Название: Пациент №1
Автор: Бельчонок-Шуша
Персонажи: Билл/Том
Бета: Smile of Cheshire
Рейтинг: R
Жанр: Romance, Angst, MPREG
Категория: Slash
Размер: Миди
Статус: в процессе
Предупреждения: однополые отношение, розовые сопли, жуткая неоригинальность идеи, мужская беременность и первый в моей жизни пассивный Том. Ага.
Размещение: только с разрешения автора
От автора: давно меня каваит идея беременного Тома, только вот как-то не решалась я за нее взяться, а тут решила попробовать. Лето, море и смена обстановки вообще навеяли радужное настроение, поэтому рассказ будет очень легким и не грузящим. Поэтому как всегда предупреждаю, что данный текст несет только РАЗВЛЕКАТЕЛЬНУЮ функцию и глубокого смысла и философских идей там искать не стоит.
Краткое содержание: молодой амбициозный врач решил сделать бросок на Нобелевскую премию. Что окажется важнее: человечность или профессионализм, любовь или честолюбие, любимая идея или любимый человек и ребенок?
Трейлер к фику

Следующие вещи следует принять перед прочтением как данность:
В 2020 году в Германии принят закон, который позволяет родителям как им угодно распоряжаться судьбой своих несовершеннолетних детей в возрасте до 21 года. Узнав об этом, мировая общественность вознегодовала, и Германию с треском вышвырнули из Организации Объединенных Наций и Европейского Союза. Началось повальное обнищание населения, которое практически заставило родителей продавать своих детей различным корпорациям, концернам, фабрикам, заводам, научно-исследовательским центрам и институтам (большая часть которых была создана с использованием иностранных инвестиций, потому что мораль моралью, а деньги нужны, пусть и дурно пахнущие). Через десять лет это стало нормой и никто уже не представлял, как жить иначе. Очень большое количество семейных пар, которые принято в цивилизованном мире, к каковому Германия уже не относилась, называть неблагополучными, специально заводили (иного слова и не подберешь), практически как племенной скот, детей, на которых можно было неплохо заработать. На бумаге это было мерзко, на практике это стало нормальным, фактически это было узаконенное рабство, которым умело научились тайком пользоваться все страны.
Большое количество «живого материала» для исследований позволило шагнуть медицине в Германии на абсолютно новый уровень. Был совершен ряд выдающихся открытий, но еще большая часть была впереди, только вот какой ценой…

[показать]
Пролог
-8 недель





- Подписывай, - нетерпеливо протянула женщина, которую когда-то можно было назвать красивой. Когда-то, но не сейчас. Возраст и не самый здоровый образ жизни превратили ее из красавицы с изящной фигурой, волосами ярко-пшеничного цвета и глубокими карими глазами в обрюзгшую тетку с хвостиком редких сальных волос мышиного оттенка.

В этом идеально чистом кабинете, пропахшем больницей, под тяжелым испытующим взглядом его хозяина, одного из самых лучших хирургов Германии, она чувствовала себя неуверенно. И вовсе не потому, что здесь и сейчас решалась судьба ее сына, а… просто она ощущала себя здесь не к месту. Слишком контрастировало ее любимое платье (выцветшее, застиранное, чуть провисшее на груди – когда-то оно было милым, как и его хозяйка, но не теперь) с глянцевой отполированной белоснежной поверхностью стола и идеально гладкой кожей стульев для посетителей. Слишком нелепо и помято выглядел ее любимый муж, вчитывающийся в мелкие строчки договора. Его руки мелко тряслись в предвкушении аванса. Вот уже пять дней в их семье не было денег, а, соответственно, и горячительного с очаровательнейшей закуской в виде подкопченного сала и маринованных хрустящих огурчиков, поэтому мужчину совершенно ничего не волновало: ни то, что у него дома пятеро голодных детей, ни то, что он в данный момент читал и подписывал документ, отдающий его старшего сына в руки этого самого известного и лучшего в Германии хирурга и исследовательского медицинского центра. Его не волновало ничего, кроме маринованных огурчиков, он почти ощущал их вкус во рту и слышал хруст, а также то, как холодная жидкость обжигает высоким градусом горло и приносит долгожданное забвение.

- Да, хорошо, - под внимательным взглядом карих глаз врача, он дрожащими грубыми пальцами с полумесяцами грязи под толстыми ребристыми ногтями взял золотой паркер и поставил нелепую размашистую подпись рядом с витиеватым, аккуратно выведенным росчерком.

- И во втором экземпляре, - черноволосый мужчина с трехдневной щетиной пододвинул сидящей напротив паре еще одну стопку бумаг и откинулся на широкую спинку кожаного кресла, тонкими, но совсем не женскими пальцами потирая виски. Он так устал от этого бесконечно тяжелого дня, что даже не мог радоваться своей находке. После четырех операций ему хотелось всего нескольких вещей: горячего душа, бульона и в свою кровать с ортопедическим матрасом. Вспомнив о спине, он инстинктивно выпрямился и расправил плечи, заставив сидящих напротив вздрогнуть. Невольно захотелось усмехнуться: его всегда поражало раболепие, страх и двуличие нищих перед богатыми. В книжках писали, что раньше такого не было, но мужчина этого не помнил, поэтому ему казалось, что так было всегда и что это было правильно.

- П-п-простите, - дрожащий и чуть хрипловатый, явно пропитый и прокуренный женский голос заставил его с явным неудовольствием отвлечься от своих мыслей и взглянуть на сидящую пару. Что еще им надо? Бровь с едва заметным проколом, откуда наверняка сняли перед работой украшение-штангу, вопросительно поднялась вверх. - А аванс? - она явно робела перед хозяином кабинета, а самого хозяина это откровенно забавляло.

- Уже на вашем счете, - равнодушно отрезал он и вспомнил, что утром вымазал остатки любимого плавленого сыра на последний крекер, поэтому придется потратить драгоценное время еще и на то, чтобы заехать супермаркет.

Женщина дергано кивнула и попыталась спросить:

- А…

- Ваш сын должен быть завтра в девять часов утра с документами и вещами, - и мысленно добавил: хотя если они такие же, как и у его родителей, то лучше пусть он не берет с собой ничего – все равно придется покупать ему все новое за счет центра, но ведь игра стоит свеч.

Совершенно на автомате мужчина попрощался с пятящейся к двери парочкой и подумал, что он сам никогда бы не продал своего ребенка никому, да еще и медикам с непонятной целью. Но для Вильгельма Каулитца, немецкого хирурга с английским образованием и непомерными амбициями, было просто несравненной удачей то, что Шрейнеры совершенно другого мнения относительно своих многочисленных чад, потому что его коллеги искали «материал» годами. Все-таки при столь низком уровне жизни достаточно сложно найти здоровых детей, а уж с хорошим генетическим материалом – так практически невозможно.

Впервые увидев результаты анализов Томаса Шрейнера, он не поверил своим глазам и даже провел повторные испытания. Два раза. И только тогда закоренелый циник поверил, что ему улыбнулась удача, и пригласил родителей этого чуда генетики к себе, чтобы заключить договор. Как хорошо, что их интересовали только деньги и возможность избавиться навсегда от лишнего рта, поэтому в благоговейном трепете они не задали ни одного вопроса, молча подписав бумаги.

