Название: Misunderstanding / Непонимание
Автор: ДарьяИвлева (Benzin)
Персонажи: Том/Билл
Рейтинг: G
Жанр: AU, Fluff, Romance, Humor, POV Gustav
Категория: Slash
Размер: Макси
Статус: Закончен
Краткое содержание: Том - 16-летний весельчак и раздолбай, прогуливает уроки, дерется и дерзит взрослым. Но когда в классе появляется новичок, милый и тихий Билли, все меняется. Первые сомнения, первые чувства, первая любовь - разве это не прекрасно? Но лишь один человек никак не может этого понять... Он-то и расскажет нам эту простую и романтическую историю, отношения Тома и Билла глазами лучшего друга Тома - занудного ботана Густава.
От автора: Легкий школьный фик без особой смысловой нагрузки и с каноническими персонажами.

Билл выгрузился из автобуса и с радостным писком бросился Тому на шею. Я удовлетворенно отметил, что сегодня он выглядел более-менее прилично, краски на лице было меньше обычного, да и побрякушек тоже. Все-таки к незнакомым людям, родителям Тома, чье мнение для него очень важно и авторитетно, знакомиться идет!
- Моя мама художник, а отчим играет в рок-группе, - рассказывал Том, пока мы шли к его дому. – А мой родной отец дальнобойщик, мама давно с ним развелась. Говорила мне, что он ее не понимал…
- А как они отреагируют на то, что ты встречаешься с парнем? – Задал Билл насущный вопрос.
- Не знаю, надеюсь, что нормально.
- Нормально – это как? – Встрял я. – Выгонят вас с порога и отрекутся от сына?
- Э-э-э…
- Вот ты, Густав, так и сделал бы, а родители Тома, я уверен, адекватные и понимающие люди, не то что некоторые.
Возразить я не успел, мы уже добрались до пункта назначения.
«Адекватные и понимающие люди» и в самом деле приняли гостя на удивление спокойно и радушно. Правда, знакомство с Биллом проходило в несколько одностороннем порядке – Гордон общался с Биллом, задавал ему вопросы, в то время как Симона снова летала где-то в облаках, поддакивая что-то невпопад. Но вскоре отчим Тома выдохся, и за столом воцарилось неловкое молчание. Я нервно дергал ногой под столом.
- Мам, Гордон, я так рад, что вы меня поняли и приняли Билла. Я так боялся, что вы разочаруетесь во мне, - решил прервать затянувшуюся паузу Том. На что его мать внезапно ожила и выдала:
- Напрасно боялся, я вот тебя прекрасно понимаю. Я и сама в твоем возрасте с девушкой гуляла. И даже привела ее один раз домой.
Гордон поперхнулся и закашлялся, приставив кулак ко рту.
- Правда? – Вытаращился Том. – А как бабушка с дедушкой отреагировали?
- Ну как… Бабушка выставила ее из дома, оттаскала меня за волосы и закрыла в своей комнате на замок. А деда дома не было в тот раз, и бабушка ему не сказала. А то бы я так легко не отделалась.
- И что было потом? Вы сбежали к своей подруге? – Спросил Билл, взволнованно ерзая на стуле.
- Нет. Я же не лесбиянка, просто таким образом своей матери досадить хотела.
Парни заметно приуныли, особенно Билл.
- Хотя, когда я вышла замуж за отца Тома, она пожалела о том, что выгнала ту девчонку! - Симона расхохоталась, повизгивая и хлопая руками по столу. Гордон, едва успевший до этого вытереть чай с подбородка, поперхнулся снова, опять облившись из кружки. – Она сказала, что лучше бы я не рожала вовсе, чем родила от этой мрази! Ну, не обижайся, сынок. Твой отец и вправду был ничтожеством. - Фрау Каулитц ласково потрепала по щеке надувшегося Тома.
- А я никогда не видел своего отца, - сказал Билл. – И не знаю про него ничего. Знаю только, что у нас с сестрой отцы разные. По-моему, наша мать родила нас для того, чтобы у нее просто были дети. Мужчин она ненавидит, в нашем доме они бывают только по ее работе, ну и к сестре приходят парни всякие. Но теперь еще и ко мне будет мужчина приходить.
- Какой еще мужчина? – Завопил Том, мгновенно краснея от злости. – А как же я?
- Томми, вообще-то я тебя и имел в виду, - растерянно пробормотал Билл. Каулитц сразу успокоился и довольно развалился на стуле. Я ткнул ему в бок локтем и шепнул на ухо:
- Ты не собираешься показать Биллу свою комнату?
- Ах, точно! Билли, хочешь увидеть мою спальню?
- Конечно!
Мы поднялись наверх, и Том галантно открыл дверь перед Биллом. Я вошел следом, распираемый от гордости за свой двухдневный труд.
- Томми, у тебя тут так мило! И так чисто! Ой, Дита! Я ее просто обожаю! - Билл кинулся к плакату, на который я вчера засмотрелся. – Как хорошо, Томми! Честно говоря, я ожидал увидеть нечто другое… Но и так тоже очень здорово!
- Спасибо. Можешь смотреть все, что хочешь.
- Правда? И в тумбочку могу залезть?
- Залезай!
- Залезай, Билл, мы только вчера конфисковали оттуда весь компромат, - сказал я. Том погрозил мне кулаком и сам стал выдвигать для Билла ящики.
- Вот, смотри, у меня от тебя никаких секретов.
- Что это? Ты пишешь песни? – Билл вытащил стопки исписанных бумажек и рассыпал их по полу. Ну и какого я вчера убирался?
- Немного… В основном, музыку, стихи получаются стремно.
- Я пишу стихи! Томми, видишь, еще одна вещь, что связывает нас! Ты пишешь музыку, а я стихи! А вместе у нас будут рождаться песни!
- А исполнять их буду я. – Парни одновременно развернулись ко мне и посмотрели – Том с улыбкой, Билл с угрозой во взгляде. Я пожал плечами и отвернулся. – Ну, ладно, только потом не уговаривайте, ни за что не соглашусь.

