Название: Битва кровавой любви
Автор: Sweet Sacrifice
Персонажи: Билл/Том, Гордон, Анабель, Амелия и т.д.
Рейтинг: NC-17
Жанр: Romance, Deathfic
Категория: Slash, Twincest
Размер: Миди
Статус: Закончен
Краткое содержание: Любовь, как всем известно, ломает все запреты. Даже если Вас отличает внутреннее состояние. Противостояние своей природе и тем, кто идет против... Любовь... она ведь вечна... Смогут ли братья сохранить ее будучи вампиром оборотнем? Смогут ли сражаться?
От автора: Здесь вы не найдете реальности... Читайте каждое слово, дабы не потеряться в лабиринте смысла... Вампиры... Оборотни... Готические нотки... Понравилось? Тогда чего вы еще ждете, скорее, окунайтесь в мир неизвестного и завораживающего! Помните, что не все в этом мире замечательно...
Предупреждения: Если у вас слабая психика, впечатлительный разум или вы просто не читаете рассказы в таком стиле, пожалуйста, даже не начинайте...
Трэклист: Evanescence "Understanding", "October"; Theatres des Vampires "Throne of the Dark Immortals", "When the Wolves cry"
Посвящение: ИМ....

Свет тускло и неутомимо моргающей лампы раздражает глаза, заставляя меня закрыть их, чтобы не сойти с ума. Где я? Какое-то сырое и Богом забытое подземелье чье мрачное обличие отпечатывается в сознании болезненным изображением. Противный запах наверняка не самой свежей воды и гнили режет нос подобно маленьким ножам, оставляя мелкую россыпь незаживающих ран. Мутные капли влаги разбиваются о поверхность каменного пола, издавая последние стоны своим тихим звоном. Некогда потерянное мышление вследствие не понятных мне сейчас обстоятельств возвращается. Безумно, я бы даже сказал адски, болит шея, словно ее проткнули насквозь заточенные до поразительной остроты шипы. Руки. окольцованы холодным металлом, что врезается в кожу, крохотными полосками ожогов рассекая запястья. Желание осмотреться берет над собой верх и я, немного опустив голову вниз, гляжу на себя, только вот одна неприятная особенность мешает делать это легко — саднящая непонятной болью шея. Изрезанная, хотя нет, разодранная одежда, ранее впитавшая в себя кровь — мою — твердым материалом накрывает тело, издавая глухой и неприятный уху звук при малейших движениях. А свет все неумолимо давит на меня. Перевожу взгляд на его источник, словно пытаясь остановить неугомонный ритм. Секунда. И он со звоном разлетается на куски вместе со стеклянной оболочкой, вызывая ликующую и даже смехотворную сейчас радость. Странно.
Том. Где же ты?
Я ведь помню наш с ним тихий и по-семейному теплый вечер у огня любимого нами камина. В моих глазах, будто до сих пор отражаются задорные огоньки "омутов" брата. Звонкий и такой искренний смех играет в мыслях едва не позабытой музыкой, придавая сил.
А. что же было потом? Что произошло? Как я попал сюда?
Скрип без сомнений старой и потрепанной временем двери возвращает меня из спасительных, как мне кажется раздумий, впуская в пространство моей "обители" молодую девушку.
— Что, красавчик, очнулся?
Голос. Холодный как самый заледенелый ветер пробегается по коже, мурашками подтверждая тот факт, что впечатление безразличия произведено как нельзя лучше.
— Где я? — вопрос звучит так твердо и на удивление уверенно, словно я и не сижу прикованный к какому-то стулу в неизвестном мне месте, словно мое тело и не ломит от ноющей боли, словно со мной рядом Том.
— Ты? Дома. — легкая и наверняка не менее приятная девушке ухмылка расплывается на ее лице, яркими огоньками сверкая в глазах. — Анабель говорила правду о тебе. Ты дьявольски красив.
Смертельно холодная ладонь касается моей щеки, грубо поглаживая шершавую от запекшейся крови кожу. Сижу неподвижно, никак не реагируя на ее "случайное" прикосновение, не хочу сдаваться на первой же минуте, показывая свое недовольство.
— Может, вы освободите меня? Надоело находиться в компании зябкого одиночества. — специально делаю акцент на слове "вы" демонстрируя насмешливую вежливость, при этом, не забывая смотреть в ее застывшие бронзой глаза. Ей этот тон явно не нравится, но она продолжает нашу теперь уже общую игру в любезности.
— Хм, отпустить говоришь? — неожиданно для меня ее лицо приближается, вторгаясь в зону личного пространства. — С удовольствием. — Добавляет она, шипя как самая ядовитая змея, медленно впрыскивая яд — слова — в кожу — мое сознание.
Я, не обращая внимания на боль, склоняю голову на бок, выставляя на обозрение свою наверняка багровую шею. Ее глаза загораются каким-то странным пламенем, а губы чуть приоткрываются, будто готовясь впиться в мягкую плоть.
Пауза незаконченности фразы незнакомки разбивается шокирующим для меня в данный момент предложением.
— Но только если ты позволишь мне себя поцеловать.
— Поцеловать?
Я удивлен? Нет. Растерян.
Моя бровь изгибается в, до боли знакомом, движении — привычка, от которой я не могу избавиться с самого детства — мы с Томом по-разному выражаем это чувство. Я всегда заливаюсь смехом, когда вижу его перекосившееся в этом самом "шоке" лицо и смешно приоткрытый рот.
— Да. — Голос становится теплым как утомленная солнцем шоколадка, только сладости я, к сожалению, а может, и к счастью не чувствую.
Не пойму, зачем ей нужно мое разрешение, если я, итак нахожусь в выгодной для ее действий ситуации? Или это всего лишь часть придуманной только что игры?
— Договорились, только если ты сдержишь обещание. — что? И это произнес я? Сам не верю в сказанную мною же фразу.
— Наш народ умеет держать слово, ты сам в этом убедишься.
Тонкие пальцы, некогда гладящие мое лицо, перемещаются вниз по телу, задевая кровоточащие порезы, и от этих движений во мне просыпается новое чувство — отвращение. Девушка абсолютно бесцеремонно садится мне на колени, уменьшая пространство между нами, чуть ерзая на месте.
Она прирожденная хищница. — Мелькает у меня в голове после того как ее поразительно мягкие губы накрывают мои искусанные и потрескавшиеся от, видимо, раннего волнения — еще одна привычка.
Отмечаю для себя тот факт, что целуется она страстно, я бы даже сказал по— другому: обжигающе горячо. Представший передо мной образ холодными снежинками рассыпается перед глазами, показывая истинную сущность этой довольно— таки странной души. С упоением и отражающимся во мне огнем отвечаю на глубокие движения языка моей временной спутницы, совершенно забывая о "пострадавших" от натиска моих же зубов губах. Во рту появляется солоноватый привкус крови. Черт, а это больно. Но. что это за новая волна накрыла мой уже совершенно ничего не понимающий мозг?
Юркий язычок скользит по алой поверхности, слизывая красные разводы, тем самым превращаясь в сияющую и необъяснимо удовлетворенную улыбку на лице незнакомки.