Довольно потянувшись, мужчина встал с кресла и скинул халат, демонстрируя дипломам на свое имя на стенах безупречные узкие белые брюки и такую же майку. Завтра стартует самый важный в его жизни проект и самый отчаянный, но и приз обещает быть самым большим и сладким. Вильгельм Каулитц замахнулся на Нобелевскую премию, а если он чего-то захотел, то обязательно получит. Судьба всегда благоволила своему любимчику, вот и сейчас, буквально на третий день после размещения в интернете объявления о поиске здоровых парней для участия в эксперименте, у него была полная команда. Трое мальчиков в возрасте от 16 до 19, но самые большие надежды он возлагал на 16-летнего Томаса, потому что… он был идеален. Его анализы ласкали взгляд холодных карих глаз. Завтра утром Вильгельм впервые увидит его вживую. Уже завтра… Сладко улыбнувшись, мужчина накинул пиджак, подхватил сумку и пошел на выход. Уже завтра.
Глава 1
-8 недель




POV Tom

Со вздохом поправляю рюкзак на плече и поднимаю глаза вверх перед тем, как подойти к двери подъезда. В окнах нашей квартиры на четвертом этаже горит свет. Судя по мельтешению силуэтов, проглядывающему сквозь марлевые занавески, все дома; и судя по тому, что наиболее активно оно происходит в районе кухни, родителям удалось раздобыть денег. Внутри появляется нехорошее предчувствие, но я даже боюсь подумать об этом, просто потому, что прочитал в какой-то книге, что мысли материальны. Поэтому о плохом лучше не думать.

Домой идти не хотелось. Нет, вы не подумайте, что я не люблю папу или маму или стыжусь их материального положения. Просто дом давит на меня. А когда нас живет семеро в двухкомнатной стандартной квартире и у тебя четверо младших братьев и сестер, то всем просто банально не хватает места. Поэтому большую часть дня я стараюсь проводить в школе, библиотеке и спортзале. Но рано или поздно все равно приходится возвращаться домой. Браться за шершавую, проржавевшую ручку подъездной двери с неработающим домофоном, чуть щуриться, стараясь разглядеть серые ступеньки в тусклом свете. У нас в районе все дома такие и даже школы. Правительство предпочитает экономить на рабочих районах. Все равно мы мало читаем и тусклого света вполне достаточно, чтобы разглядеть ложку. Вот так. Да. А говорят, что в центре в подъездах домов очень яркий свет и даже лежат ковры и стоят горшки с цветами, а обувь жильцы оставляют внизу. У нас так делать бесполезно: сопрут и продадут, чтобы купить лишний кусок хлеба или бутылку.

Дверь в квартиру оказалась распахнутой, и из-за нее отчетливо доносилось пьяное пение отца, заставляя все внутри сжаться от ужаса. Неужели опять? Начинается мой кошмар. Если отцу в руки попадала сумма больше десяти евро, то у него словно срывало крышу. Надолго, пока в доме не заканчивались не только деньги и еда, но и все различной степени давности ценные вещи (вплоть до одежды), которые можно было продать или обменять на рынке.

В уголках глаз защипало. Неужели?.. А ведь я так надеялся, что мама с зарплаты добавит мне денег на новые кроссовки, а то старые напоминают обувь какого-нибудь зомби из фильма ужасов, которые крутят ночью по бесплатным каналам. Я однажды остался ночевать у одноклассника, у которого есть телевизор, и видел такой. Меня не впечатлило. Жалкое подобие жизни. Книги намного правдоподобнее, интереснее и страшнее, чем это.

Стараюсь как можно бесшумнее зайти в квартиру и прикрыть дверь. В нос сразу ударяет запах перегара, еды и сигарет. Осторожно принюхиваюсь: неужели мясо? Откуда? В голове вертится только один вопрос.

Аккуратно снимаю рюкзак и толстовку и убираю ее в шкаф, который сам проклеивал в воскресенье, потому что он в очередной раз рассохся, и прохожу в комнату, которая служит одновременно гостиной и спальней родителей.

Первое, что бросается в глаза, – стол посреди комнаты. Но какой стол. Мясо, фрукты, сок, сыр, печенье – такого изобилия я давно не видел. Внутри снова что-то нехорошо сжалось, но я отогнал мысли. Может, отца наконец-то повысили до старшего по смене на его заводе, но, глядя на развалившееся на продавленном грязно-розовом диване пьяное нечто, даже отдаленно не напоминающее человека, я как-то разуверился в этой идее. А вот пятилетняя Анни и трехгодовалая Мери, уплетающие яблоки, меня порадовали. Воспитатель в детском саду давно говорила, что девочкам нужны витамины, – слишком маленькими и вялыми для своего возраста они были, даже среди таких же «благополучных» детей, как и они сами… да и семилетние двойняшки Пет и Джек тоже. Я не удержался и улыбнулся им, приветственно кивнув, на что получил в ответ нестройный хор приветствий и улыбок, и подумал о том, как их люблю.

- Томми, - медленно, чуть пьяно протянула мама, развалившаяся в кресле и совсем не стеснявшаяся своей наготы под халатом, впрочем, я уже привык.

- Привет, мам, - я улыбнулся и присел на краешек свободного стула за столом.

- Как дела в школе? А на тренировке? - она безуспешно пыталась сфокусировать на мне взгляд.

- Все хорошо, - только, думаю, не стоит тебя пока огорчать, что спортивные стипендии снова урезали и теперь моих денег едва хватит, чтобы оплачивать электричество, воду и тепло. - По какому поводу праздник? - почему-то я очень нервничал, задавая этот вопрос.

Я опустил глаза на пол и подумал, что его надо будет обязательно помыть перед сном, а то малышня растащит крошки по постелям. Да и покрасить бы уже не помешало, ведь последний раз подновляли три года назад, но денег на такую роскошь, как краска, у нас пока не было.

- Потому что мой сын сегодня повзрослел, - улыбнулась мать, вызывая внутри меня волну недоумения. Повзрослел? В каком смысле? Вроде бы сегодня ни у кого не было дня рождения – я точно помню. Неужели?.. В животе начал сквозить холодок. - Посмотри, - улыбнувшись, мама кивнула на стопку каких-то листов на поцарапанном журнальном столике.

Стараясь унять дрожь в пальцах, я встал и медленно взял листы, бывшие когда-то белыми, а сейчас испещренные темными строчками теснящихся букв и отпечатками жирных пальцев.

