Название: Школа жизни. Часть 3. Кукла
Автор: Бельчонок-Шуша
Бета: Smile of Cheshire
Персонажи: Том/Билл
Рейтинг: NC-17
Жанр: romance, angst, POV
Категория: slash
Размер: Макси
Статус: закончен
Предупреждения: однополые отношения, мат, розовые сопли и сюжет типично американской комедии, а также первая попытка автора написать макси, так что... Решайте сами, в общем.
Размещение: только с разрешения автора
От автора: Недавно мне прилетело по голове с полки сразу 4-мя томами «Войны и мира», вот и решила написать я про «диалектику души человеческой». Предполагается, что будет три части: школа, университет, взрослая жизнь, но что получится из первоначальной идеи, честно не знаю. Вообще это будет не полноценный макси, а скорее три миди, связанные между собой одними и теми же героями, находящимися на определенном жизненном этапе. Как-то так. Задумка глобальная, но что получится – не знаю. К каждой части будет своя шапка, чтобы вы смогли для себя решить: читать ее или нет. У меня все. Надеюсь, что распугала всех читателей хД
Первые две части написаны. И, возможно, многим сейчас кажется, что ничего склеить уже не получится, но мы предполагаем, а судьба располагает. Иногда склеить все могут помочь совершенно не те чувства, на которые мы полагаемся.
Краткое содержание: как смириться с потерей самого ценного в жизни? Как вести себя с человеком, по отношению к которому тебя раздирают два чувства: любовь и ненависть? Как склеить общий мир, если один кричит, а второй не слышит?

Глава 11

POV Tom

Во всей этой толпе пытаюсь найти взглядом Билла, но он снова исчез, как всегда делал к середине подобных мероприятий. Я уже не раз замечал, что все светские тусовки для него – откровенная необходимость и работа, выполнив которую, он по-английски исчезал. Честно говоря, сначала я не понимал его, но теперь, после пяти лет «тусовочной жизни», то бишь когда минимум раз в неделю приходилось идти на какую-нибудь вечеринку или прием независимо от личного желания, мотивации, состояния здоровья и самочувствия… Вот и сейчас я буквально ощущал, как мои глаза закрываются, а голова так и жаждет примагнититься к ближайшей подушке, но нет, мне приходилось улыбаться, здороваться, что-то кому-то говорить и проклинать исчезнувших личных помощников, Мел и Кернера. Ну ладно, свою блудную сестру я мог простить, потому что беременным, как говорится, можно все, да тем более ей надо было завтра быть дома, а их с мужем самолет поднимался в воздух уже через полтора часа. Представляете, у моей сестры есть муж. Когда она мне сообщила, что собирается замуж, то я долго хохотал над такой забавно-тупой шуткой, но когда выяснилось, что это правда, то мне чуть плохо не стало. По моим скромным подсчетам, мир должен был перевернуться, но ничего такого не случилось, разве что я перестал узнавать в этой юной леди свою близняшку. Признаюсь честно, я поначалу даже приревновал ее немного к мужу, пока она мне доходчиво не объяснила, что муж – это муж, а от нашей близнецовой связи никуда не деться, после чего я и успокоился. На месяц, пока не узнал, что стану дядей, а потом еще раз и теперь еще. Я даже иногда ощущаю себя таким старым, ведь у меня уже три племянника. Почти три. Я усмехнулся своим мыслям. Мне так нравилось бывать у них дома и нянчится (о боже, я уже не боюсь этого слова) с этими чертятами, которые дадут фору даже трудному ребенку и Деннису-мучителю, что после того, как я возвращался в свою квартиру, одиночество буквально задавливало меня, выползая изо всех щелей. Пару месяцев назад я даже серьезно задумался о том, чтобы завести ребенка, ну то есть усыновить кого-нибудь из многочисленных детских домов, которым мы помогаем, но эта идея провалилась с тем же треском, что и желание завести кота. На живых существ у меня просто не хватало времени. Да у меня в последнее время ни на что не хватало времени, кроме одного – работы, которая заполняла всю мою жизнь. Особенно последний год, когда Кернеру пришла в голову идея открыть кафе «Cinematique», полностью соответствующее стилю журнала, которая к моменту реализации трансформировалась в следующее: уютная кофейня в стиле французского кино 90-х годов с превосходным кофе, дизайном и выпечкой, но главной фишкой было вовсе не это, а еженедельные просмотры фильмов, а также то, что именно в этой кофейне (простите, кофейнях) наш журнал появлялся на столиках за три дня до поступления в розничную продажу. Естественно, заниматься реализацией этого безумства пришлось мне, но результат стоил затраченных усилий, и дело даже не в том, что теперь подобных заведений в США было больше пятидесяти и столько же в Европе (потому что они очень и очень пришлись по вкусу публике), а в искорке в карих глазах и легкой улыбке, когда Билл впервые оказался в уже полностью готовом к открытию помещении. Ради этого стоило не спать почти три месяца, ругаться со всеми, с кем только можно, – от нашего Совета директоров, который ну никак не желал давать на эту авантюру денег (но стоило им только припомнить, что журнал они тоже обзывали авантюрой, а теперь с этой авантюры им капают весьма ощутимые суммы на счета, как они тут же заткнулись и подписали необходимые бумаги), до моей сестры с дизайнером, которые так и жаждали воплотить свои безумные фантазии в области оформления помещений и превратить их во что-то ужасное; но я их всех победил и все сделал так, как планировали мы, вернее так, как хотел Билл. И искорка в его глазах стоила всех этих усилий…

Я задумчиво повертел в руках телефон и подумал: позвонить ему или нет, но что-то внутри настойчиво протестовало против этого звонка, поэтому я со вздохом засунул телефон в карман, последний раз окинул помещение взглядом и, так и не увидев знакомой черной макушки, пошел на выход, аккуратно лавируя между суетящимися официантами и общающимися группами людей. Судя по интенсивности жестов и громкости разговоров, сейчас было самое время покинуть это мероприятие, потому что оно по традиции себе подобных перерастало в богемную попойку, а это зрелище может быть приятным только для папарацци и только в материально-денежном плане.

