«Но пришла неожиданно взрослость,
износивши свой фрак до дыр,
в чьё-то детство, как в дальнюю область,
гастролировать убыл факир»
Е. Евтушенко
Я с удовольствием и удовлетворением могу заявить, что в жизни у меня не было осечек. С отличием окончил школу, легко поступил в институт, женился на самой красивой девушке, у нас родился наследник, дела в бизнесе складывались блестяще и ничто, казалось, далеко вперёд не омрачало горизонта благополучия.
Идя по сумеречному, утопающему в зелени, городу, я размышлял над предстоящим деловым свиданием. Если всё сложится удачно – я полагался на интуицию, которая меня никогда не подводила, была чем-то вроде направляющей в нужное русло силы для решения и регулировки планов – буду вознаграждён.
Встреча должна была состояться в одном из небольших, но уютных ресторанов города. Времени оставалось достаточно, чтобы расслабиться, а после собраться для интересного манёвра. Из определённых источников просочилось, что человек, с которым я оговорю ряд серьёзных вопросов, большой дока и партнёрство с ним даст стремительный виток и осязаемую прибыль.
Я сел за ранее заказанный столик. Посетителей оказалось немного. Внутреннее освещение решено было с особым ударением на лёгкий интим между мужчиной и женщиной в плане беседы, разговора глаз, обещающей улыбки и сквозящей недоговорённости с обеих сторон. Скучающе обходя взглядом зал, я попивал кофе с подобием коньяка вперемешку. Моё внимание привлекла обольстительная спина женщины, чьё платье смело перешло границу дозволенного выреза в рамках пресловутой условности. Гладкая бархатистая кожа красивого заморского загара сидящей за соседним столиком дамы не оставляла меня равнодушным. Кружа по залу, я быстро возвращался к ней и жалил спину двумя шмелями моих глаз. А порхающая бабочка губ сыпала заживляющую пыльцу на смуглую кожу. Когда женщина слегка наклоняла голову, мне казалось, что она испытывает приятные ощущения от того, что к ней странным образом идёт тепло. Хрупкое грациозное создание венчал шёлк волос невероятно красивого тёмно-рыжего цвета. Женщина поправила причёску, и от пальца руки скользнул тонкий бриллиантовый лучик, пробежавший к моему лицу. Я расценил это, как знак, и забеспокоился. Нестерпимо хотелось увидеть обладательницу неожиданной, чрезмерной роскоши в одном творении. Но – или же она должна была обернуться, или я - пройти мимо неё, скажем, покурить. Но я не курил, а она не оборачивалась.
Мне никогда не нравились рыжие женщины. Они обычно отличались обилием веснушек, золотисто-выгоревшими ресницами и слишком простыми чертами лица. Это определение сложилось с детства, вернее, первой ступени юношества, когда разница между полами ещё продолжала видеться благодаря платьям и брюкам…
Память стремительно понесла меня в безоблачную даль детства, где две дворовые компании собирали порядка двадцати человек. К нам всегда присоединялась девочка, если её можно было так определить. Она была маленькая, коренастая и отчаянно рыжая. Носила джинсы, коротко стриглась и надевала кепку козырьком назад. Отрастающие вихры горели на солнце, она снова избавлялась от них или прятала под головной убор. За девчонку её никто не принимал. Так, воскресший Гаврош. Сквозняк бездомности и молчания пронизывал всё её маленькое существо. Тем не менее, она лихо гоняла в футбол и часто стояла на воротах. Все дразнили её Каротелькой, т.е. Морковкой. Но Морковка к ней не пристала, а Каротелька была в самый раз. Каротель – это вкусный и сладкий сорт моркови с коротким и округлым концом. Таким образом, билось два очка. Маленькая и рыжая.
В неё никто не влюблялся. Когда наши голенастые девчонки стали сказочно превращаться в стройных девушек, то у неё и форм никаких не обозначилось. Летом она носила футболку с рисунком сосновых иголок. И когда я однажды взглядом вдруг обнаружил под этими сосновыми иголками две округлые выпуклости, которые при беге слабо пытались колыхаться, то не нашёл более поэтического определения, как назвать их грибными шляпками. Мне казалось, что они вот-вот надорвут тонкую ткань футболки, с неё посыплются иголки и я увижу то, что туго начинало расти. Вечером я поделился открытием с Димоном, закадычным приятелем. Он расхохотался и назвал меня грибником. Я страшно рассердился, но «грибник» пристал ко мне прочно. Димон не удосужился из дружеских побуждений поведать окружающим причину, а я долго и оскорблённо молчал.
