Название: Семья напрокат
Автор: Бельчонок Шуша
Бета: Smile of Cheshire
Персонажи: Том/Билл
Рейтинг: R
Жанр: Romance, POV
Категория: Slash
Размер: Миди
Статус: закончен
Предупреждения: однополые отношения, розовые сопли и много-много Рождества
Размещение: только с разрешения автора
От автора: Скоро Новый год, и душа жаждет чего-то такого. Волшебного. На оригинальность особо не претендую =)
Краткое содержание: На что готовы люди ради карьеры? И чем обернется, казалось бы, циничная и невероятная идея – взять семью напрокат?


Глава 5

POV Tom
Утро началось неприятно. Обычно я вполне нормально вставал под мерзкий аккомпанемент будильника, но сегодня это показалось просто невероятным подвигом. И все из-за этой мерзкой семейки. Из-за них я не лег спать вовремя, как следствие – не выспался, а значит, весь день у меня будет болеть голова. И я буду злой и раздражительный. Ну что ж, – на лице сама собой расползлась злорадная ухмылка – им же хуже. Будут знать, как не давать Томасу Трюмперу... спать.
Чтобы хоть как-то привести себя и свою голову в удобоваримый вид, залезаю под душ. Ледяные струи помогают телу придти в тонус, а мыслям собраться в кучу. Но чтобы быть во всеоружии, мне нужна еще большая чашка крепкого горячего черного кофе, пока эта семейка ещё не проснулась.
Одевшись, осторожно покидаю комнату и, бесшумно пройдя по коридору, спускаюсь вниз на кухню.
Странно, мне казалось, что мой дом полуразрушен и захламлен, а сейчас... Он выглядел так же, как вчера после ухода горничной. О боже, я что, настолько нервничал и злился, что у меня были галлюцинации? Или они у меня сейчас, от недосыпа? И этот чудесный запах чего-то свежеиспеченного и свежесваренного мне причудился? Нет! Чем ближе я подходил к кухне, тем четче оттуда доносились звуки, сопровождающие бурную деятельность: шипение, перестукивание, шлепанье тапок по гранитному полу.
Осторожно открываю чуть прикрытую дверь и заглядываю. От увиденной картины у меня захватило дух: наглый Каулитц в одних джинсах и в моем (хоть я его и не носил) фартуке вихрем носился по кухне, что-то напевая себе под нос. Но дело было совсем не в том, что он делал, а как он выглядел. Старые, потертые джинсы болтались на его худых бедрах, обнажая спину почти до ямочек на ягодицах. Очень симпатичных, кстати. Так, стоп, Том! Это же Каулитц. Ты его купил. Ты не забыл? «Ну и что, что купил, – мерзко прокомментировал невесть откуда взявшийся внутренний голос. – Смотри, какой он хрупкий, словно девушка»… А хвост длинных темных волос, струящихся по голой спине, делал это сходство еще сильнее. Мне всегда нравились брюнетки. Тьфу ты, черт! Том, это парень! У него есть член и нет сисек – потрясающе, я сегодня просто фонтанирую блестящими изречениями.
Все, хватит. Подглядывать в собственном доме – этого еще не хватало. Резким рывком распахиваю дверь и захожу в кухню:
- Доброе утро, - стараюсь придать голосу хотя бы подобие дружелюбия.
- Ой, - ложка, которой Каулитц что-то помешивал, со звоном ударяется об пол. Он медленно краснеет, неловко сгибается, чтобы ее поднять, и бормочет: - привет, а я тут завтрак готовлю.
- Вижу, - хмыкаю.
- Ты не будешь сердиться, что я воспользовался твоими продуктами? – его голос чуть дрожит. Неужели я настолько похож на скрягу?
- Нет, конечно, если ты нальешь мне чашку кофе, - кривлю лицо в улыбке. Надеюсь, что это было похоже на улыбку, но, судя по вытянувшемуся лицу Каулитца, все же не было.
- Да-да, конечно, - он начинает суетиться еще больше, а после его третьей неудачной попытки открыть шкафчик с посудой в мою душу начинают закрадываться опасения, что выпить кофе мне сегодня не дано.
Но, о чудо, через пару минут передо мной стояла чашка изумительно пахнущего черного напитка. Я осторожно сделал первый глоток и чуть не подавился:
- Что это? – надеюсь, что я выглядел не слишком удивленным.
- Кофе, - Каулитц легонько пожал плечами. Как будто я сам не понял, что это кофе! Но какой...
- Потрясающе... – невольно выдыхаю.
- Мамин рецепт, - бормочет смущенный Каулитц и отворачивается к плите.
Через пять минут мертвой тишины я не выдерживаю и спрашиваю:
- Что готовишь?
- Кашу и блинчики, - даже не повернулся ко мне. Хотя его задница меня тоже вполне устраивала.
- Кашу?
- Девочкам, - коротко поясняет он.
- Ты хорошо готовишь, - большим глотком допиваю кофе и с шумом отставляю кружку в сторону.
- Спасибо, - да уж. Он, похоже, не настроен на диалог. И почему это меня так раздражает и волнует?