Не могу уже сидеть, того гляди седалищный нерв сведет. Сколько можно заниматься дуракавалянием? Эти двое совершенно не имеют представления об экономном и рациональном использовании времени. Ведь, как известно, время – деньги. Если бы эта шибко влюбленная парочка работала, давно бы уже вылетела с работы.
Я сижу за письменным столом Тома уже три с лишним часа, разгадал уже все головоломки в комиксе про Человека-Паука, найденном в столе. За это бесцельно потраченное время Билл успел провести ревизию гардероба Каулитца, с радостным визгом потискать собаку, на пару они пролистали все журналы о компьютерных играх и автомобилях, то и дело вскрикивая: «Вот такую тачку я себе хочу!», затем Том долго бренчал на гитаре, подбирая мелодии к заунывным текстам Билла, кстати, поет он просто ужасно, более скудных вокальных данных я еще не слышал. Переделав массу глупых и бесполезных дел, они завалились на кровать и уже полчаса лежат, вполголоса неся полную ахинею. Не понимаю, как может быть интересной и познавательной беседа о том, сколько котов убежало от Билла, чем занимается на репетициях отчим Тома, и какие занавески лучше бы гармонировали с обоями в этой комнате.
Притихли вроде. Оборачиваюсь в надежде предложить сменить обстановку и способ времяпрепровождения… Фу! Быстро отворачиваюсь обратно. И не стыдно им, прямо при мне?! Бл*, как неприятно-то! Будто в замочную скважину подглядел. Бе, прямо дрожь по позвоночнику…
- Томми, я хочу посмотреть на картины твоей мамы.
- Пойдем. Густ, идешь с нами?
- Ага, - пискнул я и, вскочив, вышел первым, чтобы не глядеть в их бесстыжие глаза.
Мастерская матери Тома располагалась в подвале дома, что странно, учитывая потребность художников в свете и тепле. Однако, спустившись по узкой и крутой лестнице вниз, я увидел, что подвал был хорошо оборудован для работы, к потолку было прикручено множество ламп, а вдоль стен протянуты батареи. Везде стояли мольберты с натянутыми холстами, большинство из которых было уже безнадежно испорчено невнятным художеством фрау Каулитц.
Симона, сколько я ее помню, всегда считала себя невероятно одаренным художником, мастером от Бога, гением живописи… И проводила в подвале сутки напролет, изредка отвлекаясь на приемы пищи и физиологические нужды, так что ведение домашнего хозяйства и воспитание единственного сына лежало на плечах Гордона, который появлялся дома ближе к ночи, а то и не появлялся вовсе, если в каком-нибудь захудалом клубе его группе разрешали выйти на сцену. Том рос, как сорняк, и единственной сдерживающей и направляющей на путь истинный силой для него была моя семья и, в частности, я. Но, к сожалению, и наше влияние не безгранично, поэтому с грустью приходится констатировать факт, что Маугли, выращенные волками и собаками, воспитаны куда лучше, чем Каулитц, хотя я и прилагал все усилия. Моя мать говорила, что появление постоянной подруги окажет на Тома благоприятное воздействие. Бедная моя родительница, как обманулись ее скромные ожидания!
- Надо же, никогда не видел такого оригинального решения, - прервал мои мысли голос Билла, тыкающего в одно полотно. Я скептично хмыкнул, разглядывая голубые и золотые квадратики на розовом фоне.
- Эта картина называется «Спасение мира», - пояснила подошедшая Симона. – Голубые и золотые квадраты – это дети-индиго, которые присланы в наш мир, чтобы спасти его. Голубые – это те дети, сила которых еще находится в стадии развития, и они еще только набираются опыта. А золотые – это уже мастера, настоящие ангелы, которые способны на великие свершения. А розовый фон означает край неба, с которого они придут нам всем помочь в самый страшный час…
Я подавил в себе хрюк и выразительно посмотрел на стоящего за спиной матери Тома, тоже давящегося смехом и крутящего пальцем у виска. При всей своей любви к матери он считал ее не от мира сего и имел на это полное право.
- Как интересно… - Протянул Билл, единственный слушавший Симону с открытым ртом. Похоже, они спелись. – Пожалуйста, покажите еще что-нибудь.
- С удовольствием. – Симона явно наслаждалась таким вниманием. – Вот эта картина называется «Танец русалок». Прекрасные подводные жительницы устроили на дне свои игры и взбаламутили хвостами песок и ил, поднявшийся к поверхности реки. Они сделали это для того, чтобы человеческий глаз не смог увидеть их, но если приглядеться…
- Да, я вижу чей-то зелененький хвостик! – Билл часто закивал головой, наклонившись над полотном, изображающим зелено-сине-желтое каля-маля.
Фрау Каулитц подвела «ценителя живописи» к страшной черной физиономии с глазами, смотрящими в разные стороны.
- О, это, наверное, чей-то портрет!
- Нет, это лицо Судьбы! Одним глазом она смотрит в прошлое, другим – в будущее. А что делается посередине, в настоящем, она не видит. Позволяя тем самым на определенном промежутке времени человеку самому кроить свою жизнь.
Мы с Томом переглянулись и одновременно зажали рты ладонями, чтобы не засмеяться в голос.
- О-о-о… - Билл был похож на вытащенную из воды рыбу, с такими же выпученными глазами и ловящим воздух ртом. – Это… потрясающе! Сколько мудрости, сколько шикарных находок, сколько глубинного смысла! Ваши шедевры, должно быть, отрывают с руками!
- Ну… - Замялась Симона. – Вообще-то мало кто может оценить мой талант по достоинству. Меня пока что не признают, как художника, и используют мои способности в совершенно иных, обыденных целях. Это весьма досадно, но… я верю, что однажды добьюсь успеха и признания.
- Это обязательно произойдет! А кем вы сейчас работаете?
- Я не работаю. Раньше работала на фабрике… рисовала эскизы узоров для обоев. Но недавно уволилась, не могу больше растрачивать свой дар впустую.
Билл понимающе покачал головой, а затем хлопнул в ладоши.
- А дайте свои эскизы мне! Моя мама дизайнер, я покажу ей ваши узоры, и она наверняка использует их в декорировании вещей! Как вам такое предложение? Вы станете известной, мама укажет ваше имя в создателях коллекции!
Симона поломалась для виды буквально полсекунды, а затем проворно вытащила толстую папку с бумагами и сунула ее Биллу в руки. Оба сияли, как свежевкрученные лампочки.

- Кажется, я понравился твоей маме, - похвастался Билл, когда мы вылезли из подвала. На кухне, насвистывая себе под нос, мыл посуду Гордон.
- Это точно. Ты единственный, кроме нее самой, кто был в восторге от ее работ, - захихикал Том.
- Но они, правда, очень милые! У твоей мамы такое детское восприятие мира! Она видит и чувствует его как ребенок и рисует так же. Я уже насмотрелся у своей матери всяких «изысканных» и «модных» финтифлюшек, что работы твоей мамы кажутся просто гениальными.
Том не ответил, задумчиво теребя подол майки. Его отчим подошел и приобнял за плечи пасынка и Билла.
- Том просто всю жизнь был слишком привязан к земле и никогда не поднимал головы, чтобы посмотреть вверх, на небо, откуда и валятся такие люди, как его мать. Меня изрядно побила жизнь, прежде чем я ее встретил, а теперь я счастлив, ведь мне есть о ком заботиться, есть за кого ухватиться, если станет совсем трудно дышать. Симона странная, но я люблю ее, а остальное не имеет значения. И я рад, что у моего сына появился такой человек.
Мне захотелось побыстрее уйти, чтобы не видеть счастливой улыбки Билла и не знающего куда себя деть от смущения Тома, ковыряющего пол носком ботинка.
Провожая Билла, мы шли в полной тишине, в голове вместо слов вертелись какие-то глупости, озвучивать которые было бы просто ударом по моему самолюбию. А когда мы дошли до остановки, Билл вдруг расплакался, размазывая по щекам серые от туши слезы, и жался к Тому, повторяя:
- Не хочу уезжать.

«Ответный визит» в комнату Билла откладывался несколько дней. В школе Том без конца уговаривал Билла поскорее пригласить его в гости, иначе «так будет нечестно». А дома – уже ездил по ушам мне, жалуясь на несговорчивость «подружки». Он, видите ли, звонит ему каждый день, просит, а Билл все отказывает и отказывает, не готов он к приему дорогих гостей. Не понимаю, Тому, что, медом в квартире Билла намазано? Стремится туда, как на Берлинский кинофестиваль.
Наконец, добро дано, и мы едем в Магдебург. Каулитц радостно трещит, шелестя пакетом, в котором завернута коробка шоколадных конфет, а меня тянет чихать от удушающей густоты парфюма, что он на себя вылил. Когда мы приехали, я вылетел из автобуса, как никогда счастливый от возможности глотнуть свежего воздуха.
- О, Густ, гляди! – Говорит Том на подходе к дому Билла. Поворачиваю голову туда, куда он указывает. На стоянке с мусорными контейнерами грузной кучей стоят пакеты с хламом, наподобие тех, что мы выволакивали из комнаты Тома. – Кто-то тоже решил прибраться в квартире!
- Радуйся, значит, где-то неподалеку живет близкая тебе по духу свинья.
Том ржет, и мы входим в подъезд.

