Пётр Яковлевич крепко призадумался. Мне бы его заботы. Вот имей я возможность изменить… А что конкретно изменил бы я в своём прошлом? В какой момент яркие краски, запахи, свет и блёстки, майский день и брызги шампанского превратились в душную, обитую войлоком нутотень с мельтешащим глазком телевизора и неотвратимым и малоэстетичным концом? Где та бабочка, которую раздавил сандалеткой ещё тот, курчавый и прыщавый Пётр Яковлевич? Вот и бабочка, правда, не уэллсовская, а азимовская получилась, добрались и до неё, а то читатель отчаялся. Брызг шампанского и в молодости не было, но деньки майские, сентябрьские, февральские случались. Кстати, половина ныне живущих на земле бабочек, это не махаоны, а крошечные (миллиметр длиной) насекомые наукой именуемые микрочешуекрылыми. Впервые появились они около 60 миллионов лет тому назад, динозавры к тому времени миллионов десяток лет, как вымерли. Так что маху дал Азимов в своём «И грянул гром», либо тиранозавра подстрелить, либо бабочек давить, что-то одно.
Вернёмся к задачам искусства в целом и литературы в частности. Два профессиональных изготовителя парадоксов полагали: первый, что искусство единственное лекарство от одиночества, другой, что оно утешительный приз за бессмысленность существования. А я считаю …ан умная мысль, афористичная в своей краткости не родилась. Спите спокойно орлы боевые Оскар и Бернард, вы всё придумали на триста лет вперёд. Уальд помер в 1900м, в год открытия всемирной выставки в реконструированном Лондонском Хрустальном дворце, в год, когда Баум написал Волшебника страны Оз, Фрейд «Интерпретацию сновидений», а Пучини «Тоску». Не пропсихоанализировал Зигмунд Фрэнка, представляю, каким педофилом выбрался бы из этого приключения американский сказочник, с его кукольной Дороти и маленькими ножками в серебряных (?) башмачках. А добрейший был человек, утверждал, что детям не надо рассказывать про убийства и насилие. В его книгах НИКОГО не убивают. Это Волков в Изумрудном городе охулки на руку не кладёт – людоеда (у Баума людоед не мыслим, как категория) по башке топором – хрясь, кота дикого опять же топориком на две равные половинки. Тварь я дрожащая, или право имею? Волкову простительно, он писатель отечественный, это у них буржуазный индивидуализм, а у нас народу не жалеют исторически. Людоед, вы, батенька, и враг народа. Топориком по головушке. Котик следующий. Бесконечна череда криминальных трупов в произведениях детского писателя Волкова. Тихая старушка, народная целительница-травница с подозрительной по пятому пункту фамилией Гингема мирно варила змеиный супчик и была садистски раздавлена летающим домиком. Ладно, спишем покойницу на дорожно-транспортное происшествие. Другая бабушка с не менее породистой фамилией Бастинда, бабушка больная, страдавшая омброфобией (боязнь попасть под дождь) приняла смерть жуткую. Маленькая девочка-ромашка облила гидрофильную гражданку водой. Чего же тут жуткого, спросите вы? Вода, возможно присутствующие в зале химики меня поправят, является по теории Льюиса донатором протонов, а следовательно - кислотой. Теперь фраза приняла нужный репортажный 600 секундный оттенок: несовершеннолетняя обливает пожилую гражданку кислотой. Девушка задержана до выяснения, башмачки приобщены.