Сердце билось где-то в горле, перед глазами все плыло, из текста выхватывались только какие-то отдельные слова: договор… Томас Шрейнер… исследовательский медицинский центр… полное распоряжение… до достижения совершеннолетия… аванс в размере… получен… в случае непредвиденных обстоятельств… причинения вреда здоровью любой степени… в том числе летальный исход… ответственности не несет…

Хотелось откинуть эти бумажки, словно ядовитые, и закричать: нет, нет, нет! Но ничего не поделаешь. Рано или поздно это должно было произойти. Только я думал… а что я думал? Я старался об этом не думать. Просто не думать. Но если бы на завод, как всех, то это было бы почти ожидаемо, но… в медицинский центр? То самое стеклянное здание, куда мама таскала меня на анализы якобы под предлогом того, что тренер заявил, будто я слишком бледный. Это все было…

Делаю глубокий вдох. И закрываю глаза. Все равно ничего теперь не изменить. Никак. Если я не явлюсь, то меня притащит силой полиция и еще оштрафует семью, так что… Надо постараться не думать. Не думать о всех тех ужасах, что рассказывают про медицинские центры, и про то, что обычно люди не возвращаются.

- Томми, милый, - в лицо пахнуло перегаром, а на плечи легли руки матери. - Тебе надо быть по адресу завтра в девять с вещами и документами. Ужинай и иди собирать вещи, - это прозвучало так буднично, словно она сказала: ужинай, делай уроки, постираешь и спать, ну или еще какие-нибудь поручения по дому дала.

Я медленно открыл глаза и утонул в расширенном почти во всю радужку зрачке. Значит, они купили не только водку, но и синие таблетки у шустрых мальчиков. Значит, мать просто ничего не понимает. Или, как там по-красивому говорят, видит мир в радужных красках…

Я со вздохом снял ее руки со своих плеч и побрел в комнату. В голове еще ничего не укладывалось. Я знал, что это случится, но все равно не был готов… Не был готов стать подопытным кроликом.
POV Bill

- Все, Арни, завтра стартуем, - я, фантастически извернувшись, умудрился ногой захлопнуть холодильник, удерживая мобильный между ухом и плечом, потому что в одной руке у меня была чашка с кофе, а во второй – бутерброд.

- Тебя танком не остановишь, - хмыкнул хриплый мужской голос на том конце провода. - Я удивлен, что тебе так быстро удалось набрать группу. Сколько человек? Три?

- Бери выше, - хмыкаю и отправляю нагревшуюся чашку на стол. - Шесть.

- Шесть? - удивленно переспрашивает друг и коллега.

- Ну, три мальчика и три беременные девочками женщины, - не выдерживаю и едва ли не с голодным урчанием откусываю кусок черного хлеба с майонезом и дико жирной и вредной колбасой. Но ничего, сегодня мне можно, сегодня я сильно устал и сжег слишком много калорий.

- Каулитц, может, ты все-таки посвятишь меня в детали процесса «обеременивания» мальчиков? - я ухмыльнулся и проглотил непостижимо большой кусок бутерброда. Ага-ага, так я тебе и выложил детали проекта, а потом буду сидеть в зале и хлопать, пока ты будешь произносить нобелевскую речь.

- Обломись, - не удерживаюсь и показываю средний палец темному окну, на которое я уже третий год так и не могу выбраться купить шторы.

- Что за жаргон, герр Каулитц? - заржал на том конце провода Арни. - Не вам ли исполнилось двадцать пять лет месяц назад, уважаемый и лучший хирург Германии?

- Нормальный жаргон, - делаю огромный глоток кофе и понимаю, что погорячился: такое ощущение, что еще пара секунд и глаза вытекут из орбит – настолько обожглось горло, но я прекрасно понимаю, что такое может быть только в псевдомедицинских сериалах прошлых десятилетий вроде «Доктора Хауса», но никак не в реальной жизни.

- А если серьезно, Билл…

- То я тебе ничего не скажу, - начал я и полез за стаканом в сушку, чтобы немного охладиться водой со льдом.

- … чтобы ты не загреб мою Нобелевскую премию, - со смешком закончил за меня друг. - Ты уверен, что тебе ее вообще дадут? Мы же вне мировой этики.

- О боже, ты открыл мне глаза, - наигранно всплескиваю руками и кривлюсь: сколько мы обсуждали все это. – Дадут, никуда не денутся. Сколько уже было прецедентов за последнее время. Мы же не виноваты, что мы, такие все из себя аморальные, делаем самые громкие и самые важные открытия. Главное, чтобы все получилось…

«Главное, чтобы все получилось», – как мантру, повторял я про себя, приседая последний десяток раз перед сном и опускаясь на чуть прохладные простыни из натурального хлопка. Если все пойдет по плану, то уже через год мое имя будут знать все, потому что это открытие перевернет мир. Да, идея гениальна. Я не скромен, но многие мужчины хотели бы иметь детей. А чем мы хуже женщин? Почему они, а не мы? Я думаю, что мне многие еще не раз скажут спасибо.

Да, в методике есть еще много изъянов и пробелов, но хватит марать столь дорогую бумагу и страницы текстовых редакторов – время теории закончено и пора приступать к практике.

Дальше мои мысли плавно перетекли к тому, какой гордостью будут сиять глаза родителей, когда они будут сидеть в зале, а я за трибуной перед огромным количеством народа буду произносить свою речь. Надо обязательно не забыть поблагодарить мистера Риджевальда, школьного учителя биологии. Даже не верится, что все начиналось пятнадцать лет назад с лягушек…


Глава 2




– Герр Каулитц, – прохладный голос секретарши из селектора заставил меня открыть глаза, перед которыми еще стояла картинка законченной двадцать минут назад операции. Банальный порок сердца, но… меня не перестает восхищать гармоничность внутреннего устройства людей. Удивительно, хотя нет, совсем не удивительно, что изнутри порой люди выглядят намного лучше, чем снаружи, и как жаль, что эту прелесть можно наблюдать так редко и только нам, хирургам, да еще патологоанатомам.

– Все подопечные прибыли, – продолжила секретарь.

Подобное наименование рабочего материала меня покоробило. Черт бы побрал эту ненужную никому этику, обязывающую называть наши материалы для экспериментов подопечными. Это меня нешуточно раздражало.

– Проводи их в конференц-зал и пригласили остальных кураторов проекта, я буду через пару минут, – щелчок кнопки погружает комнату в идеальную тишину. Я настоял на звукоизоляции, а спонсоры не стали противоречить. Если бы я попросил по стакану свежей крови каждое утро, то, думаю, они бы пошипели, но согласились даже на это.

Пара минут ушла на то, чтобы проверить, что из идеально зализанной прически не выбилось ни единого волоса, а все проколы без сережек успешно замаскированы щетиной и тональным кремом. Пусть мама говорит, что мне не идет растительность на лице, но я считаю, что так выгляжу солиднее, а мне уже давно пора быть солидным.

Пара глотков очищенной теплой воды прямо из графина, и я быстрым шагом направляюсь в конференц-зал, где уже установлены камеры и меня ждут коллеги и подопечные. Мы будем проводить этот эксперимент втроем, вернее, я являюсь единственным и безоговорочным руководителем и идейным его инициатором, а другие двое – самые близкие помощники. Еще, естественно, будет задействована куча рабочего персонала, но они знают лишь малую часть, необходимую для выполнения их участка работ. Полностью в курсе только мы. У каждого по мальчику – один из троих просто обязан пройти весь эксперимент полностью. Хотя если не получится, я уверен, что мы найдем не один десяток и даже не одну сотню точно таких же, пускай и потратим на это немало времени. Но незаменимых людей не бывает.