- Привет-привет! Что-то вы рановато, - щебечет Билл, открывая дверь.
- Да просто Том, как только узнал, что едем, подорвался, как ненормальный. Он вообще с утра ехать хотел.
- Неправда! Я просто соскучился по своему Биби.
- О, Томми! Я тоже скучал, очень-очень! – Билл чмокает Каулитца в щеку. Ужасаюсь от мысли, что сейчас он поцелует и меня, но, к счастью, конфеты интересуют хозяина гораздо больше. – Идите в мою комнату, вторая дверь налево.
- А ты?
- Я сейчас, только чайник поставлю. Кстати, какой чай будете – зеленый, белый или каркадэ? Может, цветочный какой?
- А что, нормального черного нет? – Спрашиваю я.
- Нет… Мама говорит, что черный чай плохо влияет на нервную систему, а зеленый чай хорошо выводит шлаки.
- Как? Шланги? – Переспросил Том, не отрывая взгляда от матерчатого панно в виде обнаженной женщины, висящего на стене.
- Нет у меня шлаков, - буркнул я, предчувствуя, что придется пить кислый горячий компот из цветочков. - А кофе есть хотя бы?
- Кофе есть. Хорошо, сделаю кофе. А что принести к нему? У нас есть пряники, мармелад, печенье…
- Биби, захвати все! Я буду все. А вот Густу ничего не надо, он у нас и так пухлый.
- Я не пухлый!
- Все, я пошел! – Билл скрылся на кухне, а меня за рукав протащили через весь коридор.
- Вот она, заветная дверь! – Торжественным шепотом произнес Том и толкнул наклеенного Мерлина Менсона. Дверь открылась с прямо-таки театральным скрипом.
Надо же, спальня Билла оформлена отнюдь не в розово-пастельных тонах. Конечно, она, как и ожидалось, похожа больше на девчачью, чем на пацанскую, но жить можно. Наверное. По крайней мере, ни будуаров с огромными зеркалами, ни плакатов смазливых поп-звезд не наблюдается. Зеркало есть, конечно, и есть стол перед ним, и на нем рядком стоят косметические средства. Короче, будуар есть. Еще есть аккуратно застеленная кровать, судя по виду, опасно мягкая для позвоночника. Есть маленький, просто крошечный столик, вокруг которого стоят три очень низких пуфа. Есть шкаф, внутри которого что-то трещит… Вообще, комната странная, точно. Какая-то чересчур светлая, чересчур бежевая. И чересчур чистая. Подозрительно чистая. Сдается мне, все эти дни Билл занимался тем, чем и мы с Томом в прошлые выходные. Кажется, я понял, откуда взялись на мусорке те мешки.
Том стоял посередине комнаты с выражением лица, которое прямо-таки приросло к его глупой голове с тех пор, как в его поле зрения впервые появился Билл. Источает полное блаженство, сейчас слюна изо рта потечет, и покачивается, обдолбыш, бл*.
- Воруй трусы, - сказал я.
- А? – Очнулся Каулитц.
- Трусы, говорю, воруй. За этим приехал же.
- Садитесь за столик! – Пропел Билл, появляясь в комнате с подносом, на котором дымились три чашки кофе, конфетница и ваза с мучными изделиями. Я сел, хотя нет - рухнул на пуф, учитывая его мизерную высоту, после чего мы с Томом долго возились, устраиваясь. Я не знал, куда деть ноги, постоянно задевая коленями себе по подбородку.
- Похоже, у кое-кого завелись блохи, - захихикал Билл, восседающий на пуфе по-турецки. Том уже бодро хрустел печеньем.
- Нет, просто у кое-кого слишком неудобная мебель, - огрызнулся я. – Она рассчитана на лилипутов?
- Нормальная мебель, по последнему писку моды. Ты ничего не понимаешь в новых тенденциях. – Билл покачал головой, будто жалея меня.
- Я не слушаю, что там пищит мода. У меня своя голова на плечах, и лишь она мне указ. Не то, что вы, модники, бл*, ко всяким там пискам прислушиваетесь.
- Боже, да что ты завелся-то опять? Я вас чай пить пригласил, а не моду обсуждать. Тем более что ты в ней ничего не понимаешь.
Билл аккуратно отпил кофе, явно очень стараясь не издавать при этом звуков. Я, наконец, тоже смог дотянуться до чашки, согнувшись в три погибели.
- И вообще – я все делаю потому, что мне нравится, а не потому, что модно!
- Хочешь сказать, что тебе нравится красить глаза и наращивать ногти?
- Да!
- Тебе так кажется, на самом деле, это просто глупый выпендреж.
- Это ты глупый, а я не выпендриваюсь, я самовыражаюсь!
- Ну да, ну да… Сколько раз я уже слышал это слово. Абсолютно пустое, ничего не значащее слово, которым всякие неудачники прикрываются, чтобы скрыть свою пустоголовость.
- Хочешь сказать, я неудачник?
- Убеди меня в обратном. Приведи мне обоснованный и увесистый довод того, какую практическую пользу тебе приносит твое так называемое самовыражение.
- Легко! Я выделяюсь из серой толпы посредственностей, всегда имею свое мнение и могу его отстоять, я независимый и целеустремленный и всегда делаю только то, что захочу.
- А остальные, получается, всего этого не могут? Никто, кроме тебя, не имеет собственного мнения и цели, все друг от друга зависят, так что ли?
- Ну… не все.
- Вот видишь. Для всего того, что ты перечислил, вовсе не обязательно носить брючки со стразиками. У меня вот нет таких брюк, но все эти качества я имею полное право отнести к себе. Ты лучше мне скажи, что действительно тебе дает твое самовыражение. Ну, кроме того, что ты выделяешься из толпы. Хотя я считаю этот факт спорным в своей положительности.
Билл поставил кружку и, сощурившись, поглядел на меня.
- Слушай, чего ты ко мне цепляешься? Ты от этого кайф ловишь, что ли?
- Я просто хочу тебя понять, должен же я знать, с кем встречается мой лучший друг. – Я покосился на совершенно безучастного к нашей перепалке Тома.
- Ты не поймешь. Такие, как ты, никогда не понимают!
- А что я должен понять вообще? Как я могу понять, если ты мне не объясняешь, что я должен понять и почему я должен понять?
Билл сложил руки на груди и отвернулся.
- Я просто хочу, чтобы меня замечали, ясно? Чтобы на меня смотрели, говорили обо мне и видели, какой я. Чтобы, когда я уходил, обо мне помнили и думали, а не забывали сразу.
- И, тем не менее, своим образом и поведением ты оставляешь у людей весьма двоякие впечатления, создавая тем самым о себе ошибочное мнение. Так что тебя помнят, да, но помнят далеко не самые приятные вещи. Люди могут и не узнать вовсе, какой ты, так как ты даешь неверную информацию для размышления.
- Ну и пусть! Те, кому надо, поймет меня. Томми же понял!
Сбоку послышалось утвердительное мычание.
- А те, кому не надо?
- Те запомнят! И будут говорить: «Я знал этого Билла!».
- Да зачем тебе это! – Я взмахнул руками и пролил кофе на столик.
- Затем, что обидно! Обидно, когда ты живешь… и никому нет до тебя дела.
Билл поник и громко засопел. Я нервничал, пытаясь промокнуть кофе салфеткой.
- Обидно, когда проходят мимо, не замечая, когда не помнят, когда у тебя день рождения. – Продолжались между тем жалобы. – Когда для всех я был лишь милым мальчиком, но не больше. Просто милым мальчиком без своего «Я».
- Свое «Я» надо формировать.
- А как? Я не знаю, меня никто не научил! Зато, когда мне было десять, и сестра впервые попробовала на меня свой новый макияж и выпустила гулять на улицу, я увидел, что меня сразу заметили! На меня все оборачивались, говорили обо мне, показывали пальцем. И мне это нравилось, я люблю получать внимание. И я его получаю.
- Ага, и на орехи тоже.
- И пусть! Это все из зависти. Потому что я личность! И я буду отстаивать свое право быть ею!
- Отстаивай, кто ж тебе не дает. Интересно еще было бы узнать, чем она сильна, твоя личность, чем ее значимость подкрепляется. Я вот все смотрю, да дальше вот этой блестящей цепочки не вижу. – Я указал глазами на шею Билла, и тот ухватился за свою бирюльку, как за соломинку.
- Я вижу, - вдруг сказал Том. – И мне все нравится.
- Вот! Томми видит. Я вообще не понимаю, почему я должен тут оправдываться перед Густавом? Он кто мне?
- Тебе я никто, зато я лучший друг Тома, и не хочу, чтобы он встречался с кем-то, у кого за внешним лоском ничего нет.
- Он и не встречается с такими, он встречается со мной.
- Я тебя и имел в виду. Как раз таки, битый час пытаюсь увидеть в тебе нечто большее, чем тушь, тени и безделушки, а не выходит. Пока ничего, кроме истеричных невнятных жалоб, я не углядел. Нет, правда, девушке такое поведение простительно, но вот парню…
Глаза Билла сузились, и он вцепился ногтями в джинсы на коленях.
- Договаривай, - процедил он. Я, ничуть ни испугавшись, продолжил:
- Я смирился с тем, что Том встречается с парнем. Но мне не нравится то, как позиционируешь ты себя в ваших отношениях. Вы же оба парни, значит, и ваше поведение, и самоотдача в паре должна быть уравновешенной в процентном количестве и соответствующем наполнении. Ты, имея на руках все возможности и привилегии, данные биологическим полом, решил принять роль этакой отстраненно-благодарной девицы, позволяющей оказывать себе знаки внимания и ничего не дающей взамен. Это даже не гетеросексуальные отношения, а лишь жалкая пародия на них. Том старается впустую.
Заявив это, с чувством выполненного долга выпрямился над столом, ожидая, что задетое самолюбие Тома даст о себе знать, и он предъявит Биллу. Но почему-то этого не происходило, более того, - Каулитц с ухмылкой отложил недоеденный бисквит и, подперев голову рукой, внимательно на меня посмотрел.
- Что? – Не выдержал я.
- Густ, объясни мне одну вещь. Почему ты всегда с такой уверенностью говоришь о том, о чем не имеешь абсолютно никакого понятия?
Я открыл было рот, но не нашелся, что возразить.
- Густав, ты обидел моего мальчика, ты только и делаешь, что задираешь его. Уж такой у тебя еб*чий характер, никуда не денешься. Ты у меня жутко непонятливый оказался. И я вот понять не могу – как ты можешь судить о наших отношениях, если у самого их никогда не было, даже с девушкой?
- Наверное, нет такой богини, которая бы подошла нашему всезнайке. Они ведь все такие пустышки, - сказал Билл. Том встал и протянул ему руки, поднимая его вверх.
- Биби, не обращай на него внимания. Он просто ничего не понимает, ни-че-го.
- Я бы для тебя самой лучшей девушкой был…
- Не надо, ты и так лучше всех.
Том обхватил Билл поперек талии и стал целовать так, как раньше не целовался ни с одной из своих подружек, Билл только слабо попискивал, заваливаясь куда-то вбок и дрыгая ногой. Я старался не смотреть на них, остервенело жуя чертов крошащийся мне на штаны пряник и чувствуя себя так паршиво, как еще не доводилось.