— Прости, не удержалась. — Теперь уже с непритворной любезностью извиняется передо мной девушка.
Бросив мимолетный взгляд в мою сторону, покидает мои колени, и, обойдя стул, на котором я собственно и сижу, открывает ключом наручники. Они с лязгом падают на пол, даря моим рукам, да и не только, поразительную свободу.
— Доволен? — снова ее голос превращается в то, чем и являлся в самом начале нашей с ней "беседы".
— Да, — расслабленно шепчу я, оглядывая "освободительницу" благодарственным взглядом. — А как тебя зовут?
— Амелия. Странно, что ты интересуешься.
— Я думаю, что должен знать имя своей спасительницы.
— Спасительницы?! — усмехается моя новая знакомая. — Ты, похоже, ничего не помнишь?
— Именно, я бы хотел, чтобы именно ты рассказала мне все.
— Значит, оно к лучшему. К сожалению, я не могу выполнить твоей просьбы.
Снова это колючее безразличие, переплетенное с нотками цинизма. Такое, что кулаки невольно сжимаются от подступившей к сердцу ненависти.
Не желаешь говорить? Хорошо. Буду выпытывать правду другим путем.
— Так все-таки, где же я нахожусь?
— В замке графа Гордона.
Гордон. Где-то я уже слышал это имя. По-моему Том говорил мне о нем.
— Это. — мысль обрывается сразу же, как я хочу ее озвучить. Не может быть.
— Владыка всех вампиров.
Господи! Вампиров. Неужели?
Я судорожно поднимаю руки к своей шее и трясущимися пальцами нащупываю следы. Ох, нет. Укус.
— Так, значит, я такой же, как и вы. — С долей приторной как таблетка горечи заканчиваю уже до конца сформировавшуюся мысль, закрывая глаза.
— Разве это не прекрасно? Ты удостоился огромной чести: тебя укусил сам владыка. Et tu vulnetarus es sicut et nos, nostri similis effectus es.
Да. Большая честь: сам Владыка. Если бы не вся серьезность ситуации, я бы наверняка рассмеялся в это гордое и безразличное ко всему лицо.
— Ладно, хватит уже разглагольствовать, тебе нужно отдохнуть и, — откуда эта забота? — подкрепиться.
Последнее слово не вызывает у меня никаких приятных ассоциаций.
Амелия плавным движением руки приглашает меня выйти из, как я уже понял, подвала, чему я вроде бы и рад и нет. Пока я еще не совсем понимаю, что происходит.

Бесконечная спираль черного лестничного камня неторопливо перетекает в холодные ступеньки, отчего-то забирая последнюю капельку, недавно греющую сердце, надежды на то, что с моим братом все в порядке. Более мрачного места я никогда ранее не видел в своей жизни. Разве что представлял себе после прочтения очередной захватывающей сюжетом истории. Дыхание спутницы позади меня заставляет шагать быстрее, дабы скрыться или попросту убежать от нескрываемого ужаса ее холода. Где-то впереди играют блики тусклого, но так радующего глаз света, хотя особой яркостью он все равно не отличается. Наш, показавшийся лично для меня бесконечным, путь, наконец, заканчивается, провожая красным с золотыми узорами ковром в подрагивающий от неспокойного пламени свечей коридор. Я останавливаюсь.
— Куда мы идем? — не поворачивая головы — не хочу снова покрыться инеем безразличия, глядя в глаза Амелии — спрашиваю я.
— Знакомиться с владыкой. Но, сначала, тебе нужно сменить одежду.
"Ледяная" указывает мне на деревянную дверь в цвет тем самым лестницам, нескончаемость которых так меня угнетала, и, подойдя ко мне, шепчет на ухо:
— Приведи себя в порядок, только не трать на это много времени, ОН не любит ждать. Я останусь здесь, поторапливайся.
Холодное пламя ее голоса снова обжигает кожу, отчего я, не сдержавшись, в открытую морщусь, совершенно не обращая внимания на недовольное выражения лица моей новой знакомой.
Ручка на вид крепкой двери поддается моему легкому движению, открывая взору убийственную красоту теперь, скорее всего, моих владений. Комната очень большая, пол покрывает точно такой же камень что и лестница, по которой я поднимался. Крупный ворс смоляно-черного ковра настораживает своей поразительной гладкостью и новизной, словно ступни живого существа и вовсе не касались его поверхности. Струящийся материал темных штор мрачным покрывалом заслоняет окно, не пропуская ни малейшего лучика теперь уже забытого для меня солнца. В сердце, будто что— то оборвалось — я ведь больше не смогу купаться в его щедром и теплом золоте. Огромная кровать с шелком постельного белья в цвет занавескам занимает середину комнаты, навевая добрые воспоминания наших с тобой приятных минут, когда время останавливалось, давая возможность насладиться компанией по— настоящему любимого друга и брата. Треск гибкого как змея и жаркого, как пустынный ветер огня привлекает мой взгляд к украшенному какими— то надписями камину. Тепло. совсем ненужное мне, теперь и его я не чувствую. Единственное, что радует меня, так это цвет этого красного пламени — совсем как твои щеки после долгих кулачных боев или продолжительного, обычно заканчивающегося слезами смеха. А ведь мы могли часами смотреть на его крохотные языки, не произнося ни слова.
Где же ты брат?
Ниточка серебристой и казавшейся нам не рушимой связи словно оборвалась и я не чувствую твоего сердца.
Я так скучаю по тебе.
Золотой блеск такой для меня безжизненной ванны не радует глаз красивым сиянием, скорее наоборот лишний раз напоминает мне о том, что я мертв. Разбиваю прекрасный вид полетевшей на пол футболкой, до малейшей ниточки пропитанной моей кровью. С долей страха и долженствования вхожу в "место для купания" в лице чугунного предмета и включаю воду. Закрываю уставшие веки, ожидая прибытие воды. Ее приход не заставляет себя ждать, и вот я, уже полностью намыленный, смываю с себя остатки белоснежной пены, что, когда-то казавшимися для меня красивыми пузырями, растекается по телу. Многочисленные синяки. царапины. Кровоподтеки. Какие странные украшения я приобрел. Мой торс наверняка будет шрамированным. Хм. Комично. В данный момент ничто меня не беспокоит. Разве что боль. От укуса?
Вспоминаю слова Амелии. "Нельзя заставлять его ждать". Теперь он и мой владыка. Не привычно, я не могу к кому-то так обращаться, все свои девятнадцать лет Я был хозяином своей жизни, а теперь им стал Гордон.
Покидаю пределы ванной комнаты в полной наготе. Капельки воды стекают по обнаженной коже, приятно поглаживая своей прохладной нежностью. Раньше я никогда так не разгуливал: во-первых, из-за того, что в любой момент ко мне мог зайти Том, а, во-вторых, я просто стеснялся себя. Сейчас же мне абсолютно все равно, что меня кто-то увидит, я ведь даже не закрыл дверь. Направляюсь к высокому шкафу и открываю дверцы. Вся одежда, как я и ожидал, черная, что ж, моя "слабость" к этому цвету не осталась не вознагражденной. Я нахожу нижнее белье, обтягивающую рубашку и брюки из плотного материала. В завершении своих поисков надеваю сапоги с железными вставками так любезно приготовленными для меня. Поворачиваюсь к зеркалу но. моего отражения там нет. Теперь и его я больше не увижу. Наугад поправив свои и без того идеально прямые волосы, выхожу из комнаты.
