[показать]Название: "Из-за Эмми или Cauer and other troubles of my life"
Автор: Topsyatina
Персонажи: Том/Билл (основной)
Рейтинг: NC-17
Жанр: romance, AU, BDSM, Angst, Lemon, Hurt/comfort, POV Bill...
Категория: Slash
Размер: макси (очень большое макси)
Статус: в процессе
Краткое содержание: Билл, молодой человек, приехавший в Дрезден. Учится на психолога в колледже. У него есть друзья, но жизнь кажется пресной. Её разбавляет новое знакомство - некий Томас Кауэр. Как жить после знакомства с таким человеком? Что делать с желанием поцеловать парня? Как признаться себе в пагубной привязанности? Как хранить чужие тайны? А самое главное: как соблазнить натурала, когда уже принципы умерли под натиском душащих желаний?
Предупреждение: ненормативная лексика, откровенные описания постельных сцен, неадекватные реакции/мысли персонажей, смерть персонажа (второстепенного)...
Благодарность: хочу выразить гигантское СПАСИБО Norka K. (Noriko) и Nokia. Я благодарна вам за труд, за то, что вы верите в мою идею и ни разу не усомнились в ней. Спасибо за помощь, за поддержку и то время, что вы на меня тратите. p.s. люблю вас сильно ^___^
От автора: здесь столько всего... что передать в 2-х словах сложно... Максимально жизненная история, по вине которой многие сходят с ума...
Размещение: За копирование, публикацию на других ресурсах и прочей ерунды - на кол посажу, обоссу и сожгу!:diablo:


Привет, дорогие.
Перед тем как выставить главу, я хочу поделиться с вами моими мыслями.
Как мне показалось, большинство из вас достаточно болезненно воспринимают текст, и мне неприятно, что я этому способствую, но вы понимаете, что я не в силах отступить от сюжета.
Так как я всё-таки человек, хоть и автор, от себя скажу, что 57 и 58 главы лично для меня были самыми тяжёлыми в этом рассказе. Меня трижды подкосило, и я публично признаюсь в этой слабости, чтобы вы знали, что я не издеваюсь и не делаю специально больно. Так нужно.
Прошу прощения заранее за то, что вам предстоит испытать. (с) Сёма

Глава 57
Я нашёл в пальто записку: «Если будет нужно лекарство, обращайся, красавица. Твой Том». И номер мобильного. После того вечера я пришёл в норму и решил, что надо менять свою жизнь. Сидел я с проблемами, ходил в туалет, превозмогая боль. Синяки уже спадали. Я никому не сказал, что сделали со мной. Потому что сам был виноват. На телефоне поставил напоминание: «Через три месяца анализ на ВИЧ». Поездку к Дэвиду отложил. В разных аптеках накупил тонны обезболивающего. Глупо, конечно, но так же приобрёл пару средств по поддержанию иммунитета.
Когда стало лучше, я всё же решил поехать к этому «лекарю». Его звали Грегор и он готов был мне продать «лекарство», а ещё и развлечься со мной. Не знаю почему, но я согласился на минет за три таблетки.
Дома проанализировал своё поведение. Ни разу в жизни я не делал таких вещей. Я всегда был правильным, воспитанным. И если бы не Кауэр, то и геем бы не стал. Весь такой идеальный мальчик, без порока. А с этим Грегором мне захотелось доказать самому себе, что я не слизняк, что я могу совершать глупости, я могу быть продажным и грязным. Нутро взбунтовалось. Во мне давно сдох светлый образ Билли, каким меня создали родители.
Пит стал что-то подозревать. Диана тоже, скорее даже чувствовала, она пыталась со мной поговорить, но я отмазался. Наверное, меня выдавала бледность и синяки под глазами. А их лица, смотрящие на меня с сочувствием, - раздражали. Поэтому я начал избегать супругов.
Смешно, я был под кайфом, когда звонил Эмили и поздравлял её с днём рождения. Она ничего не поняла. Много молчала, пока я трепал, а потом лишь поблагодарила и положила трубку. Ей надоело приглашать меня погулять с детьми и в гости, ведь я ни разу не удосужился навестить их в новом доме. Обижается, наверное.
Я не ел, не писал диплом, мало спал. Я мог весь день пролежать на кровати, обмочив штаны, потому что было даже лень встать и пойти в туалет. Апатия. Пофигизм. Когда Диана стирала постельное бельё, и, естественно, обнаружила следы мочи и кала, то состоялся серьёзный разговор. Цирман пригрозил мне выселением, а потом смягчился, расстроившись. Они пытались понять, что со мной, почему я стал другим. А я... я сидел, сложив свои руки на коленях, смотрел в пол и медленно моргал. Между нами исчезло понимание. Я всё больше отдалялся, а они смотрели и не могли ничего сделать, потому что не знали, в чём дело.
Стало хуже, когда позвонил Джозеф. Вообще, по-хорошему, на меня должны были наложить штраф за то, что я перестал работать и не сообщил. Но Йост, по привычке, спросил всё ли у меня хорошо, а когда получил ответ, что не очень-то, отстал и больше не звонил.
Я хамил всем подряд. Когда звонила мама, я не брал трубку. С Ником и Бри мы поругались уже в середине декабря. Они предложили мне отпраздновать Рождество вместе, а я их послал. Потом, конечно, пожалел, потому что они искренне хотели разбавить моё одиночество.
Эмми звонила один раз. Я хотел наорать на неё, потому что она опять начала говорить про Кауэра, но сдержался и молчал. Малышка не добилась от меня ни слова. Наверное, разобиделась. Я сидел тогда за столом, смотря на таблетку, и, помнится, думал, насколько мне её хватит. Понять, с чем связано моё раздражение, я так и не смог.
В третий раз с Грегором были ещё пару ребят. Я принял двойную порцию «лекарства». Они не просто ★бали меня. Я был туловищем, которое ни на что не реагировало. Опять входили в меня по два, тыкали пенисами, заставляли сосать, глотать сперму, вновь пичкали «лекарством». Они меня связали, кажется. Били, но не больно. И это продолжалось долбанную вечность. Потом было такси. Меня тошнило, помню чётко. В пальто я нашёл пару таблеток «лекарства». Перед тем как зайти домой, одну положил под язык. Ноги меня не держали. Не разуваясь и не снимая ничего, я вошёл в свою комнату, посмотрел на кровать, смертельно желая лечь, потому что боль подступала, но сознание замутило, начало рябить, я цеплялся за стену, но, в итоге, упал. А дальше – ничего не было.
... Я приходил в себя несколько раз. Первый раз передо мной нависал какой-то дядька, точно докторишка. Он проверял мою реакцию, потому что в зрачок настойчиво бил свет его сраного фонарика. Хотелось и на него наорать! Я слышал безумно знакомый голос рядом с собой, но не знал, кому он принадлежит. Второй раз я проснулся от боли: стояла ночь, я понял, что нахожусь в больнице. Терпеть эти мучения было невмоготу. Голова готова была оторваться от туловища, кровь, бегущая по венам, казалась лавой. Внутри жгло смертельно. Я нажал на кнопку вызова медсестры. Девушка явилась быстро: она посмотрела на капельницу, что стояла рядом с койкой, потом обратила внимание на приборы.