Продолжаем разговор о плодотворных литературных мет”одах. Как все догадались, я в Хрустальном дворце не был и Уальду стакан воды не подавал, а почерпнул полезные сведения из справочной литературы. Набоковским патентованным методом. Это не клевета, он сам признавался, что в бытность юным графоманом вставлял в свои творения куски энциклопедических статей и выдержки из научно-популярных иллюстрированных журналов и был крайне доволен собой. Жуль Верн ещё как вставлял, и никогда не признавался, а мне сам Бог велел. Мой первый роман освещал быт и нравы Англии 15 века. Не слабо? Про рыцарей, короче говоря. Реалии эпохи добывались тяжко. Интернета и серии «Повседневная жизнь» не было в те застойные годы. В Публичной библиотеке тогда ещё имени не любимого ныне Салтыкова-Щедрина ( а не критикуй начальство, остроумный ты наш). В читальном зале имени не любимого ныне В.И.Ленина (а не грабь богатых, не бери немецкие деньги), с английским языком, добытым из грамматики Израилевича (так и хочется сказать – нелюбимого ныне, но его просто и не помнит никто), долгими часами собирались крупицы исторических сведений. В казино и магазинах принципиально нет настенных часов и естественного освещения. Счастливые часов не наблюдают. В читальном зале есть и то и другое. Вот вам ещё из писательской записной книжки к даме с попугаем. Создаётся впечатление, что ныне вообще мало кого любят. Любовь дело опасное, хуже того, многотрудное. Полюби Салтыкова за сродство душ, назови улицу, а эпоха возьми и сменись. Обратный пример, возлюби Салтыкову («певицу» имею в виду) и обзови улицу, а эпоха опять. Нет, Кирочная надёжнее. Никто не знает, что бы это значило. Какая эпоха не сменись, а у нас на Кирочной всё спокойно, все таблички на месте. Или на Малой морской. В подтверждение теории мост Шмидта минуя Николаевский мутировал в Вознесенский. Конечно, Николай царь авторитетный, но декабристов обижал, Крымскую войну продул позорно и т.д. Вознесенский спокойнее.
Таки что вы мне морочите голову? Вам про этику или эстетику? Нет, лучше морочьте не голову – мозг несчастный. «Иль отравил твой мозг несчастный…» - перед глазами встаёт небольшой такой мозжечок, как у синявинской курочки, нет у черемыкинской, они тоще и несчастный донельзя. Хорошо Блок писал, выразительно, но сексуальный изобретатель был ещё тот, жена, урождённая таблица Менделеева, белугой выла, пока не догадалась, что не на одном блоковском свет клином сошёлся.
Пётр Яковлевич проживал в силикатно-кирпичном двухэтажном одноподъездном доме послеаншлюссной постройки. Ныне, будь он попристойнее, обозвали бы таунхаузом. Но англоязычное слово не шло на язык главным образом потому, что в единственном подъезде с деревянной лестницей стойко пахло какашками, воняло говном, стоял короче запах сточных вод. Как дом построили, так он и встал сразу и навечно. Археологи будущих тысячелетий будут привлечены к курганному холмику специфическим запахом. В говне, как понятии, вещи в себе, вообще то ничего плохого нет. Если вы, к примеру, декадент, то очень даже в тон. А запор? Каждой какашечке возрадуешься. Если эстет и дэнди – купите орхидею. (пахнет?) Название сего цветка произошло от греческого орхис, сиречь яйцо, не куриное. Что классификаторы разглядели в орхидее такого яйцеобразного? Ныне цветок символ женской сексуальности. Итак, об эстетических принципах. Чаадаев и Уальд разминулись во времени, а занятные могли бы завязаться отношения, не дружеские, нет – разноимённые полюса отталкиваются. Занятно смоделировать их беседу в светском салоне: дебаты о прекрасном, об отношении полов, сверкают молнии парадоксов, рассыпаются окатные перлы остроумия. Дамы уходят в соседнюю комнату есть мороженое, женщины остро чувствуют отсутствие интереса к себе и не прощают. О половом вопросе. С принцем зелёной гвоздики ясно. «Что за скверная манера у людей говорить за твоей спиной то, что является чистой правдой». Сам сказал. В современных условиях мог бы и не напрягаться на парадокс. Чаадаев? История умалчивает. Как-то сам обходился. Какая это роскошь – довольство собой, самодовольство, самодостаточность, мир с самим собой. Огромная экономия средств. Натуральное хозяйство, всё своё. Окружающий мир с его дорого обходящимся импортом впечатлений и оценок совершенно не нужен. Просто автаркия какая-то, именины сердца. Чаадаев гомиком не был. Кто был, о тех современники соответственные оставили воспоминания. Вигель - чаадаевский антипод, был. Сам Пушкин от Вигеля зад берёг. Почтенно. Главное, сынок, делать что-либо лучше других и люди проторят к тебе дорожку. Интересен в данной связи вопрос о половых проблемах Евгения Онегина. Казалось бы вопрос яснее некуда, а всё таки? Татьяну плотско не любил, в конце произведения изобразил что-то латиноамериканское, но не менее платоническое. В порочащих его связях поэтом отмечен не был. Найдите хоть одну строчку типа: он в бане девок всех пристроил и лучше выдумать не смог. Не найдёте, и это символично.