***

- Пааааапа, папа, а почему мы должны есть кашу, а дядя Том – нет? – они что, всегда хором разговаривают?
- Потому что дядя Том уже вырос большой. Вот вы когда вырастите, тоже будете есть только то, что захотите, - во взгляде Каулитца, смотрящего на своих отпрысков, было столько нежности, что я даже немного им позавидовал. Вот если бы на меня так смотрели и уговаривали есть кашу, то я бы согласился... и не только на кашу, но и на все, что угодно.
- Пап, а у меня тоже будут колбаски, если я буду кашу есть? – спрашивает, кажется, Элизабет. Черт, опять они про мои волосы.
- Да-да, милая, так что давай ешь, - хм, а он все-таки неплохой отец.
- А почему у тебя, пап, нет колбасок? – спрашивает вторая.
Каулитц медленно начинает краснеть, бледнеть, на его лице написано просто огромными буквами, что он лихорадочно пытается найти ответ и ничего не может придумать, совсем ничего.
- Потому что ваш папа был вредным мальчиком и не кушал кашу, - прихожу ему на помощь. Мда… Я? Какому-то Каулитцу? Том, ты в последние два часа сам себя поражаешь.
- Правда? – две пары карих глаз устремляются на меня.
- Конечно, - врать, так по полной.
- А откуда ты знаешь? – подозрительно спрашивает Мэри.
- Мне по секрету дядя Юштель рассказал, - не знаю, кто это, но судя по тому, как часто это имя упоминалось близняшками – хороший друг семьи и Билла. С каких это пор я называю мерзкого Каулитца Биллом?
- Аааа, - хором тянут они. – Папа, значит, ты все-таки был в детстве гадиком?
Когда я увидел лицо Каулитца после этого вопроса, то моим единственным желанием было громко расхохотаться и сползти под стол.

***

Я же вам говорил, что не люблю магазины? Нет? Так знайте: я не люблю магазины, и даже не просто не люблю, а ненавижу, особенно торговые центры, особенно перед Рождеством. Особенно после того, как провел там 6 часов.
Но, слава богу, это закончилось. Мы ехали домой. Не к нам, а к Штольцам, чтобы оставить там близняшек и отправится в финальный забег по магазинам. От мысли об этом захотелось громко застонать, но я не буду этого делать. Во-первых, потому что мужчинам, а в особенности мне, так вести себя не положено, во-вторых, потому что на заднем сиденье, мило посапывая, спало утомленное семейство Каулитцев в окружении миллионов пакетиков/упаковочек/коробочек – всего того, что не вместилось в багажник. Я изредка бросал взгляд в зеркало заднего вида, чтобы... черт, ЧТО СДЕЛАТЬ? Признайся, Том. Чтобы полюбоваться на них. После сегодняшнего у меня и вправду начало создаваться впечатление, что это моя семья.
Хоть Каулитц и мерзкий, но он очень красивый, заботливый и все-таки хороший отец. О боже, только ты знаешь, как мне трудно это признать.
Я думал, что поход по магазинам обернется совершеннейшим кошмаром для меня лично и для моей кредитки в частности, потому что запросы двух избалованных девчонок должны быть невероятно велики. Но, как бы это парадоксально не звучало, они не были избалованными. Они не плакали, не топали ногами и не бились в истерике, требуя что-то купить. Билл просто советовался с ним, как со взрослыми, а они с серьезным видом помогали ему, будь даже это самая глупая помощь: выбрать цвет шариков или определиться с длиной гирлянды. Они настолько увлекательно обсуждали все это, что заражали энтузиазмом все и всех вокруг, в том числе и меня. Я сам не заметил, как начал перебирать вместе с ними какие-то нелепые сувениры, шары, каминные носки и прочую дребедень, которая на самом деле меня жутко раздражает. Они даже умудрились напялить на меня чудовищную пластмассовую маску зайца и сфотографировать в ней. Надо будет, пока они спят, стереть этот ужас.
Не обошлось, конечно, без инцидентов, но они мне даже нравились, потому что наблюдать красного, как помидор, Каулитца, судорожно пытающего что-то придумать, чтобы успокоить Лиззи и Мэри – сплошное удовольствие. От воспоминаний захотелось засмеяться. Особенно если вспомнить, как ревностно юные леди относились ко всем особям женского пола, приближавшимся к их папаше. А уж как они этих особей отпугивали... просто класс.
Например, молоденькой симпатичной продавщице в костюмчике эльфа, которая так строила Биллу глазки (почему-то мне не нравилось не то, что она строила глазки не мне, а то, что она строила их Биллу; черт, что же со мной все-таки происходит?), они дружно сообщили, что она не подходит на роль их мамочки, потому что у нее нет мужской пиписьки. Да-да, именно так. Я едва удержался, чтобы не расхохотаться, глядя на смущенные лица несостоявшейся парочки. А уж когда они вдвоем взяли Билла за руки и потащили прочь от этой девицы, громко то ли рассуждая, то ли объясняя Биллу, что у этой девицы «маленькие титьки, а тебе же, пап, такие не нравятся», я не выдержал и рассмеялся.
Потрясающие дети. Из этих девчонок когда-нибудь выйдут отличные рекламщики или адвокаты.
Бросаю последний взгляд на мирно спящую троицу. В таком состоянии они меня вполне устраивают. Жаль, что оно не может длиться вечно. И уже через пять минут три ангела превратятся в шумное, наглое, буйное, мерзкое семейство Каулитцев…

Глава 6

3 дня до Рождества
POV Tom
Сегодня был последний рабочий день перед рождественскими каникулами. Угадайте, где я его провел? Правильно, на работе. Мне надо было завершить все дела.
Как ни странно, но, сидя за рулем машины, я испытывал истинное удовольствие от того, что еду домой. Вернее, от того, что еду домой к мерзкому Каулитцу и не по годам развитым вредным малявкам. Я знаю, что они вместе готовят ужин и ждут меня, что Билл опять будет смущаться, краснеть и мямлить, неловко роняя все, что попадется мне под руку, а его девочки вместо того, чтобы поддержать папашу, еще больше будут усугублять ситуацию не по-детски серьезными и ехидными замечаниями. Я сказал, что мне ЭТО нравится? Мне безумно, безумно это нравится! Мне уже не представлялось, как я раньше жил без них и как буду жить. С ними не скучно и не серо.