- Больно, - это всё, что я мог из себя выжать.
Она кивнула. Через минуту мне стало хорошо, и я уснул.
В третий раз я проснулся уже окончательно. Это была одноместная палата, наверное, VIP. На столике стоял красивый букет цветов. С другой стороны на кресле сидел Дэвид и читал книгу. Вот чей голос я слышал.
- Привет, - прохрипел я.
- Здравствуй, - он улыбнулся, отвлекаясь от романа. – Как ты себя чувствуешь?
- Погано, сдохнуть хочется.
- Рано тебе ещё.
- Что со мной случилось?
Йост грустно улыбнулся и пододвинул кресло ближе к койке.
- Тебя нашёл Питер только утром. Ты лежал без сознания в собственной блевотине, в странной скрюченной позе, будто сломанная кукла. Был жив, слава Богу. Он перепугался, а потом позвонил мне.
- Почему тебе?
- Потому что не мог вызвать скорую и отвезти тебя в больницу в Дрездене...
- Погоди, мы в Берлине?
- Да, в моей клинике.
Я встрепенулся и попытался сесть, но всё тело прошила страшная боль. Я взвыл и лёг обратно, а мужчина укоризненно на меня посмотрел, цокнув.
- Зачем столько хлопот?
- Он сказал, что ты совсем съехал. Питер поделился со мной своими опасениями, когда тебя уже везли в Берлин. Нам обоим показалось, что будет лучше, если твои лечащие врачи будут зависеть больше от меня, а не от государства.
- Что ты имеешь в виду? – я смутился.
- Цирман сказал, что ты начал употреблять какую-то заразу. Надо было убедиться, но так, чтобы дальше эта информация не стала распространяться.
Я выдохнул.
- Спасибо.
- Я не хотел бы загубить твою карьеру.
- Дейв, - замолкаю, смотря на него щенячьими глазами, - ты не звонил Тому?
- Я хотел. Я даже уже взял мобильный, но мне принесли результаты твоих анализов. Думаю, ты догадываешься, что я увидел в твоей крови. – Я кивнул. – Такие несуразные поступки рациональный человек может сделать лишь из-за кого-то, точнее, из-за любви. Сложить два и два было просто, особенно после пояснения Пита по поводу ваших отношений с Кауэром.
- Я не хочу, чтобы он что-то узнал.
- Знаешь, - бизнесмен улыбнулся, - я ему говорить ничего уж точно не буду.
Мы помолчали.
- Что со мной?
- Ты хочешь знать?
- Да.
- Помимо синяков, ссадин и интимных ушибов, так сказать, у тебя анальная трещина.
Я вылупил глаза. По выражению лица Дэвида стало понятно, что это серьёзно. И весьма серьёзно.
- Я знаю, как получают такие травмы, но это моя клиника, и никто ничего делать не будет, если не захочешь ты.
- А что тут делать надо, в суд подавать? Ты понимаешь, что я сам пошёл к ним, сам предложил себя и отдался в их руки.
- Понимаю, и от этого мне горестнее всего, Билл.
Нависла противная, липкая тишина. Я смотрел на свои руки и думал, что сказать ему, как оправдаться. Но ведь у меня нет объяснений.
- Не знаю, как ты отнесёшься, - он встал, обошёл кровать и стал поправлять букет цветов, - я поговорил с Питером и пришёл к выводу, что тебе нужен уход и внимание. Он этого дать не может. Я в данный период не слишком занят. Поэтому мы перевезли кое-какие твои вещи ко мне в дом, все материалы по диплому. Я позвонил Гофлеру и сообщил, что ты болен. Все справки тебе выпишут, если они потребуются.
- Какой у меня официальный диагноз?
- Ты подвергся насилию со стороны грабителей. Если кратко, то тебя просто побили, без сексуального вмешательства, и обокрали.
- А полиция?
- Забудь, - друг хмыкнул. - Ты в Берлине, а это не их компетенция. Не думаю, что без твоего заявления в Дрездене будут что-то делать.
- Я хочу кое-что попросить у тебя, - сказал я после паузы и замялся. Мне было стыдно и неудобно перед ним.
- Что?
- Купи мне мишку. Мягкого, плюшевого, чтобы я мог его обнимать во сне. А ещё я хочу получить свой кулон со звездой.
- Хорошо.
Дэвид посмотрел на меня по-отечески, чуть прикрыв глаза, скользнул пальцами по моему лицу, улыбнулся, и затем оставил меня одного.
... Мне было страшно звонить Эмме и поздравлять её с днём рождения из больницы. Я просил прощения за своё поведение, старался говорить бодро. Когда она спросила, почему я не могу приехать на праздник, мне стало не по себе, потому что ответить было нечего. Я чувствовал себя ничтожеством, растоптанным в пыль. Как мне было больно слышать недоумение в её голосе, обиду и непонимание. Я заверил, что мы обязательно встретимся, что я подарю подарки, искуплю вину перед ней, в Майсен приеду, если она попросит. Разговор закончился на позитивной ноте и на её смехе.
Уже в середине января меня выпустили. Дэвид специально купил на кухню кресло-мешок, чтобы мне было сидеть не больно. Преподнёс мишку он как-то пафосно. У моего нового плюшевого друга была бабочка на шее, он был бежевого цвета, улыбался мне. Такой хорошенький. Я практически не выпускал мишку из рук, как маленький мальчик. Мне, наверное, хотелось им быть, вновь вернуться в детство.
Йост поговорил со мной по поводу наркотиков и оргий. Я уверил, что это было временное помутнение и больше мне такие проблемы были не нужны. Дэвид выслушал меня, а потом пребывал в расстройстве, когда понял, что я сам пошёл за таблетками, что сам их глотал и послушно исполнял все просьбы своих «любовников». Он разочаровался во мне. Я же полулежал на кресле, обнимая мишку, смотрел на стену, не реагируя ни на него, ни на Тома. Мальчик тоже переживал за меня, но не лез на рожон.
Мишка был мне опорой. Игрушка стала для меня утешением, докатились... Я смотрел на него, плакал и улыбался одновременно.
- Только ты сможешь меня понять и не осудишь.
Он сидел у меня на коленях, когда я ел или занимался дипломом, он был у меня в руках, когда мы с Йостами ходили гулять, он обнимал меня, когда я дрых. В одну из ночей я не спал. Мишка сидел и улыбался. Я плакал опять и рассказал ему всю историю. С самого начала. Как мы с Томом познакомились, как я был им очарован, как началась наша жизнь, как она прервалась и как продолжилась, вплоть до последнего разговора. Потом сжал его и зашептал о своей любви, которая меня убивает. Она стала моей болезнью, заразой, которая разгрызала меня изнутри. Я потолстел, испортил кожу и желудок, подорвал доверие на работе, поругался со всеми друзьями, начал употреблять наркотики, участвовал в оргиях – и всё из-за этого поганого чувства.
