Судя по современным художественным каталогам, почти треть картин Рембрандта имеют те или иные еврейские корни.

Автопортрет в латном нашейнике. Около 1629 года

На всю жизнь осталась в памяти минута, когда передо мною, студентом-провинциалом, впервые открылась панорама Рембранд­товского зала в Эрмитаже. Среди 25 бесценных картин особенно притягивали две: «Портрет старика со сложенными руками» и рядом с ним «Сидящий старик». Странное рождалось ощущение: вглядываясь в эти музейные полотна, люди припоминали своих еврейских родственников. Мне показалось, что один из портретов имеет сходство с моим дедом со стороны матери. В детстве я видел длиннобородого Моисея Рафальсона лишь несколько раз. Но впоследствии из разговоров в семье узнал, что глубоко верующего еврея, когда-то витебского купца 1-й гильдии, посадили в начале 1930-х годов в тюрьму (золото хотели из него «выдавить»). А после выхода из заточения он бежал со своей женой и больной дочерью в Тверь, где их следы и вовсе потерялись. Старики на полотнах в Эрмитаже были, судя по надписям, неизвестно какого рода и племени. Чутьё,однако, мне подсказывало,что они тоже могли оказаться гонимыми с насиженных мест,как мой несчастный дед. В советское время вслух эту тему не обсуждали.Чтобы получить официальное подтверждение предчувствий, надо было дождаться краха советской власти. И вот однажды я, уже многолетний эмигрант, перелистал роскошный эрмитажный альбом 1997-го года, изданный под редакцией директора музея Михаила Пиотровского. Целую страницу занимал легко узнаваемый «Портрет старика со сложенными руками». И год написания картины тот же. Только название стало другим: «Портрет старого еврея». У второй картины, некогда поразившей меня, — «Сидящий старик» — тоже название поменялось на «Старый еврей».

Портрет сефардского раввина
(Мужчина с длинной бородой)

Управляющие делами искусства в СССР долго скрывали от населения правду об отношении Рембрандта к евреям. Но и на этот запрет сроки истекли; в Эрмитаже произошел, как иронизировали в мое время, «поздний реабилитанс». А дальше — кто может знать, не подпадут ли музейные шедевры под какую-нибудь «этническую чистку»? Манипуляции с классическим наследием учиняли,кстати,не только кремлевские верховоды. История знает и другие примеры такого рода.
В 1969-ом году в Италии усилиями международной общественности был издан альбом полного собрания произведений Рембрандта. Там поместили, в частности, репродукцию полотна из Пражской национальной галереи. К данной картине под названием «Ученый в его комнате» сделан был следующий научный комментарий: «Это может быть библейский персонаж» (The Complete Paintings of Rembrandt).
Может ли быть? Скорее, нет. Я сверил итальянское издание с другим альбомом, напечатанным в Праге несколькими годами ранее (1960). Там под репродукцией с этой картины Рембрандта (где изображен один и тот же осанистый пожилой мужчина в берете вишневого цвета) стояло другое название: «Раввин». А на столе перед ним — конечно же, Тора. Отчего поменялись названия? Видимо, просоветским чешским идеологам в 1969-ом, после разгрома Пражской весны и оккупации их страны, нельзя было сохранять прежнюю табличку, указывавшую на интерес знаменитого художника к иудаизму (то есть говоря их актуальным политическим языком — к сионизму). И потому убрали с глаз злополучного «Раввина», чтобы впредь посетители галереи любовались «Ученым в его комнате». Соответствующая информация поступила из Праги издателям международного альбома и те ей дали ход. Как видим, всё можно объяснить. Но не все удается запутать. Избегая аналогий,приведу такой факт. Как-то в мои руки попала напечатанная при нацистах в Германии иллюстрированная монография о Рембрандте. Из нее у меня сохранилась одна репродукция гениального рисунка мастера: Der Verlorener Sohn («Блудный сын»), датированного 1636-ым годом. У некоторых персонажей евангельской притчи обнаруживалось «неарийское происхождение». Но, насколько я помню, издатели немецкой книги, пропущенной через цензуру Третьего рейха, мастерски истолковали и эту, и другие «оплошности» гения — якобы он не устоял в свое время перед еврейскими кознями. На мой взгляд, это отнюдь не «списано в архив». Стоило бы и в наши дни поразмыслить о том, что притягивало гениального голландца к отверженным людям.Мне посчастливилось увидеть в разных странах подлинники главных шедевров Рембрандта. И вот я думаю, что, наверное, мало просто любить настоящее искусство. Чтобы понять его, нужны и основательные знания.