POV Bill

Не знаю, сколько я вот так просто простоял на балконе, погрузившись в свои мысли с так и не зажженной сигаретой в руке. Почему-то в такие моменты очень сложно контролировать течение времени. Особенно когда думаешь о чем-то очень и очень сложном для себя, а Том был самой сложной темой в моей жизни. Я понятия не имел, что к нему чувствую, даже если все раскладывать по полочкам, как учил меня психотерапевт, к которому я ходил почти год, когда бабушки не стало. Не скажу, что женщина сильно мне помогла, да и ее волшебные таблетки тоже. Даже сейчас на глаза навернулись слезы… Я так скучаю по вам. Хотелось поднять взгляд и, как в не очень хорошем кино, увидеть в небе четыре яркие звезды, которые по-особенному светят для меня, но над Нью-Йорком уже пару десятков лет, а то и больше, стоит такой смог, что звезды вряд ли можно разглядеть просто так с балкона…

Так о чем это я? О Томе. И о полочках. На первую, самую дальнюю, легли воспоминания о школе и всем том, что произошло в тот временной промежуток. Удивительно, но сейчас я совсем-совсем ничего не испытывал по этому поводу, слишком давно это было, будто в прошлой жизни. Да, он поступил неправильно и неприятно, но сейчас я понимаю, что часто сам провоцировал его своим поведением, да и вел себя, как откровенный трусливый идиот. Дал бы ему по яйцам пару раз или в глаз, но нет, даже пожаловаться Мел или бабушке не додумался. Нет, я не оправдываю Тома. Но у меня сейчас в сознании есть два Тома – тот, что был, и тот, что есть сейчас, словно два разных человека, и я даже знаю, почему: потому что он переборол это в себе. Не знаю как, но он это сделал, и это очень и очень заметно со стороны, хотя… Посторонние не заметят, а я слишком часто вглядывался в него в последнее время. Это первая полочка, самая дальняя и, хоть и безразличная, но все же неприятная. Кажется, я сам себе противоречу, наметанный редакторский взгляд сам по себе заметил логическую ошибку, но так все и есть: воспоминания неприятные, но не вызывают почти никаких эмоций.

Вторая полочка… Я еще ничего не успел подумать, а в груди стянулся тугой черный комок. Как там пелось в одной песне: «Во мне живет мохнатый злобный жлоб», и точно такой же мохнатый злобный живет уже давно у меня в груди и ничем не желает изгоняться. То ли жлоб, то ли просто дырка, но что-то там такое есть, больное и саднящее. Так вот, вторая полочка – отношения Тома с Дэвидом. Здесь у меня были только отрицательные баллы в его пользу, потому что я не понимал, как можно не приехать на п… даже разум не хотел произносить это слово про себя по отношению к Дэвиду. Но я сделал над собой усилие (как учил психолог, не надо подменять реальность) и проговорил мысленно медленно: он не приехал на похороны. Он ему не звонил и не спрашивал, как дела, он обозвал меня подстилкой и шл*хой, хоть и извинился, да я и сам понимал, что это все эмоции, но это было обидно, и до сих пор неприятно, что он мог там думать, но это был еще тот, старый Том, с первой полочки. Но еще больше я не мог простить ему Дэвида, просто потому что тот не был виноват в том, что случилось, и если Том этого не понимал в 12, 13 и 14, то в 17 он уже прекрасно все осознавал и все же не удосужился ни разу позвонить дяде. А Дэвид трепетно следил за их жизнью, потому что он их любил, как собственных детей… Сейчас я впервые задумался, что мне было бы интересно узнать подробности того, что происходило тогда. Нет, вы не подумайте, я не стал маньяком и извращенцем, просто это могло помочь мне лучше понять Тома, но мне кажется, что я никогда не решусь поговорить с ним на эту тему, поэтому… со второй полочкой пора заканчивать. А следом за ней начинать одну большую третью, на которую следует сложить все, что связано с новым Томом: его помощь в Джэксонвилле и то, как он сидел со мной ночью сначала у кровати, а потом в комнате бабушки, как отпаивал водкой и чаем, как нянчился с Максом, как предложил заняться журналом, как помог воплотить идеи в жизнь, как помогал с решением всех проблем, как по первой просьбе при любой неурядице мчался в редакцию, как избавлял меня от настойчивого внимания журналистов, как первый год его личный помощник раз в три дня, несмотря на все возмущения, привозил мне по его приказу полные пакеты продуктов и отказывался брать деньги, про случайно подкинутый буклет (в чем он до сих пор не признавался, но я был точно уверен, что это он, – никто больше не мог) курсов фотографии, на которые я выбрался, точнее, был выпихнут Жаном, и которые мне безумно понравились – это были просто два замечательных месяца в замечательной компании за замечательным занятием. А его ежегодные «изгнания» меня в отпуск, а эта идея с кафе, когда я случайно ляпнул после прочтения одной занимательной книги по истории издательского дела, что это было бы неплохой идеей, а уже через пару месяцев он привез меня на ужин в эту «идею». Это был один из двух самых запоминающихся подарков на день рождения. Про первый, я думаю, все знают… И это только то, что я мог вспомнить сейчас, самое главное, но были еще какие-то повседневные, уже почти ритуальные вещи вроде утренних звонков, когда мы только заходили в офисы в разных частях города, получали почту от помощников и вместе, по телефону, пили кофе – я свой обожаемый мокачино, а он черный без кофеина и без сахара, – обсуждая планы на день и новости, или смешные картинки, которые он присылал мне на почту в дождливые или просто пасмурные дни. Были и менее веселые, но не менее важные традиции: два раза в год он обязательно летал со мной в Джэксонвилл и еще куча мелочей, которые становятся настолько неотъемлемой частью жизни, что их и выделить и вспомнить сразу сложно. На третьей полочке получилось очень много хорошего, а на первых двух почти столько же не очень, и именно в этот момент я начинал чувствовать, что еще чуть-чуть и шкаф развалится, поэтому…

Я выкинул так и не зажженную сигарету и пошел на выход. Предстояло пройти через зал. Я вздохнул, нацепляя маску «Не подходи – убьет», и вернулся в зал, наполненный пьяным гомоном. Окидываю его взглядом и, не сдержавшись, брезгливо морщусь: еще недавно фыркающие от нашего неуместного смеха в зале тети, пьяно похихикивая, клеились к дядям, залпом пили дорогое шампанское, предназначенное для того, чтобы смаковать каждый его глоток, и рассказывали друг другу скабрезные анекдоты. Тома я не заметил, значит, он уже ушел. И правильно. На такое без тошноты смотреть невозможно. Я почти бегом понесся на выход… Тем более что он после такого утомительного перелета. Во всяком случае, выглядел он крайне замученным, ну а как может выглядеть человек, просидевший 13 часов в самолете? А то, что он не мог спать в воздухе, как и Дэвид, я прекрасно знал, точнее, узнал во время частых совместных полетов.

