Почему легендарный Богдан Ступка отверг французскую кинозвезду Сандрин Боннер
Всякий, кто сидел в компании с Богданом Ступкой, знает, что расстаться с ним трудно. Вблизи еще явственнее ощущаешь, что рядом гигант, мастер, человек редчайшего обаяния. Но магнитом тянет другое – как просто и щедро он себя дарит, а главное – как умеет слушать и слышать. Это ошарашивает тех, кто успел привыкнуть к системе односторонних сигналов. Поэтому уходить от него невероятно трудно.
Помню, как однажды накануне Нового года мы вышли из театра глубоко за полночь. Прочертив выбеленный снегом двор, подошли к парку у парадного подъезда Театра имени Франко, которым десять лет руководит Богдан Сильвестрович, попрощались. Я долго прогревала машину, усваивая эхо нашего разговора — существенного и непраздного. И вдруг на чистом снежном листе, открывшемся сквозь оттаявшее стекло, увидела выхваченную светом фонаря фигуру. С минуту тревожно вглядывалась... В ночном парке стоял он — народный артист СССР и Украины, лауреат десятков самых престижных премий и наград, король Лир, Тевье, царь Эдип, дядя Ваня, художественный руководитель первой драматической сцены Украины, живая легенда. Он терпеливо ждал, когда машина тронется, чтобы убедиться, что с его поздним гостем все в порядке.
И в этом тоже Ступка. В молчаливой заботе. В чувстве совести, стыда и ответственности. Такой человеческий масштаб сейчас стал редкостью: Ступка — как герой эпической трагедии, возвышающийся над сериальным муравейником. Человек-подлинник в среде, заполоняемой цифровыми копиями. Его не отравили ни слава, ни власть. Он вмещает огромный мир, но в нем нет противоречивой сложности. Как большой художник, он может работать крупным мазком. И уводить вглубь к тончайшему нюансу: как у ювелира расцветает роза на рисовом зернышке, так у Ступки — портреты души на срезе нерва. 27 августа Богдан Сильвестрович отмечает семидесятилетие.
— Богдан Сильвестрович, вы любите отмечать дни рождения?
Богдан Ступка: «Да, люблю подарки, цветы, шумную компанию. Есть артисты, которые не празднуют юбилеи, а я думаю: может быть, это приятно людям, зрителю. Другое дело, что цифра 70 подошла слишком быстро. До пятидесяти хотелось быть солидным. А после этого все так быстро помчалось! А после шестидесяти — вообще как космический корабль. Но если спросить нашего замдиректора Данила Даниловича, которому девяносто, он скажет: „Я же еще не жил!“ Вроде все вчера было. Но у души возраста нет. Там, внутри, совсем другой счет. Тело, кости изнашиваются, а душа всегда молода. Я вот недавно ездил во Львов, заглянул в Театре имени Заньковецкой в закулисный буфет „Комарик“, увидел тех же людей, услышал те же разговоры, и у меня возникло странное ощущение, что я и не уезжал никуда. Хотя уже тридцать три года прошло, как я в Киеве. Потом зашел в астрономическую обсерваторию, в которой работал в юности. И там все как было, только мой стол не параллельно, а перпендикулярно повернут. Я поднялся по винтовой лестнице наверх, к телескопам. Вспомнил, как вечерами научные работники направляли эти телескопы на окна напротив. Чего мы в них только не насмотрелись! В девятнадцать лет это казалось увлекательным. Должность моя называлась „лаборант-вычислитель переменных звезд“. У меня был „компьютер“ — арифмометр назывался».
— И какая из переменных звезд стала постоянно любимой?
Ступка: «Это только сначала романтично наблюдать звезды так близко. Потом привыкаешь — обычная работа, только ночная. А хотелось же и на танцы сходить в клуб строителей, где я познакомился с девушкой, пригласить ее домой. Но у меня ночное дежурство! И я выскакивал на улицу — просил Господа, чтобы вышли тучи. Со временем я возненавидел эти звезды, потому что у меня были интересы на земле. В последний приезд я встречался с людьми из своего прошлого, что-то вспоминал. А потом думал: как хорошо, что я уехал!»