Когда пальцы коснулись прохладного металла ручки, я на секунду задержался и попросил: Господи, сделай так, чтобы все получилось. Не то чтобы я верил в Бога, просто это создавало некую иллюзию уверенности, а я, как и все представители рода человеческого, обожал создавать эти самые иллюзии, просто я, в отличие от многих особей, не надеялся на них, предпочитая жить реальной жизнью.

– Добрый день, – мой голос, привлекая к себе внимание присутствующих, эхом отразился от стен огромного помещения, в котором пару раз на моей памяти проходили даже научные симпозиумы.

Пять пар глаз. Две знакомые – ярко-зеленые и грязно-серые, принадлежащие двум моим коллегам – Жозефу и Штефану, которые приветственно кивнули и вновь вернулись к папкам, лежащими перед ними на столе. Еще три смотрели на меня осторожно, опасливо и с откровенным страхом. И только обладатель ярко-карей пары глаз смог выдавить что-то наподобие:

– Здравствуйте, – которое, усиленное многократным эхом, заставило сжаться мальчика еще сильнее.

Времени рассматривать их да и желания у меня не было. Но пришлось. Это сразу позволило идентифицировать подопечных по именам, потому что их личные анкеты с физическими характеристиками я знал почти наизусть – спасибо практически волшебно сильной (хотя никакого волшебства тут нет – простейшая физиология и тренировка) зрительной памяти.

Сидящий ближе всех ко мне – 19-летний Кристиан Кляйн. Он был единственным рыжим в этой троице. Серые глаза, рост 182 см, вес 70 кг, практически здоров, если не считать, что два поколения назад по женской линии были двое перенесших рак, но в его ДНК следов этой болезни (которая, как выяснилось пять лет назад благодаря нам, являлась все-таки наследственной и лишь провоцировалась внешними факторами, да и оказалась вполне излечимой) не обнаружено, поэтому я решил дать парню шанс, вернее, шанс заработать его родителям. Он должен был стать подопечным Штефана. И судя по взглядам, который рыжий кидал на коллегу, они уже познакомились и пообщались. Что ж, мне намного меньше проблем и намного меньше ненужных церемоний.

В середине устроился чуть полноватый Генрих Рейнбах. Ему 18 лет, серо-голубые глаза, рост 168 см, вес 72 кг. Ничего, буквально за первые два месяца его жировая ткань превратится в необходимую энергию, а в остальном он был просто идеальным вариантом. Я его оставил для самого неопытного в нашей команде – Жозефа, который всего полтора года назад выпустился из университета, но уже успел зарекомендовать себя в качестве очень перспективного специалиста и надежного, своего человека.

И третий. Самый интересный экземпляр. Тот, что поздоровался, и тот, чьи показатели так заняли меня. Томас Шрейнер, 16 лет, карие глаза, рост – 187, вес – 60 килограмм, никаких заболеваний. Разве что кроме… педикулеза. Я едва сдержался, чтобы не скривиться. В этих ужасных, плохо заплетенных, неухоженных дредах явно кто-то должен был водиться. Надо сразу будет сказать медсестрам, чтобы его побрили. Мальчик, словно почувствовав мой взгляд (а мне частенько приходилось слышать, что он крайне тяжелый), поднял свои глаза на меня. В них был страх, пустота и обреченность. Не самый радужный коктейль, но вполне ожидаемый. Впрочем, мне было плевать на то, что там творилось в его глазах, лишь бы не было близорукости. Я с некоторым самодовольством подметил, что был прав насчет одежды. Застиранные тряпки (которые, может, когда-то и напоминали нормальную одежду, наверное, в веке позапрошлом) годились только для того, чтобы пройти очистительный путь огнем, то есть попросту быть сожженными. А самого моего подопечного надо будет обязательно вымыть, продезинфицировать и постричь, но этим займутся медсестры. После.

– Меня зовут Вильгельм Каулитц, – под всеми взглядами я совершенно спокойно прошел к своему месту во главе стола. Меня совершенно не задевало то, как на меня смотрели чужие люди. После того, как я на спор голышом ходил покупать презервативы в аптеку на центральной улице города в час пик, меня не волновали ничьи взгляды. – Я руководитель проекта № 768. У него нет и не будет названия, поэтому я советую вам запомнить этот номер или даже записать. Еще раз повторяю для тех, кто не услышал: номер 768. Позже вам выдадут именные карточки. Думаю, что к вечеру они будут готовы, – я мысленно сделал пометку напомнить об этом секретарю. Все эти слова были обращены к подопечным, но первое впечатление я о них уже составил и не видел больше необходимости на них смотреть. – Прежде чем я расскажу, чем мы с вами ближайший год будем заниматься, я думаю, что вам следует знать, что персональным куратором Кристиана будет Штефан, – мужчина привстал и чуть кивнул мальчику, – Генриха – Жозеф, ну а я буду куратором Томаса, – краем глаза я отметил, что мальчишка дернулся, но как-то резко стушевался и вернулся в исходное положение. Привыкай, мальчик, ты для меня всего лишь рабочий материал, не более, поэтому разводить церемонии я с тобой не буду. – А теперь непосредственно о том, чем нам с вами предстоит заниматься. Перед тем, как ввести вас в курс дела, хочу пояснить, что данная информация является секретной и разглашению не подлежит. Это значит, что вы ни с кем, кроме ваших кураторов, то есть нас, не можете ничего обсуждать, иначе… – я улыбнулся и, наверное, со стороны это выглядело немного жутко, потому что я представил... – Мы придумаем наказание для вас, а так как вы наверняка ознакомились с договором, то прекрасно понимаете, что оно может быть любым. Это ясно?

Я поднял взгляд на резко побледневших подопечных, которые несинхронно, но крайне горячо утвердительно закивали.

– Отлично. Итак, вам предоставлен уникальный шанс, – я усмехнулся своим словам: надо же, как меня сегодня заносит в пафосную сторону, со времен университетских экзаменов такого не было, но слишком важен для меня этот проект и плоды, которые он принесет, – стать первыми в мире мужчинами, которые выносят ребенка. Молчать, – пришлось чуть повысить голос, чтобы унять возбужденно-возмущенный шепот. – Обсудить данную новость вы сможете потом подробно со своими наставниками или внутренним голосом, но не сейчас. Итак, цель своего пребывания вы знаете, методику вам знать не обязательно. На ваши вопросы ответят координаторы, которые вам сейчас все детально расскажут, проект стартует завтра и продлится ориентировочно одиннадцать месяцев. На этом у меня все, – я встал из-за стола и, даже не взглянув на сидящих, пошел на выход, спохватившись лишь на пороге: – Томас идет со мной.
Желания наблюдать за тем, как мальчишка неуклюже выкарабкивается из-за стола и на ватных от ужаса ногах шкандыбает ко мне, не было, поэтому я вышел и, дождавшись, пока шаги приблизятся, пошел к своему кабинету, прекрасно ощущая исходящие от идущего за мной мальчика волны страха.

Зайдя в кабинет, я первым делом налил себе воды и сделал глоток, а затем с тщательно скрываемым удовольствием устроился в удобном и крайне полезном для осанки кресле и только тогда перевел взгляд на мнущегося в дверях мальчишку, в очередной раз убедившись, насколько отвратительны люди внешне.