- Мне надо вылечиться, Мишка.
И мой плюшевый друг безмолвно поддержал эту идею.
... Ближе к февралю я стал чувствовать себя лучше. Как таковой депрессии у меня не было, потому что я старался держаться, мысленно приказал себе не думать, игнорировать порывы. Дэвид не упёк меня в клинику, я не проходил реабилитацию, потому что у меня не было зависимости от таблеток. Вдали от дома мне было легче жить.
- Билли, ты будешь омлет?
- Буду, - бубню.
Я, как и всегда, полулежал на своём мешке, обнимая мишку, смотря на его глаза-бусинки.
- Ты какой-то неразговорчивый.
- Я обычный, Дейв.
Йост делал завтрак. Том уехал учиться, поэтому мы были вдвоём.
- Расскажи, что тебя гложет.
Я погладил игрушку и перевернулся, сажая мишку на живот. Мне не хотелось смотреть на Дэвида, чтобы глаза не выдавали отчаяния.
- Знаешь, - начинаю тяжело и тихо, - я никогда не думал, что любовь будет меня уничтожать.
- Я не понимаю.
- Когда мы познакомились с Томом, то изначально подразумевалась лишь дружба, но уже во вторую встречу я хотел поцеловать его. Потом и вовсе потерял голову. Его образ так мощно впечатался в мой мозг, что я его даже при самом сильном желании не выдеру. Я не просто люблю его. Я им болен. Это паразит, который заразил весь мой организм. А лекарства нет. Когда он выгнал меня, то я всё равно был уверен, что он просто так не отделается, понимаешь? Встреча с тобой придала мне сил, но я всё ещё любил. А когда мы вновь сошлись, то я будто очнулся, ведь я знал, понимал, что так будет. Мы должны быть вместе.
- А что же сейчас не так?
- Когда я уехал в июне от него, то мной владело то же чувство: мы будем вместе, пусть не скоро, но будем. Точнее, во мне ещё жила надежда, хоть я и говорил всем иное. Наверное, это она меня питала. И в итоге Кауэр, как всегда в своём репертуаре, обрубил все концы, но на этот раз слишком сильно и серьёзно. У него есть девушка. Самое ужасное, что она хорошая и мне нравится, как человек, но я её ненавижу, потому что она рядом с ним.
- Это нормально, - пожал плечами Дэвид, вертя в руках лопатку.
- Да, я понимаю. Ревность. Но, Дейв, - я вскинул на него взгляд, в котором была одна душевная боль, - она стала преградой. И я не собираюсь её устранять.
- Почему?
- Потому что он определился. Так и сказал: «Тебе нет места в моей жизни». Это значит, что Том готов жить с ней и дальше. Они с Эммой ладят, Роксана, скорее всего, приятна его маме и сестре. А это значит – конец. Не будет никаких «мы» больше. Я опустил руки. Это осознание швырнуло меня в объятия мужиков и таблеток. Я потерял его. И мне больно, потому что я люблю, и эта любовь отравляет мне жизнь.
- Ты не кажешься слабым, Билл. И если ты захочешь, то ты разлюбишь.
- Полагаешь?
- Даже если ты пронесёшь этого человека в сердце всю жизнь, это не значит, что ты будешь несчастен вечно, - он улыбнулся и подал мне омлет.
- Я соображаю, что стою на грани. Понимаешь, недавно ко мне пришло осознание, что Том намного сильнее меня духом, и он мог манипулировать мной, но не делал этого. Более того, я понял, что стал безликим, он собой, своими поступками, которые делали его ещё более знаменитым, разрушал мою индивидуальность. Я раз за разом растворялся в нём всё сильнее. У меня случались истерики, он пытался помочь мне, убедить, что это нормально, но сейчас я понимаю, что ничего подобного, так любить нельзя. Я исчезал в нём, когда как он не любил.
- Ты уверен?
- Нет, но по его словам это так.
- В Рождество мне показалось, что он нежно относится к тебе, любит по-своему.
- Возможно, - пожимаю плечами и пододвигаю тарелку, - так или иначе, мне этого было мало, и я убивал себя им. Мне нужен кто-то похожий на меня, не сильнее, но и не слабее. И я не уверен, что хочу искать кого-то, потому что Том всё ещё главенствует в моих мыслях.
- У тебя есть прекрасное отвлечение – диплом.
Йост сел на табурет и улыбнулся, подав мне кружку кофе.
- Да, но это не то.
- Билл, если ты чувствуешь себя потерянным рядом с ним, то не лучше ли попытаться избавиться от этого гнёта? Подобные вещи не самым лучшим образом влияют на душевный климат, самооценку и организм в целом. Тем более, если Том, как бы, по твоим словам, определился...
- Конечно, было бы лучше, но это не просто.
- Постараться стоит, разве нет?
- Да.
Я соврал. В моём случае – всё бесполезно.
Вечером я сидел с мелким, пока он не пошёл спать. Мы болтали, в то время как он делал уроки. В своей комнате я взял мишку и посмотрел ему в глаза.
- Жаль, ты не можешь дать мне совет.
Я прижал игрушку к себе и вышел из комнаты. Дэвид лежал, читал книгу при слабом свете лампы.
- Билл, - он отвлёкся, - что-то случилось?
Я мотнул головой. Подойдя, сел, положив медведя рядом.
- Что такое? – настороженно спросил мужчина, сев и пододвинувшись.
На нём были только пижамные штаны. Он положил мне руку на плечо и смотрел выжидательно. Я заполз на кровать, сев на колени Дэвида. Обхватив его лицо, потянулся и поцеловал, вжавшись. Он был тёплым и родным человеком, которого я очень ценил и любил. Бизнесмен сперва даже не реагировал. Потом он обнял меня и начал гладить по спине. Я целовал его, слегка ёрзая. Дейв оторвался от меня, а дальше перевернул нас, уложив меня. Задрав рубашку, начал целовать мои соски, затем грудь, после – живот. Я смотрел в потолок. Взяв мишку, обнял его... но не выдержал и начал плакать.
- Прости меня, прости, я не могу.
Какой же я жалкий. Ничтожество. Йост посмотрел на меня и всё понял. Он сел рядом, спиной ко мне, и тяжко выдохнул.
- Я могу тебе сделать...
- Не надо, - перебил он меня. – Если ты это только для того, чтобы я не обиделся, не стоит.
- Прошу, не гони меня. Ты единственный, кто может утешить. Мне так нужна поддержка, понимание. Я не хочу оставаться один.
Дэвид обернулся, улыбнулся и лёг рядом, обняв меня. Я с облегчением выдохнул, прислонившись спиной к его груди, обхватив медведя, прижал к себе.