Время летело, мы всё реже гоняли мяч. Однажды в одном из решающих матчей Каротелька стояла на воротах. Когда накал футбольных страстей достиг апогея, я, забыв о девчоночьем вратарстве, с силой нанёс сокрушительный удар по воротам. Она поймала мяч, вскрикнула, мгновенно выпустила его, закрыла обеими руками грудь и, медленно обогнув ворота, пошла, опуская голову всё ниже. Две команды подрастающего поколения онемело смотрели ей вслед, потом перевели взор в мою сторону. Не знаю, что меня толкнуло, то ли её руки, защищающие с опозданием грудь, то ли взгляды пацанов, слившиеся в один, но я рванулся за ней, догнал и, тронув за плечо, глухо спросил:
- Больно?
- Нет, - она мотнула головой и заплакала.
Тогда я был ещё далёк от науки, как можно быстро утешить женщину. Но моё желание сделать это было огромно.
- Я не хотел, - искренне сказал я.
- Знаю, - глотая слёзы, ответила она.
Мне никогда не доводилось рассмотреть её близко. Несколько бутафорно рассыпанных на переносице веснушек, большие ореховые глаза, обрамлённые веерами густых бледно-рыжих ресниц, в которых застряли бриллиантовые слёзы. Мне ещё больше стало жаль её.
- Тебя проводить? – искупая вину, предложил я, - Уже почти темно.
- Меня? – она всё еще затаённо держала руки на груди, - Да нет, не нужно, это совсем ни к чему.
«Почему это?» - мужское самолюбие начало прорастать во мне.
- Почему? – вслух спросил я.
- Мне потом будет плохо.
Наверное, я что-то не понимал.
- Почему – потом?
- Да потому, что это будет первый и последний раз, когда ты меня проводишь.
- Почему ты так думаешь? – утешающе спросил я её.
- Потому что я рыжая, - она безнадёжно сдёрнула кепку, - Потому, что даже мама называет меня Рыжиком. Это грибы такие,- пояснила она, - Почему обязательно Рыжик? А не апельсин, например. Пусть не апельсин, а цветок флёрдоранжа.
«Ого! А я-то думал, что она умеет только молчать и гонять мяч.»
- Флёрдоранж – это что-то связанное с браками? – решил блеснуть я.
- Иногда, - заключила Каротелька, - Это, вообще-то, цвет апельсина.
Как ни странно, она пророчески оказалась права, но мне не хотелось оставлять её одну в наступающий вечер. Много позже я нашёл в ботаническом словаре яркую иллюстрацию цветущей апельсиновой ветки.
- Я провожу до подъезда, - решительно настоял я, и мы пошли в сторону дома, где жила Каротелька.
Подъезд был погружён во мрак. Лифт не работал.
- У вас всегда так? – тихо спросил я.
- Почти, - так же тихо ответила она.
- Как же ты поднимаешься одна? Не боишься?
- Боюсь, но поднимаюсь.
- Давай руку, - предложил я. – Иди за мной. Какой этаж?
- Девятый.
- Ничего себе! – присвистнул я.
Мы поднимались впотьмах. Молча. Между пятым и шестым этажами неожиданно раздалось мяуканье, очевидно, кто-то из нас зацепил кошку. От испуга Каротелька выдернула руку, ойкнула и прижалась ко мне. Она вся дрожала, а у меня бешено заколотилось сердце. Я неумело обнял её, неумело рукой, чтобы не ошибиться, нашёл её рот и также неумело поцеловал. В моей жизни это был первый поцелуй, а он редко бывает не по любви. Чаще не по любви у мужчины случается первая женщина – в кромешной тьме, когда не нужно исповедоваться глазам, когда властвует ощупь и возникшее ниоткуда желание.
А потом осыпались её сосновые иголки… Прав был Димон, назвав меня «грибником». Мне тогда едва исполнилось четырнадцать лет. Это был как раз тот, «первооткрывательский» возраст женских прелестей.