***

- До Рождества три дня, - констатировал Билл, не отрывая взгляд от тарелки. Такое ощущение, что он меня боится. По крайней мере, смотреть в глаза точно.
- И? – не совсем понимаю, чего он от меня хочет.
- Дядя Том, какой же ты сухарь! – выдает одна из близняшек. Сегодня они в совершенно одинаковой одежде (первый раз за все то время, что я их знаю, хотя сколько я их знаю...) и поэтому различить их не представляется возможным. – Надо украшаться.
- Кто-кто? - чуть не подавившись, переспрашиваю я.
- Сухарь, - медленно, как для дауна, повторяет она.
- С чего ты взяла? – хмыкаю.
- Потому что так сказал папа по телефону дяде Юштелю, - влезает в наш разговор вторая, и я резко перевожу взгляд на багрового Каулитца. Сухарь значит? Я? Ну-ну.
- Дядя Том, а почему ты сухарь? – спрашивает первая.
- Ну ты и дурочка, Мэри. Он сухарь, потому что его родители не как нас папа в магазине купил, а испекли, как пряничного человечка. Дядя Том, а ты вкусный?
Я, кажется, начинаю понимать, почему Билл впадает в прострацию. В прострацию... ну вот что мне им сказать, а также что сказать их папаше?
- Нет, - стараюсь, чтобы голос звучал как можно резче.
- Дядя Том, а можно я тебя попробую? – теперь я точно знаю, что это Мэри.
- Нет! – Билл наконец-то проснулся. – Если вы еще хоть слово скажете за ужином, то останетесь без десерта и немедленно отправитесь спать, а дом мы будем украшать вдвоем с дядей Томом!
Не хватало мне еще такого счастья. В таком случае Билл будет украшать его сам.
- Но, пааап, - хором тянут близняшки.
- Я все сказал, - не думал, что голос Каулитца может быть настолько резким, а тон бескомпромиссным.
- Хорошо, па.
- Молчим.
Хм, возможно, он и не такой плохой родитель. Но за сухаря он еще свое получит.

***

- Раз, два, три. Включаю... – голос Билла искрился счастьем, но его заглушил громкий восхищенный вздох близняшек.
Я и сам едва удержался от него. Не думал, что мой дом может ТАК выглядеть. Как со старых рождественских открыток.
Почти два с половиной часа карабканья по стремянкам/крышам/выступам, замерзшие до посинения пальцы и покалывающая поясница стоили этого: по всему фасаду дома мигали разноцветные лампочки, красиво отражаясь в паре сотен маленьких и не очень шариков.
Поскольку гирлянд мы купили много, то Билл решил еще развешать их на елях, окружающих подъездную дорожку. Мои слабые возмущения были задавлены этой семейкой в полном составе. Один Трюмпер против трех Каулитцев – не аргумент. Поэтому мне с разочарованным вздохом пришлось перетаскивать позаимствованную у соседей стремянку к ближайшему дереву и натягивать на него маленькие лампочки. После этого было еще одно дерево и еще одно, потом светящиеся неоном фигуры оленей и Санта Клауса, омела над входом и так до бесконечности. Мне кажется, что последний раз я так уставал в университете после 10-километрового кросса на физкультуре.
Но я ничуть не жалел о потраченном времени и силе теперь, когда видел, как все это великолепие сияло, искрилось, сверкало, окрашивая подступившие сумерки во все цвета радуги, превращая мой дом в таинственную волшебную избушку в еловом бору.
- Жаль, снега совсем нет, - тихий голос Билла над ухом заставил вздрогнуть. Я настолько задумался, что не заметил, как он подошел.
- Еще будет. Метеослужба упрямо обещает его вторую неделю.
Он ничего не отвечает, только хмыкает.
- Девочки, кому-то уже пора в душ и спать!
- Ну, пап, неееет, - у девочек настолько разочарованные мордашки, будто им только что объявили, что Санта Клаус в этом году взял отпуск.
- Я кому сказал, - Билл упирает руки в бока, очевидно, стараясь выглядеть как можно грознее, но у него не получилось. Близняшки это тоже прекрасно понимали и хором фыркнули:
- А ты, поймай, - и двумя зайчатами со смехом разбежались в стороны.
Я наблюдал пять минут, десять. Когда мимо меня в очередной раз пронеслись с громким визгом два маленьких вихря, а за ними покрасневший, тяжело дышащий Билл, я не выдержал и кинулся следом за ними...
Вернулись мы домой спустя еще полчаса. Уставшие, запыхавшиеся, но безумно довольные. Билл с близняшками после чашки горячего шоколада отправились наверх, чтобы умываться, переодеваться и укладываться спать. Честно говоря, мне надо было тоже идти. Я со вздохом встал из-за стола и отправился к себе в спальню, чтобы принять горячий душ и отдохнуть. Сегодня мне точно не грозит бессонница.