– Садись, – я постарался непонятно на кой черт выглядеть очень дружелюбным и даже кивнул на стул для посетителей.

Наблюдать за тем, как на тончайшую светлую кожу опускается зад в застиранных джинсах, а на идеально чистое ковровое покрытие побывавший непонятно где рюкзак, сил не было, поэтому я внимательно вглядывался в еще мягкие черты лица, которые скоро исказятся подростковой угловатостью, а затем мужской резкостью. В свои шестнадцать лет с мягкими чертами лица, яркими глазами и чистой кожей он еще походил на ребенка, но это было обычное для нашего времени явление задержки полового развития из-за недостаточно хорошего питания и вообще недостаточно здорового образа жизни. Наконец-то он устроился, в кабинете воцарилась тишина и я смог позволить себе начать говорить, хотя, честно говоря, лучше две операции на мозге (неважно, костном или головном), чем вся эта бесконечная болтология, которая уже порядком меня достала.

– Итак, Томас, теперь я подробно расскажу тебе о том, что нам предстоит сделать, и о правилах. Одно ты уже знаешь: не разговаривать ни с кем о проекте, кроме меня, никакой информации никому, – мальчик сосредоточенно кивнул. – Тебя интересуют подробности твоего участия в проекте?

– Да, – тихо выдохнул он, настолько тихо, что я почти не смог различить его голос.

– Поскольку разобраться в терминологии ты не сможешь, то я расскажу тебе в общих чертах. Первые три дня у тебя будут брать всевозможные анализы и делать тесты. Затем хирургическим путем, то есть с помощью операции, тебе введут специальные клетки в специальном мешочке в брюшную полость, – увидев непонимающий взгляд, я начал пояснять. – Ты знаешь, откуда берутся дети, Том? – глаза парня почти оскорблено сверкнули, и он утвердительно резко кивнул. – Так вот, для женщин у этого имеются специальные органы, которых у мужчин нет и быть не может. Чтобы они появились, необходимы специальные клетки, которые мы возьмем у зародышей женского пола на этапе формирования половой системы, затем поместим в специальный мешок из саморассасывающихся материалов, который в организме со временем рассосется, но к тому времени клетки уже наберут силу и твой иммунитет не сможет уничтожить их. Как ты знаешь, у девочек развитие половой, то есть детородной системы занимает в среднем 15 лет. У нас нет столько времени, поэтому мы будем воздействовать на клетки в твоем теле с помощью лекарств и облучения, что позволит сформировать все необходимые органы для зачатия, вынашивания ребенка и родов всего за пять недель, а также внесем небольшие изменения в твою ДНК, которые повлекут за собой необратимые изменения и в РНК, чтобы в твоем организме на равных начали вырабатываться и мужские и женские гормоны. Пока все ясно?

Мальчик, смотрящий куда-то за мою спину, неуверенно кивнул и закусил губу. Ничего, что на словах все звучит страшно и умно, – это даже хорошо. Он не представляет, насколько это все опасно на самом деле, начиная от введения чужеродных клеток и заканчивая радиационным облучением в малых и не очень дозах.

– Дальше мы ждем момента, когда в этих органах формируется яйцеклетка и оплодотворяем ее сперматозоидами донора. Ну и собственно беременность и роды, – мне порядком надоело ему все рассказывать, и я решил, что беседы на сегодня пора сворачивать. Для него пока достаточно информации. – Жить ты будешь в санаторном корпусе для подопечных, я думаю, что тебе там понравится, – хотя на самом деле мне плевать, но там явно лучше, чем в районе, где ты жил.

– Хорошо, – мальчик, словно заторможенный, снова кивнул. Ну еще бы, неуч подвис от такого количества информации.

– Сестра Марта пришла? – нажав на кнопку селектора, я поинтересовался у секретаря.

– Да, – тут же ответил мне женский голос.

– Пусть проходит.

Через пару секунд в комнате появилась немолодая женщина в идеально отглаженном белом халате, с седыми волосами, убранными под белоснежную повязку, и почтительно поприветствовала меня:

– Добрый день, герр Каулитц.

– Здравствуй, Марта, – я улыбнулся и кивнул женщине, с которой мне так часто приходилось работать вместе. – Это Томас, – я кивнул на мальчишку, – за ним ты будешь присматривать. Проводи, пожалуйста, его в комнату в санаторном корпусе, где он будет жить, помоги ему устроиться, покажи все и расскажи наши правила. Потом дезинфекция, душ, стрижка, выдашь ему чистую одежду и все необходимое, после обеда возьмешь анализы по списку, и я надеюсь, что после четырех у меня на столе обязательно будут лежать результаты, – перечислял я задания, прекрасно зная, что они будут выполнены, и после удаления почки старому неврастенику меня на столе будут ждать распечатки с ровными столбцами цифр, плюсов и минусов напротив соответствующих строк.

Глава 3
- 7 недель




POV Tom

- Томас, я принесла твой чай, - в палату зашла Марта с подносом, на котором стояла дымящаяся чашка из кипельно-белого хрупкого фарфора. Хотя назвать комнату, в которой я жил уже четыре дня, палатой было крайне сложно. Это была самая настоящая-пренастоящая маленькая квартирка, да и не такая уж маленькая – по размеру она больше всего походила на нашу гостиную, а может, была чуть больше, только жил я здесь совершенно один. И у меня была своя собственная ванная комната с душевой кабиной, с которой мне пришлось очень долго воевать, прежде чем эта адская машина соизволила дать мне помыться, и даже с зеркалом, а еще с маленьким балкончиком, открывающим прекрасный обзор с третьего этажа на сад, в котором можно было гулять. Только в нем и только в положенные часы. В остальное время выход из комнаты без сопровождения был запрещен – одно из самых главных правил.

Может, это прозвучит глупо, но пока мне здесь нравилось несмотря ни на что. Мягкая, самая настоящая кровать, телевизор и (мне даже страшно представить) письменный стол, на котором лежала целая пачка чистых тетрадей и листов, упаковки ручек и карандашей, но больше всего меня поразил тонкий черный ноутбук, к которому первый день я даже прикасаться боялся: а вдруг его просто кто-то забыл здесь? Но Марта со смехом объяснила, что в этой комнате все мое и компьютером я могу полноправно пользоваться. Вот тут-то и пригодились непрогулянные уроки информатики, потому что до этого сталкиваться с компьютером так близко мне приходилось только там. Это действительно чудесная машина, но меня восхитило не это, а совершенно другое. Доступ в Интернет, естественно, был закрыт, никаких игр, картинок и прочей ерунды на нем не было, зато был доступ в локальную сеть медицинского центра, правда, ограниченный личным номером, но и предоставленной свободы мне было более чем достаточно. Я не ходил никуда дальше видеотеки с миллионами тематических подборок фильмов (хотя к некоторым доступ был закрыт) и библиотеки, в которой можно было читать не только электронные книги, но и самые обычные. Стоило только оформить заказ на книги, и через час Марта их приносила.

