Отмечая шаббат теперь (в нашей семье субботу называли на идише – «шабес»), я всегда вспоминаю, каким этот день был в моей прошлой жизни. Прошлой не в понимании «минувшей», «канувшей в Лету», но той, которая давно миновала, которая изменилась настолько, что стала совершенно другой…

Понимать, что такое шаббат, равно как и вообще понимать что к чему в жизни, я начал в военное и послевоенное время. Война кардинально изменила всё. Коснулось это и проведения шаббата. Как отмечали шабес в семье деда до войны, я знал по рассказам мамы и её шести сестёр и брата.

Во время крайне редких – уже послевоенных встреч – их рассказы о прошлом представлялись мне скорее легендами, ибо то время казалось столь стародавним, что будто бы его не было вовсе. Воспоминания о том, как прежде проводился шабес, были словно овеяны романтикой.

Раз в неделю по пятницам семья в полном составе собиралась за столом. С появлением первой звезды бабушка зажигала две свечи (подсвечники были не серебряные) и молилась. Потом молился дед, глава семьи, затем все пили какой-то напиток (мне он почему-то всегда представлялся красноватым морсом), преломляли халу и приступали к праздничной еде. Пища была праздничной не только потому, что мясо, равно как и белый хлеб (халу), в семье ели раз в неделю, а в силу торжественного ритуала её принятия. За столом говорили о прошедшей неделе, рассказывали, какие примечательные события случились за минувшую неделю, хотя эти события и без того были у всех на виду. Семья деда не была особенно религиозной: кашрута и вообще традиций строго придерживался лишь глава семьи. Бабушка же побаивалась деда больше, чем Бога. Например, спутав кошерную ложку с каждодневной, она переживала, что как бы дед этого не заметил.

Каждый из детей в семье деда стремился учиться. По мере того, как друг за другом они разлетались из родного городка на учебу, по вечерам за пятничным столом становилось всё менее людно. Зато больше говорилось о разъехавшихся детях и обсуждались новости Минска и Ленинграда, о которых рассказывалось в их письмах. Перед самой войной шабес за столом встречали уже лишь дед и мама: её сёстры к тому времени жили, работали и учились вдали от дома, а бабушка уехала в Ленинграде – в семью старшей дочери, у которой родилась дочка. Также в Ленинграде в институте учился и младший брат мамы.

[177x211]Война разрушила привычный уклад в одночасье. Дед, мама с двумя детьми эвакуировались на Урал. О том, чтобы шабес там отмечать как и раньше, речи идти не могло. Не было ни праздничных свечей, ни торжественного ужина – жили в землянке при коптилке. Но каждую пятницу дед по-прежнему искал в небе первую звезду, накидывал талес, прикреплял ко лбу и к левой руке с помощью кожаных ремешков какие-то чёрные коробочки и усердно молился – полушёпотом на непонятном нам с сестрой языке. Из слов молитвы мы знали только «Борух, Ато, Аденой Элогейну…» (Сейчас я начинаю молитву этими же словами, но с изменёнными, как это принято здесь, гласными.) Дед произносил «г» по-украински – фрикативно, мягко. На голове вместо кипы у него всегда была слегка засаленная кепка. И тогда – в землянке, и позже – в комнате с 3,5-метровым потолком в Ленинграде, дед запомнился мне стоящим в углу с накинутым талесом, тихо молящимся, или сидящим за столом с одной из двух своих толстенных книг в твёрдом чёрном переплёте. Одной из книг был «шидер» – молитвенник, который в Германии называют «сидур». Я и сейчас не устаю поражаться, как деду удалось забрать и сохранить эти две книги, талес и тфилен. Ведь мы были вынуждены бежать из нашего городка в самые первые дни войны! Бежать буквально в том, что было на нас в тот момент! В результате зимой на Урале мама оказалась в босоножках.

После войны вся семья собралась в Ленинграде. Встречая субботу, бабушка всё также зажигала две свечи. Правда, тогда не было даже обычных, не говоря уже о серебряных, подсвечников. И ничто не соответствовало моему представлению о довоенном праздновании шабеса, которое сложилось у меня по рассказам старших. О том времени взрослые вообще говорили редко – воспоминаниями делились только по случаю.

В полном составе родня теперь собиралась только на Пейсах. А после смерти бабушки и деда, семейного духовного лидера, уже и на Пейсах собирались не все. Традиции стали постепенно отходить на второй план и забываться.

С 1992-го года я живу в Германии. Здесь обрел я Бога, о Котором я прежде не знал, но Который никогда не оставлял меня. Изучая Писание, я понял истинное значение субботы – шабеса (на иврите – «шаббат»). Этот седьмой день недели Бог повелел евреям отмечать ещё до того, как дал им Закон. В декалоге (десяти заповедях) сказано: «Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай и делай в них всякие дела твои, а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему», (Исх.20:8-10).

Соблюдение субботы и принадлежность к избранному (Божьему) народу неразрывно связаны друг с другом. Празднование шаббата было и остаётся важнейшей частью жизни истинного еврея. Необходимость следования этой традиции для еврейского народа неоспорима. Не случайно в XV веке, когда из Испании и Португалии изгоняли евреев, а оставшихся насильно обращали в христианство, Церковь следила, не продолжают ли марраны (марранами христианское население Испании и Португалии называло евреев, принявших христианство, независимо от степени добровольности их обращения – ред.) тайно отмечать субботу, то есть оставаться иудеями. Важнее соблюдения шаббата для еврея было только храмовое поклонение…

С образованием в Штутгарте мессианской общины, её члены шаббат отмечают постоянно. Каждую пятницу – вечером, после рабочего дня – мы, евреи и люди других национальностей, принявшие Бога Израиля и его Мессию, собираемся в тесном кругу. Мы молимся, читаем псалмы, поём и славим Господа. Затем кто-то из женщин с молитвой зажигает две свечи, и мы продолжаем славить нашего Творца в песнях. После того, как один из старейшин общины помолится над вином (соком) и халой, мы пьём его, преломляем и едим халу – как это делал на пасхальном седере наш Спаситель-Мессия. Вечер проходит в изучении Писания – мы слушаем чьи-либо комментарии, обсуждаем их и возникающие по ходу беседы вопросы. На прощание молимся, благодарим за всё Создателя и расстаёмся до субботнего собрания, проводить которое заповедал Своему верному народу Всесильный и Всемогущий Бог.

Таков теперь мой шаббат. [300x168]

Меир ШКОЛЬНИК