— Ух, ты! Таким ты мне нравишься еще больше. — Амелия оглядывает меня с ног до головы и продолжает. — Ты готов, владыка ждет нас.
Она проходит немного вперед и я, как маленький мальчик в лабиринте следует за светом, так же следую за своей новой знакомой. Мы снова спускаемся по каменной лестнице в наполненный светом зал: здесь пол из мрамора и огоньки свечей над моей головой отражаются в нем, благодаря им пол оживает; по всему периметру холла, в форме большого квадрата, стоят роскошные кожаные диваны; маленькие лестницы ведут к высокому креслу, очень напоминающему трон. Я смотрю под ноги и вижу под собой надпись:
"Omnia vincit amor. Post Mortem. Magna res est amor. Venit victoria con amore. Nosferatu amant Likantrop. Hoc erat in fatis. "
Странно. Откуда я знаю латынь? Это ведь она, без сомнений. Без колебаний.
Не понимаю.
Мои широкораспахнутые от удивления глаза впиваются взглядом в Амелию, которая остановилась прямо напротив величественно возвышающегося трона. Пустота. Перед кем она преклоняет свою хищную голову?
— Но, где же.
Я не договариваю т.к. ответ на вопрос стал медленно появляться перед моим взором. Это и есть Гордон: молодой мужчина с черными волосами до плеч, что спадают тонким пеплом, очерчивая резкие и до рези выразительные черты бледного как луна лица; глаза-угольки, до сжатия сердца напоминающие мне Тома, игриво осматривают мое недоумение, которое так и желает вылиться наружу бранными словами, сплетенными с испугом; изящные, я бы даже сказал, женственные пальцы сплетены друг с другом, выказывая свое гордое безразличие и превосходство. Длинный полог плаща с какими-то странными узорами на груди, извивается подобно песчаной змее, путая и мешая соображать здраво и связно, загадки. Не могу больше смотреть на идеальный мрак его одеяния. Мне претит мысль, что ОН сделал меня себе подобным. Противно, но неизбежно. Глаза — ворона — оглядывают меня с ног до головы, останавливаясь на сугубо личных частях тела и заставляя блеклые губы кривиться в наглой усмешке, тем самым пробуждая во мне почти звериное бешенство.
— Salve , Bill.
Он здоровается со мной так просто и непринужденно, словно и не было той злосчастной ночи в моей жизни.
Словно он и не стал виновником моих теперь уже собственных страданий и мучений.
Словно он мой брат.
— Откуда.
— Откуда я знаю твое имя?
Боже, он еще и мысли мои читает?
— Да. — Твердо говорю я.
— Я многое о тебе знаю, есть вещи, о которых ты и сам не догадываешься, но попытаюсь осветить тебе самые сокровенные тайны твоей души и сознания. Спасибо, Амелия, ты можешь идти.
Девушка, чуть склонившись перед своим хозяином, незамедлительно удаляется. Абсолютное уединение с этим существом, величающим себя владыкой. Как глупо. Неприятно.
Как бы я хотел, чтобы сейчас здесь со мной был Том.
— Присядь, нам предстоит долгий разговор.
Въевшийся в разум взгляд заставляет меня исполнить свой приказ, усаживая меня на один из мягких диванов. Тягучая как мед пауза и выжидательный взгляд. Это все ОН.
— Что бы ты хотел спросить у меня в первую очередь? — слова волной взлетели в воздух, отрезвляя и опьяняя одновременно.
— Где мой брат? — почти шепот, до боли закушенная губа и сжатые кулаки — это я.
— Ответ на этот вопрос прозвучит позже, задавай другой. — Возвышенной, парящей как свободный орел интонацией отвечает Гордон.
Внутри мгновенным пожаром вспыхивает ярость, выстукивая в висках неумолкаемым ритмом и горькой музыкой.
— Я не хочу больше ничего знать, только ответьте мне: Где мой брат?
Смелость? Нет. Всего лишь злоба.
— Слишком страшна правда.
— А я хочу ее знать! — срываюсь на крик.
— Ты еще слишком слаб.
Я слаб? Да кто ты такой чтобы говорить так? Мы с Томом прошли то, что тебе и не снилось, и ты позволяешь себе говорить эти слова?
— ЧТО С МОИМ БРАТОМ????!!!!!! — эхо моего голоса разбивается о драгоценную идеальность этого зала, падая наземь шумным грохотом и искрящимися частицами.
Я перегнул палку, но я счастлив.
Неизменно-холодное выражение лица Гордона так и не сменилось другим, что разозлило меня еще больше. Он как арктический айсберг не тает и не трескается. Только если не попадает в ладони палящего солнца. А есть ли оно у него? Мне неведомо.
— Он — мертв.
Вспорхнули крылья маленьких букв и рассыпались в кровь, опадая израненными перьями на мраморный пол. Бледно-серая фигура теперь уже моя — безжизненная, не дышащая и одинокая покрывается крохотными морщинками трещин и раскаленной докрасна обидой и непониманием. Мертв.
— Не может быть! Не верю. Не верю. — Подобно умалишенному, скороговоркой повторяю я, хватаясь за изнывающую от боли голову, разрывая путы волос и царапая кожу лица ногтями.
— Прошлая ночь явилась для вас разлукой. Будучи дома возле теплой компании камина, вы и не подозревали, что на вас нападут.
— На нас напали?! — перебиваю я мерную речь Гордона.
— Оборотни. Я почувствовал запах крови, находясь совсем недалеко. В тот день у нас как раз было важное дело в городе.
— А зачем вы меня укусили?!
— . у меня не было другого выхода, иначе они убили бы тебя.
— Qui bono?! Почему вы не укусили и Тома тоже! Как я теперь буду жить без него?! КАК?!!!
Кристально чистые дорожки слез рассекают мертвую бледность моего лица, не стесняясь, падая на грудь и утопая во мраке материала рубашки. Все равно. Я просто хочу знать, ЧТО произошло.
— Оборотни утащили твоего брата с собой. Я успел спасти только тебя, прости.
— Простить?! Как вы смеете просить у меня прощения, лучше бы я умер, но вместе с Томом!
— Ты не понимаешь.
— Mahum de tabula! — кричу я, тем самым заставляя владыку замолчать. — Ненавижу тебя.
Пики дерзости и безразличия врезаются в тело Гордона, ничего не меняя, но ставя все по местам. Рассыпая золу неприязни. Разбивая барьеры. Бегу прочь от удушающей правды, что глумится над моим покалеченным телом, смеясь не переставая, и глядя на меня с надменной дерзостью и насмешкой.
Совсем недавно я чувствовал стук твоего сердца, а теперь мне никогда более его не услышать. Совсем недавно я ощущал тепло твоих ладоней, теперь же я замерзну навсегда. Совсем недавно я дарил тебе себя, а теперь я никому не нужен. Ведь мы мечтали встречать фигуру Смерти вместе, но я предал тебя, оставшись в живых. Смогу ли я умереть? Сейчас проверю.