***

Вопреки всем моим предположениям, я уже полчаса ворочался в постели даже без намека на сон. Чтобы не тратить время зря, я встал, натянул на себя первые попавшиеся джинсы и рубашку с коротким рукавом, взял подмышку ноутбук и отправился на кухню. Там и думалось, и работалось лучше всего. Да и холодильник под рукой.
Из-за неприкрытой кухонный двери выбивалась яркая полоска света. Наверное, забыл выключить, когда уходил. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил на кухне... Билла.
Он меня не заметил и пару минут я имел удовольствие наблюдать за ним. Он сидел на стуле за столом, поджав одну ногу под себя, и читал какую-то книгу. Было видно, что он очень увлечен этим занятием: милые морщинки на лбу, сосредоточенный бегающий по строчкам взгляд, прикушенная пухлая губа. Так, Том, не смотри на его губы… Черт! Том! Лучше смотри на его губы, чем на обнаженные шею, плечи, грудь...
- Том? – наконец-то меня заметили.
- Привет, - не думал, что мой голос может быть настолько хриплым, а ответ – банальным.
- Ты что тут делаешь? – странный вопрос, учитывая, что хозяин дома тут я, и могу делать что хочу и где хочу.
- Кофе выпить пришел. А ты?
- Читаю.
- Что?
- «Гарри Поттера», - наверное, мое лицо так вытянулось, что это даже Каулитц заметил и пояснил: - Девочкам читаю на ночь. Надо заранее немного вперед читать, чтобы знать, что им читать можно, а что нет.
- Ясно, - сажусь напротив него. – И как?
- Хорошая сказка... - начинает он, но наталкивается на мой взгляд и замолкает.
- Значит, я сухарь? – сажусь напротив, вперивая свои потемневшие от ярости глаза в его.
- Н-нееет, - неужели я настолько ужасен, что он начал заикаться?
- Да? – стараюсь придать себе более дружелюбный вид, но клокочущая ярость внутри требует выхода наружу. – А как же разговор с дядей Юштелем? М? Насколько я знаю, твои девочки находятся в том очаровательном возрасте, когда еще не умеют лгать.
Он весь напрягается и поднимает свои глаза на меня (ну наконец-то!):
- Да, я так сказал, - хм, все-таки у мерзкого Каулитца есть самообладание, так как в этот раз его голос прозвучал удивительно спокойно и ровно.
- И почему же? – мне правда интересно знать, неужели во мне так много общего с этим хлебобулочным изделием???
- Как будто ты сам не знаешь, – бросает он и встает из-за стола. – Так кофе будешь?
- Представь себе, не знаю, - надеюсь, мой голос звучит не слишком растерянно. – Буду.
- Потому что ты, Том, ненавидишь людей, Рождество, улыбаться, не поддерживаешь отношения со своей настоящей семьей, для тебя в мире нет ничего важнее работы… И ещё многое другое, что должны любить и делать обычные люди, - он выпалил все это за пару секунд, смотря на меня с другого конца кухни.
Какая же ты наглая мерзкая тварь, Каулитц. Своей пяткой сорок третьего размера и двумя предложения ты умудрился растоптать шрам, который казался мне заросшим.
По мозгу прокатилась красная волна боли и ярости, застелив глаза мутной пеленой и напрочь отключив разум. Я не заметил, как вскочил со стула и подошел вплотную к Каулитцу, в глазах которого были только страх и мое отражение. Он попытался отойти, но я прижал его к шкафу с посудой:
- Да что ты знаешь о моей жизни, ублюдок, чтобы так говорить? У тебя наверняка была огромная и дружная семья, сладкое, елка и куча подарков на Рождество, любящие мамочка с папочкой, которые ограждали и защищали тебя – замечательное детство с кучей игрушек, воспоминаний и улыбок, которые хранятся в семейном альбоме с бархатной обложкой. Потом школа, настоящие друзья, первая взаимная любовь, вечеринке с морем алкоголя и секса, кокаина или травы, престижный университет. Вся жизнь как на картинках в глянцевом журнале? Да? – эти слова я почти шипел ему в лицо, со всей силы вцепившись своими пальцами в его запястья, и не давай пошевелиться. – Почему бы тебе не вырасти счастливым человеком? А? Молчи! Когда за спиной всегда стоят те, кто поможет, когда каждый праздник дарит тепло и счастье – пусть фальшивые, но такие необходимые… Кому необходимые? Ты хоть раз что-нибудь слышал о том, как живут приютские дети? Нет. Я тебе расскажу: двадцать человек в одной спальне, классная комната, ванная и столовая на 40 детей. Когда на тебя и еще 39 человек два воспитателя, которым на тебя пох*й! Абсолютно! Тебе никогда не понять это ощущение ненужности! Когда ты знаешь, что ты один, и никто не постоит, не прикроет спину, не вытрет слезы и не решит твои проблемы! Ты это понимаешь?! Когда в школе на тебя смотрят как на прокаженного, потому что ты одет в старые шмотки, одни и те же постоянно! Когда парни просто отворачиваются, а девчонки кривят нос! Когда все те, с кем ты дружил в детстве, уже давно воруют или торгуют наркотой, а первая любовь стала первой шлюхой в городе! Ты чувствуешь? Когда Рождество – это счастье, которое проходит мимо. Ты видишь, как капризные и истеричные дети мотают нервы родителям, а сам знаешь, что максимум на Рождество – это соевая шоколадка да лишние 300 грамм мяса на ужин! И все. Когда ты с 15 лет по ночам работаешь грузчиком в супермаркете, чтобы есть со всеми в столовой, и копишь деньги, собираешь цент к центу на будущее. Когда после ночной смены идешь на уроки и, срывая мозг, учишь-учишь-учишь, а потом на тренировку – до боли в перетруженных мышцах, и снова на работу. Чтобы были деньги, чтобы были хорошие оценки, чтобы хорошо играть, чтобы получить стипендию в колледже. Когда все делаешь САМ! Ты понимаешь?! – пелена медленно спадает с глаз, и я вижу перед собой белое лицо Каулитца, по которому бегут прозрачнее дорожки слез.
- Прости, - скорее полувыдох, чем шепот. - Я правда не знал...
Он так близко, что между нашими лицами меньше сантиметра. Я чувствую, как от его волос и кожи пахнет чем-то цитрусовым, апельсином или мандарином, а может, чем-то средним. Я вижу боль в ореховых глазах, и как дрожат его мокрые ресницы, я чувствую сквозь рубашку тепло, исходящее от его тонкого тела, и холодные запястья в моих пальцах. Его губы почти напротив моих... Он настолько испуган и беззащитен, что я чувствую себя зверем. Сбежать, хочется сбежать, но еще сильнее хочется…
Наклоняюсь к его таким близким губам и накрываю своими. Он не сопротивляется, только глаза становятся еще больше. Его губы мокрые и соленые, с привкусом моей истории. Проскальзываю своим языком в его рот.
В какой-то момент мои руки отпускают холодные запястья и ложатся на тонкую горячую талию. Удивительно, но целоваться с парнем – почти то же самое, что с девчонкой. Или это все потому что Билл так напоминал мне девушку?
Я не задумывался, что делаю. Все было настолько естественно, будто где-то в подсознании заложена инструкция действия: поцеловать уголок губ, провести губами по щеке, шее, груди, нежно обвести языком сосок; опуститься на колени и спуститься языком по завиткам татуировки к животу, выводить на нем какие-то слова на понятном только нам языке страсти, заставляя выгибаться Билла все сильнее и срывать с его губ тихие стоны.
Я уже потянулся к пряжке его ремня, но нас бесцеремонно прервали:
- Пааааап...
Мы настолько увлеклись непонятно чем, что не услышали шлепанье босых ножек по плитке.

