2 августа 1975 года. Уезжаем сегодня из Торуня, из этого ангельского города 

(на торуньском   гербе изображен  грустный  ангел).

[336x405]

Согласно  одной торуньской легенде, в глухую старину жители купеческого города погрязли в грехах, и Господь решил наказать их. Прознав об этом, горожане раскаялись и отлили огромный колокол, звук которого должен был достичь Небес и просить Бога о снисхождении. Господь простил раскаявшихся грешников и послал ангела с вестью об этом. Этот ангел остался навечно на гербе Торуни.

Американская труппа дает вечером концерт ( помню, как артисты рассказывали, что привезли в Польшу композицию на музыку Шопена; подумалось в тот момент, интересно, в каком стиле… американцы словно поймали мои мысли: много пришлось переделывать, после  того, как побывали на шопеновском  концерте в Варшаве, в парке. (В Лазенках).  А футболисты играют завтра с местной командой. Но судьба разбрасывает нас в разные стороны. Жаль, очень жаль расставаться. Писать? Нет смысла. Смеемся с Вилли  - забудешь, о чем писал… Желаем друг другу удачи. Автобус увозит нас из Белян.

Как-то попались  слова Анатолия Макарова о берлинском фестивале: «Шумный, суматошливый, лукавый и в этом своем блеске и гаме неожиданно задушевный и патетичный. Состояние изумительной душевной открытости. Ощущение мгновенного контакта с людьми, от которого трогательно теплеет в груди».

Таким был для меня берлинский фестиваль 1973 года, таким останется в памяти и Торунь.
[700x500]
Около Ратуши с 1914 года стоит фонтан-памятник знаменитому скрипачу- Плотогону.  По легенде,  Плотогон по имени Иво силой своей музыки вывел за пределы города бесчисленное множество жаб, от нашествия которых город не мог избавиться долгое время. За что ему было даровано право жениться на возлюбленной ( дочери городского главы). Вот только жабы остались  в любимицах у торунчан, их полным-полно, скульптурно застывших. Считается, что если их погладить, будет тебе счастье...

[700x525]
Знакомый торуньский вокзал. И сразу тяжесть обрушивается на меня, давит на сердце. Грусть, тоска, непонятная печаль. Серость зданий поселяет серость в душе. Не хватает американской открытости. Снова чувствую себя одинокой. И никто, взглянув в мои глаза, не скажет: «Come, come… Cheer up! Things do happen but you`ll get over it». И ведь я не жаловалась, не рассказывала о себе, они улавливали набежавшую грусть, моментально откликались, пробовали вывести из этого состояния. С группой как-то отношения не на уровне... Не ношусь с ними, как ошалелая, по магазинам… Руководитель сегодня сказал: «Я свыкся с мыслью, что ты ополячилась.  Так  ты еще и американка. Вот гвоздь…».

Впрочем, чужой для группы  была изначально: я же не ехала с ними в поезде из Читы долгих 5 дней, а встретила  рано утром на  Ярославском вокзале в Москве, куда прикатила из  Гомеля.  Они уже все перезнакомились в поезде, а ко мне сразу отнеслись настороженно, как к столичной «штучке», а руководитель и вообще  с  явной опаской (интуиция его не подвела…).  Да и сама – занятая собственными размышлениями и ведомая своими,  никому не понятными,  интересами, особо к сближению не стремилась. С такими невеселыми мыслями жду поезда на торуньском вокзале.   Рассаживаемся в отведенном вагоне. В нашем купе два свободных места. Устраиваюсь у двери ( чтоб можно было выскочить?)  Пасмурно, серо, мрачно. Toruński nastrój медленно покидает меня. На смену ему приходит гнетущее чувство душевного одиночества.

(Из XXI века. Прошлым летом, будучи в гостях у однокурсницы на подчитинских озерах неожиданно встретилась с Галиной, из той своей польской группы...От нее узнала, что группа-то была элитной, состоявшей из секретарей районных комсомольских организаций...А тут я со своими вывертами и выбрыками, honornymi. Галина смеялась:"Нас муштровали, стращали: ни с кем и никуда, ни шага-взгляда-слова в сторону... А эта, - красноречиво на меня, - скакала одна себе всюду, а потом вообще уехала! Руководитель чуть не поседел...")

Но это будет потом. Пока сижу в купе... Поезд трогается...

 Открывается дверь: «Dobry wieczór!» Молодой парень оглядывает всех нас и обращается ко мне по-польски: «Przepraszam. Proszę Pani czy tu jest wolne?». Отвечаю, что wolne, приглашаю сесть. Благодарит, усаживается.  Обмениваемся улыбками с поляком. Станция. Он соскакивает:”Proszę Pani zauważyc…” Улыбаюсь:”Oczywiście, proszę ”. Вылетает из купе, возвращается с мамой, элегантной обаятельной дамой, в белых перчатках и шляпке ( вуальки только не хватает…) Улыбаясь, благодарит меня за любезность..  Устроили друг друга, уселись. Оба мне улыбаются...  Ухожу в соседнее купе, к Асеньке....