…Я так и не влюбился в неё. Памятный вечер сиюминутного настроения не продлил очарования юношеского порыва. Потом она куда-то исчезла. Димон сказал, что вроде переехала в другой конец города.
Неожиданно пришла взрослость.
Деловой представитель опаздывал. Я благодарил обстоятельства за продление момента созерцания прекрасной незнакомки. Её спутника насторожило чрезмерное визуальное скольжение соседа по спине его дамы. Я силой, какой уводят преступников, увёл взгляд, но глаза, как два вора, вернулись к ней и продолжали грабительски исследовать каждую частичку её тела. Так чувствует себя «медвежатник» в момент открывания дверей сейфа с драгоценностями.
Меня успокаивало моё физическое превосходство над невольным соперником в случае брошенной перчатки, но верх был его. А может, она не так уж красива, с веснушками и простыми чертами лица, которые мне никогда не нравились в рыжих женщинах? Что, если я приглашу её на танго? Рискну, так сказать.
Я не успел это осуществить. Они поднялись. Женщина нечаянно уронила сумочку. Я кинулся ей помочь. Потому что она находилась ближе ко мне, и я должен, ДОЛЖЕН был её увидеть. Кинулся помочь и спутник. Я опередил, первым поднял и подал женский атрибут. Немыслимое испытание посылало небо, не отпустив греха того поцелуя и разорванной кофточки. Передо мной в пике совершенства женской красоты стояла моя Каротелька! Я успел заметить всё сразу: тонкие черты лица, изумительные глаза, золотые веерочки детства которых были талантливо подкрашены. На декольтированном лифе платья цвела вышитая шёлком ветка флёрдоранжа. Прикушенная губа рассказала о том, что она узнала меня. Во всяком случае, я утешал себя зыбучей мыслью памяти о дворовом мальчике. Это было мгновение, давшее возможность увидеть апельсиновое деревце с тёмно-рыжей кроной и белыми цветами. Я не знал, какими бывают экзотические апельсиново-померанцевые деревья, но в моём представлении всё должно было быть именно так. Женщина шла рядом с мужчиной медленно, как бы раздумывая. Возле лестницы остановилась, замерла и… обернулась, сложив руки на груди, как тогда после удара мячом.
Щедра в своей неожиданности природа! Некрасивую морковку она превращает в Мисс Оранж. По крайней мере, мне так хотелось ЕЁ называть. И отдать бы много для того мгновения, чтобы увидеть как дурнушки становятся красавицами. Подглядеть таинство. Найти её не представлялось возможным, ибо я никогда не знал настоящего имени маленького рыжего стража ворот.
…После этой встречи она часто стала приходить в мои сновидения. В них Бог был более милостив ко мне, он иногда позволял дотронуться и задержать прикосновение к её телу. Я мечтал о большем: вернуться в тот тёмный подъезд между пятым и шестым этажами, где обязательно мяукнет кошка… потому что я принёс бы её с собой.
Мой потенциальный компаньон не явился в тот вечер. Случилась двойная осечка в один день. Одна – отголоском прошлого, другая – неясного грядущего.
СТРАНИЧКА НА СТИХИ.РУ
Всё это было сказкой чувств
под благодатным солнцем юга.
Я часто в снах туда лечу,
чтоб ощутить опять друг друга.
Мне удалось на память сохранить
об отдыхе, что был однажды летом,
тех бус коралловых причудливую нить,
похожую на горсть больших креветок.
Соломенную шляпку и браслет
из раковин, расписанных вручную.
И вот сегодня, через много лет,
перелистать роман с тобой хочу я.
Ты выходил из моря, словно Бог!
Красивый, атлетически сложённый.
За место, чтобы пасть у крепких ног,
сражались дамы, даже чьи-то жёны.
Я, юной, почти девочкой была.
Но, солидарности поддавшись женской,
твой выход, как на подиум, ждала,
стряхнув прилипший камешек с коленки.
На танцплощадке появлялся ты.
Поклонниц пляжных окружённый свитой.
Я понимала, что мои мечты,
как лодка в шторм о волнорез, разбиты.
Вдруг – «белый танец», помнится, был вальс,
запели, заиграли тонко скрипки.