А как кормили тут! Я никогда не видел столько разной еды в таких количествах. Утром приносили распечатку с меню, где надо было отметить, что я хочу есть в течение дня, и пять раз в день приносили еду. Еще три раза можно было попросить чай или стакан любого сока. Я ни разу в жизни не ел мясо по три раза в день, да и фрукты, йогурты и еще много всего другого, но очень полезного и сбалансированного, как сказала Марта. А я полностью доверял этой сухой, иногда холодной женщине, ведь она была не настолько ледяной, как мой куратор. При воспоминании о нем захотелось поморщиться.

- Томас, ты меня слышишь? - в мое сознание проник голос женщины. Несмотря на все просьбы, она не перестала звать меня по полному имени.

- Да-да, - рассеянно киваю и обнимаю ладонями горячую чашку.

- Нам пора идти на томографию, а потом к тебе зайдет герр Каулитц, - вот черт, опять куда-то идти, как каждый день, но слава богу, что не болезненная пункция, которая была вчера, когда в позвоночник воткнули иголку и что-то там взяли, без наркоза, потому что он, видите ли, может негативно отразиться на внутреннем балансе организма, типа то, что они собираются со мной сделать (и о чем я всеми силами старался не думать, потому что… просто я не буду об этом думать, и все) будет вполне нормально для меня и ничего не нарушит, ага. И я после пункции не мог пошевелиться без того, чтобы внизу позвоночника не вспыхнул огонь, да и сейчас там отдавалось неприятное эхо. Я был рад уже привычному утреннему и вечернему анализу крови, капельницам, уколам и даже визитам своего страшного куратора, лишь бы мне больше не делали эту процедуру.

С сожалением отставляю чашку, из которой так и не успел сделать ни глотка, и встаю, направляясь к выходу.

- Томас, карточка, - вежливо напомнила женщина, и я, чертыхнувшись про себя, свернул к тумбочке, на которой лежал пластиковый прямоугольник с шнурком. На белом пластике была моя фотография и штрих-код. Жизненно необходимая вещь для передвижения по центру. Без нее я не смог бы выйти даже из своей комнаты.

Приветственно пискнув, дверь распахнулась, выпуская меня в просторный светлый коридор с картинами на стенах и светлым ковром на полу. Я надел карточку на шею и пошел следом за сестрой мимо одинаковых дверей.

Где-то за одной из них была комната медсестры, где-то кухня, где-то такие же палаты, как у меня. Где-то прачечная, в которой стирают забираемую каждый вечер одежду; стандартный набор для всех: белые плавки, черные брюки из мягкого материала, чем-то напоминающие спортивные, белая футболка и черные шлепанцы. Я видел пару раз так же одетых людей в парке и в коридорах. Удивительно, но здесь постоянно было пусто, я редко с кем встречался, а разговоры так вообще были редкостью. Единственный человек, с которым я мог свободно говорить - куратор, но он не горел желанием общаться со мной, да и я тоже. А Марта ограничивалась только сведенными к минимуму необходимыми фразами.

Шесть пролетов вниз, затем снова писк устройства, считывающего карточку, и мы оказываемся в теплом переходе. Здесь все стены стеклянные и потолок в том числе. Наверное, тут очень красиво, когда идет дождь, но сейчас на улице светило солнце. Через пару десятков шагов мы оказываемся в коридоре исследовательского центра, где постоянно шумно, ведь тут ведется прием обычных людей, и есть стационар. Многие косились на меня с интересом, некоторые с жалостью, кто-то улыбался, кто-то хмурился, кто-то не обращал внимания. Меня всегда пугало внимание, поэтому я начал нервно теребить кончики дредов пальцами, в очередной раз радуясь, что мне удалось отстоять волосы. Правда, это было не так уж и сложно, ведь никаких насекомых у меня не нашли, парикмахер просто сделала дредлоки аккуратными и дала специальные средства для ухода, на которые у меня никогда не было денег, а куратор только хмыкнул и, равнодушно пожав плечами, сказал, что «если это не антисанитарно, то может остаться».

Еще писк карточки, и я оказываюсь в небольшом кабинете. За столом сидит светловолосый парень в окружении кучи какой-то техники, лишь отдаленно напоминающей компьютер, а может, это и не он вовсе.

- Герр Рауфман, - голос Марты привлек к нам внимание парня, - это подопечный герра Каулицта.

- Да-да, - рассеянно кивнул он и, бросив на меня ничего не выражающий взгляд, снова вернулся к монитору.

- Сколько времени вам понадобится? – казалось, медсестру совершенно не смущало то, что собеседник на нее не смотрит.

- Около часа.

- Хорошо. Я могу быть свободной?

- Да-да, - кивнул парень, и женщина быстро скрылась за дверью, оставляя меня одного озираться посреди комнаты.

- Значит, Томас Шрейнер? - парень неожиданно улыбнулся и перевел взгляд на меня.

- Да, - уголки губ тоже поднимаются в ответной улыбке.

- Итак, Томас, мы тебе сейчас будем делать магнитно-резонансную томографию, - эти слова заставили меня судорожно вдохнуть. Видно, герр, кажется, Рауфман это заметил и, улыбнувшись еще шире, пояснил: - Не бойся, это не больно. Тебя помесят в специальную камеру, где ты должен просто лежать и поменьше двигаться, а тем временем компьютер просканирует структуру твоего головного и спинного мозга, а также брюшной полости. И все. Еще страшно? - он подмигнул, заставив меня снова улыбнуться и отрицательно покачать головой. - Тогда раздевайся до белья и не забудь вытащить железяки из ушей, потому что томограф на них очень чутко реагирует, вернее, они просто напросто сбивают его работу… - продолжал вещать парень, а я подумал, что не все они тут такие плохие.

***




- Добрый день, - чуть хриплый прохладный голос заставляет меня дернуться и обернуться.

- Добрый день, - я попытался улыбнуться своему куратору. Я не понимал, как человек со столь красивой внешностью может быть таким отталкивающим: от него хотелось спрятаться под кроватью.

- Как дела, Томас? - спросил герр Каулитц, присаживаясь на стул у двери и устраивая на коленях планшет с какими-то бумагами. Этот вопрос был задан таким тоном, что не возникало совершенно никакого сомнения в том, что это всего лишь вежливость. Вынужденная. Очень.

- Все хорошо, - я постарался еще раз улыбнуться, но его, похоже, совершенно не интересовала моя реакция.

- Томас, я прочитал в анкете, что ты занимался спортом?

- Да, - киваю и только потом думаю, что его впервые заинтересовало что-то, кроме моего самочувствия и результатов анализов.

- Каким именно видом? И как долго? - неужели в ледяных глазах появился интерес?

- Легкой атлетикой, семь лет, - нахмурившись, я пытался вспомнить точный срок. Кажется, я попал к тренеру в манеж в девять. Просто заблудился, когда искал библиотеку, и забрел в место, где суровый отставной военный делал из дворовых пацанов будущих чемпионов. И остался, чтобы стать чемпионом, но не судьба.

- Это серьезно, - хмыкнул он и почесал колпачком блестящей ручки подбородок, заросший щетиной. - Думаю, что следует внести тренировки в твое расписание… - задумчиво протянул он, вызывая во мне первый в его присутствии прилив радости.

