже не ахнула – она обняла его ногами за бедра и, издав хриплый гортанный звук, подалась на его тело сильнее. Прикусив губу, отчего обнажились клыки, Корнелий задвигался в ней – как он любил, быстро и не тратя времени на лишние прикосновения.

На этом всегда заканчивалась утонченность Зиры и робость Корнелия. Но сегодня в их любви было что-то одновременно зверское и божественное. То, чего раньше с ними не случалось.

Зира садилась на Корнелия сверху, поворачивалась к нему спиною, ложилась лицом вниз, и всякий раз он останавливался, желая продлить это чудесное, чему пока не было названия в их разговорах.

Но когда она попыталась соскользнуть с него в пятый раз, он зарычал и вдруг впился зубами в ее загривок, удерживая ее на месте, вниз лицом, и крепко схватив за щиколотки.

Зира закричала, словно от боли. Она чувствовала, как текут слезы, впитываясь в волосы на лице и шее, как близок и бесценен Корнелий, как прекрасна вокруг целая Вселенная...

Хватая зубами постель, она слышала, как хрипит Корнелий над ее головой, и сжимала его внутри себя крепче и крепче, не в силах удержать слюну во рту, а рыдания в горле.

Будь она слабее его хоть немного – он бы искалечил ее или переломал бы ей кости, когда оба кончали, издав странный, пронзительный вскрик, подобного которому даже не слышали. И тихо-тихо они приходили в себя после, когда Зира чуть отдышалась, а Корнелий вынул пенис, ещё обливающийся семенем.

С всегдашней заботой, отдаленно напоминавшей тревогу, глянул на жену.

– Тебе хватило?

Зира отвернулась – она чувствовала, как ее лицо темнеет от прилившей крови.

– Не говори таких вещей.

Тут же, глянув друг на друга, они улыбнулись. Волосы их были в беспорядке, на лицах отражалось томление и растерянность. И этот запах, незнакомый и сильный – он так и тёк по комнате, по полумраку, растворявшему всё объясняемое и реальное.

Было очень приятно, когда Зира положила руку на грудь и прижалась, уткнувшись лицом в свалявшуюся и повлажневшую шерсть на ребрах Корнелия.

И просто захватило дух, когда Корнелий положил ладонь на голову Зиры, плотнее и крепче обнимая ее, чтобы ночь эта стала для них самой безопасной и теплой.

 

***

 

– Их нужно есть, пока ещё горячие, – торопливо сказала Зира, и Корнелий мимоходом удивился, откуда у нее этот домовитый тон и привычка поутру ворчать. Впрочем, даже это ворчание оказывалось приятным.

Поднявшись утром, она вытряхивала постель, сметая длинную черную шерсть, оставленную на простынях ночью, и одевалась, исполненная скромного достоинства. Он любил слегка причесать ее до того, как она надевала рубашку. Особенное удовольствие ей доставляли прикосновения гребня к спине, и Корнелий старался быть аккуратным, впрочем, другим он быть не умел. Иногда и Зира причёсывала его, но порой у нее по утрам так дрожали от слабости руки, что приходилось откладывать вычёсывание Корнелия до вечера, а то и следующего дня.

Зира была сконфужена. Это было так же ясно, как и то, что пирог за ночь стал жестким, а из окон благоухало лавандой, заросли которой находились прямо перед домом.

В бледном, словно тоже стеснительном свете утра сизые и лиловые тени ткацкого станка, молодой пальмы в земле и угрюмых старых кресел плавно двигались и как будто что-то шептали.

– Смотри – Зайус, – Зира не была удивлена, скорее, ещё отдыхала от ночной гонки, медленно отирая лицо мокрым полотенцем.

Корнелий, кинув взгляд за окно, хмыкнул.

– В такую рань он к нам... Зачем, интересно? Еще и пешком.

– Утренний променад, – Зира пожала плечами, отпирая дверь.

Поднимаясь по лестнице секции, пожилой куратор несколько раз оперся на руки. Увидав Зиру, однако, он мгновенно выпрямился и со странным выражением на бледном, будто выцветшем от старости лице вгляделся в нее.

– Здравствуйте, учитель.

Корнелий всегда обращался к Зайусу именно так, в то время как Зира величала того «профессором».

– Какое отличное утро, молодежь! – наконец оторвав взгляд от Зиры, орангутан опустился в кресло.

Корнелий кивнул, выжидательно смотря на куратора. Тот вполне мог заходить без записки, считая пару молодых учёных кем-то вроде собственных детей или внуков и в общении с ними не обременяя себя церемониями, которые так любил его народ.