— Конечно, хорошо. Не хватало, чтоб вы остались в обсерватории вычислять переменные звезды! А как вы праздновали дни рождения в детстве?
Ступка: «Когда учился в школе, приходили соученики, мама что-то готовила, все было достаточно скромно. Потом ходили гулять в парк, ели мороженое. Как сейчас помню — по семь копеек».
— Да, вкусное, в вафельном стаканчике.
Ступка: «Что ты! В бумажном — с палочкой. (Смеется.) Еще я ходил на каток. И на лыжах катался. Во Львове мы снимали целый этаж в особняке: мой дядя Павел Крупник, оперный певец, и наша семья. В том же особняке жили три сестры, польки, вот у них в кладовке я и нашел лыжи. Ходил кататься на Кайзервальд — Цесарские горы, научился прилично ездить. В то время всему хотелось научиться».
— Всегда удивляло, что вы, уже будучи народным артистом СССР и художественным руководителем театра, беспрекословно слушались маму. С детства таким были или жизнь научила?
Ступка: «Наверное, я маму часто огорчал. В молодости был конфликтный, потом поумнел, слушал ее. Раньше я уделял родителям мало внимания. А когда стал взрослее, многое понял и старался наверстать то, что недодал им, замаливал этот свой грех. Я часто к ним ездил, день рождения мамы и мой всегда справляли вместе дома. Всю жизнь мама была моим критиком, но в последние годы говорила: „Мне часто звонят люди, присылают гостинцы, проведывают твои школьные друзья — это все благодаря тебе“. У нее очень сильный стержень был. Надеюсь, она мне его передала. С какой осанкой она сидела, когда гости приходили: не видела уже, но держала себя достойно. О чем-то говорят за столом, она слушает, потом скажет, что в Евангелии от Матфея об этом сказано то-то и то-то. И все в десятку. В 2007 году она заболела и не могла ходить. В то время я снимался в Каменец-Подольском, и как только выдавался свободный день, сразу садился на поезд и через четыре часа был у нее. Она лежала в хосписе и говорила: „Мне так хорошо“. Последние семнадцать лет, после того как не стало отца, мама жила одна. Я хотел ее забрать в Киев, но она не согласилась. Месяц она не дожила до девяностопятилетия».
— В детстве вас мама в церковь брала?
Ступка: «Постоянно. Как только научился ходить — сразу в церковь. Мы особо чтили праздник Успения Божьей Матери 28 августа. А у нас с мамой, которую тоже звали Мария, день рождения 27 августа — в один день. Когда переступаешь порог храма в детстве, все воспринимается на подсознательном уровне. Во Львове мы ходили в Преображенскую церковь, потому что отец пел на клиросе в хоре (помимо хора оперного театра)».
— Неудивительно, что вы иногда отвечаете цитатами из оперных арий.
Ступка: «Опера произвела на меня очень сильное впечатление в семь лет. И с тех пор каждые выходные я проводил в оперном театре. Сначала хотел танцевать — стать солистом балета, потом петь. И пел всеми голосами: сопрано, колоратура, баритон. Но слуха у меня нет. А когда его нет, есть огромное желание петь. Это комплекс. Если кто-то красиво поет — мне просто хана: реву, слезы текут».
— Ваш сын Остап тоже не поет?
Ступка: «Сын — нет, а внук Дима поет. Он начинал с Потапом, который потом стал выступать дуэтом с Настей Каменской. А я все-таки человек оперный. Недавно мы с Остапом в Германии слушали «Богему» и «Тоску». В финале исполнители брали такие ноты, что мурашки по телу шли. Я сказал Остапу: «Вот такой высоты трагизма должен достичь артист в драматических ролях».
[показать] |
||
|
Однажды Богдан Ступка неделю не разговаривал с сыном – Остап не сказал ему, что женился во второй раз, и мэтр узнал эту новость от чужих людей. На фото: отец и сын в фильме «Иванов». |
— А когда в вашей жизни появился джаз?