Слезы градом падают на идеальность ковра, рассыпаясь на атомы и растворяясь в горячих руках воздуха. Пусть умирают, как и тот, что дает им лететь вниз. Я. Медленно, почти не прилагая усилий, подхожу к закрытому на ставни окну — глупое спасение от солнца — и рывком раскрываю его податливую холодность, впуская внутрь комнаты свежесть ночи. Ветер бьет по лицу, приводя в себя и мешая совершить безумство. Выводит на правильные мысли, но я гоню их, ведь я не правилен, раз храню в себе чувства, не поддающиеся объяснению. Как красива ночная тишина. Вечные друзья: Луна — бескрайняя чаша серебра, и Небо — чернильная бесконечность загадок. Тучи как мистические кони пляшут в нем, но принцесса тьмы пробивается сквозь них. На какое-то время я и вовсе забываю обо всем. Только поток холодных кристаллов из глаз все не кончается. Поднимаюсь на уже прохладный подоконник, давая потоку вечера обдать меня своей силой и разрешить мне попрощаться с ним. Взмах черных ресниц. Поворот спиной к пустоте природы и легкое падение вниз. Мое тело. оно замедляет скорость. Словно время остановилось, смягчая раны и боль. Кажется, я левитирую. Нет. Я застыл над землей, которая уже мне ненавистна. Твердость поставленных на бурую царицу ног раздражает еще больше. Мне не дано умереть как простому смертному.
Где-то вдалеке раздается тоскливый вой одиночек. Существ, на которых мы были похожи. Тех, кто сражается до конца за то, что ему дорого, неважно какой ценой придет спасение. Волков. Автоматически, подобно серым животным, поднимаю голову к светилу неба, даря ей грустную, но такую искреннюю сейчас улыбку. Пусть. Осматриваюсь по сторонам. Это кладбище.
— Aeterna urbs . — вырывается фраза с моих уст, утопая в давящей атмосфере этого места.
Аккуратно иду по тропинке, чтобы не наступить на покои когда-то живых людей. Меня с детства учили уважать некрополисы, чему я, несомненно, рад. Ведь мертвецы — это наши соседи и сожители. Мы ходим по их костям, пользуемся выстроенными для них домами, разгуливаем под сенью высаженных ими деревьев. Мы и наши мертвые не мешаем друг другу . Я бы хотел составить им безмолвную компанию. Просто лежать под толщей земли и ничего не чувствовать. Получить пощечину смерти и кануть в небытие. Но это невозможно. Похоже это кладбище бесконечно. Оно подпирает горизонт. Это город, воздвигнутый рукой смерти, а его обитатели, наверное, самый спокойный народ в мире. Продолжаю свой бессмысленный путь, с интересом разглядывая склепы и надгробия обшарпанных временем могил. Слезы? Они застыли, касаясь кожи моего ледяного лица. Провожу кончиками пальцев по стенам безжизненных камней, останавливаясь возле одного из них. Он притягивает к себе магией своего вида: каменное изваяние статного мужчины, который закрывает лицо ладонями, словно прячась от кишащей вокруг него стаи оборотней на земле или скрывая взгляд от крылатых вампиров в небе. Завитки красивого почерка мастера сияют в лунном свете, проявляясь словами:
"Hic jacet Felicius Hellois Avalgor.
Perpentum silentium. Aeterna Nox. Amor."
Это определенно какое-то пророчество. В чем его тайна? Для чего Гордон пленил меня узами вампира? Я ему нужен с какой-то целью. А Том. Он жив. Я чувствую.
Измерение смерти заканчивается с последним сделанным мной шагом, и я открываю для себя мир реальности, в которой нет тебя. Как хочется взлететь. А потом пасть на землю, разбиваясь на куски. Закрываю уставшие от эмоций глаза, глубоко, словно не дышал тысячу лет, вдыхая воздух. Мой мысленный полет прерывает громкий вой, но это не волчья стая. Их глас выражает одиночество, а этот. Злость. Неожиданность ситуации заставляет меня — потерявшего надежду — распахнуть до этого крепко сжатые веки, показывая моему разуму действительность, где я совершенно один, вдали от убежища в виде высокого, величественно возвышающегося замка. Замираю. Жду. Ведь движущаяся на меня сила существ может ускорить мой уход домой — в мир иной. Скрежет когтей отчетливым звуком раздается в ушах, и я понимаю, что сейчас моя полоса остановится. Внимательное изучение неведомых зверей. Это — оборотни. Неприязнь в их сердцах чувствуется и на дальнем расстоянии, накрывая вязкой волной и не давая пошевелиться. Увидев мое бездействие и отсутствие попыток к бегству, их бег становится быстрее и стремительнее. Серость и переливающая гладкость шерсти самого главного вервульфа пленяет разум красотой. Страх? Во мне его нет.
Мгновенье. Стук ударяющихся друг об друга камней. Хриплое дыханье зверей, и поднятая лапа вверх достигает заданной цели в виде моего лица. Боли нет, только густая кровь разрушает невинность моей кожи. Пронзающий поясницу удар когтей. Грудь. Живот. Меня словно протыкают сотнями мечей, но ничего нет в сердце. Оно ведь не стучит, как раньше. С НИМ. Нагло улыбаюсь в мохнатую морду вожака, падая на песочный холод без сознания. Все равно.

Я снова лечу. Неужели я уже покинул этот бренный мир? Нет. Я чувствую дуновение ветра и чье-то тяжелое дыхание на щеке. Но как я могу двигаться, если даже не стою на земле? Кто-то несет меня. Глаза накрыла застывшая пленка крови, которая мешает мне разглядеть "источник" моего полета. Единственный факт, говорящий мне о не желаемой безопасности — это запах кладбища возле обители Гордона. Развевающиеся волосы — мои. Аккуратный прыжок вверх — ЕГО. Кто спаситель мой? Мягкость кровати сбивает с толка, обволакивая и согревая тело. Не желаю этого! Почти удачная попытка очистить взор от кровавого плена. Легкое и обессиленное движение пальцев и. ОБОРОТЕНЬ??? Меня спас тот, кто некоторое время назад был готов убить?! Всматриваюсь в очертания "героя". Ничего знакомого. Хотя. Нет. Эти глаза. Я не могу спутать их магическую сладость ни с чем. Воздуха начинает не хватать, так как я тщетно пытаюсь произнести хоть слово.
— Том? — тихий и полумертвый шепот моего голоса останавливает незнакомца, собирающегося выпрыгивать в окно.
Но ответа не последовало.
— Это ведь ты. твой взгляд обо всем рассказал мне.
Веки янтарных омутов дрогнули и "подаривший мне жизнь" испаряется в бесконечности ночи. Громкий и протяжный вой пропитанный тоской, человеческой и душевной заставляет меня потерять ориентацию во времени окончательно, убеждая в ложности теории Гордона. Ты жив.