Внутри меня сейчас был такой клубок эмоций, что я не знал, что делать. Сбежать с этого мероприятия, сесть в машину, может, наконец-то выкурить сигарету или две, а потом… Что делать потом пришло в голову совсем неожиданно.

***

POV Author

Смотритель неодобрительно выглянул в окно, чтобы посмотреть, кто нарушил уединение вечно спящих так поздно. Кто бы знал, как его раздражали вот такие ночные гости: то какие-нибудь дети, перечитавшие ужастиков и пересмотревшие фильмов припрутся в полночь истреблять вампиров, то мародеры, надеющиеся поживиться чем-нибудь ценным, то сатанисты или притворяющиеся ими, то просто бездомные, которым очень приглянулись для сна вон те милые лавочки для посетителей… Но, заметив в свете фонарей худой долговязый силуэт юноши, кутавшегося в черное пальто, мужчина усмехнулся: а вот и постоянный гость, которого он видел уже больше пяти лет каждую неделю.

Первое время он пропускал это мимо себя: слишком много народа бывает в таких местах, но потом столь частый посетитель все же привлек внимание пожилого мужчины, который сначала невольно даже приписал его к одной из групп перечисленных выше. Вот только смотритель был очень спокоен и рассудителен, чтобы делать какие-то выводы сразу, поэтому он решил понаблюдать за ним и понял, что этот мальчик, совсем еще молоденький, но уже с такой вселенской тоской и печалью в глазах, словно прожил три жизни, не мародер, не школьник, жаждущий приключений, не сатанист и не бомж. Он приходил раз в неделю обычно с двумя или шестью розами, сидел пару часов у могилы мужчины, который, судя по возрасту, был его отцом, и также бесшумно и незаметно уходил.

Пару раз смотрителю удавалось расслышать, как он тихо, шепотом говорит о чем-то с фото на надгробии, и разглядеть на бледных щеках дорожки слез. Но старик так и не посмел нарушить уединение юноши, понимая, насколько важен для него этот человек и ритуал, потому что так долго не забывают только самых дорогих, а этот мужчина явно многое значил для молодого человека, раз он и спустя пять лет приходил поговорить с ним. Да, старик верил, что с ушедшими можно говорить: они молчат, но все слышат, помогают оставшимся на бренной земле…

Усмехнувшись таким глупым мыслям, смотритель отошел от окна, взял из холодильника баночку ледяного пива, за которой и пришел на кухню, и пошел досматривать футбольный матч. А в ста метрах от него бьющийся в беззвучной истерике парень просил совета у мертвого возлюбленного.

Глава 12

POV Bill

- Малыш, это уже действительно проблема, - мягкие пальцы Жана массировали мне голову, втирая в волосы какой-то очередной суперцелебный раствор и попутно делая настолько потрясающий массаж, что хотелось замурлыкать от удовольствия, но весь кайф обламывали нотации, которые стилист уже почти год читал мне, вот и сейчас он снова завел свою пластинку, заставив меня досадливо поморщиться.

- Жан, никакой проблемы нет, - устало выдыхаю и закрываю буквально слипающиеся глаза. А выспаться так и не получилось...

- Знаешь, когда у нормального здорового парня больше пяти лет никого нет… - начал наставительным тоном он.

- У меня есть кот, - резко обрываю его и пытаюсь вспомнить, покормил я сегодня утром Макса или нет. Судя по тому, что голова радовала приятной звенящей пустотой, я этого не вспомню, даже если очень захочу. Ну, ничего, до вечера потерпит. Бедное животное… И достался же ему такой хозяин, как я…

- Я имел в виду, что ты ни с кем не занимался сексом, если ты только не страдаешь зоофилией, - в его голосе слышалось ехидство, а я брезгливо скривился:

- Жан, ты слышишь, что ты несешь? Любой нормальный человек перестал бы с тобой даже здороваться при встрече после такого.

- Не перестанешь, ты же меня любишь, - фыркнул он. - А теперь серьезно, как ты себя ощущаешь-то после пяти лет воздержания? Может, в монастырь пора, хотя нет, не надо, в этом гнезде разврата тебя так быстро испортят…

У меня у одного сложилось ощущение, что Жан несет какую-то ахинею? Когда он начинал говорить вот так, то есть смешивать всякую ерунду в одну кучу, то обычно мой разум отключался, глаза закрывались и я медленно погружался в сладкую полудрему под его недовольные причитания…

- Билл, - он ощутимо дернул меня за волосы, и мне нехотя пришлось разлепить глаза, чтобы показать, что я все еще тут, с ним, - в этот раз ты не отвертишься от разговора.

- Да о чем говорить? Я не собираюсь ни с кем спать...

- Чтобы не изменять своему милому, любимому, единственному и драгоценному Йосту? Я все это уже слышал, Кернер! Но ты понимаешь, что его уже нет?! Нет твоего Йоста! И не будет! А жизнь – она идет, и твоя в том числе! Только не надо мне опять заливать про верность, любовь и прочее. Дэвид умер, и любви у вас уже нет, потому что одного из вас нет! И тебе пора бы это понять, потому что ты уже взрослый мальчик. Сколько тебе лет? Двадцать шесть? Так вот, может, хватит упиваться собственным горем и пора попробовать жить?! Встать однажды и посмотреть по сторонам не через призму «я-такой-несчастный-у-меня-умер-любимый-человек», а просто своими глазами. Да, это горе, может, самое страшное в жизни, но это не повод гробить себя вслед за любимым, как это делали в древности. Ты думаешь, Дэвид бы хотел такой жизни для тебя? Наблюдать за твоими пустыми глазами, безразличным лицом, натянутыми улыбками, пачками таблеток и слезами в подушку по ночам? Думаешь, ОН хотел бы тебя ТАКИМ видеть? Почему-то мне кажется, что нет. Я думаю, он бы со мной согласился, что пора уже завязывать со всеми этими страданиями и начинать жить нормальной полноценной жизнью... - его слова отдавались набатом в ушах, и по моим щекам уже давно бежали слезы.

- Я пытаюсь жить нормально, - еле выдавливаю из себя.

- Ты считаешь, это нормально?! Да я тебя с улыбкой на лице вижу два раза в год, и я говорю не про твой дежурный оскал, который ты натягиваешь всякий раз, когда нужно, я говорю про простую человеческую улыбку. И где она, твоя нормальная жизнь? Расскажи мне про нее! - стилист нервно расхаживал по пустому в такой поздний час салону.

- У меня есть любимая работа... - голос не слушался, так и норовя сорваться на всхлип, потому что в этот раз Жан перешел все границы. Такого откровенного и безобразно-больного разноса мне давно никто не устраивал.