Глава 7

POV Bill
- Пааааап, - ведром холодной воды выливается на меня слово, произнесенное звонким голосом дочки.
Боже, что я творю? О боже... Резко отталкиваю от себя Тома и бросаюсь к маленькой светлой фигурке в дверном проеме:
- Родная, что случилось?

POV Tom
Билл настолько сильно и резко отталкивает меня, что я с размаху сажусь на пол на пятую точку, а он уже обнимает дочку и что-то шепчет ей на ушко.
Хм, кажется, она уводит мое развлечение на эту ночь. Только я собрал мозги и силы в кучу, чтобы встать, как эта нарушительница громко выдает:
- Пап, а чем вы тут занимались с дядей Томом? – уставившись при этом не на своего полуголого папашу, такого горячего и соблазнительного, а на подпирающего пол меня.
- Гарри Поттера читали, - бл*ть, Том, это объяснение сойдет только для глухонемого и то, потому что он не слышит и спорить и не может.
- Не похоже, - ядовито, не думал, что дети так умеют, тянет это адское создание, - так не читают. Ты целовал папу в животик, но я не знаю зачем.
Бл*ть, Каулитц, ты опять там что ли впал в нирвану и помочь мне не можешь.. О, меня посетила гениальная идея:
- Просто у твоего папы сильно болел животик и я его так лечил, - стараюсь вложить в голос как можно больше искренности. Трюмпер, соберись и представь, что ты на деловой встрече впариваешь партнерам совершенно грабительский контракт. Уверенность, только уверенности, доброжелательность и искренность.
- да. папа, ты правда болеешь? - девочка обернулась к Билл стоящему рядом с ней на коленях
Пораженный не известно чем Каулитц только коротко кивнул.
- ой, папочка. простиии.. – захныкала девочка и обняла его.
- ничего-ничего, моя хорошая, - пробормотал Каулитц, бросая полный опаски и благодарности взгляд на меня.
- Сильно болит? – поражаюсь, как быстро дети меняют тон. Только что она плакала, а теперь с деловитостью врача спрашивала.
- не очень, - Билл попытался выдавить слабое подобие улбыик.
- так, пойдем, тебе нужно срочно лечь, - девочка хватила его за руки и потащила прочь из кухни – Билл еле успел встать колен, еще пара секунд и его холено лицо впечаталось бы в кафель.. Хотелось бы на это посмотреть, если честно...
Донесшаяся из коридора возмущенно-удивленная фраза:
- пап,а зачем ты засунул в штаны мячик. – заставила меня согнуться пополам от хохота и от ужаса.
Черт-черт-черт! Я целовался с парнем! черт! Мне понравилось! Черт! Это был мерзкий дешевка-Каулитц! Почему все это мне доставило ТАКОЕ удовольствие! Черт, что со мной вообще происходит в последнее время?
***
Мне очень надо было поговорить с Биллом о том, что произошло вчера ночью, но он стал неуловимым и ускользал от меня в последний момент.
Я хотел зайти к нему ночью, но испугался, что не смогу контролировать себя, поэтому отложил разговор на утро и после получасового секса в душе с самим собой благополучно отрубился до утра.
За завтраком поговорить не получилось, причина одна и вполне объективная – близняшки, потом снова они и снова, такое ощущение, что они задались целью целый день не отлипать от своего папаши или он от них?
После ужина я не выдержал и попросил его зайти ко мне в кабинет, чтобы поговорить «приватно». Он не пришел ни через десять минут, ни через полчаса, ни через час.
Почти взрывающийся от сносящей крышу ярости, я отправился искать его. нашел. Он спал у себя в комнате с близняшками под мышками– мило. Но меня это бы не остановило, и я собирался было уже выдернуть его из уютного гнездышка, но в кармане завибрировал мобильный.
Тебе повезло, Каулитц, что это был Георг. Иначе ничто тебя не спасло.
Трубка громко развопилась тирадой пока моего лучшего друга, общий смысл которой сводился к одному: будущий зам забыл про корпоративную рождественскую вечеринку и ему надо срочно подрывать свою задницу и ехать туда.
Отключившись, я довольно улыбнулся. То, что надо сейчас. Дорогой клуб, приятная компания, много алкоголя и наркоты, красивые девушки и незапланированный, ни к чему не обязывающий секс с какой-нибудь смазливой сотрудницей должностью не ниже младшего менеджера.
Быстро одевшись, я черкнул пару строк Каулитцу, чтобы не волновались, не ждали и наряжали рождественскую елку, которую привезет служба доставки в семь часов, и дом без меня.
разговор может подождать и для завтра. Надеюсь, что когда количество моей сексуальной энергии уменьшится ровно на пару-тройку половых актов, я смогу адекватно высказать мерзкому Каулитцу все, что я о нем думаю.
***
Через полчаса я уже был в клубе и толкал стандартную поздравительную речь, шаблон которой заучил еще на тренинге по «Деловому общению» в университете.
Что было через два часа я уже не помнил...