- Ещё чуть-чуть, и я наложу на себя руки, потому что не знаю, как дальше жить. У меня ничего не осталось. Я морально раздавлен, у меня нет цели в жизни, я превратился в шлюху и наркомана.
- Не преувеличивай. Хочешь, я тебе скажу как? – спокойно спросил он.
- Хочу.
- Ты допишешь диплом, потом защитишь его. Станешь первоклассным психологом, одним из лучших в Саксонии, а может и в Германии. Встретишь парня, который будет тебя обожать. Вы станете жить вместе, и всё у тебя будет хорошо.
- Звучит оптимистично.
... Пару ночей я спал с Дэвидом. Он просто обнимал меня, а утром накрывал, когда вставал раньше. Мне помогало его присутствие. Мужчина отвлекал меня, напоминал про диплом, готовил есть и развлекал. Эта размеренность постепенно сглаживала мои психи. Я меньше думал о собственной никчёмности. А в десятых числах февраля в Берлин приехал Ник, специально ко мне. Я почувствовал волнение, потому что это был плохой знак. Мы не обнялись, лишь обменялись приветствиями.
- Можно я останусь? – спросил Йост.
Мы кивнули. Кухня вдруг стала тесной и крохотной.
- Что?
- Я не знаю, как сказать.
- Как есть, - я мял ладони. – Что-то с Томом?
- Да. Он сейчас в Перу. Но я не по этому.
Николас двигался медленно. Он медленно встал, медленно достал свой лэптоп, медленно его открыл и так же медленно загрузил страницу.
- Ты бы узнал и без меня, но я хочу пояснить.
Друг отдал вещь мне. Сайт «Werden». Страница с новостями. Я не обратил внимания на заголовок. Фотография была куда занятнее. Том был по-осеннему одет, стоило сделать вывод, что снимок не новый. На его плечах сидела Эмма и куда-то показывала. Рядом шла Роксана. Они держались за руки.
«Вчера вечером Том сделал официальное заявление для сайта «Werden», канала *** и двух местных газет. Он женится. Его избранницей стала администратор сайта Роксана Норд, с которой он встречается с августа. Влюблённых часто видели в общественных местах с дочерью Тома, Эммой.
Недавнее судебное разбирательство сыграло свою роль (была дана ссылка), поэтому к персоне Тома было привлечено много взглядов, в том числе и СМИ. Вот что он сказал по поводу своей свадьбы:
«Мы с Роксаной очень счастливы. Я рад, что заметил её и не прошёл мимо. У нас замечательные отношения. Моя дочь одобрила мой выбор, потому что Рокси и ей безмерно приятна. Я надеюсь, что у нас всё получится, и мы станем ещё счастливее».
Торжество назначено на апрель. Кауэр так же добавил, что мама и сестра поддержали его, когда он им сообщил.
С нашей стороны мы хотим пожелать молодым людям счастья и любви.
Том и Роксана, мы за вас рады!»
- Мило, - выдавил я из себя и отдал ноут. – Что ты хотел пояснить?
- Он сам решил. Она его не заставляла. Рокси была в шоке, когда Том пришёл к ней с этим предложением. Ты понимаешь, надеюсь, как много для неё это значит.
- Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
- Ты разве не хочешь помешать этому?
- Нет, - апатично произношу, пожав плечами, посмотрев на него до ужаса усталым взглядом. – Дэвид, ты можешь мне сока налить?
Тот кивнул.
- Тебе всё равно? – поражённо спрашивает однокурсник, сгорбившись.
- Нет, мне неприятно, но я ушёл из жизни Тома. Мы приняли решение, которое обоим далось, полагаю, нелегко. Я неуместный персонаж в его быту. Что-то предпринимать я не собираюсь. Пусть женится и будет с ней счастлив. Я порадуюсь за них.
Ник был обескуражен. Конечно, я не был до конца с ним честен, но знать ему об этом не стоило.
- Билл, ты меня поражаешь.
- Всё изменилось, - я пожал плечами. – Мне льстит, что ты решил приехать сюда специально, чтобы сообщить. Спасибо.
- То, что ты обошёлся в разговоре со мной и Брайаном как свинья, не даёт мне права бросать тебя. Ведь я всё ещё твой друг и готов помочь.
- Сейчас я это ценю, как никогда.
Я улыбнулся. Когда он обнял меня, я почувствовал лёгкое облегчение. Мы поболтали ещё чуть-чуть. Я отдал ему ненужный мне больше материал по диплому, чтобы он отвёз его в Дрезден. Он уехал через час, поужинав с нами, на прощание крепко меня обняв и пожелав скорейшего возвращения домой.
- Ты как? – спросил Дэвид, когда я вернулся на кухню.
- Нормально. Я пойду, помоюсь. Хочу отмокнуть в ванной, подумать в тёплой воде.
- Хорошо. Тебе потом чай сделать?
- Да, будь добр.
Я улыбнулся ему и обнял.
- Спасибо тебе за всё. Ты мне так помог, так выручил и не бросаешь в такой нелёгкий для меня период.
- Ты бы сделал для меня то же самое.
Я поднялся наверх. Надо было решать всё быстро. Зайдя в спальню, я снял с себя домашнюю одежду. В сумке, которую мне собрал Питер, лежали брюки и рубашка. Глупо, но я хотел выглядеть красиво. Когда-то я был привлекателен и красив, когда-то... Надев чистые боксеры, брюки и рубашку, я взял кулон со звездой. Смотрел на него, гладя, затем надел. Выйдя из комнаты, прислушался. Том ещё не приехал из Берлина, а Дэвид убирал со стола и смотрел новости. Я юркнул в ванную, заперся и осмотрелся. Врубив горячую воду, подошёл к полкам. Достав пачку лезвий, взял одно. Мне не страшно, я ничего не боюсь. Жаль, что я так подставляю Йоста. Он не достоин того, чтобы в его доме нашли труп, но другого выхода я не видел. Уйти за пределы участка Дейв бы мне не дал, уехать - и подавно. Я не стал писать записок, звонить родителям. Они не поймут. Ни у кого не попросил прощения, хотя стоило бы. Нелепо умирать так, за месяц до 25-летия, но мне так надоело жить, надоело терпеть. Я сел в ванную, закатав рукава. Развернул упаковку, взял лезвие в правую руку. Ты помнишь, Билл, как это делают самоубийцы. Погрузив руку в воду, я сжал кулак, напрягая мышцы. Два пореза вдоль, затем несколько раз расслабить и напрячь руку, и всё. Не вовремя вспомнилась мама. Я отвлёкся. Её тепло и добрые слова. Надо было позвонить. Просто поговорить. И с папой. Сказать им спасибо, напомнить, что люблю и благодарен за всё. Потом перед глазами предстали друзья. Что они подумают? Наверное, истину. Не выдержал. Спёкся. Нервы сдали. С ума сошёл. Сдурел и помешался. Я лёг в воду и весь сжался. Вон эти мысли, прочь! Я решил. Я это сделаю. Терять мне всё равно нечего. Вновь сев, в зеркале блеснул блик от кулона. Том... хватка ослабела. Ты не поймёшь. Ты будешь жить с этим всю жизнь, зная причину моего самоубийства. На всех стало плевать, и даже на Бога. В рай я не стремился уже давно. А вот на Кауэра не всё равно. Он будет казнить себя. С другой стороны, пусть живёт с этим, так ему и надо. Он сам виноват, он...