- Да при чем тут твоя работа? Если бы не Каулитц, то ты бы так и сидел в «Вог» и тоже говорил, что это твоя любимая работа. Я имею в виду другое. Где твои друзья, где твой парень или девушка, куда ты последний раз ходил развлекаться и с кем напивался в хлам и разговаривал по душам? Вот о чем я говорю, Кернер!

- У меня есть друзья: ты, Анна, Мел, Том… - тихо начал оправдываться я, медленно подбирая слова.

- Да это все отговорки, Кернер. Это все иллюзия, которую ты делаешь на публику, мол, смотрите, у Вильгельма Кернера-Йоста есть нормальная жизнь, как у всех, и все у него хорошо. А на самом деле все это пшик, показуха, никого у тебя нет, никого ты в свой храм разрушенной любви не пускаешь…

Он говорил еще что-то, много говорил, ругался, увещевал, жалел, советовал, просил, а я просто плакал, захлебываясь в его словах. Это же правда. Жестокая, такая простая и понятная правда, от которой я никак не мог избавиться… Внутри меня вновь зародилось непреодолимое желание взять сумку и найти в ней заветную коробочку с красными шариками, которую я так и не нашел в себе силы выбросить, хотя сказал всем, даже психологу, что перестал пить таблетки.

***

- Пей, - Жан протянул мне чашку с обжигающе-горячим и одуряющее пахнущим чаем.

Я уже успокоился. Почти. И чай – это то, что мне нужно было сейчас для того, чтобы окончательно и безоговорочно вернуться в форму: слишком выбил меня из колеи этот разговор, который, как оказалось, еще не закончился.

- Почему бы тебе не попробовать с Каулитцем? - с совершенно невозмутимым видом выдал он, усаживаясь напротив, а мои брови поползли вверх от изумления. - Что ты гримасу корчишь? Я уже даже на Тома согласен...

- Но… - пытаюсь вставить слово, но он мне не дает.

- Опять твои бесконечные «но», - устало вздыхает. – Может, хватит искать отговорки? Да, когда-то он повел себя, как полный козел, но ты сам говорил, что тебе на это уже плевать. Так почему бы не попробовать? Парень на тебя уже пять лет щенячье-влюбленными глазами смотрит, любое желание готов исполнить…

- Я его не люблю, - чувствую, как внутри воцаряется абсолютное спокойствие и гармония – то ли от выпитых тайком таблеток, то ли от понимания того, что все правильно: я люблю Дэвида и всегда буду с ним, Тома же я не люблю, поэтому ничего не получится. Может, сейчас он хороший, идеальный и замечательный, но представить себя рядом с ним я не мог. И вообще, они что, все сговорились в последнее время? Сначала Амели, теперь Жан, интересно, кто будет следующим: Карл или Анна?

- И что, бл*ть?! - взвился стилист. - Или тебе напомнить, как вы с Йостом начинали? Просто подпустил бы его к себе на пару шагов ближе, как Дэвида когда-то. Ты ведь перед этим вот точно так же сидел здесь в кресле и ныл, что ни за что и никогда. Или в тебя для храбрости надо пару литров текилы влить и Тому подкинуть, чтобы вы уже высказали друг другу все свои желания, пожелания, претензии и переживания и попробовали что-то построить, как нормальные люди?!

А разве мы с Дэвидом?.. Я лихорадочно начал рыться в своей памяти, с ужасом понимая, что не помню почти ничего из начала наших отношений, кроме стакана яблочного сока и того, как он зажимал меня в лифте. А что было потом? Цветы. Да, точно. А почему я согласился встречаться с ним? Почему? Неужели Жан прав, и у нас с Дэвидом вначале все было так, как сейчас у меня с Томом, то есть почти никак? Нет, мы с Дэвидом были друзьями. Точно. Хорошими друзьями. Но и с Томом мы тоже друзья. Я понял, что опять запутался. Все, что казалось пару минут назад ясным и естественным, снова связалось в жуткий нераспутываемый клубок, которому действительно может помочь только несколько литров текилы.
POV Tom

Устало откидываюсь на спинку кресла и тру виски. Слишком долгий и слишком тяжелый день, какие всегда бывают после недельного отсутствия в корпорации… Взгляд натыкается на черную папку на углу стола. Черт-черт-черт, совсем забыл и замотался.

Со страдальческой гримасой достаю мобильный из кармана брюк и нахожу в записной книжке номер Кернера. Надеюсь, что он еще не спит и не пошлет меня куда подальше, что случалось уже пару раз. Гудок, два, три и телефон радует меня вполне дружелюбным и добрым:

- Да.

- Привет. Ты случайно еще не в редакции? - сегодня у меня не было желания разводить вежливости и спрашивать, как дела, потому что я прекрасно знал, что на стандартно-вежливые вопросы получу стандартно-вежливые ответы.

- Привет. Нет, я уже дома, - в чуть хрипловатом голосе (простыл или опять плакал?) сквозило удивление.

- Черт, нам просто завтра утром надо сдать в финансовую службу подписанную смету, - я поморщился и вспомнил, что отпустил своего самого несчастного и усталого в мире помощника еще час назад.

- Завтра утром? - уточнил Билл.

- Да. Я завезу ее тебе? Не слишком поздно?

- А что с ней делать-то надо?

- Просто посмотреть и подписать, там все указано, как вы в своем плане мероприятия прописывали. Если завтра сдадим в финансовую службу, то деньги будут на счете послезавтра вечером максимум и можно спокойно начинать все готовить, - начал объяснять я, прекрасно зная, как Кернер ненавидит вникать в финансовые вопросы, точнее, не ненавидит, а просто не любит возиться с цифрами, поэтому помимо холдинга я разбирался со всей экономической, финансовой, налоговой, маркетинговой и прочими сторонами «Cinematique», чтобы избавить его от этого.

- Хорошо, приезжай. Ты в офисе?

- Еще да. Где-то через полчаса буду, - я встал и подхватил брошенный на спинку стула изрядно помятый пиджак и с тоской подумал, что никогда не буду принадлежать к категории идеально выглядящих в любой ситуации людей: у меня вечно что-то мнется, рвется, появляются непонятного происхождения и консистенции пятна…

- Хорошо, я жду, - короткие гудки эхом отдаются в ухе.