Ступка: «Позже. Опера дала мне основу. А джаз — импровизацию. Летом был на джазовом фестивале, слушал Игоря Бутмана. Он выдавал такие импровизации на саксофоне, что я просто взлетал. И опять-таки вспомнил, как в этом же Парке культуры имени Богдана Хмельницкого когда-то слушал РЭО — Рижский эстрадный оркестр, Эдди Рознера, польский „Блакитный джаз“. В РЭО выступал пантомимист Янис Пирвиц, которого я потом начал копировать, когда стал конферансье в джазе Игоря Хомы. Игорь договаривался с клубом милиции, и мы собирались на джем-сейшн под их крышей, потому что джаз запрещали как буржуазное искусство. Но мне оно так нравилось, что я с радостью носил барабаны за музыкантами».
Глаз-алмаз
— Вам удавалось в молодости настоять на своем, когда родители не разделяли ваше мнение?
Ступка: «Конечно. Главное — это моя женитьба на Ларисе. Отец был страшно против, он даже не пришел на свадьбу. Они вместе работали в оперном театре: отец пел в хоре, Лариса была балериной. В театре всякие легенды ходят — как говорят, из паутины веревку плетут. Да на ней еще и повесят. И приятели меня отговаривали, ходили к моей маме. Но чем больше они отговаривали, тем больше я убеждался, что нужно жениться на Ларисе. А уже через год жена с отцом дружили. И он заявлял, что его невестка — лучшая. Ларочка и правда была очень славная, просто статуэточка. Все время ей было жарко, когда я приближался — волосы поддувала. Жена родом из Баку, она понятия не имела, что такое украинский язык. И во Львове всегда интересовались, как мы между собой разговариваем. А мой друг отвечал: «Как Тарапунька и Штепсель». Но мне это не мешало — я видел человека. С артистом жить трудно, но Лариса сама балерина и понимала это. Иногда вздыхала: «Ты такой тяжелый человек для жизни, а посмотрю премьеру — опять влюбляюсь и все прощаю».
— Вы вместе больше сорока лет, а на такой долгой жизненной дистанции приходится и слезы вытирать. У вас такое в семье было?
Ступка: «Было — когда мы написали заявление о разводе. Подружки жены все развелись и ее подговаривали. Ей казалось, что я слишком мало времени уделяю семье и слишком много — театру и друзьям. И вот идем из загса: она ревет, я в слезах. Дошли до почтамта, я говорю: „Может, вернемся — заберем заявление?“ — „Давай“. Мы забрали это заявление... и по сегодняшний день вместе. Я разогнал этих подруг, она — моих собутыльников, сказала: „Он должен работать, а вы можете пить сколько хотите“. Лариса посвятила себя мне и Остапу. Я наблюдал Анджея Вайду с супругой и понял, что это она его таким сделала. Всегда с ним ездит. Женщина может сделать мужчину великим или ничтожеством».
[показать] |
||
|
Балерина Лариса, изящная как статуэтка, пленила Богдана раз и навсегда. |
[показать] |
||
|
Влюбленные соединили свои судьбы вопреки воле родителей Ступки. И оказались правы: не за горами их золотая свадьба. |
— С одной стороны, актер — существо легко увлекающееся, но с другой — тормоза тоже должны быть...
Ступка: «Все зависит от женщины: если чувствуешь ответный импульс, то можешь и не затормозить. Разные истории в жизни случаются. Когда я снимался у Режиса Варнье в картине «Восток-Запад», у меня была сцена с Сандрин Боннер. Ну и я как-то баловался — глазки ей строил за кадром. После съемки вечером зашел в бар, поднялся к себе в номер. Лег уже в кровать, и вдруг — стук в дверь: «Плиз ми секс». Я отвечаю: «Айм гоу ту бэд, ноу секс». Ну «оно» и пошло себе. На следующий день в перерыве я со смехом рассказываю об этом Варнье. Рядом стоит Сандрин. Слушает. Потом опустила глаза и тихо говорит: «Это была я».
