О литературной посмертной славе.
Есть такая книжная серия ЖЗЛ Жизнь Замечательных Людей. Удалось гнездиться в серенькой обложке – ты часть мировой истории, замечательный людь, во всяком случае, эндемически, на родной почве. Критерии замечательности тяжёлым грузом лежат на совести авторов. Кто больше матери истории ценен? Будем ориентироваться на объективные показатели. Том, посвящённый Григорию Распутину толще всех. Чингисхан и Наполеон Бонапарт раза в три субтильнее. Пользы от всех троих человечеству, кроме вреда, никакой. Завоеватели хреновы, хоть народу загубили миллионы, а Григорий, сексуальный террорист дворового (во всех смыслах) масштаба? Чудны дела Твои, Господи.
ОПИСЬ ИМЕНИЯ
оставшегося после убитого на Дуэли Тенгинского Пехотного полка Поручика Лермантова.
Учинена Июля 17 дня 1841 года.
№№
6. Собственных сочинений покойного на разных ласкуточках бумаги кусков 7.
53. Подштанников холщёвых старых 7.
54. Подштанников холстиновых одне.
60. Подштанники фланелевые одне.
65. Фуфайка и подштанники лосиные 2.
Первый Мой роман назывался …забыл. Но вернувшись домой (сейчас я в трамвае) навёл справку. Первый мой роман назывался «Исполнение желаний». Был исполнен на широкоформатной машинке «Уфа» с двухцветной черно-красной гвардейской лентой. Ленту такую достать потом не удавалось, вставлял узкую, отчего приходилось для пропечатывания заглавных буквенных верхушек виртуозно манипулировать лентоподъёмником. Таким трудоёмким образом были заполнены две книжки мелованной бумаги для дипломных работ. Кроме текста книжки содержали авторские иллюстрации пером и тушью. Произведение рождалось в муках. Черновики и подготовительные материалы долго хранились для потомков (была такая задумка – прославиться) и чтоб под моим бронзовым памятником пенсионеры в засаленных и пионеры в алых галстуках цитировали меня на память, размахивая руками. Роман, по большому счёту, был написан с целью понравиться девочкам. Девочкам, как виду, или одной абстрактной обобщённой девочке. На фоне буйного подросткового тестостерона они не дифференцируются, не распадаются на дискретных индивидуумов. Что совершить мальчику типа ботаник для решения остро поднявшегося полового вопроса? Рецепта два: банальный онанизм или писание стихов, в хронических случаях – романов. Я совсем себя не цитирую, так не годится. Цитата:
«Тёплым августовским вечером в год 6928 от сотворения мира или 1421 от рождества Христова на пригорок, скрывавший деревушку Тинтаджел, что в Корнуолле, поднимался утомлённый всадник, остановился на мгновение передохнуть и задумался, загляделся на убегающую в низину дорогу, понурила голову лошадь. Заходящее солнце…». А что? Знатное вечерело. Мне нравится. Я таки вундеркинд был. И остался, пожилой, зато не Робертино, никакие возрастные мутации моим способностям романиста не повредят, разве что склероз сосудов головного мозга. С высоты возраста и не так остро стоящего полового вопроса мотивации первого романа кристально ясны. Написал, никому не показал. С девочками и так как-то наладилось, ничего особенно сложного, как оказалось. Нужны им эти стихи и проза. Так бы и росли неизданные тиражи, не вливаясь широкой струёй в мэйн стрим мировой культуры, но зарок есть зарок. Этот роман последний. Скорого конца не обещаю, люблю я эту работу.