Я положил лезвие на бортик и уткнулся лицом в ладони. Истерика меня скрутила. Я практически выл от слёз. Затем успокоился. Нервы не к чёрту. Вот что ты со мной сделал, сволочь!
Так, я решил. Я хочу умереть, потому что не могу больше. Всем приношу только вред. Живу на иждивении, бедный Дэвид терпит меня, и выгнать не может – жалко. Все друзья ненавидят и жалеют как выкинутую собачонку. Родители только горевать будут, но если бы они узнали о моей сексуальной ориентации, то думали бы иначе. В любом случае, расклад один. И погано на душе. Я взял лезвие и подставил к вене. Это не больно и быстро. Я ничего не почувствую, просто усну.
- Билли? – в дверь постучал Дэвид, напугав меня.
- Да, - неуверенно.
- Ты там уже долго сидишь. Тебе чай делать?
- Да, я... сейчас.
Запнулся. Чёрт, надеюсь, он ничего не почувствовал.
Я вернулся взглядом к своей бледной руке. Тебе надо сделать это, Билл, чтобы стало легче. Чтобы не чувствовать этот хаос в душе... Он женится. Он ведь женится! На ней. А я... Да что там, сиди, Билли, со своей любовью и сдыхай медленно. Ему-то что? Не хочу, чтобы он присутствовал на похоронах.
Он женится... Он женится. Это конец, это просто... Как он мог? Неужели наше прошлое ничего для него не значит? Почему один я страдаю от потери? Не справедливо!
Я напряг руку и погрузил в воду. Всего два пореза вдоль. И не будет больше Кауэра, не будет боли и страданий. Я освобожусь, я оторвусь от него. Умрут воспоминания о его улыбках, поцелуях, блаженном лице при оргазме. Слёзы обжигали мне кожу. Я смотрел на руку и видел наше с ним счастье, которое я сам у себя отобрал и вложил в руки другой. Вспомнился его мягкий смех, злость, его сила, как он брал меня, называл ласково, любил меня по-Кауэровски. Как обнимал, мыл, пел, смотрел. И всё это сейчас придаёт мне неуверенности. Я не хочу расставаться с этим. Я люблю, я хочу вернуть всё это назад, но почему шансов нет? Почему же он женится?!
- Билл, ты заперся?
Дэвид стучал. Он был взволнован.
- Привычка.
- Открой, пожалуйста, я бы не хотел оставлять тебя одного.
- Дейв, всё в порядке... я домываюсь.
Глубже погружаю руку, подставив лезвие к запястью. Давай!
- Билл, открой!
Он начал долбиться. Я мотнул головой. Ты сможешь, ты хочешь этого. Ты не боишься, Билл. Ты ведь сильный! Тебе нужна смерть. Она единственная в силах помочь. А перед глазами он. Такой любимый, нежный, страстный. Его красивое лицо и приятный низкий голос. Я ведь оставляю его с ней, он не будет одинок. У него есть девушка, есть дочь. Это у меня нет никого. Он любим и будет счастлив. Я ведь этого хотел: чтобы им было хорошо.
Дэвид выбил замок огнетушителем и открыл дверь. Я испуганно посмотрел на него и предпринял единственную попытку всё завершить. Полоснул себе острием по руке. Осталась царапина. Глубокая, но царапина, которая не причинит мне вреда. Потекла кровь, растворяясь в воде. Я смотрел, заворожившись. Не успел. Йост подскочил. Он был в ярости.
- Зачем? – мужчина тряс меня, стоя в ванне. – Зачем, Билл, зачем?
Я ревел. Дейв обнял меня, садясь рядом, прижал к себе и стал гладить.
- Я даже убить себя не смог. Помоги, молю, помоги мне. Я так больше не могу.
Я сходил с ума от мыслей, от эмоций. Я окончательно превратился в маниакального влюблённого параноика. И мне стало за себя страшно. Я могу тронуться умом, потеряв себя.
... Йост не отходил от меня. Я заверял его в день по 500 раз, что такого не повторится, но он не слушал. Не верил. Все замки были сняты, ножи и таблетки убраны. Идя в туалет, он тащил и меня с собой. Первые пять дней Дэвид даже приковал меня к себе наручниками. Абсурд. Я рыпался, протестовал, орал, но он оставался стойким. Не человек, а монстр. Потом выпустил, но ходил по пятам. Ещё через неделю выпускал меня во двор, но следил. Редко оставлял одного. Я проявлял признаки здравого сознания, поэтому он успокоился.
Толчком послужил мамин звонок. Я ещё пребывал в агонии. Она сказала, что ей резко плохо стало. Сердце заболело. Она думала обо мне, что-то чувствовала нехорошее. Материнское чутьё. Я сидел на своём мешке, обнимал медведя, посматривая на Дэвида, и ревел. Потому что плакала она. Мама задавала мне вопросы, спрашивала про моё состояние, а я не мог ей врать. Пришлось сказать, что мне больно, что я страдаю. Она тихо плакала, слушая меня. Поняла, что это из-за «девушки». Просила меня приехать, сказала, что поможет, утешит. Я представил себе, что было бы с ней, когда ей сообщили бы о моей смерти. Бедная мамочка. Я вновь начал рыдать, но уже сильнее, меня даже трясти начало. Потому что испугался за неё. Потом тараторил, что я справлюсь, что я сильный и взрослый, что ради неё, её спокойствия постараюсь успокоиться. Мама мне верила. Мы распрощались. Я сидел рядом с Йостом, ныл ему в плечо, и, кажется, выплакал все слёзы. У меня заболела голова. Я уснул, а на следующий день проснулся обновлённым. Дэвид понял, что мама стала для меня мощным катализатором.
Мой день рождения мы праздновали в ресторане втроём. Мне звонили и писали. Кауэр нет. Не отослал даже смс. Значит, действительно вычеркнул меня из жизни. Я держал телефон рядом, и Дэвид понимал, чего я жду. Не дождался. Но это не слишком меня опечалило.
- Ты расстроен?
- Нет, я знал, что так будет. Спасибо за вечер.
Мы посидели ещё в гостиной, даже когда Том пошёл спать. В основном разговаривали.
- У меня со следующей недели начинается учёба.
- Я знаю, Гофлер звонил.
- Отпустишь?
- Ну, ты уже не психопат, так что, придётся.
- Дейв, - я хмыкнул, - мы это обсуждали.
- Да, я помню, эмоциональный срыв по твоим словам.
- Так оно и было.
Йост улыбнулся, протягивая мне бокал вина.