— Из ваших ранних картин помимо «Белой птицы с черной отметиной» классикой стали еще и «Дети солнца» Леонида Пчелкина. Вся задействованная в этом фильме компания теперь гранд-имена. А как проходила стыковка «космических кораблей» на пробах?
Ступка: «Я вылетал на пробы к Пчелкину из Львова и в аэропорту зашел в ресторан поужинать. Мои львовские друзья-знакомые пригласили меня за столик, и в итоге я улетел в Москву только утром. В хорошем настроении приехал в „Останкино“, рассказал Пчелкину, что в театре я играл в „Детях солнца“ художника Вагина. Но он ответил: „У нас эту роль будет играть Александр Лазарев“. И предложил мне роль Чепурного. Пробы у меня были с Людой Чурсиной. Помню, стоим в коридоре, вдруг идет Смоктуновский. Пчелкин остановил его: „Познакомься, вот Чепурной“. Иннокентий Михайлович подошел почти вплотную, внимательно посмотрел на меня и сказал как бы сам себе: „Хорошие глаза... А как он будет монтироваться с Гундаревой?“ (У Горького наши герои — брат и сестра.) „Точно так же, как ты будешь монтироваться с Женей Симоновой“, — ответил Леонид Аристархович. (По пьесе их герои тоже родные брат и сестра.) „А-а-а... Понял!“ — пропел Смоктуновский и полетел дальше по коридору, взмахивая руками, как крыльями».
— Вы, похоже, в тот день тоже еще не совсем «приземлились» после долгих проводов?
Ступка: «Честно сказать, возьмут меня или нет, мне было совершенно все равно — у меня было расслабленно-безразличное настроение. На площадке знаменитый оператор Юрий Схиртладзе уже стоял за камерой. Я подошел к Чурсиной, увидел в углу рояль, вальяжно направился к нему, тронул клавиши: «Ой, чий то кінь стоїть, що сива гривонька? Сподобалась мені, сподобалась мені тая дівчинонька...» Это была чистая импровизация по настроению. Пчелкин поднял бровь: «Мне понравилось то, что ты сделал. Только встань в другое место». И мы это сняли. «У тебя еще есть конкурент, — доверительно взял меня под локоть в перерыве режиссер. — Родион Нахапетов. Но я буду бороться за тебя». Потом Пчелкин приезжал с этой картиной на фестиваль в Киев, был у меня дома, мы сидели разговаривали за столом, и Леонид Аристархович с улыбкой вспомнил: «Смоктуновский, когда посмотрел готовый материал, спросил: „Что это ты его так хорошо смонтировал?“ Я развел руками: „Так у меня других материалов не было“. А Иннокентий Михайлович смотрел очень внимательно, поскольку был автором сценария».
— Очевидно, это был комплимент в такой форме, который только подчеркивает проницательность великого мастера, учуявшего ровню.
Ступка: «Не мне судить. Могу только сказать, что Смоктуновский был человеком уникального таланта. Но были в нем и слабости, которые всем нам свойственны. Помню, у нас была массовая сцена, когда пьяный рабочий, которого играл Борис Невзоров, бьет Дуняшку. А я, глядя на это, говорю герою Лазарева: „Что, и эти люди тоже будут на вашем корабле счастья?!“ Смоктуновский подошел ко мне: „Богдан, что вы эту фразу говорите как герой? Скажите проще“. Я думаю: нет, все-таки это Чепурной, он ветеринар, простой по натуре. И опять прямо в камеру сказал свою реплику. Эпизод закончили, Иннокентий Михайлович подбежал: „Ну, вы сделали то, что я просил?“ — „Конечно, сделал“, — отвечаю. И тут из-за камеры встал Схиртладзе, который был княжеских кровей, и, медленно проходя мимо, наклонился к моему уху: „Молодец, Богдан!“ И пошел дальше. Позже мы с Иннокентием Михайловичем виделись на Чеховском фестивале, смотрели „Вишневый сад“ Питера Штайна. Кстати, он не воспринял этот спектакль».