Открываю глаза, что медленно очерчивают картину, царящую вокруг меня: необычайно красивая девушка пропитывает меня взглядом черных как зола глаз, подбадривая и воодушевляя; идеально прямые, как стебли выгибающихся цветов, волосы темной пеленой накрывают белые плечи; безжизненная розовость губ, как замерзшие на холоде лепестки не освещает улыбка. Тоска — вот что читается в ее образе. Тонкое тело скрыто в длинном платье с узким корсетом, вытягивая и окольцовывая ребра.
— Кто вы? — моментально родившийся в голове вопрос.
— Я — Анабель, невеста владыки Гордона. Вы подверглись ужасному нападению оборотней. Я услышала шум в вашей комнате и зашла поинтересоваться все ли хорошо и обнаружила вас, лежащего без сознания на кровати. Вы бредили и неустанно повторяли имя какого-то человека. Том. Ваше лицо было так изуродовано.
Касаюсь ладонями своих щек, но следов от когтей будто и не бывало. Чуть двигаюсь на месте. Боли нет. Ничего удивительного.
— Регенерация, — произносит Анабель, наблюдая за мной. — Вы вампир высокого уровня и раны заживают очень быстро. Вам повезло.
Улыбаюсь уголками губ, кутаясь в откуда-то взявшееся одеяло.
Хм, я обнажен.
Девушка, увидев недоумение на моем лице ничуть не смутившись, отвечает:
— Я не могла оставить вас в крови и вымыла тело. Одежда была предана огню. Яд, который оборотни пытались впустить в вас, исчез вместе с вышедшей наружу кровью, — недолгая пауза и. — Мой супруг приглашает вас разделить с ним завтрак.
Медленная, сопровождающаяся шелестом платья и блеском волос походка, которая венчает мое одиночество. Позавтракать, значит? Что ж. С энтузиазмом (!) встав с постели и найдя всю необходимую мне одежду, покидаю пределы своей спальни, спускаясь по винтовой лестнице вниз — к ответам на вопросы в лице Владыки.
По-королевски длинный деревянный стол рассекает середину столовой, храня в себе только одно дыханье — Гордона. Хотя нет, к нему присоединился я — такой же, как и он вампир. Повара постарались на славу — изобилие блюд радует глаз и выглядит не менее аппетитно, чем влажные после поцелуев губы Тома. Непроизвольно облизываюсь, сопровождая этот жест легкой улыбкой. Все это время Гордон не сводит с меня своих бесконечно черных глаз, пленяя и заставляя подойти ближе.
— Подойди. Я ведь вижу — ты не боишься меня.
Идеальная красота протянутой ко мне ладони манит к себе, но я и не думаю сопротивляться. Не к чему сейчас. Уверенно ступаю на мраморный пол, приближаясь к вампиру ближе и садясь рядом на высокий, подобный трону стул.
— Угощайся. Этот завтрак был приготовлен специально для тебя.
С чего это мне здесь оказывают такие почести? Я все равно узнаю.
— Я вижу, твои раны уже зажили, это радует. Не ожидал, что способность левитации откроется в тебе так быстро. Но нам еще нужно закончить кое-что.
— Прямо сейчас? — смотрю с вызовом, словно знаю, о чем он говорит.
— Нет, позже, а сейчас наслаждайся этим пиром.
Хищный взгляд в сторону Гордона. Неторопливое приготовление к трапезе и мои клыки впиваются в нежное и тающее во рту мясо свежеприготовленного мяса.
Как странно. Раньше, когда Том так смотрел на меня, я бы попросил его не делать этого. Но сейчас мне даже нравится эта игра. Только победителя не будет, ведь я не намерен сдаваться.

— А вы точно уверены, что мой брат — мертв? — снова задаю мучающий мое сознание вопрос после окончания завтрака, мелкими глотками выпивая красное вино из кубка.
— Более чем, никто еще не выживал после встречи с оборотнями, тем более человек. Nihil homine est misterius aut superbius . А почему ты спросил?
— Меня вчера спасли. И мои подозрения падают на Тома, я отчетливо видел его глаза.
Пожалуй, об оборотне говорить не буду. Пока.
— Это не мог быть он, тебе, скорее всего, померещилось. — Прикрывает глаза, наслаждаясь терпким напитком.
Он только что убил мою последнюю надежду на то, что Том все-таки жив.
— Что ж, тогда я пойду. Разговор с вами бессмыленен.
Тихо отодвигаю стул от моей сегодняшней трапезы. Но, что это? Гордон словно нарочно задирает голову назад, демонстрируя красоту своей шеи. Это уловка, но так хочется пронзить ее. Тело накрывает мелкая дрожь — я не контролирую себя. Вампир призывно манит меня к себе пальцами, и я, как околдованный, направляюсь к нему.
— Вот так. — Шепчет мне он. — Иди ко мне. Ты ведь хочешь этого?
Его голос опьяняет больше чем вино, что мы с ним пили минуту назад. Не могу сопротивляться.
— Я вижу все желания твоего сердца. Получи то, чего хочешь, прямо сейчас.
Подхожу к нему вплотную и, встав на колени с правой стороны, приближаюсь лицом к шее Гордона. Он улыбается моим действиям, призывно наклоняя голову и выгибая шею прямо перед моими губами. Сердце словно оживает, задавая такт моему дыханию, которое сменилось рваностью и хрипотой. Сладко облизываю кожу моей теперь уже добычи языком, смягчая и разжигая огонь желания испить нектар сильнее.
— Вот так. Ты все делаешь правильно.
Медленно, словно переживаю моменты своей первой близости с Томом, вонзаю клыки в горячую плоть, выпуская наружу алую дорожу крови. Не думал, что она такая сладкая. Боже, я схожу с ума. Чувствую, как ее горечь течет по моим жилам, наполняя изнутри необъяснимой энергией и силой. Последний глоток и сердце возвращает привычно-мертвое биение. Такое ощущение, что я только что целовался: не зря мы с Томом называем поцелуй укусом.
— И так будет всегда. — Гордон берет меня за подбородок и, коснувшись пальцем моей губы, на которой застыла багровая капля, облизывает его, испепеляя меня взглядом. — Ты готов отправиться на охоту.
— На охоту?! — на выдохе произношу я.
— Именно. Это необходимость. Ты привыкнешь.
— Да будет так. У меня нет иного выхода. Но у меня есть к вам еще один вопрос: кто такой Фелиций Хэллоис Авальгор?
Обжигающий огонь взгляда моментально сменяется ледяным холодом и фраза, которую он произносит, убивает своей неожиданностью:
— Он — мой брат.
Хватаю Гордона за руку, но она растворяется в воздухе, как и сам ее хозяин. Снова ускользнул. Еще одна тайна.

***
Крупинки минут вдали от тебя вместе с красками дня летят незаметно, приближая момент моего самоутверждения и новой, до тошноты противной жизни вампира. Не хочу, но этого уже не избежать. От этого не отказаться.
Уже привычная для меня комната давит. Уже приятно— холодные простыни, согревают. Не хочу.
— Билл, пора. — Дымка черного воздуха материализуется во владыку, который как всегда беспрекословен и серьезен. — Это тебе.