Портрет старого еврея

Интерес художника к народу, чужеродному для всего средневекового мира, возник у него еще до того, как он сам поселился в Еврейском квартале Амстердама.
Высказывается мнение, что его мать принадлежала к секте меннонитов. Если верно, то получает объяснение обостренный интерес сына этой женщины к изучению Библии, и становится понятнее его близость к евреям. Христианская секта меннонитов весьма немногочисленная в Голландии, отличалась особой приверженностью к Ветхому Завету. Она отвергала все догмы и таинства не только католичества, но и реформированной церкви. Выступая за полную свободу духа, против вмешательства и государства, и церковных властей в их жизнь, меннониты хотели жить в евангельской скромности и по возможности в простоте, помогать ближним независимо от вероисповедания. Они стремились понять смысл каждого библейского сюжета, чтобы извлечь оттуда поучения для себя. Был ли сам Рембрандт членом секты меннонитов? Доказано его социальное и духовное тяготение к ней. Да и во всей протестантской стране, едва освободившейся от испанского владычества, воцарялся дух веротерпимости. Кровавых наветов здесь не жаловали. Вступая на путь самопокаяния, голландцы как бы снимали с себя груз вековых предрассудков и ненавистничества. Переехав из Лейдена в Амстердам в 1632-ом году,молодой Рембрандт поселился сначала в доме на Йоденбреестраат (Еврейской улице), принадлежавшем видному торговцу предметами искусства, меннониту ван Эйленбургу,чья племянница Саския вскоре стала женой художника. Там он вошел в круг самых просвещенных людей города, евреев и протестантов.
В этом квартале проживало около 400 еврейских семей, главным образом испанских и португальских сефардов. Но были в общине и ашкеназы, бежавшие из других европейских краев, менее успешные, иногда далекие от учености. Живописность их бытия поражала: смесью восточной экзотики, мистического порыва, будничного трагизма. Рембрандта как художника и человека влекла эта среда. Сюда быстрее проникало новое, и здесь свободно обсуждалось то, что в совокупности и составляло дух эпохи. В 1636-ом году Рембрандт в технике офорта создаёт портрет своего друга Менашше бен Исраэля. Выдающийся знаток Торы,писатель,юрист был вынужден искать спасения в Голландии от преследований испанской инквизиции. Крестившийся поневоле маран,бен Исраэль в Амстердаме перестал скрывать свой иудаизм. Ему довелось стать учителем будущего великого философа Баруха Спинозы. Портреты сефардских раввинов как бы знакомят с рядом тех ученых друзей, которые вводили художника в глубины толкований Ветхого Завета. Судя по его многочисленным произведениям, он зорко наблюдал за лицами, одеждой, обрядами, обычаями самых разных евреев — богатых, бедных, старых и юных. Он имел у себя, кроме Библии, немного книг, в их число входили «Иудейские древности» Иосифа Флавия. Оттуда он мог почерпнуть сведения, которых не было в Книге Эстер, читаемой в синагогах на праздник Пурим. Рембрандту захотелось узнать, с каким настроением персидский министр Амман, задумавший погубить еврейский народ, покидал своего царя, который под влиянием жены-еврейки Эстер принял другое решение: повесить самого министра. И тот, как написано у Флавия, уходил на казнь «с подавленным духом и разбитый беспомощностью». Таким он и представлен на эрмитажном полотне «Амман в немилости» (правда, есть и другие трактовки содержания этой картины. Постепенно Рембрандт приходил к выводу, что в физическом облике евреев Амстердама проступают черты библейских персонажей, от которых они и вели свое происхождение. Но, думая так, он как бы вступал в спор с другой, идеализированной версией мастеров Ренессанса, которую считал неверной. Ведь Микельанджело, Рафаэль, Рубенс изображали пророков и апостолов в виде существ прекрасных, физически сильных, считая, что их возвышенные образы лучше подходили для передачи внутренней силы духа. Рембрандт же, имевший свое мнение о Библии и собственный взгляд на достоинства человека, увидел персонажей Священного Писания в облике простых смертных. Иногда согбенных, плохо одетых, с морщинистыми лицами, но внутренне преображенных своим религиозным опытом (The World of Rembrandt, p. 93).

