9 июля 1993 года, Дэйв Шварц и Джун Чендлер Шварц проиграли записанный ими разговор для Пелликано. «Прослушав кассету за десять минут, я понял, что это было о вымогательстве» — говорит Пелликано. В тот же день, он подъехал к Джексоновскому владению Century City, где гостили сын Чендлера и сводная сестра мальчика. Вне присутствия Джексона, Пелликано «осуществил визуальный контакт с мальчиком» и задал ему, как он говорит «однозначные вопросы»: «Майкл когда-нибудь прикасался к тебе? Ты когда-нибудь видел его голым в постели?» Ответ на все эти вопросы был нет. Мальчик неоднократно отрицал, что что-либо в постели имело место. 11 июля, после того, как Майкл отказался встретиться с Чендлером, отец мальчика и Ротман продвинули вперёд другую часть плана — им нужно было получить опеку над мальчиком. Чендлер попросил свою бывшую жену позволить ребёнку остаться с ним «на одну недельку». Как сказал позже Берт Филдз в письменном показании под присягой для суда, Джун Чендлер Щварц поз волила мальчику уехать, полагаясь на заверения Ротмана Филдзу, что её сын вернётся после точно определённого времени, никогда не предполагая, что слова Ротмана могут ничего не стоить и что Чендлер может не вернуть их сына.
Уайли Эйткен, адвокат Ротмана, утверждает, что «в то время, когда Ротман давал слово, у него было намерение вернуть мальчика». Однако, когда «он узнал, что мальчик может ускользнуть из страны [поехать в турне с Джексоном], я не думаю, что у него был другой выбор». Но хронология чётко выявляет ,что Чендлер знал о том, что мать мальчика планирует взять сына в турне ещё в июне, когда тот закончил учёбу в школе. Записанный телефонный разговор, сделанный в начале июля, ещё до того, как Чендлер взял опеку над сыном, также по-видимому подтверждает, что Чендлер и Ротман не имели намерения выполнять соглашение о посещении. «Они [мальчик и мать] этого ещё не знают» — говорит Чендлер Шварцу — «Но они никуда не поедут».
12 июля, в тот же день, когда Чендлер взял контроль над сыном, у него была подпись бывшей жены на документе подготовленном Ротманом, по которому она не могла вывозить ребёнка из Лос-Анджелесского округа. Это означало, что мальчик не мог бы сопровождать Джексона в турне. Его мать сказала суду, что она подписала этот документ по принуждению. Чендлер, как она сказала в письменных показаниях под присягой, угрожал, что : «Я не получу [мальчика] обратно». Последовала жестокая борьба за опекунство, делавшая ещё мрачнее все обвинения Чендлера, о неправильном поведении со стороны Джексона. Это было во время первых нескольких недель после того, как Чендлер получил контроль над сыном, который был теперь изолирован от друзей, матери и отчима — тогда утверждения мальчика и приняли свои очертания.
В то же время, Ротман, ища мнение какого-нибудь эксперта для обоснования обвинений против Джексона, позвонил доктору Мэфису Абрамсу, психиатру из Беверли Хиллз. По телефону, Ротман ознакомил Абрамса с гипотетической ситуацией. В ответ, даже не встречаясь с Чендлером и его сыном, 15 июля Абрамс отправил Ротману письмо на двух страницах, в котором он констатировал, что «существует обоснованное подозрение, что сексуальное оскорбление имело место». Важно, что он также утверждал, что если это был реальный, а не гипотетический случай, то закон требует, чтобы он сделал рапорт по делу в Окружное Отделение Детских Служб Лос-Анджелеса (ООДСЛА). По записи дневника от 27 июля, оставленной бывшим коллегой Ротмана, ясно, что Ротман помогал Чендлеру выполнить план. «Ротман написал письмо Чендлеру, советуя ему, как сообщить об оскорблении ребёнка, не вовлекая в это родителя» — запись в дневнике.