Глава 8

POV Bill
Медленно выныриваю из тяжелого, изнуряющего сна. Не помню, что снилось, но это явно была не добрая сказка. Открываю глаза – белый потолок, который может принадлежать чему угодно. Постепенно включаются остальные чувства: тепло с обеих сторон тела – дочки. При мысли о них сразу хочется улыбнуться… Мои хорошие.
В полусонный мозг вихрем врываются воспоминания. Черт! Черт! Черт! Я же должен был поговорить с Томом, а он не из тех людей, которые так просто прощают проигнорированные приказы, а то, что приглашение на приватный разговор было приказом, я прекрасно понял – не тупой. И так целый день в прятки проиграл, хватит!
В конце концов, ничего смертельного не произошло. Конечно, это неприятный и постыдный инцидент, но чем быстрее мы его обсудим, тем быстрее его можно будет считать исчерпанным и жить дальше, точнее, работать. В конце концов, ты психолог, Билл, или как? Ты прекрасно должен понимать, что у Тома произошел всплеск гормонов, и он эти свои гормоны направил таким образом на тебя, а ты, вместо того чтобы оттолкнуть его, еще и способствовал.
Стыдно-то как. Чувствую, как щеки предательски заалели: чтобы я с парнем – да никогда в жизни...
Осторожно сползаю с кровати, чтобы не разбудить девочек, укутываю их поплотнее в одеяло и на цыпочках выхожу из комнаты, закрывая с тихим щелчком дверь.
Надо найти Тома и поговорить с ним, пока Мэри с Лиз спят. Дети не должны видеть скандалов. Золотое правило.

***

Со вздохом опускаюсь на стул за кухонным столом, и уже четвертый раз пробегаюсь взглядом по выведенным уверенной рукой строчкам:
«Уехал в клуб. Буду поздно. Наряжайте елку без меня. Звонить только в том случае, если что-то загорится. Том».
На автомате подношу записку к лицу и вдыхаю запах. Что-то внутри меня до сих пор надеется почувствовать сладкий запах фруктов, цветов и всего, чем пахнет лето, чем пахла Эмили.
Эмили... Боль пронзает все существо. Как хороший психолог, я старался оградить свое хрупкое сознание от болезненных воспоминаний, но оградится от нее невозможно. Никогда. Она всегда рядом со мной, она смотрит на меня двумя парами темно-синих глаз, смеется двумя звонкими голосами в унисон. Лиззи и Мэри мало взяли от меня. Они точные миниатюрные копии моей единственной и самой большой любви в жизни.
...Мы познакомились в колледже. Мне было 18. Я только-только закончил школу, и весь полый ощущений собственной значимости, независимости и свободы начинал пробовать такую аппетитную, пошлую и развязную студенческую жизнь.
Ей было 21. Она была одной из самых популярных девушек в тусовке. Ни одно «элитное» мероприятие не могло обойтись без копны ее светло-русых волос.
Я учился на переводчика, она – на дизайнера.
Я был совершенно обычным парнем из толпы, она – истинной богиней, точнее, прекрасной сумасшедшей художницей каких-то нелепых, но вызывающих невольные вздохи восхищения нарядов, с почти вульгарным макияжем и самодельными украшениями.
Нетрудно догадаться, что мы познакомились на одной из многочисленных тусовок. Это не было любовью с первого взгляда или сексом по пьяни. Это был долгий и трудный для нас процесс: я подкидывал ей цветы и шоколадки, как верная собачка таскал ее двухкилограммовую «дамскую сумочку» с художественными принадлежностями, водил в кафе и кино. Я не помню ни первого поцелуя, ни первого секса, просто в один момент в моей комнате остались не только ее вещи, но и она сама.
Мы жили в какой-то неведомой для нас ранее стране. Любовь, понимание, тепло, покой, уверенность и комфорт – то, чего раньше нам так не хватало и то, чего теперь у нас было в избытке.
Эмили была не из совсем благополучной семьи, как и я, но ее ситуация оказалась намного хуже, чем у меня. Мать-уборщица, надрывающаяся на трех работах, чтобы содержать двух младших детей и старший брат – бездельник и наркоман. Переезд в колледж стал для нее глотком той самой долгожданной настоящей жизни. Эмили так боялась ее потерять, что поставила на свою биографию строжайшее табу для всех, кроме меня.
У нас не было друг от друга никаких секретов. Я знал про ее семью, детство, она – про мои. Про любимую мамочку, про не очень большую квартиру в не самом престижном районе Гамбурга, про периодически впадающего в запой отца и статус «фрика» в школе.
Мы всегда были друг для друга РЯДОМ. Были опорой и поддержкой, ангелами-хранителями и судьями, мы просто БЫЛИ ВМЕСТЕ.
Когда пьяный отец заснул в машине и отравился угарным газом, а мама не выдержала, и с горя повесилась, Эм была со мной. Я чувствовал ее маленькие горячие пальцы, до синяков впивающиеся в мой локоть, и возвращался в реальность. Она вытирала мне слезы, а я – ей, мы вместе пили дешевый портвейн из соседнего супермаркета и строили планы на будущее, а через три дня она пришла и сказала, что беременна.
Об аборте не было даже мыслей. Мы перевелись на дистанционное и переехали в квартиру моих родителей. Искали работу, учились, делали ремонт, читали книжки для будущих родителей. Она с каждым днем становилась все круглее и грустнее. Врачи говорили, что это предродовой синдром, депрессия, что все пройдет, а она плакала мне в плечо и говорила, что желтая краска закончилась, и осталась только черная… Чтобы, если что-то случилось, я сохранил свою жизнь и жизнь ребенка, несмотря ни на что. Эм мне тогда казалась такой маленькой и глупой, но она была мудрой. Она чувствовала то, что неизбежно ее ждало, и что так легкомысленной пропустил я.
Мы никогда ничего не дарили друг другу, я имею ввиду материального. Не было необходимости, да и денег лишних. Но на прощание она сделала мне самый замечательный подарок – двух девочек. Самых замечательных девочек в мире с ее глазами и летним запахом.
Похороны в памяти отпечатались плохо. Мой мозг просто не хотел запоминать ее такой: маленькой, хрупкой, бледной, изломанной, с синими кругами и до крови искусанными губами на мертвенно-белом лице. В моей памяти она навсегда осталась веселой, улыбчивой, с озорными искорками в синих глазах и солнечными бликами в светло-русых волосах. Длинные разноцветные бусы из папье-маше. Огромная, вечно измазанная красками, сумка. Татуировка на ключице. Три сережки в правом ухе, две – в левом. Альбомы с рисунками, чертежами, набросками повсюду. И маленькие записочки с запахом лета, которые она оставляла мне, когда куда-то уходила без предупреждения.
Но этот листок не пах, да и не мог пахнуть ей. Эта бумажка врывалась в нос резким холодным ароматом дорогого мужского парфюма. Так пах Том.
Еще пару секунд, и я бы, несмотря на ту огромную каменную стену, которую выстроил в своем сердце вокруг воспоминаний об Эмили, заплакал...
Но звонок в дверь вырвал меня из этого тяжелого приятного омута самоистязающих воспоминаний… И вообще, хватит нюни развозить! Там елку привезли…