Рембрандт.
Портрет Менашше бен Исраэля

Итак, настоящими героями Библии были для него не выдуманные и приукрашенные, а евреи, живущие вокруг. В них сокрыты все человеческие страсти (и пороки тоже), но в какие-то моменты через них проявляется и Высшая сила. Так, он пришел к решению запечатлеть еврейских собратьев со всей тщательностью, не упуская главного, сокровенного. Пусть в людской памяти останется образ и этого поколения древнего, библейского еврейства. Разве не оно призвано делиться с другими опытом достойной жизни, стойкости в испытаниях, терпения в страданиях и мужества? Таковы обстоятельства, при которых появилась так называемая «Библия Рембрандта» — живопись, гравюры, рисунки — свыше 800 произведений на сюжеты, взятые из Торы, а также почерпнутые из Нового Завета. Почти все работы высочайшего художественного качества. Ничего равного этому не было и нет в западной традиции. Разумеется, к этому не сводится все его творчество. Он вообще не был моралистом-проповедником. Не обделен был и радостями плотской любви с женщинами, запечатленными на его полотнах. Рембрандт разорился потому, что не умел вести дела. И еще потому, что, хотя он по-прежнему считался одним из самых знаменитых художников, падал спрос на его творчество, а подлаживаться к рыночным вкусам он не хотел. Может, ещё и по той причине, что золотое время его страны уже прошло. Как бы то ни было, а прекрасный трехэтажный дом, коллекции, мебель — все ушло с торгов. Его выселили. Начались скитания по разным приютам, и однажды Рембрандт поселился на улице Розенграхт, среди обитателей «еврейского гетто». Нетерпимые к фальши рембрандтовские краски нужны, чтобы правдиво описать его бедствия, которые ужасают своей чрезмерностью — даже на фоне далеко не идиллической эпохи. Один за другим умирали близкие. Но именно в последние 20 лет своей жизни, когда трагедии сокрушили бы другого, послабее духом, этот мастер достиг наивысшего в своём искусстве.
    Как понимать одиночество Рембрандта?
Если он не общался с видными людьми города, то по той причине, что они его уже не интересовали. Но он имел возможность наслаждаться обществом отдельных людей с необычайно высоким интеллектом и редкостными духовными качествами. Называют несколько имен. Среди них одно как бы поглощено тайной, которая окутывает многое в жизни гения. «Когда для Рембрандта настали трудные времена в его последние годы и он стал банкротом, ему оказывал и материальную, и духовную поддержку раввин» (The Jewish Connection, by M. H. Goldberg, p. 125).
Мы, возможно, встречаем эту загадочную личность на нескольких полотнах тех лет. Вот проникновенный «Портрет рабби» из Лондонской национальной галереи. Он написан Рембрандтом в 1657-ом году, как и находящийся в Сан-Франциско портрет «Мужчины с золотой цепью». Один и тот же человек в темном берете, разве что выражение лица легко изменялось. И еще одно воплощение того самого сефардского рабби — снова мы в Эрмитаже, где висит написанный в 1661-ом году «Мужчина с длинной бородой» (не знаю, как картина именуется теперь).

Рембрандт. Амман в немилости

Палитра Рембрандта была чрезвычайно богата, а в жизни он был непредсказуемым. Если доводили до крайности, мог и взорваться. Так, теплым летним днем некий весельчак из числа его учеников задумал позабавиться с девицей-моделью. Они разделись догола в небольшой комнатке и занялись тем, чего требовала природа. А поскольку их отделяла от прочих только занавеска, то многие услышали нескромную возню и возгласы: «Вот мы и голые, как Адам и Ева в райском саду!» Как раз в тот момент Рембрандт проверял, чем занимаются ученики. Застав с поличным двух проказников, он вбежал к ним с палкой и выкрикнул: «Раз вы сознаете, что голые, то убирайтесь из рая!» (The Complete Paintings of Rembrandt, p. 11–12). Ценители живописи признавали его необычайную одарённость. Впрочем и упрёков ему делалось немало. Спустя некоторое время после его кончины в Париже критики писали, что, хотя Рембрандт и был человеком большого дарования, даже стал почти богатым, его почему-то влекло к людям низкого происхождения. Он подбирал себе моделей, неподобающих для истинного искусства: нищих, актеров и «что хуже всего, евреев» (Rembrant’s Jews, by Steven Nadler). Рембрандт радовался жизни во всех проявлениях, насколько мог, но горести нещадно одолевали его. Он упорствовал в заблуждениях, видимо, до самого конца не разобравшись, «что хуже всего». Потому и не ушёл куда-нибудь в другое место со своей «еврейской улицы» Амстердама.

Борис Самуилович КЛЕЙН, 
доктор исторических наук