Я на ходу натягивал пиджак, направляясь к лифту. А чего ты ждал, Каулитц? Что он спросит, не голодный ли ты, и когда ты признаешься, что последний раз ел кофе рано утром, то он скажет, что как раз приготовил ужин и все такое? Размечтался! Ему плевать на тебя. Да. Вы друзья, но какие-то… по обстоятельствам, что ли. Я чувствовал, что я ему друг, потому что я просто есть рядом с ним, и все.

Двери лифта со звоном открылись. Я уже собирался зайти, когда, чертыхнувшись, вспомнил, что папка со сметой на празднование пятилетия журнала так и осталась на столе в кабинете. Пришлось разворачиваться и идти обратно по совершенно пустому коридору, по которому еще пару часов назад носились толпы людей: суетящихся, что-то обсуждающих, кого-то ищущих, читающих бумаги, разговаривающих по телефону. В общем, жизнь и работа здесь били ключом, в такие моменты я ощущал себя частью единого целого, важной и значимой частью, и это было просто прекрасное ощущение. Знать, что ты не пустое место, что ты кому-то нужен и важен. А вот сейчас под гулкое эхо своих шагов я думал, что все на самом деле не так. И никому в этом мире не нужен Томас Каулитц. Ни хороший, ни плохой, ни его работа, ни мысли, ни даже тело, но самое страшное, что никому не нужна его любовь.

Глава 13

POV Tom

- Привет, вот папка, просмотришь, - я всучил ошалевшему от такого напора Биллу документы, не собираясь даже переступать порог. Я слишком устал сегодня, и у меня было только три желания: есть, в душ и спать. Хотя первые два явно проигрывали подушке с кроватью.

- Привет, - парень, еще накрашенный, но уже одетый в домашний синий костюм, переводил растерянный взгляд с моего лица на папку в свой руке и обратно. - Зайдешь? - он отстранился и кивнул вглубь квартиры.

- Нет, прости, - я поймал его недоуменный и чуть обиженный взгляд и еще раз обрадовался, что могу увидеть хотя бы такую малость эмоций на его лице. Пришлось пояснить: - Устал очень, еще не обедал даже. Ты их посмотри, а завтра утром я помощника отправлю, чтобы забрал.

- Пошли, - в его голосе появились стальные нотки, с которыми он всегда разговаривал с подчиненными, - у меня есть спагетти. Не бойся, - чуть усмехнулся он, - я в ресторане заказал, а не сам готовил, так что не отравишься.

Из-за ноги Билла высунулась черная морда с белыми усами. Увидев меня, кот буквально выскочил в подъезд и тут же начал тереться о мою ногу, а Билл, о боже, неужели он… засмеялся? Такого я давно не видел. Только на диске. Искренне и звонко, так, что его смех веселыми мячиками отпрыгивал от стен.

- Вот и Макс требует, - он подхватил на руки кота и втянул меня за рукав пиджака в знакомую прихожую. - Раздевайся, мой руки и проходи, а я пока разогрею, - инструктировал он меня, направляясь на кухню и повышая голос, чтобы я услышал, - пока есть будешь, я все посмотрю, - последнее он уже кричал, а я только улыбнулся своим мыслям, снял пиджак и повесил его в прихожей рядом с его курткой на второй пустой крючок и пошел в ванную, в который был уже не раз.

Чтобы он вот так… кормил меня ужином… это было странно, но очень приятно и по-домашнему, что ли.

***
- Скажи, а что за тапок? - я наконец-то решил задать давно волнующий меня вопрос об этом пушистом фиолетовом элементе обуви, мирно почивающем на полке для сувениров.

Билл оторвал внимательный взгляд от документов, которые изучал, посмотрел на меня, чуть вскинув брови, что выражало крайнюю степень удивления, потом на означенную обувку и… улыбнулся. Так по-настоящему и заразительно, что я невольно улыбнулся в ответ, а вилка со спагетти (очень неплохими, кстати), так и осталась висеть в воздухе, не донесенная до рта.

- Этот? - он улыбнулся еще раз. - Мы тогда с Дэвидом только-только вместе жить начали. Я помню, как смеялся, когда впервые увидел его любимые тапки, - он хихикнул, - а тут как-то через месяц после моего переезда он звонит злой-презлой (я редко его таким видел) и давай меня отчитывать. Я вообще сначала не понял, что произошло, а потом выясняется, что он этот тапок, - Билл прыснул со смеху, - достал из своего портфеля вместе с бумагами прямо на Совете директоров перед нашими хрычами, представляешь? - он звонко расхохотался. - Ну мы его и решили оставить на память, - неожиданно он стал грустным, а на глазах появилась блестящая пленка. Что-то внутри меня настойчиво потребовало сменить тему.

- А аквариум с монетками?

- А это уже моя идея, - Кернер выдавил жалкое подобие улыбки, которое так ярко контрастировало с тем искренним весельем, которое я видел всего полминуты назад. - Я всю жизнь хотел путешествовать и, чтобы оставалась хоть какая-то память, решил собирать монетки: просто сувенирные, национальные и жетоны метро. Сначала их всего пару штук было и они вмещались в кошельке, а потом, когда их все больше и больше начало становиться, Дэвид предложил бросать их в пустой аквариум, потому что рыбок мы все равно не завели бы... Вот так, - он вздохнул так безнадежно, словно все хорошее в его жизни кончилось.

- А мы с Мел делали всякие дурацкие фотки в узнаваемых местах. У меня целых три альбома фотографий, полных такого компромата, что все бы просто удавились, чтобы такое посмотреть, - я натянуто рассмеялся, стараясь разрядить вмиг ставшую напряженной обстановку, и через пару секунд уголки губ сидящего напротив парня тоже поднялись вверх, а напряжение потихоньку стало спадать.

- Покажешь?

- О нет, для этого я должен быть сильно-сильно пьян, - хмыкаю и вспоминаю про сиротливо повисшую спагеттину на вилке и отправляю ее в рот. В этот же момент я понимаю, что это был, наверно, самый приятный ужин за последние лет пять, а может, даже 10 или больше. Нет, дело вовсе не во вкусных итальянских макаронах, приготовленный по особому рецепту, и вкуснейшем гранатовом соке, которыми меня угостил Кернер, а именно вот в этом парне, который сейчас сидел напротив и внимательно наблюдал за мной, что-то рассказывал, пусть не всегда веселое, чему-то улыбался, слушал меня, задавал вопросы… Так необычно, но так приятно.

- Организуем как-нибудь, - хмыкнул Билл и снова вернулся к бумагам.