Не спится, не говорится...

Вот и варшавские огоньки в ночной тьме засияли...

Выхожу на перрон последней. Варшавский вечерний вокзал. Толпы встречающих, смех, радостные возгласы, поцелуи, цветы. И вдруг, как ножом по сердцу: «Oluniu!» Останавливаюсь, как вкопанная. Господи, конечно, не тебя! Кому ты здесь нужна? Асенька, идущая рядом, понимающе улыбается. Другую Oleńkę встречают, другой Оленьке дарят цветы. А тебе, kochana, осталось быть милой, «файной» Оленькой  ровно два дня. Идем в толпе варшавян. Нас ждет автобус. Тот же самый, что возил нас по Варшаве в первые дни, тот же водитель, приветствующий нас. Трогаемся. Залитые разноцветными огнями улицы Варшавы, рекламные сполохи. Странное чувство – словно возвращаюсь домой. На душе теплеет, светлеет, рассеивается мгла. Очаровательный плен Варшавы.

[700x463]

Вдруг понимаю, что едем по маршруту 34 трамвая. Да, вот знакомый костел, вот PKS, откуда выезжала в Желязову Волю. Все такое родное и близкое, до боли знакомое, волнующее. Щемящее чувство встречи с Варшавой, радость с горечью пополам, но радости все-таки больше. Acha, если едем по 34 маршруту, значит, проедем  под  Старым Городом, увидим Колонну Zygmunta и Zamek. Вот он, туннель, мигают огоньки. Выезжаем навстречу Висле.

Оглядываюсь назад – залитая волшебным светом фигура польского короля склонилась над старой Варшавой, четко вырисовывается на фоне ночного неба башня Королевского Замка… Кино это или сон? Все, что угодно, только не явь! Мост через Вислу. «Вислы замедленный ход, башни и стены, сердце мое упадет, вспомнив Сирену…» Снова вспоминаю Натана Злотникова, сердцем приросшего к земле польской.

[525x700]
Вот и перекресток, знакомый угол Аллеи Сталинградской(Так написано в дневнике. Сейчас, естественно, ничего подобного не нашла.) Памятник советско-польскому братству  по оружию(не знаю, тот ли, мимо которого проезжали).

[585x700]
(Фото ТЕХ времен. В 2012 году памятник демонтировали по причине строительства именно там станции метрополитена. И надпись не спасла:"Слава героям Советской армии. Братьям по оружию, отдавшим свои жизни за свободу и независимость польского народа". )

Тем временем, в 70-х,  поворот автобусом туристским налево до ул. Б. Брехта, потом направо – и наш отель, Nowa Praga. Мы снова здесь. Интересно, если б можно было начать все сначала…(Но и так накрутила порядочно, куда уж больше…) Все кажется знакомым: ковер варшавской гостиницы, звон ключей у администратора… Теперь нас селят повыше – 6 этаж. Тот же комфорт, знакомая łazienka с окном – видом на Варшаву.  С радостью бы отправилась сейчас по варшавским  улицам. Звонит Асенька, спрашивает, могу ли придти к ней. Иду. Она, улыбаясь, протягивает мне листок бумаги, где старательно по-польски написаны  мои фамилия с именем, номер телефона и…. знакомая фамилия. Сначала ничего не понимаю. Асенька объясняет – это из Ополе, когда мы уехали в Познань, тебе звонили из Ополе, наверное, твой друг… Ах, да, это я знаю из его рассказов. Но каковы поляки!!!  Хранить две недели какой-то листок…

* * *
Натан Злотников

ПРОЩАНИЕ С ИРЕНОЙ


Там в Варшаве, на польской земле,
На Аллеях Иерусалимских,
Нет, постой, в Люксембургском саду
О добре я забыл и о зле,
О товарищах дальних и близких...
Всё я вспомнил - тебя не найду.

Говорил на твоём языке,
Понимал тебя с полуслова,
Не узнал лишь, как будет "потом".
Плыл прозрачный туман по реке.
Мост тянулся до брега другого.
Не достиг. Ну да бог с ним, с мостом!

На высоких рессорах фиакр
Подкатил, и упала подножка,
Два старинных зажглись фонаря.
Мы, как птицы, впорхнули во мрак.
Заструилась змеёю застёжка,
Мне два матовых света даря.

Кони цокали по мостовой,
Дождик пел, и играла рессора,
Наш извозчик дремал над кнутом.
Проплывали над головой
Ветви, сыпались листья...Нескоро
Мы очнёмся. То станет потом.

Так вези же нас, спящий старик,
Мимо храма, где сердце Шопена
Мы увидим воочью, во сне!...
Я к тебе не привык, не привык
И вовек не привыкну, Ирена.
Где ж я, где?...Пожалей обо мне!

~~~~~~~~~~~~

Впереди два варшавских дня...

Потом будет ПОТОМ...

P.S. В письме стихотворение прислали. ПОТОМ...