- А можно? - срывается с губ прежде, чем я успеваю подумать. За это я часто получал, вот и сейчас куратор наградил меня тяжелым взглядом.

- Можно, - отрезал он, делая пометки на бумаге. - Три раза в неделю по часу будет достаточно, - на самом деле нет, минимум пять раз и по два, но что-то не давало мне сказать ему это вслух. - Кроме дней, по которым проводятся процедуры класса B и C, и… на установленный мною срок до и после A, - бормотал он себе под нос, а мне оставалось только гадать, что такое процедуры класса A, B и C, хотя после пункции я бы точно не мог бегать. У меня была еще пара вопросов, которые я все-таки решился задать:

- А…

- Спортивный зал здесь есть, хорошо оборудованный, тебя проводит туда Марта, - оборвал он меня, продолжая делать пометки и даже не смотря на меня. Это было страшно… страшно обидно, словно я и не человек вовсе для него был, а так… - А теперь к делу, - он оторвал взгляд от бумаги и посмотрел куда-то за мою спину. - МРТ у тебя очень хорошая, как и все остальные анализы, поэтому завтра мы сможем приступить к первому этапу, то есть хирургическим путем поместим в тебя зачатки женских половых органов. Операция назначена на десять часов. Поскольку она будет проходить под наркозом, то тебе придется отказаться от ужина и завтрака, только подслащенная вода с лимоном…

Он еще что-то говорил, но я от ужаса не мог различить слова. В голове крутились только слова: операция, завтра, наркоз. Неужели это все все-таки правда? Неужели…

Глава 4
- 7 недель




POV Bill

- Но мам... - я попытался вклиниться в монолог женщины на том конце провода.

- Никаких «но», Вильгельм, - то, что она звала меня полным именем, было первым признаком того, что она находится в бешенстве и с ней лучше не спорить. - Мы ждем тебя в восемь вечера, будет Энн и бабушка с дедушкой. Я обещала, что ты обязательно приедешь и сыграешь для них, - менторским тоном продолжила она, а я понял, что в этот раз мне не отвертеться от очередного семейного вечера, которые я успешно избегал последние полгода, отговариваясь работой. Не то чтобы я не любил свою семью, просто в последнее время я стал превращаться в мизантропа и замечать даже в близких людях только плохое. Я хотел запомнить маму всегда улыбающейся и понимающей, а не женщиной, отчаянно пытающейся сохранить молодость, настолько отчаянно, что у нее уже кончики губ не опускаются из-за пластических операций, отца – сильным и строгим, а не стариком, стремящимся спастись от одиночества с помощью работы. Я их люблю, но не так сильно, как в детстве. Уже не так сильно.

- Мам, у меня сегодня важная операция, - я посмотрел на часы, которые показывали без пятнадцати минут десять. Значит, через пять минут мальчику введут наркоз, а после того, как он заснет, его отвезут в операционную, поэтому пора заканчивать разговоры.

Это была, наверное, первая операция за последние пять лет, из-за которой я нервничал и едва не провалил час назад первый этап, чуть не убив зародыша раньше срока. Хотя требовалось всего-навсего проколоть живот женщины в нужном месте и добраться иглой до внутренностей, того, что через семь месяцев могло стать ребенком, забрать большую часть клеток, после чего извлечь иглу. Дальше в дело вступали лаборанты, задачей части которых было выбрать из набранных клеток лишь необходимые мне, а остальных – извлечь остатки зародыша из женщины, хотя, наверное, судя по гладкой коже на животе и отсутствию растяжек, все же девушки, да нет, если она беременна, то у нее уже нет девственной плевы и она является женщиной... Черт, сегодня в голове у меня царил непривычный бардак. Так вот, я умудрился чуть не завалить такую простейшую операцию, которая под силу даже лаборанту. Просто игла прошла сквозь зародыш, и еще пару минут – и мне пришлось бы искать новый материал и откладывать операцию, но я вовремя спохватился и успел произвести забор клеток, предоставив лаборантам разбираться с необходимым для операции материалом, а сам отправился к себе, чтобы выпить чашку горячего чая с горными травами в полной тишине и одиночестве, прокручивая еще раз в голове план операции. Ведь будет очень и очень неприятно, если все провалится, так и не начавшись. И придется искать новый материал, а времени очень жалко. Да и моего смешного подопечного тоже. Он так забавно хмурится и оправдывается, точно маленький ребенок. И после того, как его привели в более менее чистый и приличный вид, я разглядел, что из этого ребенка может рано или поздно получиться симпатичный парень, если он, конечно, доживет до конца эксперимента. Если не доживет… придется искать другого. Но от этого ребенок явно унаследует хорошие гены и в плане здоровья и в плане внешности, правда, эти его дреды… Я был очень удивлен, узнав, что там никто не живет, но еще больше огорчен тем, что их не срезали. Ну что ж, пусть пока радуется, говорят, что беременным полезно хорошее настроение, а медицина подтверждает, что гормоны, выделяемые матерью, когда она испытывает положительные эмоции, также положительно влияют на плод. Так что если мы дойдем до второго этапа, то придется радовать мальчишку. Но Бог видит, что ради науки я готов на это. Хотя Бог этого не видит, потому что его нет. Очередная глупая человеческая иллюзия. Да.

- У тебя каждый день важная операция, - резко отрезает мама. - Мы ждем тебя в восемь. До вечера, Вильгельм, - не дождавшись ответного прощания, она отключилась.

Что ж. Придется съездить. И, возможно, даже сыграть страждущим культуры бабушке и дедушке на рояле. Черт бы побрал это воспитание, предполагающее обязательное обучение игре на музыкальном инструменте. Сколько вечеров я провел за непослушными мне клавишами, мечтая о том, чтобы родится ТАМ, где тебя в любой момент могут продать на угоду кому-либо, но ТАМ, где ты свободен и твое поведение не связывают сотни правил и традиций. Только сейчас я понимаю, каким дураком был. Правила облегчают жизнь. И их так приятно нарушать. А ведь родители до сих пор ждут моего визита с невестой. Усмехнувшись, я аккуратно положил телефон на его место на столе и, обхватив чашку пальцами, отпил уже остывший чай и поморщился: он теряет совершенно весь вкус и целебные свойства, когда остывает. Бросаю взгляд на часы и понимаю, что пора идти. Оставляю чашку на столе, зная, что секретарь, имени которой я так и не запомнил, все тут уберет после моего ухода. Встаю и, поправив халат, выхожу из кабинета.

Я люблю и не люблю коридоры центра. Кучи посторонних людей меня откровенно раздражают, но мы же должны лечить их. Да. Это же наше призвание. Клятву давали.