Я ел и внимательно наблюдал за ним, как он скользит глазами по строчкам и столбикам цифр, задумчиво закусив кончик паркера, как хмурится, что-то не понимая сразу, и как разглаживаются морщинки на лбу, когда ему все становится ясно, как он касается кончиком указательного пальца языка, чтобы смочить его слюной и перевернуть страницу, как облегченно вздыхает, когда страницы заканчиваются, устраивает папку с документами на противоположной стороне стола и аккуратно, очень старательно выводит свою витиеватую подпись, которую я видел уже тысячу раз рядом с моей. Я сам, как и моя размашистая подпись, смотрелся на фоне Билла нелепо, словно мои торопливые небрежные каракули, которые я иногда ставил по сотне в день, на фоне изящно выведенных букв со всеми точечками и завиточками, будто на специально выведенном вензеле века так XVIII. Мне давно уже советовали завести факсимиле, но руки так и не дошли, поэтому, если голова не думает, приходилось работать пальцам. Сейчас, пока я наблюдал за тем, как он подписывает лист за листом, мне пришло в голову прекрасное слово: несовпадения. Фильм такой был или книга? Надо будет у Билла спросить. Так вот, этот фильм точно про нас. У нас с Биллом не жизнь, а одно капитальное несовпадение. Точнее, совпадение есть, но совсем не такое, какое мне бы хотелось. Больше всего в жизни я желал, чтобы он любил меня, но он меня просто… жалел? Из-за того, что рассказал ему Дэвид, хотя я так ни разу и не решился спросить о том, что он знает на самом деле, как и не отважился рассказать хоть кому-нибудь, даже себе, еще раз, что тогда произошло. Я просто запретил себе думать об этом. Но получать вместо любви жалость почти так же больно, как вспоминать о давно произошедшем. А Билл, наоборот, хотел бы меня жалеть и просто дружить, ему совсем не нужна моя любовь. Вот так мы и не совпадаем почти, пересекаясь где-то на периферии собственных миров, стараясь ворваться друг к другу поглубже, но отталкиваемся тут же, снова и снова. Одним словом, несовпадения.

- Еще хочешь? - голос Кернера вырывает меня из задумчивости, и я понимаю, что вот уже пару минут гипнотизирую пустую тарелку взглядом.

- Нет-нет, - улыбаюсь. - Спасибо, очень вкусно. Подписал? - киваю на закрытую папку, отложенную на угол стола.

- Да. Деньги, значит, завтра будут? – вижу, как он неосознанно тянется руками помассировать виски, но тут же отдергивает руки и возвращает их на подлокотники кресла.

- Ты устал, наверно. Я пойду.

- Да нет, просто прическа слишком тяжелая, - он хмыкает и касается кончиками пальцев дредов, которые уже ниже лопаток.

- Ну так обрежь, - улыбаюсь, а Кернер резко становится серьезным и холодно отрезает:

- Нет, - показывая, что разговор на эту тему нежелателен и его лучше закончить.

- Я пойду, наверное, - встаю и начинаю собирать со стола посуду, чтобы отнести ее на кухню.

- Оставь на месте, Том, - прохладные пальцы касаются моей руки, вызывая дрожь во всем теле, а я думал, что уже привык к его случайным касаниям.

- Прямо сейчас. Уж тарелку я могу убрать за собой, - хмыкаю и иду на кухню, слыша за собой легкие шаги. Я всегда удивлялся, как он может ходить вот так, легко ступая, почти бесшумно, когда я сам, как бы ни старался, всегда сильно топаю ногами. Может, он и правда пресловутый эльф из фэнтезийной книжки?

- Ты мой гость, - доносится возмущенное из-за спины.

- Я сам напросился, - ставлю посуду в раковину, закатываю рукава рубашки и включаю воду. Да-да, представьте себе, Томас Каулитц способен самостоятельно вымыть посуду, даже вполне сносно, и я вам больше скажу: я еще яичницу умею жарить так, что она почти не пригорает, и гречку варить, правда, половину последней приходится мучительно отскребать домработнице от кастрюли, если на меня вдруг нападет приступ кулинарии, но в целом, я считаю, что этого мне вполне достаточно.

- Да стой ты, - возмущенно начинает он. Поверх моих рук ложатся его и убирают их из-под воды, а в районе уха чувствую горячее дыхание. Мир словно начинает восприниматься со стороны, я резко разворачиваюсь, и мы оказываемся лицом к лицу, настолько близко, что я чувствую исходящее от его тела тепло и его дыхание на своем лице. Мне показалось, что в этот момент весь мир замер. Я видел только его огромные глаза, полные возмущения, которое постепенно сменялось чем-то другим, заполняя весь расширенный от усталости зрачок и радужку, трепещущие тонкие ноздри и пересохшие губы, чуть приоткрытые. Больше всего в жизни мне сейчас хотелось податься вперед и накрыть эти сухие губы своими. И я чувствовал, что он меня не оттолкнет. Почему – я не знал, но что-то внутри настойчиво шептало, что не оттолкнет.

Огромным усилием воли я заставил себя моргнуть и разорвать зрительный контакт, хрипло буркнуть:

- Молчать и не дергаться, Кернер, - отвернуться к раковине и вымыть дрожащими пальцами эту чертову тарелку, ощущая на себе его тяжелый взгляд, в котором я впервые не смог разобрать эмоций. Они явно были искренние, но какие? Что-то внутри шептало, что это оно, то самое, мой шанс, но почему-то мне казалось, что сейчас им воспользоваться было бы нечестно.

***

Я прокручивал этот момент в памяти сотни раз, понимая, что сегодня, несмотря на всю усталость, заснуть не смогу. Перед глазами все стояло его лицо: губы, нос, глаза, полные чего-то неясного. И мое позорное бегство, когда я едва не забыл папку с документами, ради которых и приезжал, чуть не наступил на крутящегося под ногами и ничего не понимающего Макса и едва не запутался в собственных руках и рукавах пиджака. Это было все как-то… неправильно, неожиданно, но безумно приятно. Весь вечер: ужин, разговор, сцена на кухне и даже мой поспешный уход, вернее, бегство. Неясная гармония переполняла меня. Словно все шло так, как надо. Даже взаимное молчание после произошедшего на кухне, нарушенное лишь двумя еле слышными «До встречи». Я хотел сказать «До свидания», но впервые всмотрелся во внутреннюю форму этого речевого клише и почему-то понял, что не смогу сказать ему этого сейчас, ограничившись невнятно-хриплым «До встречи».

Я не знал, что это было и как, но точно знал, что хочу пригласить его завтра на обед или ужин. Не важно, просто хочу пригласить, чтобы убедиться в том, что это все мне сегодня не приснилось..