Изящные руки протягивают мне черную шляпу с широкими полями, отдаленно напоминающую головной убор королевского гардемарина, и плащ в тон ей. Безразлично-пусто взглянув в бездну глаз Гордона, надеваю мимолетный подарок.
— Ты совершенство. — Не скрыв восторга, произносит он. — Удачи.
Тонкие пальцы касаются моей щеки, растворяясь и оставляя наедине со своим "Я", которое никогда не будет для меня наградой. Никогда.
***
Шорох листьев. Взмах ресниц. Отверженный и в то же время загадочный взгляд, наполняющийся дикой жаждой и страстью к уже намеченной жертве. Обворожительная улыбка молоденькой девушки с гибкими очертаниями тела и по-лебединому тонкой и длинной шеей, в мягкость которой я мечтаю сейчас впиться своими клыками. Тишина и безмолвность царящей красавицы настраивает на нужный путь и призывный жест пальцев уже тянет за собой шлейф смерти и утоления голода. Холодный как свет серебряного небесного диска поцелуй алых губ. Влажная дорожка языка к шее и мое тело наполняет живительная влага крови, сладкой и горькой одновременно. Чистой, но добытой грязным путем затуманивания сознания. Все равно. Уже все равно.
Возвращение в замок. Как мерзко в душе. Словно вместе с теплом красной жидкости в мое тело большими порциями поступила слизь. Она стекает по стенам души, заполняя сердце скользкой печалью и злобой на самого себя. На все то, что так не справедливо быстро разлучило меня с любимым человеком.
Я люблю тебя.
Окно раскрыто, и черные шторы развеваются подобно покрывалу туч. Лунный свет не мил мне сейчас, потому что каждый раз, смотря в его бледные очертания, я вспоминаю того в чьих руках моя душа плавилась. От губ которого я горел изнутри. От жара тела того, кто наполнял меня бесконечным блеском счастья. Где он? Мне не ведомо.
На удивление тяжелые веки закрываются от подступившей к ним усталости. Оголенная кожа торса не покрывается по привычке колючими мурашками от ветра, а просто впитывает в себя воздух ночи. Усну ли я? Все равно.
От чего мое сердце застучало так часто? От чего к глазам подступают слезы? Откуда боль в теле? Что со мной?
— Билл.
Хриплый и измученный не понятными мне сейчас обстоятельствами голос брата, заставляет меня широко распахнуть веки и молниеносно встать с кровати, укладывая на нее же любимую частичку меня — брата.
— Том. Том. Том. — неумолимой скороговоркой повторяю я, не веря своим глазам и тому, что мои догадки и надежды все-таки сбылись. Хаотично поглаживаю его лицо, изрезанное и кровоточащее ранами тело, боясь сделать больно. Боясь, что это не ОН.
— Билл, прости меня, — голос брата срывается от наверняка ужасной боли и я, до краев полный растерянностью, не знаю, как помочь ему. Как избавить от мучений.
— Что произошло?
Гладкий шелк уже освобожденной от одежды кожи, обагренной влагой капилляров, ласкает ладонь своей привычной мягкостью и хочется кричать от счастья. Пока все зеркала и стекла не разобьются вдребезги. Пока все в этом мире не рухнет.
— На меня напали свои же. Так жестоко. Я сопротивлялся, но их было слишком много. Прости меня. — Том обхватывает голову руками, сильно сдавливая виски кончиками пальцев, и дрожит от слез.
— Тише-тише. — Наконец, заключаю его в долгожданные и такие необходимые нам обоим сейчас объятья. — Как мне помочь тебе? Я сделаю все.
Он чуть отстраняется от меня, впиваясь в душу янтарным взглядом, яростно блуждая им же по моему лицу.
— Поцелуй меня.
Растерянность вселилась в мое сердце, окутывая его страхом и сомнениями. Прохладные и чуть дрожащие пальцы притягивают к себе лицо до мельчайших клеточек родного и до смерти незнакомого человека. Ледяные губы сразу же обдает знакомым жаром, от чего руки автоматически обвивают любимую спину, чуть сжимая ее и трепетно поглаживая.
Бессонная ночь — расстоянье.
Унылый закат — пустота.
Касание губ — ожиданье.
Поверженный взгляд — темнота.
© Sweet Sacrifice

Уста не отпускают и не желают разрывать долгожданный поцелуй даже под страхом смерти, которую теперь трудно будет обрести. Весь мир рушится в эти секунды, делая нас бессмертными и всемогущими властителями его увядания. Только Я и ОН. Все вокруг нас пустота и зияющая дыра повседневности. Эта ночь будет бессонной не от то тоски по тебе, а от твоего присутствия в моей душе и в моем теле. Я ждал так мало, но так долго и ничто не заставит меня отпустить свою сверкающую мечту. Не сейчас. Никогда.
— Где ты пропадал? — произношу вопрос, все-таки прекращая ласковые движения первым, и поглаживаю большим пальцем щеку, утопая в твоих янтарных омутах.
Ты закрываешь мир своих глаз, выпуская наружу их печаль в виде капелек, которые мы величаем слезы. Соленая влага души. Она катится по направлению к моему пальцу, заставляя его смахнуть себя в мягкость шелковых простыней.
— Если ответ так болезнен для тебя, не отвечай. Я не хочу, чтобы ты страдал.
Зеркала шоколада распахиваются, глядя на меня отчаяньем и тревогой.
— Я. — новые дорожки растаявших кристаллов проступают на щеках. — . Оборотень.
Обреченная улыбка и падение в бездну — необратимость сказанных им слов поглощает меня, не вызывая никаких ощущений. Разве что. трещины в мертвом сердце.
Как можно нежнее и крепче прижимаюсь к брату, боясь, что он снова покинет меня. Разлука — смерть.
— Прости меня, Билл.
Чужие? Родные? Как много вопросов.
Любимый? Не милый? Откуда в нас страх?
Тебя не забыть, для меня ты стал розой,
Которая дышит в холодных руках.
© Sweet Sacrifice

Плачу. Бесшумно. Не показывая. Как же судьба посмеялась над нами, отбросив неделимые части наших сердец за миллионы мысленных миль. Теперь мы разные. Я всегда боялся непохожести и этот момент настал. Пришел тогда, когда мы и не ждали, он как незваный гость в буре погоды поражает своей внезапностью.
— Обещай, что не бросишь меня. — скорее требование, нежели просьба, сорвалась с губ.
— Я не могу тебе этого обещать, я знаю что ты.
— Вампир. Нам не помешает это. Я хочу быть с тобой, не смотря ни на что. Плевать на запреты. Когда— то мы нарушили один из них, и, думаю, нам ничего не стоит сделать это еще раз.
— Ты хочешь владеть моим сердцем вечно?
— Да. Hoc est in votis.
— Ego consetio.