— Любопытно. А на меня штайновский «Вишневый сад» произвел тогда очень сильное впечатление.
Ступка: «И на меня тоже. Мне там очень понравился Фирс. Я сейчас тоже хочу сделать эту роль. Может, перед моим юбилеем сыграем премьеру „Вишневого сада“. Его ставит Вадим Дубровицкий, у которого я снимался в фильмах „Иванов“ и „Смерть Тарелкина“. В спектакле будут играть актриса Театра имени Вахтангова Анна Дубровская, Юрий Стоянов, Алексей Серебряков, мой сын Остап. Фирс будет говорить по-украински. Это у нас такой ход: он старый слуга из простых, ему можно».
[показать] |
||
|
Лия Ахеджакова и Богдан Ступка в спектакле «Старосветская любовь». |
Дело в шляпе
— А вам простой человек интересен как типаж? Помню, Костя Хабенский рассказывал о ваших съемках в «Своих» на Псковщине, как занимательно было наблюдать за местными, которые коров в кадр вводили.
Ступка: «А что за ними наблюдать? Я сам когда-то пас коров в детстве в селе у дедушки с бабушкой. С ребятами на пастбище сухие кизяки курили».
— Фу-у!
Ступка: «Что „фу-у!“, ты попробуй! А откуда у шпаны деньги на табак? Вот и курили кизяк, закручивая его в газетку. У меня нет и никогда не было никакой дистанции с теми, кого называют простыми людьми. А экспедиции и натурные съемки я люблю. Вот на „Тарасе Бульбе“ тоже долго жили в экспедиции. Но у Бортко много народа было, а на „Своих“ — камерно. Потом, может, ты и возьмешь что-то из типажа, но все равно свое делаешь. Раз меня взяли на роль — значит, мой типаж нужен. Единственное, Дима Месхиев, режиссер „Своих“, хотел, чтоб мой герой был в кепочке, а я сказал: „Будет шляпа“. И утвердили шляпу».
— Ваш любимый аксессуар. Сколько у вас уже шляп — учет и контроль ведете?
Ступка: «Нет, не сосчитать. Из последней поездки в Германию привез пять штук летних соломенных. И кепочку. Иногда хочешь, чтоб никто не узнал, и кепочка для этого больше подходит. Шляпа все-таки заметна, ее сейчас мало кто умеет носить. А у меня это еще с юности. Иду из театра домой, в парке стоит памятник Швейку, я подхожу к нему, снимаю шляпу. Мне кажется, это красиво и элегантно. Впервые я надел шляпу в десятом классе, и мне так понравилось, что ношу шляпы до сих пор».
[показать] |
||
|
Актер неравнодушен к шляпам, он привозит их почти из каждой поездки. Это увлечение у него началось еще в школе, в десятом классе. |
— Как Лариса к вашему увлечению относится?
Ступка: «Ей это тоже нравится. Жена очень любит покупать подарки внукам и мне. Она сегодня утром встала и говорит: „Я тут кое-какие мелочи на дачу купила“. И вдруг заплакала: „Не бриллианты же...“ Я ей говорю: „Перестань. Зачем они нужны?“ У меня главный бриллиант — Лариса. А она, когда ее как-то спросили в интервью, есть ли у нее бриллианты, на полном серьезе ответила: „Есть! Мой муж“. Так что мы имеем два бриллианта в два карата».
— Бриллиантам чистоту придает шлифовка, а душе — страдания. Как вы перенесли недавние испытания болезнью?
Ступка: «Я их с Божьей помощью выдержал. Была операция. Естественно, на какое-то время такие события обостряют твое внутреннее зрение. Но... потом все это забывается. Было время, когда я об этом много думал. Понял, что главное — здоровье. Самое ценное в жизни то, что Бог нам дает даром. Несколько месяцев у меня был созерцательный период. И сейчас тоже, бывает, „отключаюсь“ — внимание уходит в другую плоскость. Иногда сидишь, вроде все хорошо, потом — раз! — и все, ты уже не тут».