Я крутился в постели и даже не подозревал, что на следующее утро на другом конце Нью-Йорка проснется юноша с мыслями обо мне и заметит, что его подушка впервые за последние пять лет не намокла от слез, потому что он не плакал сегодня ночью.

Глава 14
POV Bill

- Доброе утро, Вильгельм, - лучезарно улыбаясь, приветствовал меня охранник на входе в редакцию.

- Доброе утро, - улыбаюсь ему в ответ и уже собираюсь зайти, но, спохватившись, вспоминаю и добавляю - С праздником нас, - на что просиявший охранник тут же отвечает:

- С праздником нас, - и в этом вся корпоративная политика моего, нет, зачем так эгоистично, нашего журнала.

Не могу сдержать рвущуюся наружу улыбку. Сегодня наш день, ребята, мы столько работали, что заслужили этот праздник.

Пока я шел по холлу к лифтам, то успел получить почти полсотни поздравлений и еще столько же в лифте. Хорошо хоть, что в главном редакционном отделе на десятом этаже, где я, собственно, и заседал, находилось не так много народу, потому что поздравления, особенно заслуженные, это хоть и приятно, но утомительно, а ведь никого не хочется обидеть, ведь все одинаково заслужили праздник.

- Доброе утром, Вильгельм, - улыбающаяся помощница, которая мужественно вместе со мной покинула стабильное место в «Вог» и бросилась в неизвестность, в совершенно новый журнал, не гарантирующий никакой стабильности, который мог прогореть буквально через пару выпусков, подскочила со стула еще до того, как моя нога переступила порог приемной, просто заваленной цветами.

- Доброе утром, с праздником нас, - в этот раз поздравление было искренним, потому что трудно поверить, но вот эта девчушка с полным отсутствием стиля и вкуса нашла в себе силы и смелость тряхнуть меня, когда я совсем отчаялся и решил, что эта идея провалена. Именно она, Том и еще пара человек сидели в редакции первый год чуть ли не сутками, позабыв о нормальной еде, сне и личной жизни, что-то просматривая, редактируя, корректируя, придумывая темы статей, верстая, собирая фото, договариваясь об интервью и фотосессиях, именно она была одной из родителей журнала, потому что мы его правда рожали с болью и муками, но зато родился такой чудесный малыш, который сейчас превратился в полноценного монстра журнальной промышленности.

- С праздником, - ответил я ей, и она счастливо улыбнулась, сверкнув белоснежной улыбкой. Вот что-что, а улыбка у нее была очень очаровательная. - У тебя прекрасная улыбка.

Девушка мгновенно смутилась и пробормотала:

- Спасибо. Тут вот цветы, - она обвела взглядом приемную, в которой все занятые и не очень поверхности были просто погребены под шедеврами флористского искусства. В основном розы: белые, красные, розовые, желтые, распустившиеся и бутоны, в корзинах и охапками… Наш журнал слишком значим, чтобы им пренебрегать, поэтому хотя бы цветочек каждый более-менее захудалый и не очень актер, режиссер, продюсер, сценарист и прочие отправляли. И это только утро. Хотя… Я обреченно посмотрел на часы, до начала рабочего дня было еще двадцать минут, значит, это еще даже не рабочий день. И тут меня осенила гениальная идея:

- Тираж пришел?

- Да-да, - торопливо кивает помощница, - в пять часов, пробный выпуск у вас на столе.

- Его еще никто не видел?

Помощница отрицательно мотает головой.

- Что у нас там по плану сегодня?

- Все встречи я перенесла еще неделю назад, поэтому только проверка специального номера и прием поздравлений. В семь часов в «Alibi Lounge» начинается торжественная часть, но они просили приехать вас в пять, чтобы еще раз все согласовать, и затем в девять вечеринка в приватном кругу, - девушка снова улыбнулась.

- Отлично, - я снял плащ и направился к двери в собственный кабинет, - свари мне кофе, я сейчас посмотрю наш эксклюзивный выпуск, потом попроси ребят принести все коробки в приемную и выбери букет, который тебе нравится больше всего.

- Хорошо, - помощница кивнула. Она уже привыкла не задавать лишних вопросов, а я, уже в который раз за этот день улыбнувшись, вошел в свой кабинет. Он нравился мне намного больше, чем тот, что бы у меня в «Вог». Тот больше напоминал будуар, а этот был полноценным рабочим функциональным кабинетом, без излишеств, настраивающим на рабочий лад, да еще и с потрясающим панорамным окном во всю стену. Сначала я его немного боялся, но сейчас уже привык и не представлял, как можно работать без панорамы Нью-Йорка за спиной.

Сумка и плащ отправляются на небольшой черный диванчик в углу, а я сам буквально несусь к столу: так не терпелось мне увидеть свой «подарок сотруднику». Пальцы жадно вцепляются в глянцевую бумагу эксклюзивного выпуска «Cinematique» – «О нас». Почти весь его писал я, почти два месяца, но оно того стоило. На обложке – коллаж из фото почти всех сотрудников – от редакторов и до уборщиц, – а внутри все то, что мне так давно хотелось им рассказать, о том, как журнал начинался с мерзкого кофе в моей кухне и полного и категоричного отказа его делать, а также уговоров сурового финансового директора, которого все побаивались. Почти сто страниц истории, причем не той официальной, что размещена на сайте журнала или в пресс-релизах, а той самой, настоящей: из курилок, лифтов и кабинетов, как на самом деле делался и жил журнал, не сухие цифры и факты, а истории, рассказанные, так сказать, очевидцами, причем в ходе того, как я методично допрашивал сотрудников (даже многие звезды признавались, что интервью Вильгельма Йоста иногда очень и очень сильно напоминает классический допрос), и в ходе этих самых допросов я даже выяснил некоторые факты, о которых сам не подозревал.

Я быстро пролистал тщательно выверенный текст с фото. Вторая часть была посвящена сотрудникам редакции, небольшая заметка про каждого. От охранника, который со мной здоровался на входе и оказался очень милым дядечкой, у которого мало того, что три внучки, так он еще и просто потрясающе вышивал крестиком, и до Тома, который очень мечтал завести кота, и я решил, что на 27-летие обязательно подарю ему питомца, чтобы он не был один, потому что иногда мне казалось, что он такой же одинокий, как и я.