Затяжное доказывание того, что Билл самый лучший, прервалось только тогда, когда дверки шкафа внезапно распахнулись, изрыгая из недр бесконечный поток одежды. Билл с визгом отскочил от Тома, подставляя под шмоточный поток руки и оказываясь в итоге погребенным под ним. Я даже был рад этому гардеробному обвалу, потому что про меня на некоторое время забыли. Или, может, они специально делали вид, будто не замечают меня?
- Эту курточку мне мама из Италии привезла. Эта блузка от Армани, я сам ее выпросил в одном бутике в Берлине. Это накидка Серджио Росси, сестра отдала, она ей мала стала. Правда, я ее не ношу, мне цвет не нравится.
- Биби, а где у тебя трусики? – А вшивый о бане…
- Трусики? – Билл захлопал глазами. – Ты хочешь посмотреть мои трусики?
Каулитц закивал и глупо заулыбался.
- Зачем тебе?
- Ну, просто так…
- Ладно. – Билл выдвинул один ящик и достал совершенно обычные белые боксерки. - Вот мои трусики…
- Это твои трусики? - Том как-то недоверчиво повертел их в руках.
- Ну да, мои обычные трусики. Или ты… А-а-а! – Билл расплылся в хитрой улыбке. – Ну, у меня есть и другие трусики, праздничные. Я тебе их потом покажу… наедине… Только если у тебя нет аллергии на кружева.
- Нет у меня аллергии, не беспокойся. Я люблю кружева, - так же хитро мурлыкал Том.
Я продолжал методично истреблять содержимое конфетницы, запивая его остывшим кофе. Хотелось встать и незаметно прошмыгнуть в дверь, чтобы они не заметили моего ухода. А потом сидеть дома и не высовываться как можно дольше.
Уехав от Билла, мы добирались до дома как ни в чем не бывало. Том жизнерадостно хихикал и потирал руки, предвкушая, видимо, визуальную и тактильную встречу с кружевными трусами Билла. Я молчал, изредка вставляя что-то нейтральное. И вроде бы мы забыли о той неприятной ситуации, но, уже на нашей улице, перед тем, как разойтись в разные стороны, Том окликнул меня и сказал без тени улыбки на лице:
- Густав, будешь обижать Билла – я тебя побью. Честное слово.
И ушел, оставив меня топтаться на месте, как нашкодившего ребенка.

- Хм… Интересно. - Я лежал на кровати с книгой «Элементарная психология». Весьма познавательная вещица, помогает отвлечься от грустных мыслей… Я сегодня пытался собрать робота и сломал в нем одну деталь… Как же теперь быть?
Мобильный на тумбочке начинает трезвонить. Входящий от Тома – странно, разве он не должен сейчас быть у Билла?
- Да, - сказал я в трубку. – Том, я тебя слушаю.
Мне никто не ответил, слышалось шуршание и какие-то приглушенные голоса. Ну, все ясно. Ох, уж эта его дурацкая привычка сначала бросить где-нибудь телефон, а потом на него сесть! Для чего придумана блокировка клавиатуры? И названивает, названивает, преимущественно мне. Умудряется как-то садится на телефон так, что попадает своей тощей задницей именно на цифру три, на которой в списке быстрого набора записан мой номер. Однажды он, правда, так случайно сел на единицу и позвонил своей матери, и ей пришлось в течение нескольких минут выслушивать, как ее пьяный до безобразия сынок виртуозно матерится на улице. Она его даже потом не отругала, сказала только, что в его возрасте она знала куда больше ругательств. Том так расстроился из-за этого…
Я прислушался.
- Нет, Томми, сиди и жди меня, со мной ходить не надо.
- Ладно, ты давай там побыстрее.
- Ну, все, я пошел. Ты точно этого хочешь?
- Спрашиваешь!
- Хорошо. Только не подглядывай!
Разговор прекратился, и остался лишь скрип кровати и тяжкие вздохи Тома, перемежающиеся с невнятным бормотанием и покашливанием. Воспользовавшись возникшей тишиной, я позвал его погромче.
- Том! Том, слезь с телефона!
Ноль внимания. Не доорешься. Пора бы Каулитцу к отоларингологу сходить, слух проверить. Или уши почистить на худой конец. Я набрал в легкие побольше воздуха и собрался было рявкнуть в полную мощь голоса, как в трубке снова раздался голос Билла, а вслед за ним – нечленораздельный возглас Тома. Я замер с надутыми щеками и выпученными глазами, постепенно выпуская воздух через нос.
- Тебе не нравится?
- Мне… - Голос Каулитца сорвался. – Мне очень нравится…
- Это мои любимые.
- Да-а, теперь и мои тоже. Билли, подойди поближе.
- Ну, Томми… Разве тебе отсюда не видно?
- Откуда, ты за километр от меня встал! Пожалуйста…
- Я стесняюсь. Я еще ни перед кем так…
Что они там делают?
- Вот так, да. Можно еще поближе. Билли, не закрывайся ручками!
- Ой-ой, только не трогай!
- А как я увижу еще? Ты эту футболку до самых колен опустил, давай сними ее вообще.
- Нет! Я ее лучше узлом завяжу…
Снова писк на грани ультразвука.
- Какие они… о-о… это теперь мой любимый цвет.
- Ну, Томми, не трогай…
- Хи-хи-хи! Какие кокетливые бусинки!
- Томми, ну, пожалуйста, не трогай…
- Почему?
- Ну, мы и так с тобой слишком далеко зашли…
- Да ладно тебе!
- Ай!
- Какой хоботочек… Слушай, у тебя тут так… чистенько…
- Ай-яй! Том, ну, не лапай меня, кому говорю!
- Ты побрился, что ли? Готовился к моему приходу, да?
- Прекрати, я сейчас обижусь!
- Все, все, перестал.
- Руки убери! – Голос Билла превратился в визгливо-пронзительный.
- Убрал, все… Между прочим, ты сам напросился – вот зачем ты такие трусики надел?
- Но ты ведь попросил.
- А почему трогать их не даешь? Я, может, хочу узнать, какие они на ощупь.
- Ты не спрашивал, а сразу взял и стал трогать!
- А если я спрошу? Можно?
Билл что-то неразборчиво проговорил в ответ. Снова послышался писк. Надо, наверное, трубку положить.
- Подаришь мне эти трусики?
- Подарю. Постираю и завтра принесу.
- Не надо стирать, отдай так.
- Но… Подожди, ты хочешь сказать, чтобы я прямо так их тебе отдал?
- Да-да…
- Но как же…
И тут я вспомнил, что собирался делать с трусами Том – «положу под подушку, буду обниматься». Но ведь они же с тела снятые будут! Меня скрутило, и, прежде чем я успел отвернуться от динамика, у меня вырвалось:
- Фу, бл*!
У Билла, однако, оказался более острый слух, чем у любителя трусов в кружевах.
- Том, ты слышал? Что это было?
- Где?
- Том, твой телефон! Вызов принят!
- Ох ты блин… Э, Густав?! Ты чего подслушиваешь?
- Я не…
- Ах ты говнюк!
Том дал отбой, и в трубке раздались гудки. Хм, а сойдет за оправдание тот факт, что Том мне сам позвонил?