— Вполне можно понять эти уходы в «уже не тут». Ваш внук Дима, будучи подростком, однажды убежал из дому в попытке самоутверждения. А вам хотелось когда-нибудь убежать от своей известности, обязанностей главы семьи, руководителя театра?
Ступка: «Может, и хотелось... Но от себя самого далеко не убежишь. Знаешь, первая квартира, которую я получил во Львове от Театра имени Заньковецкой, была на улице Куликовской. Отец посмотрел и сказал: «Видишь, сынок, от себя не убежишь». Ведь я родился в городке Куликове рядом со Львовом. А теперь в Киеве живу на улице Заньковецкой. Это ж надо случиться таким странным совпадениям! Они наглядно, будто красным карандашом, подчеркивают, что от себя не убежишь. Недаром кто-то из великих сказал: «Случай — это псевдоним Бога».
— Вы довольны тем, как у Остапа и Димы складывается судьба?
Ступка: «В общем, да. Остап играет в Театре имени Франко, пять лет назад ему присвоили звание народного артиста Украины. Дима в итоге тоже пришел работать в театр. Сам этого захотел. После того как покрутился, повертелся, попробовал себя в роли диджея в ночном клубе, долго увлекался рэпом. Его зовут сниматься, он уже сыграл главную роль в картине «Мы из будущего-2». Когда Дима был младше, мы с ним больше дружили. Ведь мы его с Ларисой с годика вырастили, когда Остап расстался со своей первой женой. Теперь контакта меньше — у внука свои друзья. Но он еще мало понимает то, что надо. А когда он станет старше, если Бог даст мне пожить, мы, думаю, будем дружить с ним еще крепче, чем раньше. Сейчас молодое поколение больше о деньгах думает, а не о деле. Помню, когда у меня родился ребенок, я попросил Сергея Данченко, нашего главного режиссера, повысить мне зарплату на десять рублей, а он мне сказал: «Богдан, главное — выйти на сцену, хорошо сыграть, и все придет».
[показать] |
||
|
Глава рода со своим семейством: сыном Остапом, невесткой Ириной, внучкой Устиной и старшим внуком Дмитрием. За кадром остались жена Лариса и младший внук Богданчик. |
— Золотые слова!
Ступка: «Вот-вот. Об этом сейчас никто не говорит. Делай дело честно и с душой — и твое к тебе придет. Это не значит, что завтра у тебя будут золотые горы. Надо быть терпеливым. Но истину золотых слов для нынешнего поколения закрывают золотые горы».
— У вас трое внуков. Между старшим и младшим какая разница?
Ступка: «Двадцать лет. Младшему, Богданчику, четыре года, Устинье — двенадцать, а Димке — двадцать четыре. Все они меня называют Бодей. С Богданчиком я пока не наладил дружбы. Жду, когда внук подрастет, и тогда он будет мой».
— А с кем у вас в жизни есть особая связь и доверие?
Ступка: «Меня соединяла замечательная связь с Лесем Сердюком, Царство ему Небесное! Друга не выбирают, друг бывает один на всю жизнь. И вот в Лесе я нашел друга. У нас с ним был очень сильный контакт и понимание. Он уже болел, когда мы снимались в „Тарасе Бульбе“, но мужественно все переносил. Для меня было огромной потерей, когда его не стало два года назад. Так жалко его!.. Он был очень талантливый, искренний и простой. Очень!»
— Поэтому вы и «совпали».
Ступка: «Во время моей джазовой молодости у меня еще был друг во Львове — Юрий Мацяк, врач, тоже ныне покойный. Его младший брат Андрей сейчас директор Театра имени Заньковецкой».
— Романа Виктюка вы тоже со Львова знаете?