И Вигель и Жихарев были паразиты. Не в плане оскорбить, просто определяю их место под солнцем, имею мнение. Вроде бы один биографию написал дядину, другой ругался ругательски, но оба чаяли популярности и вечности снискать через Чаадаева. Паразит он ведь соками хозяина жив. Или как у Курта Воннегута обитатели Меркурия – питается вибрацией. В этом плане желчные вигелевские «Записки» ничуть не предосудительнее жихаревского унитарного предприятия по эксплуатации гениального сумасшедшего. И правильно. Не пропадать же добру. Сходство натур поразительное, определённое сходными мотивациями – пожизненной мукой неудовлетворённого самолюбия в худшем, злокачественнейшем его варианте – творческого самолюбия. «Моральная болезнь, врождённая, хотя и не наследственная, которую ни религия, ни рассудок, ни опыт доселе совершенно излечить не могли, жестокое самолюбие, источник немногих для меня наслаждений и бесчисленных страданий в жизни, сия болезнь впервые открылась во мне с некоторую силою» - Не я, Фёдор Фёдорович сам сказал. Неблагодарное человечество можно принудить к любому виду почитания, заставить расстаться с материальными благами, путём убиения нескольких миллионов, добиться славы полководца или завоевателя, но вынудить-вымучить массовое искреннее восхищение интеллектуальным продуктом – дудки. Примеров тьма от Нерона с его песнями и соцреализма с миллионными тиражами до попсовых дисков нового американского золота. Самый заядлый потребитель искусства – дилетант, побуждаемый ревностью к успеху. Жихарев и Вигель страстно любили театр. Оба. Предполагаю в страсти сей сублимацию самолюбия и творческой импотенции. Любой зритель в зале – бог всемогущий. И хотя, как любой бог, в происходящее вмешиваться возможности не имеет, но самым смертоносным для творца даром – не обратить внимание, пренебречь, заскучать, наделён в полной мере. Горе автору, подобно спартанской матери принёсшей младенца на суд старейшин и видящей, как низвергают несовершенное творение в пропасть, где и пребывать негорючей литературной продукции в забвении и ныне и присно и вовеки веков. Тезис о негорючести оригинален, но спорен. Вопрос долговечности артефактов глубоко не исследован. Обыкновенная кислотная бумага живёт лет сто, видеомагнитофонная кассета двадцать пять, компакт диску обещают пятьдесят. Но вопросом долговечности носителя тема не ограничивается. Некоторые искусствоведы среди других причин гибели произведений искусства упоминают смену моды и драгоценность материала. Практически не сохранилась, превращённая в бытовые изделия бронзовая греческая скульптура классического периода, на извёстку пережгли арабы мрамор геликарнасского мавзолея, испанцы переплавили пластические шедевры индейцев в золотые слитки, уже упомянутую соцреалистическую литпродукцию во времена расцвета мильёнами томов косил макулатурный бум. Драгоценность макулатурного сырья перевесила нетленную ценность конъюнктурных творений. Я лично творю на компьютере (на бумаге дублирую на всякий случай) так что пятьдесят лет DWD-RWплюс бумажные сто и читатель попал, наслаждается моим творчеством в трёх своих поколениях.