Глава 9

POV Bill
- Пап, а давай красный прицепим рядом со звездочкой, - Лиз подбежала ко мне с огромным сияюще-красным шаром в руках.
- Давай, солнышко, - подхватываю ее на руки и поднимаю, чтобы она могла дотянуться до верхушки и повесить шарик.
Она ловко цепляет его, и я опускаю ее на пол.
- Красиво, - подмигиваю близняшкам. – В этом году у нас будет самая красивая елка.
Лиз и Мэри рассмеялись хором:
- Паап, ты так каждый год говоришь.
- Ну, просто она в каждом году лучше, чем в предыдущем, - молодец, Билл, выкрутился. – Так, мы ничего не забыли?
- Вроде нет, - все время поражаюсь их манере думать и говорить почти синхронно, словно между девочками есть какая-то необъяснимая телепатическая связь. – Носки есть, огоньки есть, мишуринки есть, шарики есть – все есть, пап, - дружно отрапортовали они.
- Какие вы у меня умнички. Идите, я вас поцелую, - близняшки со смехом бросаются в мои широко распахнутые руки и подставляют свои пахнущие летом, хвоей и шоколадом щечки.
По очереди чмокаю их и, придав голосу максимальную строгость, сообщаю:
- Так, солнышки, уже поздно, и кому-то пора идти в кроватку.
- Пап, - захныкала Элизабет, - мы днем хорошо поспали и еще можем...
- Нет, - строго отрезаю. – Режим дня надо соблюдать, а то Санта на вас разозлится и занесет в список плохих детей.
- Мы хороооошие, - тянет Мэри.
- Ну вот и ведите себя, как хорошие девочки. Бегом в душ и в кроватку, - улыбаюсь.
- Хорошо, па.
- А Гарри почитаешь?
- Конечно, - чтение на ночь – это наша семейная традиция, и ничто не заставить меня ее прервать. - Как будете готовы, зовите меня.
Ответом мне был только стук босых пяток по лестнице. Никак не могу отучить их бегать босиком.

***

Тихо прикрываю дверь в спальню близняшек и спускаюсь вниз. Они сегодня сильно устали и поэтому уснули всего через пару страниц, чему я был чрезвычайно рад, ибо мне не очень хотелось читать им один щекотливый момент, а так, сквозь полудрему, они его не запомнили и поводов для «почемуканья» не будет.
Вхожу в гостиную, и сразу хочется улыбаться. Так красиво. Правда, чтобы украсить такую огромную елку, нам пришлось потратить с девочками пару часов, но они прошли замечательно. Диск с любимыми мультиками, вазочка с колотым шоколадом, два литра колы и огромное количество рождественских украшений – что еще надо для счастья?
Сейчас этот холодный дом стал по-настоящему уютным. Мне в нем стало нравиться. Он очень красивый, но был необжитым, пустынным каким-то, словно Том в нем и не жил.
Том. Очень обидно, что мы так и не поговорили. И еще обиднее, что он уехал и не принял никакого участия в преображении своего жилища, ведь мы украсили не только елку, но и весь дом, чтобы пропитать этот ледяной дворец теплом и духом Рождества.
Со вздохом начинаю собирать с пола обрывки всяких упаковок, этикеток и мишуры. Когда на полу и предметах мебели ничего не осталось, отправляюсь на кухню, чтобы вымыть посуду.
Оправдывайся-оправдывайся, Билл, все равно где-то в глубине души ты понимаешь, что это всего лишь отговорки – тебе ничего не мешает сейчас подняться наверх, принять горячий душ и лечь спать.
Нет. Ты просто ждешь. Тома. Ты переживаешь. Почему? Ответ есть где-то глубоко внутри...
Нет! Я вовсе не собираюсь ждать Тома, просто надо немного убраться!