- Что ты намерен делать после защиты?
- Я подумывал уехать и доучиться, но, может, продолжу работать. Если честно, мне до сих пор всё равно. Решу по ходу.
- Не будешь на себя руки накладывать?
- Нет, - я хохотнул. – Теперь уже ничего случиться не может. Да и не такой уж я слабый. Надо найти только силы идти дальше, достойную мотивацию.
- Подумай о моём предложении, - бизнесмен выпрямился и повернулся ко мне. – Я возьму тебя с собой в Нью-Йорк, если захочешь. И доучиться там сможешь.
- Обещаю, что обмозгую, но не уверен по поводу согласия.
- А что насчёт Тома?
Я замялся, посмотрел на свой бокал, на вино.
- К сожалению, нас до сих пор связывают общие воспоминания. Ещё, например, я ответственен за принятие решения за него, если он впадёт в кому. Конечно, ещё Эмма, от общения с которой я не намерен отказываться. После своей неудачной попытки самоубийства, - я вновь улыбнулся, увидев смятение на лице друга, - ко мне вернулись мысли того дня, когда состоялся наш с ним последний разговор. Я хочу его забыть. Сейчас я это понимаю. Мне надоело так жить. Лучший выход – избавиться от него хотя бы в своей голове.
- Хорошее решение.
- И мишка так думает, - я хохотнул.
- Мне приятно видеть тебя таким, не унывающим.
- Я хочу измениться, забыть всю грязь.
Вскоре мы разбрелись по спальням. Я обнял мишку и впервые за эти десять месяцев уснул спокойно. А на следующий день Дэвиду позвонили и сказали, что мои анализы готовы. Всю дорогу я молчал. Когда мне отдали конверт, Йост стоял рядом и положил мне руку на плечо.
- Знай, что бы там не было написано, это ничего не меняет. Ты это ты!
Я кивнул и вскрыл конверт. «Отрицательно». Меня заполонило счастье от облегчения. Я обнял Дейва и радостно заулыбался.
- Через месяц надо ещё один сделать.
- Да, я понимаю, что риск остаётся, но я теперь полон надежды на лучший исход.
Уезжал я из Берлина с тоской. Как ни крути, а Дэвид мне круто помог, вложив титанические усилия. Но дома меня ждал ещё один шок. На пороге стоял Питер, бледный, как полотно. Он не мог вымолвить ни слова. Я был рад его видеть, но состояние друга меня обескуражило. Казалось, что его губы от страха склеились, и он вообще не в состоянии говорить.
- Что случилось?
- Билл, - его чуть ли не колотило, - я только из клиники.
- И что там?
- Эмма сейчас в реанимации.
В желудок упал булыжник, ноги подкосились, и к глазам подступили слёзы. Я знал, что когда-нибудь мне скажут эти слова, но надеялся, что это будет Кауэр, который обнимет и всё внятно объяснит, пообещав, что всё будет хорошо.
- Что, Цирман, отвечай, что с ней? – я схватил его и начал трясти.
Мне показалось, что под нами разворачивается пропасть, и если он не ответит как можно быстрее, я упаду прямо мордой в огонь ада.
- Гематома. Она дала о себе знать. Сейчас девочку оперируют.
Я представил бедняжку на койке, а вокруг мед. персонал. Они усиленно пытаются всё сделать как можно лучше. А в приёмной сидит Кауэр в полуобморочном состоянии.
- Что, эта дрянь уже достигла сантиметра?
- Да.
- А Том, он же в Перу? - я испуганно распахнул глаза, представив, что он чувствует сейчас.
- Нет, они как неделю уже в Дрездене. Он вместе с Роксаной в клинике. Вторые сутки не спит. Не ест и даже еле дышит. Я уехал, чтобы меня там удар не хватил. Операция должна кончиться уже скоро. И я не стал тебе звонить, потому что Дэвид сказал про твоё нестабильное состояние психики, к тому же Ди почувствовала и поделилась со мной.
- Боже.
Я сел на диван в прихожей. Прикрыл глаза и начал молиться. То же самое делал и экстремал, и Эмили, и Вильгельмина, я был уверен. Меня не трогали. В молитвах я провёл вплоть до звонка мобильного. Питеру кто-то звонил. Он улыбнулся искренне, кивая мне. Значит, всё хорошо. Спасибо, Боже, за то, что уберёг. За то, что с ней всё хорошо, что хирурги сработали на совесть. Я бы хотел быть там, с ним, держать его за руку и лепетать, что всё будет хорошо. Но в моих силах сейчас только молиться здесь.
Питер меня растолкал. Мы стали придумывать план моего визита к Эмме. Меня не должен был видеть ни Том, ни Рокси. Так как Цирман всё ещё лечащий врач Эммы, он обязан следить за ней после операции. Мы решили, что как только ей станет полегче, она придёт в себя, он позвонит мне, я приеду и пройду в палату, пока Том и Роксана будут с ним беседовать или что-то в этом роде.
Я учился. Конечно, мы помирились с Бри и Ником, пылко отпраздновав встречу. Они были обеспокоены столь крутыми поворотами в моей жизни, но я не рассказал про попытку самоубийства. Поделился лишь информацией о своём срыве и Эмме. Пилотный проект Гофлер принял у меня с энтузиазмом и взял наброски диплома. Я был уверен в себе на учёбе, но все мысли были с Эммой круглосуточно. Я каждый день молился, хоть и понимал, что всё уже позади. Тревога не отпускала. Мне до зубной боли хотелось увидеть её и обнять, поэтому я смиренно ждал удачного случая.
Прошло восемь дней после операции, и Пит мне позвонил. Я приехал и около двух часов сидел в его кабинете. Роксана уехала за вещами в квартиру, а Кауэр только-только уснул рядом с дочерью.
- Привет, золотце, - шепчу, входя в палату.
Том лежал головой на её койке, держа за руку. Он спал чутко, поэтому мне надо было как можно быстрее мотать отсюда. Эмми выглядела неплохо. Она мне улыбнулась. С правой стороны на голове девочки отсутствовала добрая часть волос. Был виден свежий шрам. Я прикусил губу, силясь не заскулить.
- Ты как?
- Нормально, - улыбается, тоже шепча.
Я поставил свой букет цветов для неё рядом на тумбочку и протянул пакет. Она аккуратно вынула свою руку из ладоней Тома.
- Что там?
- Подарки. Я за тебя волновался, но приехать смог только сейчас. Давай договоримся, что мой визит останется только между нами, и папе лучше не говорить.
- Хорошо, шпион Билли, - она слабо хохотнула.
Я присел на стул, начав рассматривать ребёнка. Бледная, но румянец на щеках есть. Уставшая. На голову уже не стал обращать внимания. Не по себе.
- Папочка со мной целыми днями, - пояснила она, когда я взглянул на него.
Казалось, что это парень болен, а не малышка. Бледнее, чем она. Худой, даже, я бы сказал, дохлый. Какой-то слишком уж болезненный вид. Я представил, что большинство ночей он не спал. Мне стало тоскливо. Я хотел обнять и поцеловать, прошептать что-то на ухо ласковое.