Умрёшь и повторится вновь… Умирать не хотелось. Всё так интересно. Какой был голос у Чаадаева? Судя по онегинскому будуару, красе ногтей и отсутствию тесных задокументированных контактов с дамами («Сударыня,…» в письмах не в счёт) – весьма специфический. Фонографов не было в то время. Один уважаемый мною писатель-научный фантаст и палеонтолог (Ему всё равно, а мне приятно. Так как эта понравившаяся мне фраза будет повторятся в романе частенько, в дальнейшем употребляется аббревиатура ЕВРАМП), так вот фантаст предположил, что звуковые волны могут застывать в красках. Пишут с Чаадаева портрет гусара, а он треплется по-французски, краска застывает, потомки расшифровывают. Не могу себе представить молчащего Чаадаева. Наверное, и в будуаре «онегинском» с зеркалом разговаривал. Напросился он раз к императору за бунтовавший семёновский полк просить. Император ему слово, Пётр Яковлевич в ответ десять. Привет месту адъютанта, здравствуй пенсия без повышения в чине, обидно. Но такой уж был человек, ради красного словца ни мать, ни отца, ни Россию муттер не жалел. Чаадаев умирать не планировал. Труд свой, «Письма к пресловутой сударыне» имеются в виду, потомкам адресовал. «Время и пространство, вот пределы человеческой жизни, какова она ныне. Но, прежде всего, кто может мне запретить вырваться из удушающих объятий времени.». Каково писано? Есть у меня подозрение, что Чаадаев первый времяпроходец, звёздный странник, описанный одним американским романтиком ЕВРАМП. Почему меня так влечёт нарцисс Чаадаев, а не скажем харизматичный Михаил Бакунин? Последний, кстати, к первому в гости ходил потрепаться, жили в одном доме одно время. Бакунин – демон, вагнеровский Зигфрид, палочка дрожжей брошенная в сортир – пена, суета, все в говне, включая естествоиспытателя. А Чаадаев в белом фраке. Поняли теперь?
Где та стрелка, что переводит жизнь в неотвратимую колею. Незаметен удар колёс на стыке и вот, оп ля, из умилительной куколки в лысую бабочку. Одно за другим нанизываются колечки, вьётся марксова спираль бесконечной мясорубкой. Сколь верёвочке не виться, а конца не миновать. Разложить жизнь на кожаной кушетке психоаналитика, разъять на органы колкими инструментами разума. А зачем? А интересно. Уважаемый Лев Шестов (Иегуда Шварцман, это для справки, без подтекста) ЕВРАМП, считал разум негодным для сей операции инструментом, верить говорит надо в Бога, а не вопросы задавать. Есть у меня подозрение, что Чаадаев изловчился и воплотился в Шварцмана, борца с необходимостью, а потом в Вернадского с его ноосферой, а потом не скажу в кого. Чаадаев в Бога верил, но опять оригинальничал, западную церковь выше православной почитал. Папа у них, конечно, того, но в целом, безусловно.
О бабочках.
Пётр Яковлевич телевизор смотреть не любил и поэтому смотрел его практически без отрыва. Телевизионный пожароопасный аппарат Радуга 716 исправно снабжал его впечатлениями. Впечатлений недоставало катастрофически. У человека можно отнять воду, пищу, кров и он через некоторое время умрёт. Имеется в виду человек типа хомо и особенно сапиенс, а не человекоподобный лишайник. Отнимите у человека сигналы внешнего мира и он умрёт задолго до того, как скажется недостаток воды и пищи. Не зря палили себя ламповым керосином революционеры в обитых войлоком одиночках, ой не зря. О лампах. Ламповый телевизор Радуга, между прочим, с японской импортной трубкой 69 см, по качеству цветопередачи современным плазмам и жидким кристаллам не превзойти никогда, а всё дело в лампах, они мягче, роднее, чем транзисторы. Впрочем, это личное мнение, я не настаиваю. Продолжаем о бабочках. Среди прочего одним прекрасным вечером Радуга снабдила Петра Яковлевича зрелищем экранизации Уэллсовской TimeMachine. Вернее, экранизации по мотивам Машины Времени. Экранизация и театральные постановки случаются по мотивам. Мотивы испокон веку существуют разные. Например – корыстный. Наиболее распространённый – трахнуть покойного классика в извращённой форме и к чужой славе примазаться. О театральных постановках в другом месте, у меня о них накипело, есть у меня лебединые песни театрального критика, но это потом, не торопясь. Оперу хоть бы не трогали изверги, экспериментаторы. Руки прочь от Пиковой дамы! Нет, попозже выпью валерьянки и об экспериментальной Пиковой даме и о модернистском живом трупе препарированном на святой сцене Александринки и о… Всё, я спокоен. Так вот, о бабочках. Из Машины времени экранизаторы удалили хирургическим путём социальное жало, смысл, склад и лад. Фильма американская, что с них возьмёшь. Изобретателя-профессора озадачили маниакальным стремлением вернуться в прошлое, спасти возлюбленную, вернуться в современное ему настоящее и реализовать свой генофонд. Прошлое он хотел изменить, пустить судьбу по нужному руслу. В этом месте Пётр Яковлевич крепко призадумался. Мне бы его заботы. Вот имей я возможность изменить… А что конкретно изменил бы я в своём прошлом? В какой момент яркие краски, запахи, свет и блёстки, майский день и брызги шампанского превратились в душную, обитую войлоком нутотень с мельтешащим глазком телевизора и неотвратимым и малоэстетичным концом? Где та бабочка, которую раздавил сандалеткой ещё тот, курчавый и прыщавый Пётр Яковлевич? Вот и бабочка, правда, не уэллсовская, а азимовская получилась, добрались и до неё, а то читатель отчаялся. Брызг шампанского и в молодости не было, но деньки майские, сентябрьские, февральские случались. Кстати, половина ныне живущих на земле бабочек, это не махаоны, а крошечные (миллиметр длиной) насекомые наукой именуемые микрочешуекрылыми. Впервые появились они около 60 миллионов лет тому назад, динозавры к тому времени миллионов десяток лет, как вымерли. Так что маху дал Азимов в своём «И грянул гром», либо тиранозавра подстрелить, либо бабочек давить, что-то одно.