Опять звонок от Каулитца. Беру трубку с опаской, кто знает, что мне придется услышать на этот раз.
- Ну что, извращенец, отполировал ладони?
- Чего?
- Густ, не прикидывайся овечкой, ты же подслушивал, чем мы с Биллом занимались.
- Вовсе нет, ты мне позвонил, вот я и ответил. Сам виноват, вечно ты своими телефонами разбрасываешься.
- А ты не мог сбросить вызов?
Я промолчал, уши стали гореть от стыда.
- Да ладно, Густи, я же все понимаю, - хитро добавил Том с плохо скрываемой насмешкой в голосе. – Кстати, я у Билла трусики позаимствовал. Знаешь, они такие офигительные! Такого нежно-нежно голубого цвета, из такой прозрачной сеточки, но все в вышитых цветочках! А еще у них специальное отделение для члена, такой чехольчик прикольный! А на самом конечике – бусинка! Представляешь? Я их как увидел на Биби – думал, спущу себе в штаны прямо там!
- Да что ты говоришь…
- Ага. Сзади у них так поднято, ну, типа обрезано, ну, чтобы задницу было видно. Только Билли почему-то не захотел ко мне задом поворачиваться. И это даже хорошо, потому что бы я точно не выдержал. Зато я видел все спереди!
Я перекатился на край кровати и сел, слушая восторженные вопли Тома и взволнованные подвывания.
- Я его даже потрогал, правда, Билл сопротивлялся, но я знаю, что это только для вида! Еще пару заходов – и…
- И он тебя выставит, - прервал я Тома. – Смысл-то в чем? Ну, принес ты трусы домой. Дальше что?
- Дальше я их примерил.
Я прикусил язык.
- Что?
- Я примерил трусики Билла. Прикинь, они хоть и маленькие с виду, но на меня налезли, все добро поместилось. Даже удобно как-то, только резинка малость натирает. Но это с непривычки.
- Вот и ходи в них. – Я потрогал пальцами набухшую щеку и поморщился.
- Не-е, чтобы в них ходить, надо сбривать там себе все. У Билли-то там ни одного волосика нет, а у меня все кусты повылезали сквозь дырочки, это как-то неэстетично.
- Так сделай депиляцию, будет эстетично.
- Ты что, и своего дружка лысым оставить? Он же замерзнет зимой! Нет, нельзя так с лучшим другом поступать.
- А я думал, я твой лучший друг, - резонно заметил я.
- Густ, ты ревнуешь меня к моему члену? Ну ты даешь, чувак, я от тебя такого не ожидал.
- Отвяжись, идиот.
- Я тут смотрю и думаю, что на тебе бы эти трусы не смотрелись бы.
- Больно надо.
- Нет, серьезно, у тебя же громадная задница! Без обид, Густ, но ты бы тупо не влез в них или порвал бы их к чертовой бабушке. А чтобы такие трусы носить, нужно иметь маленькую попку, ухоженную, спортивную. Как у меня, например. Или у Билла, правда, попку его я толком не разглядел, но уверен, что она просто красотка.
- Чего это у меня задница большая? – Возмутился я и, встав с кровати, подошел к зеркалу и повернулся к нему спиной. – Нормальная задница, крепкая, настоящая мужская задница. А у тебя жопка с кулачок и при этом брехливая, как мелкая шавка.
Том заливисто загоготал.
- Густи, я не хотел тебя обидеть, правда! Честно слово, я не знал, что это тебя так заденет!
- Меня не задело, просто задница у меня что надо, и вообще – не зарься на нее. А то слишком часто стал про мою задницу говорить, учти, я твоих пагубных наклонностей не разделяю.
- Вот еще! - Том хмыкнул и снова заржал. – Да, и вот еще что – Билл приглашает нас на день рождения своей сестры, в эту пятницу будет. Пойдем? Как раз удобно, выходные на следующий день.
- Не знаю… Я тоже приглашен, что ли?
- Да, и ты тоже. Билл говорит, что будет куча отвязных девчонок, подружек его сестры, и ты, может, себе кого подцепишь.
- Ага, триппер какой-нибудь.
- Г*ндоны возьмешь, что, первый раз, что ли, на вечеринку идешь? А… ну да, первый. Так ты идешь или нет? Или зассал?
- Иду.
- Вот так-то лучше. Г*ндоны не забудь.
Том отключился, я бросил мобильный на кровать и, снова повернувшись к зеркалу, напряг ягодицы. И что Том выдумывает? Отличная у меня задница, прямо как орех… так и просится на грех…
Бл*, сверну Каулитцу башку.