Мой шанс! Назло эскорту: - Можно, Вас? –
О, да, мадемуазель! – и одарил улыбкой.
Я не заметила, что удивился зал,
но видела: немели в свите дамы.
– Вальсируете классно! – ты сказал.
– Закончила танцкласс по просьбе мамы.
– А... Селинджер? «Над пропастью во ржи»?
Читали? – Да, читала, как ни странно…
Мне «белый танец» голову кружил.
Он был началом нашего романа.
– Рискнём, мадемуазель? – Одежды на песок.
– Волна и ты - восторг очарований!
"Мой первый поцелуй и ты… И ты – мой Бог!"
И рук кольцо. И грешный путь познаний.
Нас сторожила жёлтая луна,
а звёздный полог небо нам стелило.
Фруктовый рай. И трапеза сполна
любовным зельем допьяна поила.
Ты в эйфории собственных щедрот
скупал на рынке персики и дыни…
Ах, как прекрасен был мой отдых тот
с водоворотом чувств в любовном ливне.
Последний вечер в сумерках тонул.
Последний вечер нашего союза.
Ты Обнял вдруг меня и протянул
креветки и коралловые бусы.
"Соринка в глаз попала…". Мне слеза
в твоих глазах как будто показалась.
- Прощай, мадемуазель! – ты мне сказал.
- Прощай, мой Бог! – и море расплескалось.
Кричали чайки в синей вышине,
к волне морской слетая за уловом.
Фотограф, отдавая фото мне:
- Он любит Вас! – сказал. – О, нет! Ну, что Вы!
Обнявшись, мы стоим на берегу,
лавину чувств не сдерживает снимок.
Слова фотографа признаньем берегу,
тобой не сказанным, что я была любима.
Твои подарки – шляпка и браслет,
Луч солнечный, ажур зелёных веток…
Ещё храню я небольшой пакет:
в нём нить кораллов, словно горсть креветок.
*----------------------------
"Элиза" (Сара Мун) - вышивка автора.
Не торопи... Не надо... Помолчим...
Зажги свечу. И сядь ко мне поближе.
Пусть музыка звучит. Любимый Оскар Строк.
На танго пригласи. Я в память о Париже
прочту рондО. Всего тринадцать строк.
Не виделись давно. Года. Какая пропасть...
Совсем седой. Но всё равно хорош!
Откуда вдруг в тебе мальчишеская робость?
А у меня - девическая дрожь.
И пауза... Как долго это длится!
Твои объятья... Нет пути назад.
Я слышу, как бежит из-под ресницы
горячей каплей крупная слеза.
Свеча горит. В зеркальном отраженье -
с тобою мы - как эти две свечи -
ещё горим. В сердцах вины броженье.
Не торопи... Не надо... Помолчим...
************************************
"Незнакомка" - вышивка автора.
Испить бы птиц воркующую страсть...
У лета ночь короткая как миг,
как свежесть ослепительного утра,
в котором солнце открывает лик,
вуаль снимая в стразах перламутра.
А мы с тобой который год
блаженствуем в плену у лета,
где паучок с небес крадёт
лучи для кружев золотого пледа.
Нежнейших слов цветная карамель
с медовым вкусом шёлкового луга.
Кружа над нами, заставляет шмель
тесней прижаться нас с тобой друг к другу.
Жара спадёт, как мой наряд
полупрозрачного шифона.
Все одуванчики подряд
ты переплёл в душистую корону.
Волшебных нот бальзам невдалеке
льют перезвонной медью колокольцы.
Скользит, едва касаясь, по щеке
твоя рука, соперничая с солнцем.
В настое трав хмельной ночи,
устав от звуков оголтелых,
закрыв глаза, вдвоём молчим,
подслушивая ветра бег по телу.
Испить бы птиц воркующую страсть,
а нашу примитивность в гнёзда им бы.
Не суждено. На то и жизни власть
нести свои над головами нимбы.
У лета ночь короткая, как миг,
как свежесть ослепительного утра,
в котором солнце открывает лик,
вуаль снимая в стразах перламутра.
************************************
"Пикник" – вышивка автора.
Не приручай...
Не приручай. Наш мир жесток и грешен.
В нём каждый шорох и раним и слышен.
