Василий работал далеко от дома, в Сибири, вахтовым методом, на нефтепромысле. Там подружился со стариком-охотником и, случалось, оставался на выходные дни - а их было целых 15, - чтобы походить с ним в тайгу, поохотиться. Возвращаясь в свой город, пил Василий по-черному, а там, в тайге, не пил вовсе. Старик, бывало, разожжет костер, сготовит ужин, достанет заветную фляжечку, примет сто грамм "для согреву", Василий только посмотрит с сожалением да скажет:
- Кабы я так умел - я уж если начну, так пока нутро все не спалю, не остановлюсь, В общем, гуляй, Вася...
От его загулов ушла однажды из дому его жена Соня с пятилетним сынишкой. Сынишка, впрочем, был не его, а от первого мужа. Соня была загадочная женщина, беженка, каких сегодня на Руси немало. Ничего о ее прошлом он не знал, даже в национальности разобраться не мог. Такая черноглазая, смуглая, гибкая. И мальчишка под стать: тоже глаза - зрачков не видать. Спросит бывало - ты таджичка? Она плечами поведет. Узбечка? Смеется, а зубы белые, ровные, один к одному. Так и отмолчится. Иногда только:
- А тебе не все равно? Детдомовская...
Ему, в общем-то, было все равно. Он одно твердо знал: до нее ни на одной бабе остановиться не мог, а к этой как приколдовали. За что любил, самому непонятно. Уж сказать, что очень красивая - так нет. Хозяйка хорошая? Да где уж... Кучу денег домой привезет, пачками на стол вывалит. А она и глазом своим раскосым не поведет. Любил ее Вася, да ревновал больно. К кому? А шут его разберет. К прошлому, настоящему, будущему. По пьянке бил сколько раз. Ночью прижмется к нему - горячая, трепещущая, а он тут же с допросом: "А к тем, что до меня были, с ними как? С отцом своего Тимура?"
Соня отстранялась, лежала неподвижно, слова не произносила. А он вставал, хватался за очередную бутылку и вместе с зельем разливалась по всему телу, по каждой клеточке, необузданная ревность. Вот тогда-то и доставалось женщине. Может, если
бы хоть словом она ответила, скорей бы Вася остыл - да нет, молчала. И когда пятерню запускал в ее жесткие, длинные, до плеч, волосы, и когда руки выкручивал. Однажды только, когда по пьянке мальчонку схватил сонного, кинулась, закричала дико:
- Ребенка не тронь! Убью!
И такой дикий огонь заполыхал в ее глазах, что Вася даже протрезвел. Понял - убьет в самом деле. По утрам Вася обычно каялся, плакал настоящими слезами, клялся никогда больше руку на жену не поднимать. Любил стерву... А мальчишку не любил. Был тот хоть и чернявый, как мать, но лицом на нее не похожий. А, значит, в кого? В того самого, от которого зачат... Оттого не мог Вася ни приласкать его, ни поиграть с ним.
Однажды вернулся с вахты - а их нет. Всегда были. В самое неурочное время приходил, специально так подгадывал, чтобы не ждала - нет, всегда дома. А тут ушла. Совсем ушла, записку оставила: не ищи, мол, прощай, так как я поняла, что отцом моему ребенку ты все равно не будешь.
Заглянул в стол - деньги в пачках как лежали, так и лежат, видик - самая дорогая вещь - на месте, ничего не взяла. Куда же она ушла, загадочная женщина Востока? Пометался и решил: черт с ней, а тоску принялся водкой глушить.
В свой следующий отгул домой не поехал, пошел с дедом в тайгу. Тогда-то и решил привезти себе собаку. Были у деда две лайки: один кобель, другая сука по кличке Инга. До чего умнющая, аж чудно от нее делалось. В тайге без лайки никак нельзя, бежит впереди и все тебе скажет, где зайчонка притаился, где сохатый прошел, а где и сам косолапый хозяин озорует. В городе, конечно, таланты такие ни к чему и собаку достать не проблема. Но эта, Инга, очень уж Васю любила, а у него с любовью, пусть хоть собачьей, теперь совсем дефицит вышел.
Дед отдавал ее без жалости, за так, по дружбе, - сука была бесплодная. Старый охотник удивлялся: "Знаю, - говорит, - коровы яловые бывают, а чтоб сука - никогда". Вася за так не взял, отвалил сотню. Дед все же поинтересовался: "С кем оставлять-то будешь, когда сюда прилетишь?''. "С соседкой договорюсь", - заверил Вася. Жил он в бараке со своим двориком, так что выгуливать не обязательно, а так чего не покормить: деньги соседке оставит, а то и продуктов.