Я люблю благоговейный страх в их глазах, когда они смотрят на меня, прекрасно понимая, кому принадлежит идеально-белый халат. На меня так смотрят не только случайные посетители, но и большинство коллег, только в их взглядах я читаю еще одно сладкое для меня чувство – зависть. Чем старше и опытнее коллега, тем зависть сильнее, и нет ничего вкуснее этого коктейля из страха, благоговения, восхищения, зависти и злости. И я пью его сполна, каждый день, с нескрываемым наслаждением. Они все хотели быть на моем месте. Идти сейчас по этому коридору к операционной, проходить привычную процедуру дезинфекции, получать из рук молчаливой сестры перчатки, маску и повязку на голову, наблюдать через стекло, как в операционной на столе уже лежит подопечный в окружении аппаратуры и суетящегося персонала. Они хотят слушать доклад помощников о том, что все готово. Они хотят, довольно улыбаясь, заходить в ярко освещенное помещение, наблюдать за лицом совсем еще мальчика в кислородной маске, проверять готовность материала и показатели, брать с услужливо поднесенного подноса с инструментами блестящий остро отточенный скальпель и с нетерпением ждать, пока медсестра быстро и тщательно обработает заранее открытый плоский живот с накаченными мышцами, чтобы нанести идеально точный разрез, открывающий истинную красоту мальчика…
***



- Братишка, пора, - Энни, оставив бокал с шампанским на старинном трюмо, украшавшим наш фамильный особняк с незапамятных времен (ну, по крайней мере, он появился тут раньше, чем я начал осознавать себя как личность и запоминать окружающее), подошла ко мне. - Ты опять летаешь? - она мягко улыбнулась и обняла меня, холодно сверкнув глазами, полными зависти. Все это игра. Для родителей. И для бабушки с дедушкой. Чтобы они чувствовали себя уверенно и могли гордиться молодым поколением. Мной они могли гордиться полноправно, а вот этой… я даже наименования к ней подобрать не мог. Как можно назвать девушку (да какая она девушка – тридцатилетняя потасканная баба), которая зарабатывает на жизнь тем, что вытягивает деньги из богатых любовников? Конечно, родители были свято уверены, что она модный фотограф. Как бы не так. Ни разу в жизни ни в одном журнале не видел ее фото, да и вообще в этой сфере ее никто не знал, а у меня были хорошие связи – вырезал я одному опухоль.

- Нет, дорогая, - улыбаюсь и тоже обнимаю ее. Хотя она, как всегда, права. Перед глазами все еще мелькали, словно кадры кинопленки, фрагменты операции. Мальчик внутри был идеален, и все прошло просто замечательно, настолько замечательно, что я сам, к удивлению всех находящихся в операционной, наложил швы и потом наблюдал, как измеряют последний раз его показатели и отключают от аппаратуры, как перевозят в специально обустроенный бокс, где он будет находиться под постоянным и неусыпным наблюдением до тех пор, пока у него полностью не сформируются новые органы. Ему сразу же поставили почти 50 кубиков необходимых лекарств, которые спровоцируют начало бурного развития клеток. Если все пойдет нормально, то через неделю мы займемся его ДНК. Мне уже не терпелось снова вторгнуться в хрупкий, но такой совершенный организм этого мальчика.

- Я вижу, - хмыкнула она, и острые когти впились в кожу сквозь шелк рубашки. - Нам пора играть. Скрипка и рояль, - повернувшись так, чтобы ее лицо видел только я, она скривилась.

- О да, дорогая, это будет превосходно, - не убирая улыбки, я отцепил ее кисть от себя и, ослепительно улыбнувшись семье, расположившейся с напитками на диване и креслах, направился к роялю под одобрительными взглядами карих глаз. У нас у всех глаза одного цвета. Тонкая ирония, но так и есть. Иногда у меня возникало смутное ощущение, что мои родители дальние родственники. Пора бы уже подтвердить догадку, надо всего лишь подняться в родительскую ванную, где лежат их расчески, и все. Через пару часов у меня будет ответ на волнующий, хотя не очень, если я ждал 25 лет, вопрос.

Медленно усаживаюсь за роялем и открываю крышку, пытаясь вспомнить старые ощущения. Сколько часов я провел за ним в детстве и юности… В этот момент я почувствовал себя бесконечно старым, ведь все это так давно было.

Пальцы привычно легли на клавиши, а нога нашла педаль. Рядом на стульчике расчехляла скрипку сестра. Убедившись, что она готова, я кивнул то ли ей, то ли себе, то ли еще кому в комнате, и воцарившуюся тишину нарушили первые звуки мелодии. Мой любимый Шуберт. Где-то на задворках начала подыгрывать сестра. Она прекрасно знала, что я играю только Шуберта, потому что только его прохладные созвучия дарили мне покой и какое-то удовольствие, но прав был тот, кто сказал, что секс намного лучше. Гормонов, доставляющих физическое удовольствие при этом процессе, выделялось намного больше.

Но мне не дали полностью погрузиться в ноты, обретавшие звучание. В кармане брюк завибрировал мобильный. Первый раз я проигнорировал, второй тоже, но вот третий означал, что мне звонил или кто-то слишком настойчивый или не знающий моих привычек, и его следовало просветить по этому поводу. Либо в центре произошел форс-мажор.

Мелодия повисла обрывками нот, а я быстро вытащил телефон. На дисплее высветился телефон центра. Едва я снял трубку, с того конца затараторили:

- Герр Каулитц, у нас непредвиденное повышение температуры.

- Во-первых, - оборвал я говорящего, - добрый вечер, во-вторых, «у нас» – это у кого? - меня всегда раздражали эти непонятные люди и их несодержательные фразы.

- Добрый вечер, - мой собеседник сбавил пыл, - у вашего подопечного, Томаса Шрейнера поднялась температура…

- И вы отвлекаете меня только из-за этого? - я снова оборвал его. - Неужели вы не знаете, что это естественная реакция организма после операции и что для этого существуют жаропонижающие средства? Действуйте, - я отключился и убрал трубку в карман под осуждающими взглядами семьи, бросив возмущенной матери, которая одела просто ужасное красное платье, выставляющее на обозрение в огромном декольте старую морщинистую в пигментных пятнах грудь, которой пластические хирурги уже не могли помочь, и истерзанные целлюлитом и варикозом ноги из-под короткого платья (как хорошо, что бабушка одела закрытый брючный костюм, а то меня бы точно стошнило, прямо тут): - Я же говорил, что у меня важная операция, - и вернулся к тому моменту, на котором остановился. Чертовы идиоты не могут даже температуру сбить без меня, а потом жалуются, что у одних и зарплата и статус, а вторые всю жизнь на побегушках.

Постепенно мысли улетучивались, уступая место музыке, пока в сознании не осталось ничего, кроме нее, точно так, как писал об этом когда-то Гессе. Я не знаю, сколько мы играли. Хотя знаю. 24 минуты. Именно столько длилась эта пьеса.

Едва прозвучали последние аккорды и редкие хлопки наших зрителей, как в моем кармане, словно по заказу, снова завибрировал мобильный. Стараясь скрыть раздражение от близких, я взял трубку:

- Да.

- Герр Каулитц, мы поставили Томасу Шрейнеру жаропонижающее, но температура повысилась.

- Сколько? - спросил я. Наверное, у него стандартные 37, а эти дурни развели панику.

- Сорок один и два, - я едва сдержался, чтобы не чертыхнуться. Это не походило на нормальную реакцию после операции. - И еще судороги…


продолжение следует
Продолжение