Когда в июле дерзко от черешен
и предвкушенье кисло-сладких вишен.
Не приручай, когда смеются блики,
а радуга вот-вот исчезнет с неба.
Когда леса утонут в землянике
и нам нектар нальёт с тобою Геба.
Не приручай, когда по пояс травы
и вольно телу в кружеве батиста.
Твои глаза …Мне не найти управы -
они, как два безумных террориста.
Не приручай. Так славно - роспись сверху
из маков на пшеничном шёлке пОля!
Ты не поверишь, но при слове первом
конец я вижу. И начало боли.
Не приручай. Над морем птицы - снежно…
Такое множество вспорхнувших чаек!
Прошу тебя сумбурно, тихо, нежно:
Не приручай… А ты… Ты приручаешь.
**************************************
"........." (Сара Мун) - вышивка автора
Свечи потуши...
По душе картина:
тени от плеча,
капли стеарина
стынут на свечах.
На столе фужеры
с золотым вином,
дама с кавалером,
дождик за окном
сыплет бисер
горстью
в мокрое стекло.
Поутихла гостья…
Разлилось тепло.
Тоненько осколком
замер смех в
груди.
Схвачены заколкой
косы позади.
Тишина по дому
кошкой разлеглась,
негой и истомой
во плоти лучась.
И совсем некстати
высветит гроза
брошенное платье,
темные глаза,
и стыдливость,
позы,
и неловкость рук…
Ох уж эти грозы,
как ненужный стук
в сердце или двери,
и возврат с небес,
словно и не веря
в полонивший бес.
И опять тревожно
снявши крест
c души,
скажет осторожно:
- Свечи потуши...
******************************
вышивка автора
Шаль
Я в Новый год сожгла свечное торжество.
Осиротели все мои подсвечники.
Вновь накуплю свечей и в Рождество
зажгу огни мгновения и вечности.
Настанет праздник. Разольём
шампанское в хрусталь.
Метель начнётся за окном,
и я достану шаль.
Но в дымку волшебства укутается вечер.
Стена теней рисунком растревожит.
Гореть и тихо плакать будут свечи,
снимая восковой ажур серёжек.
Пусть длится праздник. Разольём
шампанское в хрусталь.
Снег будет падать за окном,
и я надену шаль.
Сожгу все свечи в праздник Рождества
и сохраню их слёзы на подсвечниках.
Январским праздникам свечного торжества
мои стихи - мгновением над вечностью.
Ах, славный праздник! Разольём
шампанское в хрусталь.
Метель утихла за окном,
и я снимаю шаль...
***********************************
"Шаль" - вышивка автора
Просто было... море...
Просто было море… Чайки над волной.
Всё происходило будто не со мной!
Берегом песчаным – пляжная коса,
Счастье растворялось в наших голосах.
Просто было небо… К горизонту – синь.
Ты меня остаться на два дня просил!
Шляпка из соломки, обгоревший нос…
Помню, как медузку ты в руках принёс.
Просто были камни… У прибрежных скал.
Возле них меня ты всю обцеловал.
На воде дорожка в мириадах лун.
И в прибойной пене – исполин-валун.
Просто было трое… Воздух, ты и я.
Наших чувств загранность. Радость бытия.
А потом весь вечер звёздами пропах.
Ночь на миг застыла в предрассветном па.
Просто уезжала… Суетный вокзал.
Руки, губы, плечи. И глаза в глаза.
Солнца луч в изломе зайчиком искрил.
Ты мне очень нежно что-то говорил…
Разметала крылья в доме тишина.
Притаился шорох в уголке окна.
И крадётся ветер, словно вор ночной.
Просто рАвно смерти – без тебя... Одной.
*-------------------------------
"На берегу" - вышивка автора
Картинки детства. Барин...
Однажды в зеркало глядясь, и в паре
глаз серых, что застыли удивлённо,
вдруг вижу: смотрит на меня тот самый барин
с окутанного тайной медальона…
Тепло свечи. И грусть владеет сердцем.
Мелодия ласкает нежно клавиши.
Картинкой памяти есть шанс душе согреться.
В ней Дед Мороз в заштопанные варежки
под ёлку в серпантиновом уборе,
в небьющихся игрушках из картона
(там в кружевном причудливом узоре
мерцают замороженные окна)
кладёт нам исполнением желаний
конфеты в золочёных фантах ярких.