В пятницу вечером мы с Томом встретились у автобусной остановки. Было уже достаточно холодно, к тому же шел дождь, так что настроения веселиться не было никакого.
- Презики взял? – Заорал Каулитц, завидев меня издалека.
- Нет.
- Так я и знал. Ничего, я взял, одолжу тебе.
- А дарить-то что будем? – Осенило меня. – Мы ведь ничего не купили.
- Билл сказал, не нужно от нас подарков, он сам все обустроит.
- А-а, тогда ладно. Когда же автобус придет?
В кафе, где проходил день рождения, мы приехали с небольшим опозданием, Билл выбежал нас встречать.
- Ну, где вы были? Уже все началось!
Народу было достаточно много, в основном молодые парни и девушки, громкая музыка била по барабанным перепонкам, свет создавали только разноцветные прожекторы диско-шаров. В целом обстановка напоминала обычную вечеринку или клубную тусовку, но никак не день рождения. Именинница сидела в далеком углу, к ней периодически подходили поздравлять, а потом шли к столам или на танцпол. Сестра Билла была уже без очков, и я с удивлением заметил у нее характерный азиатский разрез глаз.
- Твоя сестра азиатка? – Спросил я у Билла, крича ему в ухо.
- Нет! Это она пластику сделала! Восточными культурами увлекается! – Проорал мне Билл в ответ. – Типа подарок самой себе на день рождения! Она еще хочет скулы изменить, чтобы совсем быть похожей на восточную девушку!
Он протащил нас к столику, где сидела его сестра и несколько других девушек и представил.
- Знакомьтесь, это Том, мой парень. – На этих словах девушки заулыбались и стали наперебой подмигивать и кивать друг другу. – Это Густав, его лучший друг. Парни, это Ли, моя сестра, и ее подруги Мари, Стелла, Бьянка и Джули.
Билл повернулся к нам и, притянув нас с Томом максимально близко, сказал:
- Вообще-то мою сестру зовут Лиза, но она хочет, чтобы ее называли Ли. Ей кажется, это по-восточному. Зовите ее Ли, иначе не будет откликаться.
Мы послушно закивали и приземлились за стол.
Сестра Билла была странная не только в масштабах своих увлечений. Толи ей после операции еще было сложно использовать мимические мышцы, толи ей действительно было так скучно и одиноко на ее празднике, но факт – за весь вечер она ни разу не улыбнулась, почти ничего не съела и очень мало говорила, не ходила танцевать и не участвовала в конкурсах. Вместо этого она, как мумия, сидела в углу, безучастно смотрела по сторонам и иногда выходила в уборную.
- Она хотела, чтобы вечеринка прошла в восточном ресторане и на восточный манер, - пояснил Билл. – Но не получилось, и она расстроена.
- И что, из-за этого портить себе праздник? – Спросил Том. Билл пожал плечами в ответ.
Подруги Ли, как я отметил, к самой Ли и ее причудам относились лояльно и не трогали лишний раз. И к Биллу у них была явная симпатия, они то и дело отлавливали его в толпе и тискали, а вместе с ним и Тома, оставляя на том отпечатки губной помады и щипки. Тому досталось ну очень много внимания.
- А у нашего Билли хороший вкус!
- Смотрите, какой парниша!
- Ого, Билл нас всех переплюнул!
- Этот ребенок вырастет и будет лакомым кусочком! Берегись, малыш, я отобью тебя у Билла.
Чтобы там ни говорил Том, какими бы мнимыми успехами не хвастался, подобный контингент слабого пола ему еще не попадался. Поэтому Том краснел, слабо отпихивался от пышногрудых красоток, что-то мямлил в ответ и предпочитал как можно быстрее сбегать под крыло к Биллу, по-хозяйски расхаживающему по кафе и шпыняющему долговязых друзей Ли, бывших раза в два выше и шире, чем он сам.
Ближе к полуночи устал и Билл. Они пошушукались с Томом, набрали снеди и спрятались в какое-то уединенное место, оставив меня один на один с изрядно захмелевшими девицами. Том перед уходом, ухмыляясь и играя бровями, сунул мне в карман презервативы и похлопал по плечу. Увидев, что Каулитц исчез из поля зрения, пьяные девушки обрушили свое внимание на меня…
- Ты умный, что ли? – Басила в ухо какая-то гривастая брюнетка, пахнущая табаком. – Билли говорил, что ты умный, учиться любишь?
- Я осознаю важность образования, - пробормотал я, косясь на грозящуюся выпрыгнуть мне в лицо грудь, щедро осыпанную блестками. Меня уже давно терзала икота, и я старался подавить ее в себе и не сопровождать характерными звуками.
- И чему же ты научился, мальчик? – Девица положила мне руку на затылок и стала ерошить волосы. Я вжал голову в плечи. – Я тоже люблю учиться, может, поделимся знаниями?
- Да отстань ты от ребенка! – Пискнула худющая блондинка с бокалом коктейля в руках. Придерживая увешанное стразами платье, она пересела на диван ко мне, упираясь в стол острыми коленками. – Вот, котенок, попей, совсем тебя злая тетка запугала.
Брюнетка засмеялась, а блондинка стала тыкать мне в рот своим бокалом. Икнув, я открыл рот и проглотил его содержимое вместе с оливкой.
- Вот и умничка! Бьянка, подлей нам, птенчик еще трезвый!

Дальнейшее помню смутно… Помню, что все девушки подливали мне в бокал, а девушек было много… человек пятьдесят… или шестьдесят… Помню, что какой-то парень звал меня выйти на улицу и разобраться… а вот почему, не помню… вроде бы я не так посмотрел на него… или на его подружку… не помню… Помню, кто-то кормил меня тортом… кто-то совал ложку в рот, точно… или это был не торт… Помню, лежал головой на чем-то мягком, перекатывающемся… и мне было хорошо… Помню, чью-то голову… с нее свисали змеи и хотели меня покусать… может, это была Медуза Горгона?.. Наверное, я попал в Древнюю Грецию… потому что такой вакханалии я еще не видал…