Корнелий не мог спорить с тем, что многим, очень многим в своей карьере обязан проницательному Зайусу, чья профессиональная осторожность могла казаться докучливой, но, бывало, частенько спасала от неприятностей. Теперь Зайус с торжествующим видом смотрел уже не на Зиру, а на ее мужа.

– Ведь это действительно хорошее утро. Доктор Корнелий, я рад вас поздравить. Вы получили кафедру.

Он сделал паузу, прищуриваясь в улыбке, наблюдая, как Корнелий переглядывается с женой, как их лица освещаются изнутри, как глаза начинают блестеть... как давным-давно у самого Зайуса, когда он куратором ещё не был, а лишь в одно такое же утро и его самого обрадовали тем, что он получил собственную кафедру.

Наблюдать за очаровательным волнением обычно спокойного Корнелия было наслаждением. Как и за улыбкой Зиры, и за тем, как она подошла к мужу, не стесняясь, приникла к нему, что-то шепча.

Зайус был уверен, что, проводив его, они оба будут куда эмоциональнее... но у него оставалась в этом доме ещё пара дел.

– Зира, дочка, дай-ка я послушаю твой пульс, – мягко обратился орангутан к женщине, когда она вновь посмотрела на него – сияющими от счастья глазами.

– Я не больна... – она тем не менее протянула руку, и пальцы профессора легли на ее запястье, расправляя тонкую шерсть, чтобы лучше уловить сердцебиение.

Другая рука Зайуса легла на шею шимпанзе – ему не пришлось вставать, чтобы дотянуться, и около минуты он сидел, вслушиваясь.

Зира вдруг покраснела до самых ушей.

– Это действительно прекрасное, просто замечательное утро, – рассмеялся наконец Зайус. – Доктор Корнелий, пару месяцев назад я оставлял у вас кое-какие документы и записи, – без паузы продолжил он уже совершено иную тему. Хозяева дома смотрели на него с плохо скрытым недоумением.

– Ах, да. Конечно, учитель. Если позволите... – Корнелий исчез в соседних комнатах.

– Старые, конечно, пленки, но таких не достать, и очередью из желающих их глянуть можно несколько раз заполнить площадь университета, – задумчиво проговорил Зайус, наблюдая, как Зира вытянула губки в смущении.

Она скажет сама. Это должна говорить женщина, если она уже догадалась.

Корнелий - симпатичный шимпанзе, обладающий самым высоким интеллектом из всех в своем выпуске, да и, по правде говоря, в своем народе. Его сын или дочь обязательно будет выдающейся личностью. Быть может даже, изменит мир.

– Прошу вас, профессор. Я донесу это до вашего дома, – в руках Корнелий держал сверток с пленками и книгами, и вид у него был сконфуженный.

– О, нет, нет, никакой в этом необходимости, – Зайус легко и проворно поднялся, принимая ношу из рук бывшего студента. Усмехнулся. – Вам есть что обсудить, после вашего завтрака сразу прошу в университет, а для формальностей, доктор Корнелий, зайдете ко мне завтра.

Он почтительно поклонился им у дверей и исчез.

Ошарашенная Зира обернулась к мужу.

– Золотой старикан. Я-то к нему, бывало, предвзято относился, но... Ты хорошо себя чувствуешь? – Корнелий бережно притянул к себе жену.

Он услышал, как сильно стучит ее сердце.

– Поздравляю вас, доктор Корнелий, – тихонько пробормотала Зира в его грудь.

Он улыбнулся, гладя ее голову.

Она подумала, что сомневается, подумала, что скажет ему потом. Уже было две ничем не закончившиеся задержки, когда она радовалась за себя и Корнелия, но теперь говорить ещё слишком рано. Ей не хотелось, в случае, если это обычная задержка, омрачить ему удовлетворение от полученного, давно искомого, подтверждения значимости его интеллекта и трудов. Через две-три недели она уже будет знать наверняка, хотя в опыте диагностирования профессора Зайуса, отца девятерых детей – что было достаточной, невиданной редкостью для орангутанов, она не сомневалась.

Но Корнелия что-то беспокоило. Нет – было видно, что его просто распирает волнение от какого-то факта, никак не связанного с получением давно желанного титула. Словно он только что столкнулся с чем-то навроде тех самых артефактов древней цивилизации, что теперь лежали в закрытом схроне, так как не вписывались в святыни и ценности планеты обезьян.

– Дорогой...

– Зира, Зира! – заведующий кафедрой археологии больше не мог выдерживать волнения и, схватив жену за руки, быстро заговорил: – Ты не можешь себе даже представить! Эта пленка, что мы смотрели вчера... сегодня, при дневном свете, я рассмотрел коробку и катушку. На них стоит печать – и это экслибрис профессора Зайуса!