Том… Внутри что-то сжалось. Что же происходит, Том? Сначала все это разговоры, а потом тот случай на кухне, за который мне безумно хотелось извиниться, но я не знал, перед кем: то ли перед ним, то ли перед собой, то ли перед Дэвидом. Я просто почему-то не смог отвести от него взгляд. Каюсь, в тот момент у меня даже промелькнула мысль: а что если они, черт возьми, все правы?.. Нет-нет-нет. Не может быть. Я не могу. Мотаю головой, пытаясь сбросить мысли, которые меня мучили почти неделю, не давая нормально засыпать. Я не могу. Это не нормально. У меня есть Дэвид.

У тебя нет Дэвида…

На глаза наворачиваются слезы, но в кабинет так вовремя заходит помощница с чашкой кофе:

- Ваш кофе, - блюдце со стуком опускается на темное стекло столешницы рабочего стола. - Все коробки принесли, и ребята готовы.

- Выбрала букет? - стараюсь выдавить улыбку и откладываю журнал, так и не решившись открыть последний разворот – о себе. Его писала Анна, но я почему-то не могу в себе найти силы и прочитать его, потому что там обязательно будет и о Томе, и о Дэвиде, а о них я сейчас думать спокойно не мог и не хотел.

- Да, - девушка улыбнулась. - Там еще восемь доставили.

- Отлично, - в этот раз улыбка далась лицу проще, - начинайте поздравлять, в каждый кабинет букет цветов – все равно их завались, – каждому сотруднику два пригласительных на вечер, журнал и полный комплект подарков… И про премию не забудь сказать, - я мысленно прикинул, все ли сказал.

- Хорошо, Вильгельм. Мне можно идти?

- Да-да, - сжимаю в пальцах нагревшийся фарфор и бездумно наблюдаю за тем, как девушка скрывается.

Здесь нет стеклянных стен и дверей, здесь можно уединиться, здесь и сейчас можно подумать, потому что мысли уже не дают спокойно жить.

Том. Только сейчас я стал замечать, насколько он похож на Дэвида. Нет, не внешне, а чем-то таким, что есть внутри него и было внутри Дэвида. Сияние? Я не знаю, как можно его описать, но я его очень отчетливо видел, и меня тянуло к этому теплому свету. Только если Дэвид сиял так сразу ярко и почти горячо, то Том… Сначала у него вообще не было этого сияния, а сейчас… Оно было каким-то робким и едва греющим, но было. И еще… Я не знаю, как это объяснить, но в Томе был Дэвид. Он так похоже что-то рассказывал, ел, разговаривал по телефону, барабанил пальцами по столу или подлокотнику, он даже дверь передо мной открывал и стул в ресторане отодвигал, как Дэвид. Или это клиника и я схожу с ума, или это?.. Нет-нет-нет! Даже думать об этом не хочется.

Телефон, оставшийся в сумке, разлился звонкой трелью. Ах да, наш утренний кофе, как же я мог забыть… Сердце стало биться на два удара в минуту чаще. Внутри все протестовало, и только где-то на задворках разума скреблось робкое: «а если…», посеянное в благодатную почву речами Жана и Мел, и это заставляет меня чувствовать себя последней скотиной по отношению ко всем.
POV Tom

- Мистер Каулитц, - мне навстречу, счастливо улыбаясь, шла помощница Билла. Надо же, а я и не думал, что эта серая мышка может выглядеть столь эффектно. Не иначе как Билл занимается ее внешностью.

- Привет, поздравляю тебя с тем, что ты продержалась с Кернером целых пять лет, - я хохотнул.

- Почти восемь, - смущенно улыбнулась девушка.

- Так у вас с ним скоро персональный юбилей, - подмигиваю покрасневшей девушке. - Кстати, где он сам-то? - окидываю взглядом еще полупустое помещение клуба.

- Он в гримерных, макияж поправляет. Это за сценой. Видите коридор? Вторая дверь налево, - быстро объяснила она мне и, извинившись, упорхнула встречать очередного гостя, а я решил, что стоит попытать счастья и попробовать поздравить Билла наедине, поэтому быстрым шагом пошел по обозначенному маршруту, аккуратно прижимая букет белых лилий к себе. Мне почему-то захотелось подарить ему сегодня не розы, а именно лилии – королевские, белые. Потому что Билл был чем-то на них похож: такой же хрупкий и королевский.

Я отсчитал нужную дверь и постучался. Раздавшееся из-за двери: «Входите», – подтвердило, что я все-таки не забыл математику. Сердце забилось где-то в горле, я открыл дверь и замер, жадно ловя глазами картинку: одетый в белоснежные брюки и такую же рубашку Кернер, напоминающий невесту, стоял, наклонившись к зеркалу, чуть прогнув поясницу, и, приоткрыв блестящие то ли от влаги, то ли от блеска губы, осторожно подводил глаз. Внутри меня все смешалось, и я вообще забыл, зачем сюда пришел, завороженной этой картинкой.

- Привет, - его голос и стук брошенного на столик карандаша разрушили мою идиллию.

- Привет, - я улыбнулся. - Это тебе. Вот и наступил этот день, - я аккуратно протянул ему букет, а он так же аккуратно взял его.

- Красивые. Первые лилии за всю мою жизнь, - в его глазах появились те самые искорки, что я всегда так жадно искал, - это единственный букет, который я хочу забрать домой.

- Я подумал, что роз и так будет слишком много, - почему-то на меня нахлынула безумная растерянность, и я не знал, что сказать.

- Более пятисот букетов, - хмыкнул Билл и аккуратно устроил букет на туалетном столике. - Надо будет попросить, чтобы принесли воды, а то они завянут.

- Да, - я неосознанно сделал шаг ближе, оказываясь почти вплотную с ним. - А помнишь, как мы загадывали, что если журнал проживет пять лет, то значит, с ним ничего уже не случится? - последние слова я произнес почти шепотом, почти не понимая, что говорю, потому что его лицо было настолько близко, что еще чуть-чуть и…

- Да, - тихо выдыхает Билл, поддавшись атмосфере,царившей в комнатке или между нами, и наклоняясь ближе ко мне, настолько ближе, что я неосознанно качнулся вперед и почти коснулся его пахнущих чем-то сладким губ. Но дверь распахнулась, заставив нас буквально отпрыгнуть друг от друга.

- Вильгельм, вас там требуют... - влетевшая помощница совершенно не обратила внимания ни на Кернера, на щеках которого горели яркие пятна, а глаза опять заволокло тем самым непонятным мне чувством, что и тогда на кухне, ни на тяжело дышащего, словно после пары километров забега, меня и продолжила тараторить: - Там просто какая-то девушка приехала и говорит, что она ваша с мистером Каулитцем знакомая, а приглашения у нее нет, и в списках ее тоже нет…

Продолжение
Предыдущая часть