Оскар Уальд умер и его закопали на кладбище Баньо. Потом выкопали и на бис закопали на Пер-Лашез. Приятели догадались, что писатель умер задолго до похорон, когда впервые увидели Уальда с грязными ногтями. Занимался повышением посмертного статуса Уальда его нелюбимый и отвергнутый сексуальный партнёр. Говорят, что верный любовник и сам лёг в эту же могилу. Лет через тридцать после Оскара. А любимый до последнего вздоха Альфред Дуглас, лорд хренов, плевать хотел на Уальдовы нежности и только денежки при жизни с него тянул. Так вознаграждается земная любовь и верность. Такова жизнь половая. Немного о небесной верности. Уальд друга в коммунальную могилку не приглашал, а Модильяни свою гражданскую жену приглашал. Загибался от туберкулёза в муниципальной больнице и такую вёл речь: Давай, говорит, воссоединимся на небесах. Сам то понял, что сказал, биографию свою почитал бы внимательнее. Небеса, скажет тоже. Ну а Жанна верная была. С пятого этажа – насмерть. На восьмом месяце беременности и в одну могилку. Хочется верить, что она с младенцем на небесах, а гениальный художник нет. На могиле Уальда памятник работы модернистского скульптора Джекоба Эпстайна (с транскрипцией имён выдрючиваются всё более, эдак у них скоро и творец теории относительности Энстайном окажется). Памятник – крылатый сфинкс. Идея не плохая. Уальд – крылатая загадка. (для отгадки смотри роман «Крылья» М. Кузьмина). Но тот, кто видел портрет принцессы той, задаётся вопросом - почему это названо сфинксом? Крылатый – понятно, крылья присутствуют. Но женщина с телом льва игде? Сфинкс конечно ещё тот. Такими бетонными блоками Ангару хорошо перекрывать, или Енисей в районе Саян. Полёта нет в бетонных крыльях. Эпштейн скульптор спорный при жизни. Такое впечатление, что на острове Пасха он училище промышленного дизайна заканчивал. Поругивали Эпштейна современные ему британцы. Что ты лепишь? Вместо облика просвещенного островитянина - полинезийские гидроцефалы какие-то.
У Оскара папа был окулист. Сам Оскар очков не носил. Никогда. До самого сфинкса бетонного. Эдипов комплекс вероятно. Эдип и сфинкс. Эдип разгадал загадку сфинкса и тот с горя умер, покончил с собой. Уальд не разгадал и сам умер. Жизнь полна символов. И смерть. Символизм. Зато папа прописывал очки королеве Виктории, был её личным окулистом. Должность не хилая. Стал пэром, мэром, баронетом, лордом и эсквайром – весь в шоколаде. Даже подумать страшно каких высот достиг личный гинеколог королевы. Генералиссимусом стал, не иначе и папой Римским. А ведь были и медработники других специальностей. И только стоматолога в 33 года пожаловала королева камер-юнкером. Шутка. На самом деле он был расстрелян противным туманным Лондонским утром, и офицер королевской охраны, всаживая в него из нагана пулю за пулей, гнусно улыбался золотыми коронками. Дочери стоматолога пошли на панель, а сыновья погрузились на самое дно криминального Лондона. То самое дно, которое специально из Америки Джек Лондон приезжал изучать, в колючую фуфайку переодевался. В Америке своих гадючников стало быть не было. Их послушать, так и сейчас нет. Стоматолог Сталина воспоминаний без права переписки не оставил. Мао зубы принципиально не лечил и не чистил. Никогда. Так, зелёного спитого чаю пожует для гигиены, а безработные стоматологи спокойно в деревенской коммуне перековываются, занимаются общественно полезным трудом. Зубы народу требовались редко, жрать было особенно нечего. Я против стоматологов ничего личного не держу.
Я спокоен.
Толерантен.
НО КАКИЕ ЖЕ ОНИ ЖАДНЮЩИЕ ГАДЫ!!!!!!!!!!!
Зубов у меня практически уже нет, не достать им меня теперь.