Пристальный взгляд и новые горизонты недавно открывшегося поцелуя снова предстают перед нами. Сладко. И так непередаваемо— хорошо. Пятиконечная ладонь брата накрывает мой затылок, впечатывая в себя и углубляя движения губ. Шершавая мягкость языка сплетается с моим — жаждущим испробовать его вновь — безудержно и страстно. Увечья, нанесенные Тому неизвестными мне существами, медленно затягиваются и с ними мои — душевные. Пальцы брата скользят по ключицам, исследуя и подчиняя меня себе, маленькие касания к груди и животу заканчиваются невесомым сжатием моих ягодиц, от чего по телу проходит высоковольтный разряд желаемого сейчас возбуждения.
— Том. — Срывается с моих наверняка покрасневших губ тихий стон. — Ты ведь ранен. Я не могу рисковать твоим здоровьем только ради желания.
— Все в порядке. Твои ласки помогают мне. Только не останавливайся. Ego tu amare .
— Scio me . Ego tu amare.
Жемчужины уверенности посыпались на мое тело, разбивая кожу холодной гладью. Я твой спаситель, а кто ты для меня? Человек, утратив которого я бы испарился подобно воде в жару. Без тебя я никто.
Холод пальцев — моих — касается тепла живота — твоего — ты выгибаешься подо мной, и на лице непроизвольно появляется торжествующая улыбка — в нашем тесном контакте ты остался прежним. Страстным и требовательным. Я думал, все потеряно вместе с новым сознанием, но к счастью оказался не прав. Как же мне хорошо с тобой.
Руки спускаются ниже к плотному материалу брюк, дерзким движением расстегивая обычную ширинку и давая действиям больше свободы. А воздух все так же пронзают мои нетерпеливые стоны от непрекращающихся движений твоей ладони.
— In solis tu mihi turba locis, Bill.
Мне не нужно ничего отвечать, ведь мы, как и прежде, размышляем одинаково. Я рад. Я не знал, что вампиры могут чувствовать что— то кроме жажды крови. Могут.
Сжимаю твердую плоть Тома, сцеловывая с губ первый и звонкий стон наслаждения, которое мы не вкушали уже долгое время. Брат не остается в долгу: переместив ладони на паховую часть, он проделывает, идентичные моим, действия, нагло пробираясь под резинку тугих боксеров, мучает меня горячими ласками, медленно двигая рукой вверх вниз.
— А-а-а-х... — еще одна долька блаженства выпадает из плода желания, разбиваясь о распаленные тела.
Как больно. Мы ведь разные. Я не хочу быть таким, но нас УЖЕ убили. Мне страшно. не за себя. За НЕГО. Пестрые цвета мира итак померкли в моих глазах, а с его уходом я просто ослепну. Вечная жизнь? Лучше прожить пару минут в любви, чем бесконечность в одиночестве. Лучше погибнуть в терновнике желания, чем окутывать себя лепестками пустоты. Только с тобой, Том, я живу. Только с тобой мое дыханье теплеет. Только с тобой я хочу умереть.
Говорят, что обнаженного тела не стоит стыдиться. Нужно ценить то, что человек решил тебе показать. И сейчас, находясь в полной наготе, на разгоряченных простынях шелка, в крепких объятьях и убивающих ласках Тома, я перед ним как на ладони. Только ему позволено видеть меня. Только он имеет власть надо мной. Я не вырвусь. И не желаю этого. Бери все что захочешь: душу, губы, тело. Я уже давно твой, как и ты принадлежишь мне.
— Sic volo tu...
Свежесть твоих слез на моих губах вызывает безудержное счастье. Я сдался первым. Я желаю твое тело слишком сильно, чтобы продолжать эту пытку. Но только передо мной возникает дилемма: я хочу проникнуть в тебя, но не хочу, чтобы это заканчивалось. Сделаем все хитрее.
Хватаю твою ладонь, поднимая затуманенный взгляд и спрашивая разрешения. Закусанная губа и томный взмах ресниц объясняют мне твой ответ.
Спасибо.
Внутри снова просыпается зверь. Как знакомо. Но вот только моей целью не является убить свою добычу, а доставить ей желаемое удовольствие. Любить и повиноваться ей.
— Я твой раб, Том. Только твой.
Шепот обжигает. Сердце словно отбивает чечетку, будоража кровь своей немыслимой скоростью. Я жив? Нет, влюблен. Острые клыки пронзают тонкую кожу руки, выпуская наружу алые бусинки, что искрятся как свежие капли дождя в полуденном и по-весеннему ярком солнце. Брат морщится от боли, приставляя пораненную мною же руку к моим же губам. У меня другие планы на этот счет. Кусаю второй раз, и нектар хлещет с большей силой. Не даю ему умереть в черноте постели, направляя на тонкое тело и возбужденно-жаждущую ласки плоть — обагряя.
— Ты сводишь меня с ума, Билл. Но такая смерть будет наградой для меня.
Целую распахнутые ранее губы и, насытившись их терпким вкусом, сравнимым только с вином сорокалетней выдержки, сползаю по твоему телу вниз, туда, где все горит и просит помощи. Нежной помощи.
Как все изменилось с того злополучного дня у камина, когда мы, ничего не подозревая, наслаждались угасающим в глазах днем, молча говоря о своей небратской любви. Мы не боялись, просто, когда у тебя есть свое персональное сокровище в виде драгоценных камней любви, ты стараешься никому не показывать их, дабы обезопасить от возможного воровства или уничтожения под тяжелым молотом действительности. Молот мы не остановили — его попросту не было, а воровство. Никто не способен украсть наши сердца. Они давно спрятаны в перламутровой клетке, открыть которую можем только МЫ.
Влажный язык касается багрово-красной плоти Тома, от чего он вздрагивает и еле сдерживает стон, который был бы сейчас ободряющим для меня. Как вкусна твоя кровь. Интересно, моя такая же? Глупо. Улыбаюсь сквозь движения губ, что мерно скользят по невообразимо— нежной коже возбужденного органа, убыстряясь и поглощая глубже, дольше, чаще. Мои уже вспотевшие ладони гладят твой напряженный живот, расслабляя и успокаивая — хотя как могут вселить спокойствия ласки, которые заставляют тебя покрываться корочкой шоколада? Помогаешь мне, кладя окровавленные руки на затылок, задавая нужный ТЕБЕ темп и угол. Я раб — и рад этому. Рычишь как дикий и необузданный зверь перед нападением на свою жертву. А я. наслаждаюсь железной сладостью твоей крови, вперемешку с вязкой недавно выделившейся из головки смазкой. Потрясающий микс. Похоже, я начинаю осознавать плюсы своего нынешнего положения. Ты так прекрасен сейчас: лицо, кожа которого сияет в бледно-серебряном свете луны отражает блаженную мимическую загадку, смысл которой лежит во мне; закусанная до крови губа — пухлая и поистине нежная — сейчас влажная от облизываемого ею языка; длинные, чуть осветленные на концах волосы ранее собранные в хвост, сейчас небрежно рассыпаны по острым плечам, затмевают все происходящее. Я люблю тебя.
— Иди ко мне, Билл, я соскучился по твоим губам.
Беспрекословно, нет, не сопротивляясь чарам твоего манящего голоса, я освобождаю рот от вязкой сладости и сменяю ее влагой твоих уст и языка, который своими умопомрачительными движениями возносит меня куда-то далеко на небеса и дает понять всю степень моего желания.