Признаюсь без чрезмерных излияний –
то были в жизни лучшие подарки.
Там утром колдовал огонь в печи.
Надев на босу ногу валенки,
сходились греться мы… Огонь свечи
напомнил детство. Где девчонкой маленькой,
присев на низкий стульчик перед дверцей,
смотрела я на пламя с восхищением.
И таяло - во рту конфетой – сердце
от найденного мною угощения.
Тепло лилось по телу под фланелью,
блаженно голова ко сну клонилась,
душисто пахло смолянистой елью
и утро – в дне, как сыр – в печи, томилось.
Я, новогодней благостною ленью
укутывалась, словно шалью мамы,
сквозь полудрёму слыша, как поленья
потрескивают за «семью» замками.
Как колокольчиком звенел и растворялся
смех бабушки, забывшей об опаре,
как в девках с нею жарко целовался
красивый молодой поместный барин.
Он ленты ей дарил и бутоньерки,
слова шептал… Но всё прошло, как сон.
Вон там, за Пушкиным, лежит на этажерке
подарок барина – с эмалью медальон.
И фотография внутри… Опять пороша.
Пурга метёт, не видно ей конца.
Но, Боже мой! Ах, как же я похожа
на барина… Господь с тобой, ты – копия отца.
А дальше шёл двух женщин разговор
о святках, о гаданиях и ряженых,
что уж в снегу утоп наш старый двор
и как бы кот не съел все пенки в ряженке.
Ещё игра на флейте старой рамы,
метели дискант в снежной круговерти…
И жаль, что я не слышала, как мама
меня брала на руки. Уж поверьте.
Ронялись в золотой фольге конфеты,
шарами жёлтыми катились мандарины.
Струился день волшебным дивным светом,
рассеребрив на ветках пелерины…
-------
СОН
Не так давно увидела я сон:
в нём тихо пела скрипка Страдивари,
а юною красавицей пленён,
с глазами как у мамы моей, барин.
Красавицей той бабушка была.
Их тайну до конца мне сон поведал,
что дочку раньше срока родила.
Выходит, барин из поместья был мне дедом!
Проснувшись, я достала медальон,
ажур серебряный, с эмалевым отливом.
Знакомлюсь с дедом. Ах, какой же он
на фото обольстительно красивый...
-------
Я часто думаю о судьбах двух людей
и помню разговор тот новогодний.
Любовь всей жизни бабушки моей
хранит подарок, что ношу сегодня –
изысканный старинный медальон –
сердечных мук и тайн. Чужих реликвий.
Возможно, талисманом станет он
любви другой, к которой не привыкли.
Мы пьём сейчас по случаю коктейли,
камин и свечи жжём, чтобы согреться.
Мерцают окна, праздник пахнет елью…
Но грусть, а не тепло владеет сердцем.
Январь, 2005 год.
***************************************
"Джина"(Сара Мун) – вышивка автора.
Подвенечный наряд
Разбриллиантилась, заневестилась девкой весна.
Не до отдыха ей, безмятежного сна.
Кружевную фату примеряет на косы
Из душистых и нежных цветов абрикоса.
Платье тонкое – запахов флёрный муар.
То природы бесценный Вселенческий дар.
Лиф расшила кипенною яблоней. Вишней
По подолу прошлась белой рюшею пышной.
Локон к локону ей уложила сирень.
Ветер кудри её сторожит целый день.
Бутоньерки рябины и серьги акаций,
а калина с черешней – букеты оваций..
Пышность форм подчеркнув, зашнурован корсет.
Краше в мире невесты, мне кажется, нет.
Солнца луч ожерелье жасмина поправил,
Сад фужеры тюльпанов для свадьбы расставил.
Торжество белоцветья духами пленит.
У невесты моей ослепительный вид.
Жемчугами черёмух украшены плечи.
Зажигает каштан треугольные свечи.
Капельмейстер… и! В бальных платьях пионы
Приветствуют всех изящным поклоном.
Ах, прелестной весны подвенечный наряд!
Не могу отвести зачарованный взгляд.
***************************************
"Невеста" - (Сара Мун) - вышивка автора.