Сейчас модно писать мемуары с заголовком от первого лица. Не очень скромно, но правдоподобнее как-то: «Я сражался на Т-34. Или «Как я поднял целину». Представляете мемуары гинеколога королевы? «Я лечил королевскую…». Или «Что скрывалось под юбкой государыни». «Внутри королевы» тоже неплохо. Так вот об эстетике. О. Уальд гастролировал с лекциями о ней среди шахтёров американского запада. Кто не понял, повторяю: на лекции по эстетике ходили шахтёры. Шахтёр ( и в Америке), это человек, который занимается тяжёлым физическим трудом в шахте. Крепкий, выпивающий с устатку мужчина, владеющий ненормативной лексикой. Подобное существо по определению на лекции по эстетике ходить не может, даже задарма, даже выпивши, даже крепко пьяный. А Уальду ещё и за билеты платили. Шахтёр эстет, это оксюморон. Горячий лёд. Тот, кто держал в руках отбойный молоток или хотя бы вибратор (не тот вибратор, а тяжеленную железную дрожалку для уплотнения бетона) тот оценит подвиг Оскара Уальда. Чудные дела твои, Господи.
Квартира Петра Яковлевича потрясала непривычного человека нежилым видом и неухоженностью. Нечто среднее между бандитской малиной и явочной квартирой бомбистов-народовольцев. Не то, чтобы особенно грязно, но ясно ощущалось, что тут человеческие существа постоянно не обитают. Зачем бомбисту мещанский уют? Сегодня ты нитроглицериновое желе удачно по жестянкам расфасовал, а завтра мимо капнул. И всё, привет жандармскому ротмистру – на руинах найден мизинец с обкусанным ногтем. Непривычные люди в квартиру не ходили. К Петру Яковлевичу вовсе никто не заглядывал. Последнюю отчаянную попытку пристроить его по семейному делу зрелого бальзаковского возраста соседка предприняла лет пять назад. Негативным результатом эксперимента она в деталях поделилась с заинтересованным контингентом одиноких дам. Детали операции потрясли контингент, и на покойное одиночество Петра Яковлевича никто более не покушался. В единственной комнате доминировавшей деталью было «французское» окно, то есть балконная дверь, выходившая на то, что балконом не являлось, а представляло собой как бы огороженный железными перильцами и зацементированный палисадник. За низенькими железными перильцами буйно разрасталась, застя белый свет, бузина-калина и вздымался необыкновенной высоты куст жасмина. Растительность цвела и пахла редко и непродолжительно, в остальное время, служа питомником комаров или, в холода, изображала из себя лохматую вязанку хвороста, поставленную врастопыр.
Книг у Петра Яковлевича было много, и личных и библиотечных. Личные книги он берёг, никогда не ставил на них сковородку с яичницей и не делал пометок, отмечая нужные места закладками с указанием номера страницы. Библиотечные книги подвергались с этой же целью загибанию углов и карандашным пометкам. Политика двойных стандартов в действии. Между прочим, никто не утверждает, что Пётр Яковлевич хороший человек, автор для себя не выяснил даже вопрос, будет ли он главным героем романа, а до оценок ещё как до Пекина пешим ходом. Владимир Ильич Ленин тоже чиркал в энциклопедии Британика и в других хороших книжках Британской библиотеки. Чиркал карандашом. Хотел бы я посмотреть, как бы он чернильницу в библиотеку протащил. Из хлебушка с молочком. Ему бы этой чернильницей устроили бы обструкцию. Мнения о том, был ли Ильич хорошим человеком, среди учёных разошлись. История наука партийная, а этика и подавно. Но мы об эстетике. А вот интересно, если бы поймали его за этим чирканьем и больше не дали книжек в библиотеке британской. Фигос под нос, не стал бы он таким умным, не написал бы апрельские тезисы и рабочие никогда бы не узнали, что вооружённое восстание надо срочно устраивать, а не мирно мантулить на стройках капиталистического хозяйства. Кстати Сперанский от слова итальянского сперанца – надежда. Вот и сбылась бы его надежда, была бы у нас стабильная Россия. А всё вот чирканье в библиотечных книжках. Плохо это, не хорошо. Думаете, я Сперанского со Столыпиным спутал? А вот и нет, был ещё один Сперанский, и, в отличие от французского агента влияния, пёкся о благе родины.