Вернёмся к задачам искусства в целом и литературы в частности. Два профессиональных изготовителя парадоксов полагали: первый, что искусство единственное лекарство от одиночества, другой, что оно утешительный приз за бессмысленность существования. А я считаю …ан умная мысль, афористичная в своей краткости не родилась. Спите спокойно орлы боевые Оскар и Бернард, вы всё придумали на триста лет вперёд. Уальд помер в 1900м, в год открытия всемирной выставки в реконструированном Лондонском Хрустальном дворце, в год, когда Баум написал Волшебника страны Оз, Фрейд «Интерпретацию сновидений», а Пучини «Тоску». Не пропсихоанализировал Зигмунд Фрэнка, представляю, каким педофилом выбрался бы из этого приключения американский сказочник, с его кукольной Дороти и маленькими ножками в серебряных (?) башмачках. А добрейший был человек, утверждал, что детям не надо рассказывать про убийства и насилие. В его книгах НИКОГО не убивают. Это Волков в Изумрудном городе охулки на руку не кладёт – людоеда (у Баума людоед не мыслим, как категория) по башке топором – хрясь, кота дикого опять же топориком на две равные половинки. Тварь я дрожащая, или право имею? Волкову простительно, он писатель отечественный, это у них буржуазный индивидуализм, а у нас народу не жалеют исторически. Людоед, вы, батенька, и враг народа. Топориком по головушке. Котик следующий. Бесконечна череда криминальных трупов в произведениях детского писателя Волкова. Тихая старушка, народная целительница-травница с подозрительной по пятому пункту фамилией Гингема мирно варила змеиный супчик и была садистски раздавлена летающим домиком. Ладно, спишем покойницу на дорожно-транспортное происшествие. Другая бабушка с не менее породистой фамилией Бастинда, бабушка больная, страдавшая омброфобией (боязнь попасть под дождь) приняла смерть жуткую. Маленькая девочка-ромашка облила гидрофильную гражданку водой. Чего же тут жуткого, спросите вы? Вода, возможно присутствующие в зале химики меня поправят, является по теории Льюиса донатором протонов, а следовательно - кислотой. Теперь фраза приняла нужный репортажный 600 секундный оттенок: несовершеннолетняя обливает пожилую гражданку кислотой. Девушка задержана до выяснения, башмачки приобщены.
О литературных методах.