— Хочешь быть моим? — накрываю твое тело, от ветра похолодевшее, своим, горячим от собственных же мыслей, выгибаясь от касаний твоей плоти к моей.
Самозабвенная улыбка играет на ранее напряженном лице, позволяя все. Ты — шокируя меня — сам переворачиваешься на живот, заранее столкнув меня с себя и, подобно грациозной кошке, встаешь на четвереньки, выставляя на обозрение шикарную и такую любимую попку. Не могу удержаться: припадаю к упругости твоих ягодиц, покусывая обе половины, пробираясь и гладя языком точно посредине, от чего твои стоны становятся громче и откровеннее. Ты всегда выдаешь себя, когда любая часть моего тела касается тебя ТАМ. Я знаю тебя от начала и до конца. Чуть раздвигаю ранее поцелованные мной половинки, проникая язычком в круглое колечко мышц — реакция незамедлительно следует после этого давно уже проверенного мной действия.
— Возьми меня, прямо сейчас. Не мучай. Ты ведь хочешь этого.
О, да, брат. Ты как всегда прав. И ты получишь награду в виде моей плоти внутри себя. Только нужно подготовить тебя для жаркого вторжения. Облизываю пальцы — свои — и медленно ввожу их в тебя — растягивая и надавливая на особо чувствительные места, одним из которых является небольшой бугорок простаты. Подаешься мне навстречу — ты готов. Сменяю тонкость перстов твердой плотью, не торопясь, щадя тебя. Это больно, как бы ты ни пытался скрыть. Больно. Глаза закрываются от поразительно-приятного ощущения узости и давления, голова — ранее опущенная донельзя низко — теперь задрана назад, что дает моей укушенной Гордоном шее выгнуться под красивым углом. Целую лопатку брата, так же, не двигаясь — мне нужен знак.
— Ну, же. Пронзи меня глубже. Ты ведь можешь. Будь грубее и властвуй — я твой.
Ах, так? Хорошо.
Резким движением вхожу в Тома по самое основание, от чего он довольно вскрикивает, срываясь на приглушенный хрип. Провожу тыльной стороной ладони по позвоночнику снизу вверх и обратно, изнеможенно сдерживая себя. Не хочу быстроты этого сказочного момента.
— Я люблю тебя. — сливаемся в легком поцелуе и я все-таки начинаю двигаться внутри брата. Тяжело дыша и прикрывая глаза.
Сколько мы не были вместе? Неделю? Месяц? Я потерял счет этим бесконечным дням. Сейчас это неважно. Сейчас только ты и я. И как ты сказал мне однажды все, о чем бы я ни думал, останется с нами. Inter hos.
Толчки яростнее и грубее. Я больше не могу сдерживать себя — кричу от накатывающего наслаждения, которое очень скоро прольется внутри Тома белой жидкостью, наполняя и согревая.
— Люблю тебя.
Брат быстро повторяет эти приятные слова, лаская сам себя и насаживаясь глубже (хотя куда глубже может быть?).
— Остановись! — Том так громко произносит эти слова, что мое желание на какое-то время покидает тело. — Я хочу видеть твои глаза.
Понимаю его просьбу и, выйдя из его податливого, мягкого как топленое масло тела, переворачиваю его на спину, обхватывая бедра и проникая в него снова, только на этот раз я буду не так нежен как секунды назад. Двигаюсь так быстро, как только могу, неустанно выпуская наружу стоны в унисон с братом и, не моргая, смотрю в его переполненные наслаждением глаза. Конец приближается стремительно быстро.
— Билл!
— Том!
Выкрикиваем мы одновременно, изливаясь и касаясь истосковавшиеся без поцелуев губ.
— Это было волшебно. — Шепчешь мне ты, прижимаясь, словно не видел тысячу лет. — Останься пока там. Я люблю тебя. — еще один поцелуй — легкий как дуновение ветра — тело, потерявшее всякую силу, устало падает на брата, между тем восстанавливая сбившееся дыханье.
— Том? — произношу через какое-то мгновение я.
— Да, сладкий мой.
— Это ты был тогда в полнолуние со стаей оборотней?
— Я. Каким-то образом мне удалось контролировать свое сознание во время звериной ипостаси. Это странно, но я адекватно воспринимаю все, что меня окружает.
— Спасибо, что спас меня.
Целую его в шею, проведя кончиком языка по нежной коже.
— Знаешь, Том, я пытался покончить с собой в ту ночь, но у меня не получилось. Я сознательно летел из окна спиной вниз, но остановился в считанных сантиметрах от земли. Тоска сжигала изнутри. Я был в полной растерянности и замешательстве.
— Ты не представляешь, Билл, как я был рад тому, что ты жив. Когда я спас тебя и вернулся к своим сородичам, они жестоко наказали меня.
— И как же?
— Изгнание.
— Не может этого быть!
— Может, более того, они изрезали мое тело серебряными ножами, воткнули их же в ноги и руки, заставляя меня идти. Вынув их из своего тела, мне не осталось другого выхода, как убить всех своих моральных палачей.
— И все-таки, зачем в ночь нападения Гордон спас меня? И это пророчество.
— Какое пророчество?
— Якобы любовь вампира и оборотня смогут помочь победить войну. У него, кстати, был брат, который покоится на кладбище, что по ту сторону моего окна. Его имя — Фелиций. Тебе ни о чем не говорит?
— Нет. — Том разочарованно выдыхает воздух, и чуть отстраняется бедрами, позволяя мне покинуть его тело и обнять обессиленными руками.
Что теперь с нами будет? Он — оборотень, я — вампир, разве могут существа из разных стай любить друг друга? Мы ведь с Томом никогда не боялись трудностей, но они были настолько жалкими по сравнению с теми, что происходят у нас сейчас.
— Нам нужно.
— Бежать. — Заканчивает мою мысль Том.
— Вопрос куда?
— На север, там более или менее спокойное положение. Да, мы убежим туда. Ты готов сделать это?
— Ты еще спрашиваешь. Конечно, да. Меня не прельщает мысль жить бок о бок с тем, кто убил во мне прежнего Билла одним укусом. Нет.
— Значит, решено. Я приду за тобой через пару дней, и мы совершим побег. А пока, веди себя так, словно мы и не виделись. Словно ты до сих пор скорбишь по мне. Не выдавай нашу тайну никому.
Еще один поцелуй — заключительный, ставящий все нужны сейчас границы и позволяющий Тому, нехотя, освободиться от моих объятий и надеть чистую темноту любезно подаренной мной одежды. Так не хочется, чтобы он уходил.
— Ну, что ж. До встречи. — трепетные объятья Тома, сопровождаемые касанием мягких губ моей шеи; поглаживание завернутой в шелковое одеяло спины, совсем невесомое; любящий и плавящий все вокруг взгляд венчает наше сегодняшнее расставание. — Спасибо, за сегодняшнюю сказку.
— Я буду ждать тебя.
Чуть видимая, дарящая надежду улыбка и брат выпрыгивает в пустоту окна, оставляя мое тело наедине с самими собой, в то время как душа и сердце дышат в руках моего любимого близнеца.
Продолжение