Об искусстве, его целях, о себе в искусстве. Герои вялотекущего нынешнего романа подождут. Дольше ждали. Могу я порефлексировать, сладостно покопаться в интеллигентском своём нутре? Имею полное право. Интеллигент я, или так, погулять вышел? Во всяком случае слово это ( и винегрет) пишу грамотно без помощи компьютера. Второй роман, коротенький, был о сумасшедшем маньяке. И назывался скромно: «Аз воздам». Прошу учесть, что это не эпиграф, как у классика, а название. Люблю писать про ненормальных; легко, приятно и никакой ответственности. Рыцари моего первого романа с головой тоже не очень дружили, не так хронически, как рыцарь печального образа, но на грани психической нормы, квиксотики. Бич поликлиник – психосоматические заболевания. И нынешний роман о психе. Эта тенденция в моём творчестве настораживает. На фоне практического воздержания от алкоголизма. В конце романа у Петра Яковлевича по мановению моего пера наступит стойкая ремиссия. Рыцарям легче было, первый Бедлам открыли в 17 веке, или в 16? В «Аз воздам» все герои стойко сидят в психушке. Источник темы автору понятен, как говорят англоязычные – накопились некоторые жизненные опыты. Время такое было, кто помнит – девяностые, одиозная фаза перестройки и ускорения. Требовалось разжувати и переварить. Тотальный бедлам. А вот с истоками моего нынешнего романа исследователи зашли в тупик. Зачем четвёртый роман? Тебя спрашиваю, автор, плодовитый ты мой. Единственное объяснение-извинение, что последний. Решу все глобальные проблемы и скрипку в печку. Прощай стило, здравствуй ТВ и бытовое пьянство. Уря, господа! Про рыцарей я тоже люблю писать, не менее, чем про психов. В сущности, я всегда о них пишу, о психованных рыцарях. Интересна мне эта тема. Дамы романистки пишут про любовь, вне зависимости от заявленной темы. В дамском детективе что главное? Интрига? Сюжет? Неа, главное – лямур и гламур. Немножко пиф-паф и много-много розового мыла. Женщины не должны писать романы. Это не естественно, противоестественно и отвратительно. Претернатуралис. Гарриет Бичер Стоу написала и в результате енгры вырвались на свободу. Тётьки, отдайте наши штаны и романы, это я вам говорю расист и антифеминист. Хорошо, когда читатель и писатель в одном лице, можно и про женщин и про енгров. Молчу, молчу толерантность– святое.
Жизнь и память людская, что в сущности одно и то же, действуют на манер сталинских фальсификаторов истории. Вот фотография, на которой Иосиф Виссарионович в тесной компании Троцкого, Рыкова, Бухарина и других врагов народа – оп ля, и он же на фоне отретушированной природы и балясин дома в горках в гордом одиночестве. Но памяти человечества не нужны искусственные уловки. Вот Лев Давидович отдыхает на Кавказе, окружённый бравыми горскими товарищами. Кто они эти молодцы в раскидистых усах из-под папах? Ретушь народной памяти оставила лишь Троцкого, окружённого вершинами Эльбруса и балясинами кавказского санатория. Занятно, что ни Лев Давидович, ни Иосиф Виссарионович ни минуты своей жизни не посвятили реальной, нужной людям деятельности, палец о палец не ударили. Владимир Ильич пытался в суде кого-то защищать, без особенного успеха, Адольф живописанием венских достопримечательностей перебивался, Владимир Владимирович шпионил, а эти два гаврика ни за что, литературный труд и баста. По поводу Троцкого в фотографиях. Политические деятели прошлого любили фотографироваться среди людей, не боялись, что их харизма потеряется в массе. Как мало осталось видеоряда о таком незаурядном человеке. Сейчас о каждом политическом микропуте вагоны байтов, правда, на хрен никому не нужных. Гримасы информационных технологий. Когда Сталин выплыл из ретуши? В двадцатые годы, по словам Троцкого, уже обладал неоспоримой властью. До этого, по словам того же автора его не знал даже аппарат, на который Сталин опирался в захвате той самой власти. Механика трюка из грязи в князи остаётся тёмной. Троцкий нигде не пишет «революция», исключительно «переворот». Ему виднее.