Продолжаем разговор о плодотворных литературных мет”одах. Как все догадались, я в Хрустальном дворце не был и Уальду стакан воды не подавал, а почерпнул полезные сведения из справочной литературы. Набоковским патентованным методом. Это не клевета, он сам признавался, что в бытность юным графоманом вставлял в свои творения куски энциклопедических статей и выдержки из научно-популярных иллюстрированных журналов и был крайне доволен собой. Жуль Верн ещё как вставлял, и никогда не признавался, а мне сам Бог велел. Мой первый роман освещал быт и нравы Англии 15 века. Не слабо? Про рыцарей, короче говоря. Реалии эпохи добывались тяжко. Интернета и серии «Повседневная жизнь» не было в те застойные годы. В Публичной библиотеке тогда ещё имени не любимого ныне Салтыкова-Щедрина ( а не критикуй начальство, остроумный ты наш). В читальном зале имени не любимого ныне В.И.Ленина (а не грабь богатых, не бери немецкие деньги), с английским языком, добытым из грамматики Израилевича (так и хочется сказать – нелюбимого ныне, но его просто и не помнит никто), долгими часами собирались крупицы исторических сведений. В казино и магазинах принципиально нет настенных часов и естественного освещения. Счастливые часов не наблюдают. В читальном зале есть и то и другое. Вот вам ещё из писательской записной книжки к даме с попугаем. Создаётся впечатление, что ныне вообще мало кого любят. Любовь дело опасное, хуже того, многотрудное. Полюби Салтыкова за сродство душ, назови улицу, а эпоха возьми и сменись. Обратный пример, возлюби Салтыкову («певицу» имею в виду) и обзови улицу, а эпоха опять. Нет, Кирочная надёжнее. Никто не знает, что бы это значило. Какая эпоха не сменись, а у нас на Кирочной всё спокойно, все таблички на месте. Или на Малой морской. В подтверждение теории мост Шмидта минуя Николаевский мутировал в Вознесенский. Конечно, Николай царь авторитетный, но декабристов обижал, Крымскую войну продул позорно и т.д. Вознесенский спокойнее.
Таки что вы мне морочите голову? Вам про этику или эстетику? Нет, лучше морочьте не голову – мозг несчастный. «Иль отравил твой мозг несчастный…» - перед глазами встаёт небольшой такой мозжечок, как у синявинской курочки, нет у черемыкинской, они тоще и несчастный донельзя. Хорошо Блок писал, выразительно, но сексуальный изобретатель был ещё тот, жена, урождённая таблица Менделеева, белугой выла, пока не догадалась, что не на одном блоковском свет клином сошёлся.
Пётр Яковлевич проживал в силикатно-кирпичном двухэтажном одноподъездном доме послеаншлюссной постройки. Ныне, будь он попристойнее, обозвали бы таунхаузом. Но англоязычное слово не шло на язык главным образом потому, что в единственном подъезде с деревянной лестницей стойко пахло какашками, воняло говном, стоял короче запах сточных вод. Как дом построили, так он и встал сразу и навечно. Археологи будущих тысячелетий будут привлечены к курганному холмику специфическим запахом. В говне, как понятии, вещи в себе, вообще то ничего плохого нет. Если вы, к примеру, декадент, то очень даже в тон. А запор? Каждой какашечке возрадуешься. Если эстет и дэнди – купите орхидею. (пахнет?) Название сего цветка произошло от греческого орхис, сиречь яйцо, не куриное. Что классификаторы разглядели в орхидее такого яйцеобразного? Ныне цветок символ женской сексуальности. Итак, об эстетических принципах. Чаадаев и Уальд разминулись во времени, а занятные могли бы завязаться отношения, не дружеские, нет – разноимённые полюса отталкиваются. Занятно смоделировать их беседу в светском салоне: дебаты о прекрасном, об отношении полов, сверкают молнии парадоксов, рассыпаются окатные перлы остроумия. Дамы уходят в соседнюю комнату есть мороженое, женщины остро чувствуют отсутствие интереса к себе и не прощают. О половом вопросе. С принцем зелёной гвоздики ясно. «Что за скверная манера у людей говорить за твоей спиной то, что является чистой правдой». Сам сказал. В современных условиях мог бы и не напрягаться на парадокс. Чаадаев? История умалчивает. Как-то сам обходился. Какая это роскошь – довольство собой, самодовольство, самодостаточность, мир с самим собой. Огромная экономия средств. Натуральное хозяйство, всё своё. Окружающий мир с его дорого обходящимся импортом впечатлений и оценок совершенно не нужен. Просто автаркия какая-то, именины сердца. Чаадаев гомиком не был. Кто был, о тех современники соответственные оставили воспоминания. Вигель - чаадаевский антипод, был. Сам Пушкин от Вигеля зад берёг. Почтенно. Главное, сынок, делать что-либо лучше других и люди проторят к тебе дорожку. Интересен в данной связи вопрос о половых проблемах Евгения Онегина. Казалось бы вопрос яснее некуда, а всё таки? Татьяну плотско не любил, в конце произведения изобразил что-то латиноамериканское, но не менее платоническое. В порочащих его связях поэтом отмечен не был. Найдите хоть одну строчку типа: он в бане девок всех пристроил и лучше выдумать не смог. Не найдёте, и это символично.