- Что произошло? Тебе стало плохо? – вдруг мной завладело любопытство.
- Не очень отчётливо помню, - передёрнула плечами она. – Я упала, а потом очнулась здесь, - обводит помещение взглядом. – А где ты был?
- Я работал, солнышко.
Не люблю ей лгать, но другого ответа у меня нет.
- Я надеялась, что ты приедешь на день рождения.
- Прости меня, я знаю, что очень провинился перед тобой, но так вышло. Ты простишь? – я улыбнулся.
- Ага.
Мы посмотрели друг на друга. Я поднялся и обнял её.
- Люблю тебя сильно-сильно, слышишь?
- И я тебя, - она засмеялась, когда я начал её щекотать. – Ой, не надо, перестань.
- Ладно, а то папу разбудим.
Мы продолжили улыбаться. Я предложил ей посмотреть на подарки. Малышка пришла в восторг. Я купил ей новый альбом для рисования с трафаретами. Ещё и карандаши, которые рисовали, имитируя масляную краску. Мы ещё поболтали, а потом пришёл Цирман и сказал, что Роксана приехала. Я попрощался с Эммой, поцеловав её и обняв, кинув всего один взгляд на фотографа. Когда я стоял в дверях, помахав рукой, мне отчего-то подумалось, что Кауэр уже давно не спал.
... Все дни после попытки самоубийства я проводил в мыслях о своём состоянии, ситуация с Эммой меня, так скажем, отвлекла, но потом, когда операция прошла успешно, она уже улыбалась и готовилась к выписке, я вернулся к тем мыслям. Странно, ведь я видел Тома. Он спал, но это не важно. Во мне не было трепета. Я просто смотрел на него, особо ничего не ощущая. Возможно, мой мозг был занят переживаниями по поводу малышки, но как же Кауэр? Я столько глупостей совершил из-за него, а когда увидел спустя четыре месяца, мне было плевать, даже если бы он проснулся и начал орать. Я пришёл к выводу, что в тот момент важнее всего была Эмма, а что там с ним – насрать. Я даже позвонил Дэвиду и сказал это. Он убедил меня не обольщаться. И, к сожалению, он был прав. Учёба начала меня поглощать, но я всё ещё думал о нём. Как мне позже стало известно, свадьбу они с Роксаной отложили. Понятное дело, такая напасть с дочерью.
Мне звонил Георг. Я был очень рад его слышать. Он приглашал к себе в Бремен на Пасху, но со всеми прошедшими событиями, я позабыл о праздниках. Пришлось мягко отказаться. Я решил на выходные поехать опять к Дэвиду. Мой мозг кипел от событий, пух и готов был взорваться. Самое главное, что с Эммой всё отлично, и угрозы больше нет.
На вокзале я посмотрел на табло и отругал себя, что долго копался дома. Мой ICE уходил через десять минут, а билет я себе ещё не оформил. Девушка на стойке копалась, попросила у меня чуть ли не все документы для билета. Я уже ногой дёргал, ведь мне нужно было бежать на второй уровень, а это, блин, не близко. Когда выскочил на платформу, выдохнул, потому что успел. Запрыгнул в вагон и улыбнулся. Хорошо.
- Молодой человек, - сказала проводница, тыкая меня в плечо, - у вас упало.
Она указала на кусок платформы. Я чуть не задохнулся, когда увидел на сером полу свой жетон. Выйдя из поезда, нагнулся и поднял. Он никогда раньше не падал у меня. Я почувствовал такое облегчение, что не потерял его. Сжал в кулак. Я никогда не просру его, он всегда будет со мной. На цепочке было повреждено одно звено. Я выкинул его, а потом зубами скрепил все остальные. Когда надел жетон и обернулся, то мой белый поезд уже уходил.
За-ши-би-сь! Девушка в бюро посмотрела на меня, как на инопланетянина. Я внятно объяснил ей, что мне нужен ещё один билет. Следующий поезд будет ЕC, хоть на нём бы уехать. Она начала мне говорить, что мой билет действителен и на другой ICE. Я так разозлился, что ткнул ей пальцем в номер ушедшего скоровика, мол, посмотри сюда, курица, номер есть, значит на этом я должен был уехать, а у другого поезда будет другой номер. Она пыжилась и уже, видимо, ненавидела меня. Пришлось заплатить. Я был так зол, что пнул стену. Домой смысла не было возвращаться. Я сел пить кофе и смотрел на прохожих. Уже в вагоне я устроился и развалился на два сидения. Народу было мало, что меня порадовало. Я купил в бортовом бистро ещё один стакан кофе, и принялся читать книгу. Мы встали где-то недалеко от Виттенберга. Никто ничего не знал, с чем связана остановка. Когда прошло уже пятнадцать минут, все стали волноваться. И мне позвонил Йост.
- Билл, Билл, Боже мой, ты жив! Ты где, едешь, или ты остался дома?
- Дэвид, - я ошарашенно слушал его трёп. Никогда раньше не слышал, чтобы Дэвид мямлил и говорил очень быстро.
- Всё со мной хорошо, я в ЕС еду. С чего вдруг такие мысли?
- Билл, - он выдохнул от облегчения, - ICE сошёл с рельсов. Минут двадцать назад, только что начали по всем новостям трубить, прямо около Берлина. Твой ICE, который из Дрездена шёл.
И мужчина сказал мне номер. Это был тот самый поезд. Я обомлел, сжав прибор. Он ещё что-то говорил про жертвы, про то, что железнодорожную линию перекрыли, что туда выехали спасатели. Когда он успокоился, мы распрощались. Но мне позвонил сразу после него Питер, такой же взбудораженный, тоже говорил про поезд. После него была Эмили, за ней Ханна. Когда я всех утешил, то вжался в сидение и весь съёжился. Потом положил ладонь на жетон. Спасибо тебе.
Я не искал сегодня смерти, но мог умереть. Бог отгородил меня от несчастья. Я пытался убить себя, но мне помешали. Это всё что-то да значит. Я сидел, гладил жетон и думал о своей жизни. Я мог быть в том поезде. Я мог погибнуть. Это осознание больно ударило по мозгам. Я не просто так остался жив. Для чего-то. Боже мой. Это знак. Я обязан жить... с ним или без него, но я должен. Придя в себя, я достал из портфеля планшет, которые на день рождения мне подарили Дэвид и Том. В сети уже были фотографии ICE, скудная информация о числе жертв. В вагоне люди недоумевали, почему мы стоим. Я всем сообщил про трагедию. Мы собрались в кучу и смотрели на мой планшет, на фотографии поезда. Это было страшно. Всё моё нутро клокотало.
