Я попала в больницу с бронхиальной астмой. Приступы удушья были очень частыми, через каждые полчаса. Врачи старались помочь, чем могли. Назначили полный курс гормонального препарата «Преднизолон». Затем еще и еще гормоны. Приступы астмы были купированы, но мой организм оказался склонным к образованию опухолей.

Так я на себе испытала, что гормоны — это пища для рака. А ведь, как правило, курс химиотерапии при лечении онкозаболеваний включает гормональные средства. У многих больных после этого болезнь прогрессирует. А у здоровых людей гормоны могут дать толчок к возникновению опухолей различных видов.

У меня появилась мастопатия. В онкодиспансере мне назначили курс лечения — два месяца магнезии и бромкамфары. Безрезультатно. Около года я ходила с высокой температурой, и сбить ее не могли. Лечилась в стационарах нескольких больниц — в гинекологии, в пульмонологии. Отовсюду меня направляли к онковрачу.

Все пути вели в онкодиспансер, на операцию. К этому времени опухоль в груди достигла размера куриного яйца, из сосков выделялся густой темно-зеленый гной. За последние два месяца болезни я настолько ослабела, что с трудом передвигалась по квартире. Я похудела па 18 килограммов. Боль из груди отдавалась эхом в позвоночник. Я не могла наклоняться, переносить тяжести, даже два килограмма. Слабость и бессилие продолжали уничтожать меня. Никакие антибиотики не действовали. Организм не отзывался ни на какие отечественные и импортные препараты. Я лежала дома почти парализованная. Рука и нога со стороны больной груди отказывались слушать мои команды. Надежда на жизнь с каждым днем все больше угасала. Выхода я не видела. Участковый врач — тоже. Он приходил ко мне домой и брал расписку о том, что я добровольно отказываюсь от госпитализации в онкодиспансер (все больницы к тому времени от меня уже отказались). «Скорая помощь» тоже не могла ничего предложить, кроме онкодиспансера. А мне казалось, что онкодиспансер — это крайняя мера и окончательный приговор. Я знала, что там меня ждут «химия», облучение или операция. Мне хотелось оставить это на самый «худой конец».

А «худой конец», видно, уже наступал, если участковый врач, требуя в очередной раз расписку, открыто кричал моему мужу в лицо: «Она сегодня ночью умрет, а меня лишат диплома!» Мне было тогда всего 37 лет. Умирать не хотелось, и я уже почти настроилась на операцию. Но, к счастью, так было угодно Богу, судьба свела меня в тот критический час с онкохирургом — пенсионеркой Бертой Исааковной. Она отговорила меня от операции. У нее была своя теория в области онкологии. По ее мнению, не бывает онкохирургов плохих, как не бывает и хороших. Онкооперация в некотором роде протекает как бы наугад, оттого что онкоклетки вокруг опухоли очень трудно уловимы для человеческого глаза (даже вооруженного).

При удалении онкоопухоли хирургическим путем нет гарантий, что ни одной онкоклетки не останется, а если хоть одна онкоклетка останется в организме неудаленной, то шрам после операции станет благодатной почвой для ее развития. Когда эта клетка соединяется со шрамом, то полоса шрама становится тоже своего рода онкоклеткой, от которой, как петли при вязании, размножаются следующие онкоклетки и рак продолжает «съедать» человека. Это и является одной из причин того, что после операции одни люди живут долго, а другие быстро умирают, т. е. у одних при операции онкоклетки удалены полностью, а у других — нет.

Врачам-онкологам и особенно опкохирургам мои слова, конечно, вряд ли понравятся. Но это же не аксиома, а частное мнение, на которое все имеют право.

Вскрывать раковую опухоль можно только тогда, когда уверен, что она расположена так, что при вскрытии ёе можно удалить. Оперативное вмешательство — это очень серьезно. Но мы-то мы знаем, что в онкоопухоль нельзя допускать попадания воздуха, это оказывает неблагоприятное воздействие на больного, и болезнь прогрессирует. А анализы? Опухоль нельзя трогать, нельзя даже наружный массаж применять.

Отказавшись от операции, от химиотерапии и облучения, по совету товарищей по несчастью, я решила попробовать мухомор — по принципу: или пан, или пропал. Ведь если одним и тем же средством сотни и тысячи древних русских лекарей, тибетских и монгольских лам

врачевали своих больных, если я сама знаю немало онкобольных, которые живут, пользуясь этим средством, десятки лет, то оно не может быть плохим.

Я прошла курс лечения настойкой мухомора в стационаре, находясь, по мнению врачей, в безнадежном состоянии. Даже для них это был как бы эксперимент.

С согласия и разрешения заведующего пульмонологическим отделением меня перевели в отдельную палату, и «эксперимент» начался. Два месяца мы с лечащим врачом вели дневник наблюдений, записывая реакцию моего организма после приема каждой следующей капли настойки. Я пропила мухоморную настойку до 20 капель и обратно.

Когда оставалась последняя неделя — сделали рентгеновские снимки, показали меня онкохирургу. Все сказали почти одно и то же: «В этой груди никогда не могло быть опухоли... Из этой груди не мог идти гной... Снимки нормальные: мастопатии нет».

Надежда Новикова, автор книги " Онкология. Профилактика и лечение.

Читайте интересную статью" Лечение одуванчиком рака" и на сайте kerosini.ru " Лечение ангины без антибиотиков"

Дай бог вам здоровья!!!