Чтобы читающий сии строки не утерял окончательно нить, сюжет и фабулу, краткое изложение предыдущих серий и планы на будущее: главный герой, прогуливаясь по улицам пригородного муниципального образования и размышляя о многом, находит главную героиню, валяющуюся на указанных улицах в пьяном безобразии, сиречь в состоянии алкогольного и наркотического опьянения. Далее любовь-морковь и разнообразные приключения. Но сначала о бессюжетной фабуле. Сейчас я вас, дорогие читатели лишу невинности и вы узнаете что есть сюжет и фабула в чём их единство и борьба противоположностей. Я предупреждал, сами виноваты, не надо было мой роман открывать. Нижеследующие перлы критической мысли не мои, цитаты выделять не буду, а то автор на меня в суд подаст, в лигу защиту животных за свежесодранную меховую шкурку. Итак, сюжетом «Анны Карениной» Л.Толстого являются тесно переплетающиеся друг с другом истории отношений Анны и Вронского, Левина и Кити. Вот перед нами портрет В.И.Ленина кисти К.Петрова-Водкина. Петров-Водкин, рассказывая о работе над портретом, говорил: «Ленин появился у меня параллельно с работой над Пушкиным. Ведь Пушкин одно время, как солнышко, захватил всех, как прилив свежего воздуха. Ленина же я давно думал написать и рисовать его с натуры в гробу…» Мы видим, что, изображая своего героя в отдельный момент его бытия, художник отлично «знает», что делал тот до и будет делать после этого момента.
Ну, как? С сюжетом прояснилось? Мне бы проблемы этого художника, который «знает». Фабула есть один из видов сюжета, такая его форма, которая особенно близко «подходит» к реальности, отражая её динамику и развитие. Хочется от автора выдать пару ремарок: первое, мои соболезнования людям, прошедшим обучение в литературном институте. Второе, кавычки как хитро подсунуты (это для протокола, вероятно) : «знает», «подходит». Вот следователь отхлебнёт чайку и спросит – что такое знает автор и куда это он подкрадывается, к какой такой реальности. А кавычечки то зачем? Ничего «не знаю», никуда «не подхожу». Далее варианты – реабилитация или посадка по статье «мужеложество и валютные махинации».
Чехов считал, что сюжет должен быть нов, а фабула может и отсутствовать. И в бесфабульном сюжете существенную, хотя и не главную роль играет внешнее действие, развёртывание событий, их связь друг с другом. Вот работа свердловского художника Г. Мосина «Портрет героя итальянского Сопротивления А.Кубышкина». В правой её части изображён стоящий во весь рост уральский бурильщик Кубышкин. Классический состав фабульного сюжета: экспозиция (вступление), завязка, развитие действия, кульминация, развязка, эпилог. Такое неприятное чувство возникло, что я в экспозиции завяз, до завязки-развязки дело никак не дойдёт.(авт). На опыте Микеланджело и Л.Толстого хорошо видно, что великие художники если и нарушали принцип абсолютного единства содержания и формы, то скорее в строну первого, нежели последней. Ну слава тебе Господи! Если уж великие нарушали, то мне простительно.(авт).
С удовлетворением хочу отметить ещё одну особенность моей прозы, роднящей её и произведения корифеев - бессобытийность моей писанины. Вот уж чего не отнять стать. "Бессобытийность прозы Соллогуба (графа, едри его качель! (примечание автора)) внутренне связана с её фрагментарностью. А.С. Немзер в предисловии к Повестям и рассказам графа. А фрагментарность у меня и покруче графской будет.