Ммм… Ммм… О-ох… Что-о, что такое?.. Не могу пошевелиться. Глаза не открываются, будто их кто-то заклеил. Язык присох к небу и не шевелится, могу только мычать. Ладно, будем передвигаться на ощупь. Ой, что-то и руки не двигаются. Б*я-а, чем меня накачали? Что со мной? Где я вообще? Ох, еб*ть… Ох… Ох, не х*я себе… Нет, не буду лучше возиться, каждое движение почему-то отдается в голове и в желудке, и меня начинает мутить. Пиз*ец… Все, лежу смирно, авось пройдет.
Как мне плохо… Да кто там так громко разговаривает? Кажется, я здесь не один. Вот оклемаюсь, найду того, кто так мерзко хихикает на заднем плане и убью. Два голоса различаю – один такой противный и тонкий, второй тоже противный, но пониже.
- Смотри, Густав вроде очнулся. Ну, пытается, по крайней мере.
- Я вижу. Блин, жалко под рукой ничего нет, а то бы я его заснял. Такие кадры пропадают.
- Он всегда так напивается?
- Да первый раз вообще! Я чуть не упал, когда его увидел! Это ж надо было так!
- А мне его жаль. Том, не смейся!
- Я не смеюсь.
Как меня раздражают эти балаболки. Вот только встать бы, ух я бы их разогнал…
- А в каком виде мы его нашли, а? Билли, ты помнишь? У меня аж челюсть выпала. Никогда б не подумал, что ему такое прилетит.
- Стелла была довольной вроде, видел, как она его нянчила? Как ребеночка!
Опять ржут, суки. Так, все, пора вставать. Собираюсь с мыслями и пытаюсь перевернуться на спину. О-ох, ты, е-мое, чего все завертелось?! Куда я лечу-то, мамочки?! Пора звать на помощь.
- Мммнннпооооо….
- О, господи.
- Билл, принеси воды, сейчас будем приводить в чувство.
Кто-то садится рядом и начинает легонько меня тормошить, отчего меня штормит и качает, как на корабле.
- Густав, ты проснулся? Ты как вообще?
- У-у, - отзываюсь я, имя свое еще не забыл.
- Понятно все. Ну и горазд же ты бухать!
Наконец, получается разлепить губы.
- Я… не…
- Ой, лучше молчи, вонища от тебя – ужас просто! Да ты глаза-то открой!
Чтобы открыть глаза, мне приходится сдвинуть челюсть и натянуть кожу на лице. Слизь, склеившая веки, лопается, и я могу приоткрыть один глаз, который тут же зажмуриваю от резкого света. Пробую еще раз и, привыкнув, фокусирую взгляд на мутном человеке, сидящем рядом.
- Ты кто? – Вырывается полухрипом-полурыком, как у старого туберкулезника. Фигура заливается смехом, прыгающим по моим отчего ставшим сверхчувствительными перепонкам.
- Упился совсем, лучшего друга не узнает! Хорошо, познакомимся еще раз, я Том Каулитц. Себя-то, помнишь хоть, как зовут?
Мычу вместо согласия. Откуда-то со стороны расплывчатой картинки перед глазом движется еще одна фигура, которую я поначалу принимаю за глюк, пока она не начинает говорить.
- Том, посади его, что ли. Я «Алказельцер» нашел, давай дадим.
Меня резко встряхивают, что и без того тяжелая голова отваливается куда-то назад, и мир начинает качаться с удвоенным старанием. От потрясения открывается второй глаз.
- Что творите? – Возмущаюсь я, готовый расплакаться от тупой боли, пронзившей виски.
- Лечим тебя, алкаш, - пищит человек с водой, оказавшийся Биллом. – Открой рот и скажи «а».
Суют мне в рот таблетку и льют воду, глотать получается неважно, весь подбородок и грудь тут же становятся мокрыми. Дадут мне спокойно умереть или нет?
Том, улыбаясь, вытирает меня полотенцем.
- Х*ево, - жалуюсь ему.
- Еще бы, ты вчера вообще никакой был, пока мы тебя до Билла тащили.
- А что было-то вчера? Я не помню…
- Туса была у его сестры. Мы с Биллом на полчаса отошли, а когда вернулись – ты уже валялся и хрюкал, как свинья.
- Не может такого быть.
- Да, мы тоже думали, что не может. А потом волокли тебя по улице, полудохлого.
- Позорище, вот и пригласил на день рождения сестры! - Встревает Билл. – Вся моя комната перегаром провоняла, я здесь месяц проветривать буду!
- Можно подумать, никто больше не напился.
- Нет, не напился. Все выпивали, но никто не напился.
- И что, вахк… вакханалии не было?
- Чего? – Билл хлопает глазами. – Какой вакханалии? Не было никакой вакханалии! Все прилично было!
- А мне показалось…
- Ну, все выпили немножко, танцевали, веселились, но ничего такого не было. Показалось ему… Когда кажется, креститься надо!
- Густ, поверь моему опыту, вакханалии не так выглядят, уж я-то в них участвовал! Э-э-э, в смысле, видал, как они проходят. – Хвастливый тон Тома сменился на оправдывающийся и тихий, стоило ему поймать сердитый взгляд Билла.
- Нет, что он на нас наговаривает? Какие вакханалии, к черту?
- Билли, успокойся. Густ просто так редко выбирается со мной куда-либо, что ему ваша безобидная вечеринка такой показалась. Присаживайся вообще. – Каулитц похлопал себя по колену. Билл, скрестив руки на груди, уселся на предлагаемое место, недовольно поджав губы.
- Вакханалия… Это ж надо было такое ляпнуть! Густав хоть и пьяный, а слово умное ввернул, - бубнил он. – Это Густава самого ни на минуту одного оставить нельзя, вон как крышу снесло. Нажрался и уснул мордой в лифчике у Стеллы.
- У какой Стеллы? – Вытаращил, как мог, я глаза.
- У такой. Мы с Томом тебя еле выковыряли из ее титек, плейбой ты наш.
Том трясся от смеха, уткнувшись лбом в плечо Билла. Я ошарашенно таращился в потолок, чувствуя, как голова опять наливается тяжестью.
- Все, пошли отсюда, пусть он проспится, - сказал Том. – Если что, Густ, звони, мы в гостиной.
Он положил рядом со мной мой мобильник, и они с Биллом ушли. Я проводил их взглядом и тут же отрубился.

Я бы с удовольствием пролежал в кровати всю оставшуюся жизнь, но мочевой пузырь уже грозится лопнуть. Надо встать, но самостоятельно принять вертикальное положение я не могу, голова кружится. А, вспомнил, позвоню Тому, попрошу его меня довести. Беру трубку и набираю Каулитца, гудки слушаю на расстоянии вытянутой руки. И чего они такие громкие и длинные? Не берет. Все меня бросили.
Не помню, с какой примерно попытки, но я сполз с кровати и осторожно, держась за стенку, пошел искать туалет. Таблетка немного помогла, перед глазами все не так уже плыло. В жизни больше не притронусь к алкоголю, вот слово даю!
Видимо, я еще не совсем утратил навыки ориентировки в пространстве, потому что туалет нашел довольно-таки быстро. Справил нужду, опираясь одной рукой в стену напротив – перспектива нырнуть головой в унитаз меня не радует. Перебираюсь к умывальнику и поднимаю глаза в зеркало… Это что – я?! Вцепляюсь руками в раковину, чтобы от шока не завалиться назад. Глаза стали узкими, как у китайца, причем безо всяких операций. Зато поистине впечатляют добротные мешки под глазами и красочные узорчатые отпечатки от подушки на левой стороне лица. Волосы на голове с этой же стороны примялись и торчат вверх задорным вихром. Но больше всего в ступор меня ввергли не мешки и вихры и даже не красные, затянутые какой-то пленкой глаза. А блестки. Мелкие переливающиеся на свету блестки, покрывшие лицо, волосы и шею. Так вот у какой Стеллы я вчера заснул на груди… С добрым утром, Густав.
Тщательно умывшись, избавляясь от блесток, и прополоскав рот, я почувствовал себя почти человеком. В голове еще гудело, но передвигался я уже вполне сносно. Ничего, не смертельное похмелье, меня даже не тошнит. Выползши из ванной, я отправился на поиски Каулитца, пообещавшего мне свою помощь и не явившегося, когда эта помощь понадобилась. Где они там, в гостиной?
Ну, понятно, почему на мой зов никто не откликнулся – телефон Тома бесхозно валялся на тумбочке в коридоре, а сам Том валялся на диване в гостиной, головой на коленях у Билла и нагло покачивал ногой, закинутой на другую ногу. Беседа шла явно неприличного характера, так как Том довольно улыбался, а Билл краснел и жеманно пожимал плечами, копошась руками в дредах Каулитца, показавшихся мне с перепоя вчера змеями как у отрицательного персонажа древнегреческих мифов. Я уже собрался прервать милое воркование голубков, предъявив Тому претензии по оставлению друга в беде, как тут Билл наклонился к нему, и я увидел, как его язык исчезает во рту Тома… А-а, кто там сказал, что меня не тошнит? Вот сейчас тошнит!
Развернувшись на пятках, я понесся обратно в туалет и закрылся там на задвижку.
Когда я вылез из ванной, Том уже стоял под дверью, понимающе качая головой. Я оделся, замечая, что и рубашка у меня вся в блестках, и мы собрались домой. Старался не смотреть на Тома с Биллом и не обращать внимания на их переглядывания и улыбки, зная, что они сейчас потешаются надо мной. Вот х*й им еще раз такую забаву, алкоголю в мою жизнь теперь доступ закрыт.
Обувшись, я отвернулся к двери, намереваясь выйти, но меня остановил Билл.
- Густи, подожди, я забыл кое-что тебе отдать.
- Что? – Я неохотно оглянулся на него. Билл протянул мне кусочек бумаги, на котором был красными чернилами выведен номер сотового телефона.
- Это Стелла просила передать тебе, - улыбаясь, пояснил Билл. – Сказала, чтобы ты позвонил ей, когда будет время.
Том присвистнул и хлопнул меня по плечу. Я сунул бумажку в карман, буркнул «пока» и свалил, сгорая от стыда.

Приехав домой и смывшись от Тома, я прошмыгнул мимо удивленных родителей и заперся в своей комнате, объявив, что ужинать не буду. Есть действительно не хотелось, как не хотелось и смотреть матери с отцом в глаза. К зеркалу подходить я тоже побаивался, вновь встречаться с утренним чучелом… Доломанный мною робот стоял на столе в безмолвном укоре.
- Ох, не смотри на меня так, - сказал я, обращаясь к нему, будто это что-то изменило бы. Робот не пошевелился. Совесть все глодала меня, разгораясь сильнее при виде стопки учебников, чертовой недописанной презентации, неразобранного со вчерашнего дня рюкзака. Я сел на кровать, тяжело вздыхая. Неужели запретный плод аморального образа жизни настолько сладок, что даже я пал его жертвой? Как я, сознательный и ответственный человек, мог променять свои убеждения и принципы на вечер в кругу доступных женщин и спиртных напитков?
Но, ложась спать, мою голову внезапно посетила мысль. Я был там, я увидел, как это плохо, бескультурно и чем это все заканчивается. Один раз меня не изменил, я все тот же. Будем считать это практическим опытом. Чтобы не случилось, это не заставит меня свернуть с намеченного пути.
Я заснул, страшно гордый собой. И почему-то факт оставления мне номера телефона дамой в блестках уже не казался чем-то постыдным, а, наоборот, весьма приятным и лестным.