В Берлине я оказался поздно вечером. Дэвид обнимал меня минут двадцать вместе с Томом. Они говорили, как испугались, потому что я обычно тем поездом ездил к ним. Мы поужинали в более мягкой обстановке, но не выключали новости. 78 погибших. Меня трясло. Я мог быть одним из них. Была объявлена национальная трагедия. Я даже не выдержал и всплакнул. Мне было до ужаса жаль этих людей. Я вспомнил женщину, которая своей репликой согнала меня с поезда. Хоть бы она была жива! Я вновь сжал жетон и прочёл одну молитву. Мы с Дейвом решили в воскресенье поехать в костёл.
На следующий день мы приходили в себя.
- Ты не взял мишку с собой?
- Нет, - я улыбнулся, - он дома, на подушке сидит.
Мы сели ужинать. Нас волновала трагедия с поездом, хотя мы вернулись к обыденной жизни. Том был тих. Я рассказал всю ситуацию с Эммой. Они успели подружиться, и, насколько я знал, поддерживали связь в социальных сетях, хоть Дэвид не одобрял это, ссылаясь на столь юный возраст Эммы. Кауэр разрешал – и ладно.
Мы разговаривали про школу мелкого, про его успехи. Потом он ушёл к себе.
- Ну ты как? В норме?
- Относительной.
Мы помолчали.
- Как с учёбой и работой?
- Гофлер не ругает меня. Есть успехи в учёбе. Джозеф отдал назад мне двух пациентов, но я так не хочу с ними нянчиться, хоть и понимаю, что мне очень нужны деньги. В целом не дурно. Я у тебя в долгу за то, что ты выходил меня, в буквальном смысле слова, будто я болен был.
- Не стоит, Билл. Думаю, если бы это был не я, то кто-то другой.
Мужчина посмотрел на меня. Было что-то в его взгляде хитрое.
- Знаешь, возможно, я не прав, но в теории у меня есть один способ, который, вероятно, сможет заставить тебя успокоиться, точнее, примириться.
- Какой? – я с любопытством посмотрел на мужчину.
- Мне помогла татуировка. Серьёзно, - он улыбнулся, подмигнув мне. – Я сделал себе её и успокоился. Ну, знаешь, на всю жизнь теперь, хоть мозг не трёт собой. Я забыл, а след остался, метка такая.
- Дейв, это хорошая идея, но я не уверен, готов ли клеймить Томом своё тело.
- Сделай что-нибудь завуалированное, как он. Ты сам рассказывал мне про его татуировку на плече. Не просто же он её сделал.
- Мне следует подумать.
- Я не навязываю тебе своё мнение, я лишь предлагаю альтернативу.
- Подумаю.
Шумиха из-за ICE улеглась слегка, но Йосты уговорили меня остаться до понедельника, наверное, волновались. Я ехал домой в странном состоянии. Мысли о трагедии не отпускали меня. И я сделал вывод, что эта несостоявшаяся смерть и есть тот самый мощный толчок, как мама. Правда, здесь всё куда запущенней. Мама стала первым порывом, а поезд – последним и самым действенным. Стоя перед своей дверью, я понял, что где-то ключи похерил. Блин! Это ппц какой-то! В расстройстве поехал в клинику. Диане звонить не хотелось, потому что она работала. Тем более сейчас, в период беременности, девушка была раздражительной и вспыльчивой. А если бы я сунулся, точно начала бы мне про поезд говорить, выказывать беспокойство, навязывать мысли о судьбе или что-то такое. Лучше не трогать её лишний раз. В кабинете Пита стояли интерны. Я постучался и вошёл.
- Привет, - отвлёкся от своих подопечных друг и посмотрел на меня ласково. Кажется, эта трагедия будет меня преследовать. – Итак...
Я положил вещи на диванчик и сел, принявшись дожидаться конца этой аудиенции. Не знаю, что заставило меня посмотреть в их сторону, наверное, любопытство. Четверо юношей и две девушки. И среди них я сразу приметил его. Высокий, возможно, выше меня, светловолосый, с внешностью как у принца из сказки. Я, кажется, даже рот открыл. У него были пронзительные зелёные глаза, как у Эммы, только хитрее. Фигура явно спортивная, хотя он был довольно худым. Причёска стильная, уложенный беспорядок. На нём были джинсы и сникеры, которые мне понравились. Кожаные. Я любил кожаные кеды, ценил выше, чем дорогие туфли. Мне почему-то подумалось, что он похож на эльфа, такой же сказочный... Нос острый и слегка вздёрнутый, скулы и подбородок волевые, но тонкости лица они не портили, придавали изюминку. У него была длинная шея и красивые руки. Почему-то на его кистях я заострил внимание. Тонкие, как у меня, узкие и привлекательные.
- Все свободны.
Цирман улыбнулся и повернулся. Я следил за «эльфом». Боже, он шёл плавно, пропустив вперёд девушек. Под халатом не видно, но я готов был спорить, что у него маленькая упругая попка. Меня повело.
- Билл, я как никогда рад тебя видеть. Что-то случилось, ты обычно не приезжаешь?
- А?
Я еле выплыл из видения. Его фигура скрылась у лифта, и только тогда я смог опомниться.
- Кто это был?
- Где? – Пит явно меня не понял.
- Самый высокий твой интерн, светлая голова, зелёные глаза.
- А, - друг коварно улыбнулся, - это Виктор.
- Виктор, - с придыханием произнёс я, а потом помотал головой.
Да что со мной?!
- Ты зачем-то приехал или так соскучился?
- За ключами. Я потерял свои где-то. Пит, расскажи мне про него.
- Кого?
- Виктора, - с нажимом.
- Ну, - Цирман сел, копаясь в своём кейсе в поисках ключей, - фамилия у него Дрессель. Способный. Перевёлся из Штутгарта сюда, не знаю, по какой причине. 23 года. На предпоследнем курсе. Собственно, это всё. А что, он тебе понравился?
- Он эльф.
Я говорил как-то мечтательно, потом пришёл в себя. Друг видел во мне идиота. Да, он мне понравился, этот Виктор Дрессель. Мы с Питом спустились в столовую, попили кофе, поговорили про мою поездку в Берлин, про несчастье на железной дороге. Цирман не выпускал меня из объятий, говорил, как любит меня и как ему приятно видеть мою рожу живой и невредимой. Когда я уже хотел уходить, то внизу увидел его. Он стоял один в курилке, задумчиво листая тетрадь. Боже мой, какой красивый парень! Будто ангелы его сюда послали. Не было никаких шансов, что он гей. Ничто не выдавало его ориентации. Затем к нему подбежала подруга и куда-то указала. Он кивнул, и они пошли в том направлении. Я двинулся к остановке. Носит же таких по земле. Впервые мне понравился кто-то. Были Том и Дэвид, которых я хотел в сексуальном плане, теперь список пополнился этим Виктором. Да, мне хотелось его страшно. Сидя в трамвае, я представил, как он входит в меня. Как я извиваюсь в его руках. Подумалось, что он страстный и поцелуи у него сладкие. Мда, мечтай Мецгер...

Продолжение
Предыдущая часть