Проблема лежания тел разной степени одушевлённости в общественных местах глубока и ждёт своего исследователя. В конкретные исторические эпохи простая в своей сути программа – водка пить, земля валяться исполнялась с поразительным разнообразием эндемических, национальных и всех немыслимых вариаций на заданную тему. В советской России трудящийся валялся на поверхности планеты с эпическим размахом и славянской удалью.
« У павильона пиво-воды лежал рабочий человек, вышел он весь из народа, вышел и упал на снег». Каково? Перед глазами так и встаёт зимний брейгелевский пейзаж, образ выписан ярко, пастозно. Истоки характера, настоящее и будущее персонажа поданы как на ладони. Классика. Советский человек труда возлежал в средней степени опьянения непалёной магазинной водкой с достоинством, неким социальным вызовом и, главное, уверенностью в том, что Родина-мать не покинет своего злоупотребляющего сына и, худо-бедно, если не в коммунистическом завтра, то в завтрашнем выпуске из медицинского вытрезвителя он окажется непременно.
Зарубежная информация. В конце 1980-х, когда потихоньку начали «пущать», палёная водка существовала в виде gagararis, когда доллар стоил 64 коп. и у них уже всё было, а водки дешёвой эстонцы покуда не навезли, Пётр Яковлевич с целью наживы неправедной запасся «Сибирской» по 45 градусов, перекупил у нищих в Выборге энное количество финских марок и посетил с дружественно-коммерческим визитом ничего не подозревающего северного соседа. О времена! Увлажняются мои глаза при воспоминаниях о реэкспортных Жигулях по сто марок на ходу и отсутствии квоты на спиртное на границе. Но хождение за Сайменский канал в подробностях будет описано где-нибудь далее, в процессе развития сюжетной идеи. А вы знаете, что бывает бесфабульный сюжет? Но я отвлёкся. О финских алкашах. Бойко разошлась «Сибирская» по пятнадцать марок (Жигули – сто!!!) на улицах и площадях столичного города Хельсинки. Отведав натурпродукт, граждане скандинавской державы благодарно плакали у Петра Яковлевича на плече, утирая вязаными шапочками до боли примелькавшиеся на родине пропойные морды. Морды финские алкогольные от русских запьянцовских не рознились ни по каким параметрам. Взять такой образчик человеческой руины в состоянии беспамятства и из-под Александра на соборной площади Хельсинки переместить под копыта Петровского скакуна на Декабристов, никто подмены и не заметит. В застойные времена ходила байка о лётчиках аэрофлота, таким манером хохмы ради переместивших по мередиану алкаша из-под Петра под Богдана с говорящей фамилией. Чуть головой не заболел сердешный. В кошмарном сне не приснилось бы в те патриархальные времена, что не только целого алкаша, но маленькой початой бутылочки минералки нельзя будет брать на борт авиалайнера. Так вот, выпили финны сибирскую и легли на мощёную карельскую мерзлоту родной им столицы. Вечером того же дня Пётр Яковлевич фланировал по улицам, трепался с компатриотками первой древнейшей профессии и, познавательности ради, дивился на поверженные отечественным этиловым алкоголем финские тела. Нет, не по-хозяйски лежали демократы на своей родной почве, скукожившись от сознания своей маргинальности и бесприютности в каменных джунглях, лежали они. Знали, что не подкатит к ним на мягких шинах их финский «луноход» и не пошлют на службу извещение из вытрезвителя с опрятной розовой свиньёй в левом верхнем углу.
Женщины пьют не слабже, но бесхозно валяются реже. В чём причина?
И вновь я посетил знакомые места. Нет, не то что бы совсем переставал пользоваться метрополитеном, но опускался в него и до него не в час пик и не на самых мясорубочных станциях. Великая всё-таки вещь – память тела. Бока, спина и зад живо вспомнили ни с чем не сравнимое ощущение холодной войны, мгновенно переходящей в бешеную рубку с казацкими посвистами и татаро-монгольскими визгами.