- Вот срань! – Выругался я, выходя из кабинета биологии. Училка вздумала уехать на конференцию в другой город, поэтому защита проектов сдвинулась аж на первые числа ноября. А это значит – еще несколько недель он будет маячить перед глазами и висеть номером один в списке незаконченных дел. Как так можно, бедная работа переносится уже в который раз. Зачем задавала тогда? Безответственный преподаватель…
У Тома и Билла сегодня небольшой юбилей – месяц с того дня, как они друг друга увидели, и целых двадцать дней, как они типа пара. Это я подсчитал, отмечая крестиком в органайзере каждый день их типа отношений. Делаю я это для того, чтобы проследить, сколько они продержатся вместе. Они же договорились условно считать, что они вместе месяц, потому что:
- Мы увидели и выбрали друг друга в первый же день, какая разница, сколько мы встречаемся на самом деле? – Подписывая праздничные приглашения, сказал Билл.
- Да, - крякнул Том из угла, таращась в телевизор с пакетом крекеров.
- Зачем приглашения-то? Месяц – это не значимая дата.
- Для меня значимая, это, может быть, мои первые отношения.
- И у меня. Ну, которые месяц длятся уже.
- И кого ты там наприглашал?
- Тебя. – Билл сунул мне в руки открытку. – Ты единственный приглашенный со стороны Тома. А с моей стороны… еще шесть человек. Ты их всех знаешь, Густи, ты с ними на дне рождения Ли тусил.
- Чего? – Я засуетился, снова провести вечер в вялых попытках отбиться от насильственного вливания в меня коктейлей мне категорически не хотелось. Надо что-то придумать… - Зачем они на вашем с Томом празднике? Это же подруги твоей сестры, а не твои. Кроме того, я слышал, как они говорили, что, когда Том вырастет, они его у тебя уведут. А у вас такой маленький юбилей, ваши отношения еще не окрепли, их лелеять надо.
Сказав это, я отвернулся, хихикнул в сторону, чтобы Билл не видел, и скрестил пальцы за спиной. Билл отложил ручку и задумался.
- А ведь правда… Ну их, этих шалав, устроим свой интимный праздник без лишний людей. – Порванные приглашения полетели на пол. Я протянул свое, чтобы его тоже аннулировали. – Нет, Густав, ты придешь.
- Зачем это?
- Ну, ты же помогал нам все это время, мы без тебя не справились.
Билл сладенько улыбнулся мне, и я похолодел от ужаса.
- Я думал, вы хотите побыть вдвоем, - быстро проговорил я. – Это же ваши отношения.
- Ну, Густ, не кривляйся! – Том махнул в мою сторону пакетом, и несколько крекеров упало на ковер. – Чего ты комедию ломаешь, хочешь, чтоб тебя уговаривали?
- Нет, что ты.
- Томми, подними печеньки, пожалуйста. Густав, ты придешь, это не обсуждается. Куда же мы без тебя.
Я молчал, наблюдая за ползающим по полу и подъедающим рассыпанные крекеры Томом. Билл цапнул меня за руку, в которой я судорожно сжимал цветного кусок картона, и сам направил ее мне в карман.
- Вот умница, - пропел он. Блин, опять весь вечер смотреть, как они лижутся. – Можешь взять с собой кого-нибудь, если тебе одному будет скучно. Ты, кстати, звонил Стелле?
Меня передернуло при упоминании этого имени.
- Нет.
- Чего так? Позвони, позови ее с собой.
- Да, позови, Густ – отозвалась задница Тома, торчащая из-под кресла.
- Если ты стесняешься, я могу сам ей позвонить. – Билл потянулся к мобильнику.
- Нет-нет-нет, не надо! Я не хочу Стеллу.
Бровь Билла выгнулась, а кольцо в ней угрожающе уставилось на меня. Даже пятая точка Каулитца с провисшей ширинкой выглядела удивленной.
- Как скажешь, - сказал Билл, глядя на меня, как на идиота. – Тогда позови Риту, она тебе лучше подойдет.
- Да не хочу я никого звать! – «Я вообще не хочу с вами идти», добавил я про себя, но вслух не сказал. Мало ли что.
Том поднялся на ноги с крекером во рту и подтянул свои штаны «сри не хочу».
- Не распинайся, Биби, я знаю, кто составит Густу компанию. – Он подошел к Биллу и тыкнул пальцем в список приглашенных. – Запиши: глобус плюс один.
Парни заржали. Я обиделся и, отобрав у Каулитца крекеры, уселся на его место перед ящиком.

- Ну, и как мне одеться? – Доставал я Тома уже по приезду в мой дом. – Давай, скажи, как я должен выглядеть, может, мне костюм напялить?
- Зачем? Ты же как гость идешь, а не как официант.
- Спасибо, что напомнил. Где, когда, во сколько проводится-то хоть ваш юбилей, бл*? Вечно я из тебя все вытягиваю.
- Да я не знаю. Билл позвонит, как все устроит. Я устраивал наше первое свидание, он наш первый юбилей.
- Надеюсь, будет не так же, как получилось у тебя.
- А что не так-то было? По-моему, все прошло просто отлично. Не считая, конечно, свечи, скатерти и сервиза, а так все было ништяк.
Том широко зевнул и улегся на мою кровать. Я рылся в своем шкафу, не в силах выбрать между коричневым и черным свитером.
- Ты не жалеешь? – Внезапно вырвалось у меня, прежде чем я успел подумать эту мысль.
- О чем? – Лениво отозвался друг.
- О том, что ты теперь с Биллом.
Каулитц приподнялся на локтях и посмотрел на меня.
- Нет. А должен?
- Я не знаю. Мне кажется, данную ситуацию, отношения подобного рода люди в возрасте охарактеризовывают как «ошибки молодости». Ты не думаешь, что совершаешь ошибку?
- Нет, не думаю. Почему я должен совершать ошибку? Мне нравится Билл, я нравлюсь ему, все по-честному. Что за терки ты опять начал?
- Можно встречный вопрос?
- Ну.
- Как долго ты планируешь быть с Биллом?
- Столько, сколько понадобится. Пока не разонравимся друг другу.
- А когда он тебе разонравится, что делать будешь?
- Бл*ть, да что за вопросы? – Том начал злиться. - Я, может, не хочу, чтобы он мне разонравился.
- Но когда-нибудь это обязательно произойдет.
- Если произойдет, тогда мы мирно расстанемся и будем друзьями.
- А после Билла ты будешь продолжать встречаться с парнями или к девчонкам вернешься?
- Откуда я знаю? Я вообще-то с Биллом еще не собираюсь расставаться! Ты чего?
- Билл у нас явно гей, как ни крути. А вот ты, Том, натурал, зато большой экспериментатор.
Каулитц сел и свел брови.
- Объясни.
- Просто… все это кажется мне такой глупостью.
- Что – это?
- Ну, вы с Биллом. Это ведь игра, да? Это же несерьезно?
Том молчал. Сидел, смотрел на меня и молчал. Я напрягся из-за ожидания того, что сейчас он, возможно, кинется в драку. Но Том встал, произнес вполголоса:
- Мне надо подумать. – И ушел. Аллилуйя, ему надо подумать. Может, я ему так и мозги вправить сумею. Надену завтра черный свитер.

Продолжение
Предыдущая часть