В первые дни, как привез собаку, с питьем завязал. Была у него надежда - вернется эта загадка Востока, некуда ей деваться с мальчишкой без денег. А он встретит ее трезвым образом жизни. И ничего, Получалось. Поначалу. Потом запил. Пьяным рассказывал Инге о женщинах, с которыми сводила судьба, называя их неоскорбительным для собачьего уха словом - суки. Выговорившись, всматривался в умные Ингины глаза и вдруг зверел:
- Осуждаешь?! Ах ты, сука...
Швырял в собаку тяжелым ботинком, выгонял из дому во двор. По утрам привычно каялся, вытаскивал из холодильника колбасу, и Инга, преданно глядя в глаза, терлась влажным носом об его руку, норовя лизнуть теплым языком.
- Вот она, любовь, - умилялся Вася. - Бей не бей, а поперек не пойдет, из дома не убежит. - И. растроганный, гладил собаку, трепал за холку, чесал за ушами.
Но что однажды собака отколола, это Вася в ум взять не мог... Вечером по пьянке выгнал ее во Двор, утром пошел мириться. А пошел, потому что на зов его та не явилась. Такого еще не было. Пришлось подниматься с тяжелой похмельной головой, но и во дворе собака не отзывалась, а нашел он ее в сарае, за сложенными дровами. Сначала услышал щенячий отчаянный визг, затем увидел два горящих глаза.
- Так это, ощенилась вроде, - пробормотал Вася. Для ясности пошел в дом, принял полбутылки, а когда полегчало, сообразил, что никак такого с поджарой худощавой лайкой случиться не могло. Пошел за Тоней, соседкой, той, что кормила Ингу во время отъезда Васи. Тоня долго вглядывалась, привыкая к темноте - к себе Инга не подпускала, затем охнула:
- Да это ж она у моей Белки щенка стащила!
- А чего ж теперь? - тупо спросил Вася, вспоминая, что у соседской шавки действительно еще в прошлый его приезд родились щенки, а в этот так уже и ползали по двору,
- Уж и не знаю, - развела руками Тоня. - Мне-то они не нужны. Топить жалею, а брать никто не хочет. Так что если что - пожалуйста. Ему уже молочка бы можно... Да только зачем тебе?
- А, пускай! - вдруг решил Вася. - Хочет усыновить, - сам засмеялся понравившейся шутке, - хочет усыновить ребенка - пускай воспитывает. Вместе будем...
Щенок продолжал визжать, тыкаясь мордочкой в Ингин живот. Инга тоже повизгивала, вылизывая барахтающийся комочек.
- А молоко - это мы сообразим! - Вася побежал в дом, нашел в шкафу банку сгущенки, открыл, развел в чашке водой. Инга тихо зарычала, когда он стал подвигать к ней посуду.
- Ты чего, Инга? - обиделся Вася.- Я к тебе со всей душой- Воспитывай, говорю. Завтра свежего куплю. А хочешь - пошли в дом. Хочешь - на постель ложись. Мне не жалко.
Инга, схватив щенка за шиворот и чуть настороженно поглядывая на хозяина, все-таки перешла в дом. Вася бросил на пол старый полушубок, не переставая беседовать с Ингой, опорожнил начатую бутылку и пошел за другой.
[389x260]К вечеру напился. Плакал, рассказывал Инге, в который раз, о своей неудавшейся жизни, и в какой-то момент ему показалось, что Инга его не слушает, а воротит от него презрительно морду.
- Осуждаешь, значит? - стал заводиться Вася. Присел рядом на корточки. - Ну-ка, смотри прямо в глаза!
Инга зарычала.
- Сука! - заорал Вася. - На кого рычишь? На хозяина?
Вскочил, не удержавшись, рухнул на пол. затем поднялся, наливаясь злобой. Его вдруг осенило, это же она нарочно, ему в укор... Ты, мол, Тимку, чужого ребенка не любил, а я вот... Ты, значит, плохой, а я хоть и собака...
- Погоди, - что-то заворочалось в пьяном мозгу. - А откуда она про Тимку знает? - Но тут же отмахнулся. - Не все ли равно... Вон как смотрит... Одно слово - сука. Да я сейчас твоего щенка, Тимку твоего... Я сейчас раз - и об стенку... И нету...
Покачиваясь, наклонился, пытаясь нашарить у нее под животом это маленькое, живо
Инга вцепилась в горло намертво...

Автор: Людмила Басова