Ступка: «Конечно. Однажды я Рому сильно удивил. Это, кажется, было в 1975 году. Я прилетел в Москву из Львова на съемки, зашел в ресторан Дома актера, который тогда был на улице Горького. Встретился там с Ромой Виктюком. Сидим обедаем, вдруг заходит женщина в летах, в очках с толстыми линзами. Виктюк всплеснул руками: «О! Роза Абрамовна Сирота!» Про Розу Абрамовну я, как и весь театральный мир тех лет, был наслышан, но ни разу ее не видел. Она была помощницей по работе с актерами Георгия Товстоногова, делала Смоктуновскому князя Мышкина, Гамлета. Лучшие роли в БДТ Юрского, Басилашвили, Дорониной — это и ее работа. Одним словом, Роза Абрамовна была легендарной фигурой. Она прошла вглубь ресторана, потом вернулась: кого-то искала. И вдруг идет прямо ко мне. Я опешил, встал, поцеловал ей руку. Она улыбалась: «Как ваши дела? Что вы сейчас играете?» Я ей ответил, мы немного поговорили. «Желаю удачи, рада была повидать. Ну, пойду подружек искать, мы договорились вместе пообедать», — и откланялась. Виктюк чуть не упал со стула от удивления: «Откуда ты ее знаешь?!» Честно говоря, я и сам не понял, что произошло, — может, она обозналась или видела какие-то мои фильмы. Но я сел и, закинув ногу за ногу, бросил: «Да мы с ней давно знакомы...»
[показать] |
||
|
Артист получил «Нику» за роль в фильме «Водитель для Веры». С женой и внуком Димой. |
— С кем из режиссеров вам за последние годы было интересно общаться?
Ступка: «Тут скажешь про одного — другой обидится. На самом деле со всеми было по-своему интересно. Режиссеры все хорошие, но фильмы не у всех получаются. От чего это зависит, не знаю. Предугадать невозможно. Бывает, и сам не ожидаешь, а кино выходит удачное. У меня так было с картинами „Белая птица с черной отметиной“, „Водитель для Веры“, „Свои“, „Заяц над бездной“. У Дубровицкого в „Смерти Тарелкина“ я играл Варравина. Ох, какая там роляка! Жаль, столько лет фильм никак не выйдет, что-то там не стыкуется».
— Вы получили награду на МКФ в Риме за главную роль в фильме Кшиштофа Занусси «Сердце на ладони». Вам понравилось с ним работать?
Ступка: «Да, Занусси написал для меня роль в своем фильме. Это история мощного олигарха, которому нужна пересадка сердца. Он ждет молодого парня, который хочет покончить жизнь самоубийством, но не может решиться. Я играл на польском, и это было тяжело, меня Занусси все время просил говорить „шибчей“. А я отвечал: „Зачем? Он же миллиардер, у него каждое слово — миллиард“. Я всегда с Кшиштофом хохмлю, вот он и придумал себе совершенно другой образ, похожий на тот, каким он меня знает в жизни. Выслушав мое предложение, он сказал, что это не совсем тот герой, которого он задумывал, но тоже очень интересный. В результате я получил „Серебряного Марка Аврелия“ в Риме за эту работу».
[показать] |
||
[показать] |
||
|
В 2008 году Богдан Ступка снялся в драме «Сердце на ладони» польского режиссера Кшиштофа Занусси. Он сыграл бизнесмена, ведущего разгульный образ жизни. |
— Вы переиграли все − от древних греков до новой волны. А какой автор пропитал ваше сердце?
Ступка: «Разные. Начинаешь сниматься — думаешь, не твоя тема, а потом оказывается — твоя. Так было с „Водителем для Веры“ и „Своими“. И на роль Брежнева Кеосаян меня уговаривал. А я говорил: „Да какой я Брежнев?“ Если ты получаешь удовольствие от работы, то и зритель его получит. Этот кайф, наслаждение — составная часть мастерства. Не пропустишь через сердце — ничего не получится. А „Тарас Бульба“ разве не моя тема? Очень даже моя. Еще я много лет играл в „Записках сумасшедшего“ Гоголя. Помню, когда было
[показать] |
||
|
Ступка сразу принял предложение Владимира Бортко сыграть Тараса Бульбу. Съемки были тяжелыми: летом, в жару 35–37 градусов, приходилось носить кольчугу и каракулевую шапку, а зимой – скакать верхом по тонкому льду. |