***

Вздрагиваю и выныриваю из дремы от какого-то резкого звука. Пытаюсь понять, где я и что тут делаю.
Сознание медленно начинает возвращаться. Так, я в гостиной, на диване. Точно, я читал книгу и немного задремал. Бросаю взгляд на часы над камином: половина шестого утра. Ничего себе почитал...
Очередной резкий звук и громкий, явно нецензурный вопль из прихожей, заставляют меня подпрыгнуть на диване и бегом отправиться туда.
Когда я в пару скачков прибыл на место моему взору открылась картина маслом: вдрызг пьяный герр Трюмпер (это можно было определить не только по его внешнему виду, но и по «приятному аромату»), стоя в позе почти раком пытался что-то развязать на туфлях, наверное, шнурки, которых там не было, и при этом громко и нецензурно комментировал процесс поиска и развязывания сего несуществующего предмета.
- Том, - негромко зову его. Ноль реакции, повышаю голос: – Том!
Он медленно и неуклюже разворачивается на четвереньках, поднимает голову и смотрит на меня мутными глазами.
- Том, вставай, - надеюсь достучаться до его разума.
- Ты кто?
Я чуть не поперхнулся.
- Билл.
- Ааа, - пьяненько улыбается, - мой продажный мальчик, иди поцелуй своего хозяина, - сально улыбается.
Внутри меня резко рождаются два диаметрально противоположных желания: врезать по его наглой пьяной морде с ноги или же просто разрыдаться. Меня еще никто так не оскорблял, но недаром ведь говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Какая же он мразь.
Так, Билл, спокойнее, ты психолог. Не обращай внимания. Главное, чтобы эта пьяная мразь не разбудила девочек, поэтому его надо как можно быстрее транспортировать в спальню.
- Вставай, - со вздохом подхожу к нему и пытаюсь поднять.
- Не могу, Кааааууулитц, - нараспев с издевкой тянет он.
- Почему? – стараюсь сделать вид, что ничего не замечаю.
- Не хооочу.
- А ты захоти, – еще пара фраз, и я вырублю его прямо здесь, несмотря на весь мой пацифизм.
- А ты мне дашь? – в его мутный тошнотворный взгляд добавилась еще и похоть.
- Нет. Вставай, - подходу к нему и пытаюсь поднять.
- Не сможешь, ля-ля-ля...
- Почему это? – обхватываю его вокруг пояса и пытаюсь поставить на ноги.
- Потому что пол сегодня качается...
Хмыкаю:
- И что же нам делать?
- Поползли? – начинает на четвереньках ползти к лестнице.
- Ну ползи-ползи, - пытаясь подавить смешок и отвращение, иду за ним.
- А ты? – оборачивается.
- А я на ногах.
- Тогда ты упадешь, Билл, а я не хочу, чтобы ты падал. Вставай, - снова начинает орать.
Бл*ть, – единственное, что я могу сказать по поводу этого.
Но с пьяными лучше не спорить, поэтому я послушно встал на четвереньки и пополз за Томом. Пиз*ец, если бы это кто-нибудь когда-нибудь увидел, то это был бы позор на всю жизнь. Я молился про себя об одном: чтобы никто из девочек не проснулся, и чтобы долбанному Трюмперу больше ничего не взбрело в голову.
Но, слава богу, его фантазия тоже утонула в алкоголе, поэтому мы вполне благополучно доползли до его спальни (каждый раз, когда я пытался принять нормальное положение, он разворачивался и начинал громко причитать, чтобы я вернулся в исходное положение) и не очень благополучно открыли в нее дверь, но неблагополучно только для Трюмпера. А внутри меня кто-то очень злорадствовал тому, какой у него завтра будет замечательный фингал от неудачного столкновения с дверью... Потом, несмотря на все возражения, я затащил его на кровать и, посчитав свой долг выполненным, захлопнул дверь и отправился вниз убирать последствия прибытия хозяина.
Теперь я с точность мог сказать, что все хорошие чувства по отношению к Трюмперу были во мне задавлены. И дело не в его пьяных выкриках, а в том, что он был в таком состоянии. Я с детства ненавижу и боюсь пьяных. Пьяный отец был для меня самым худшим кошмаром. Нет, он не дрался, не буянил и вообще был миролюбивым. Не знаю почему, но пьяный человек ассоциировался у меня с самой гадостной мерзостью в мире. И теперь на этот уровень опустился Трюмпер. Ниже в моем списке рейтингов пункта не было. Скорее бы все это закончилось. Хочу домой.

***

POV Tom
Медленно выдираюсь из какого-то тошнотворно-липокого забытья. О боже, что со мной?.. Может, я уже умер? Осторожно открываю сначала правый глаз, через пару минут – левый. Поскольку то, что они видят, напоминает потолок моей спальни, то я скорее всего жив. А судя по раскалывающейся на миллион кусочков голове и саднящему горлу – очень даже жив. У мертвых не бывает похмелья. Последние литра два явно были лишними.
Боже, пошли мне воду. Медленно поворачиваю голову в сторону, где должна предположительно находиться тумбочка и, о чудо, вижу предмет своего вожделения. Даже два. Два стакана с жидкостью. Осторожно сажусь и дрожащей, как у алкоголика со стажем, ей-богу, рукой тянусь к чуть запотевшему стакану с ледяной, прозрачной водой. Увы, до рта я донес только 2/3 – остальное благополучно расплескалось на меня и кровать. Этого мне не хватило. Хватаю второй стакан с чуть мутноватой, лимонного цвета жидкостью. Его я донес до рта уже более успешно. Залпом выпиваю и только потом понимаю, что это был какой-то жутко сладкий, приторно-кисловатый сок. Тошнота моментально подкатывает к горлу, и я с необычайной для убитого похмельем организма резвостью мчусь к белому другу.
Удивительно, но после того, как мой желудок изверг из себя остатки вчерашнего веселья, я стал ощущать себя значительно лучше и даже разделся и принял душ.
Когда я, закутанный в теплый халат, вышел из ванной, мой взгляд наткнулся на третий стакан воды уже на комоде и пачку аспирина, то сразу захотелось улыбаться, а внутри стало так тепло-тепло.

Продолжение следует
Продолжение
Предыдущая часть