В этот момент, всё ещё не было предъявлено требований или формальных обвинений, только завуалированные утверждения, которые переплелись в жестокой схватке за опекунство. 4 августа 1993 года, однако, всё прояснилось. Чендлер и его сын встретились с Джексоном и Пелликано в отеле Westwood Marquis. На встрече с Джексоном, говорит Пелликано, Чендлер нежно обнял певца (жест, как говорят некоторые, который противоречит подозрениям о том, что Джексон причинил вред его сыну), затем он залез в карман, вытащил оттуда письмо Абрамса и начал читать строчки из него. Когда Чендлер добрался до части об оскорблении ребёнка, мальчик, как говорит Пелликано, опустил голову и затем посмотрел на Джексона с удивлённым выражением лица, словно говоря «Я не говорил этого». Когда встреча закончилась, Чендлер указал пальцем на Джексона, говорит Пелликано, и предупредил «Я собираюсь уничтожить тебя».
Позже, тем же вечером, на встрече с Пелликано в офисе Ротмана, Чендлер и Ротман предъявили свои требования — 20 миллионов долларов.
13 августа была ещё одна встреча в офисе Ротмана. Пелликано пришёл с контрпредложением — $ 350 000 за написание сценария. Пелликано говорит, что сделал предложение чтобы разрешить спор об опеке и предоставить Чендлеру возможность проводить больше времени с сыном, работая над сценарием вместе. Чендлер отклонил предложение. Ротман сделал обратное требование — сделка за три сценария или ничего — но это было отвергнуто. В дневнике бывшего коллеги Ротмана, запись от 24 августа обнаруживает разочарование Чендлера: «У меня почти была $20 миллионная сделка» — сотрудник слышал, как Чендлер говорил это Ротману.
До того, как Чендлер стал контролировать сына, единственным человеком, обвинявшим Джексона был сам Чендлер — мальчик никогда не обвинял Майкла в каких-либо неправильных действиях. Однажды это изменилось в зубном кабинете Чендлера в Беверли Хиллз.
В присуnствии Чендлера и Марка Торбинера, зубного анестезиолога, мальчику дали очень спорное лекарство — амитал натрия, который, как некоторые ошибочно думают, является сывороткой правды. После того, как мальчик провёл время в зубном кабинете, он впервые сделал утверждения против Джексона. Журналист KCBS -TV, в Лос-Анджелесе, 3 мая 1994 года сообщил, что Чендлер использовал наркотики, дав их своему сыну, но дантист стал утверждать, что он сделал это только для того, чтобы вырвать зуб сына и что мальчик уже вышел из-под влияния наркотика, когда делал заявление. Ответ для статьи Торбинера по поводу использования наркотиков в отношении мальчика, был таков: “Если я и использовал его, то это было для зуболечебных целей”.
Имеющиеся факты об амитале натрия и недавний случай его использования, утверждения мальчика, по словам нескольких экспертов, должны рассматриваться как ненадёжные, если не очень спорными.
“Это психическое вмешательство, которое не может быть надёжным подтверждением факта” — говорит доктор Резник, кливлендский психиатр. “Люди исключительно внушаемы под его воздействием. Люди, под воздействием амитала натрия будут говорить вещи, которые совершенно не соответствуют действительности”. Аминал натрия — это барбитурат, сильно действующий наркотик, который вводит людей в гипнотическое состояние, особенно если он введён внутривенно. Первоначально предназначавшийся для лечения амнезии, впервые стал использоваться во времена Второй Мировой Войны, применялся на солдатах травмированных — при некоторых нарушениях, вызванных шоком — ужасами войны. Исследования учёных 1952 года, изначально проводимые для того, чтобы подтвердить действие наркотика как сыворотки правды, показали вместо этого и его риски: под его воздействием может быть легко внушена ложная память. “Легко внушить какую-либо идею через задание нужных вопросов” — говорит Резник. Но его эффект, по всей видимо сти, даже более коварен: “Идея может стать их памятью и исследования показали, что даже когда ты говоришь им правду, они поклянутся на Библии, что это происходило на самом деле” — говорит Резник.
Недавно, ненадёжность лекарства стала проблемой для разбирательства в Верховном суде Напа Каунти, Калифорния. После прохождения многочисленных терапевтических сеансов, по крайней мере один из которых включал использование амитала натрия, 20-летняя Холли Рамона обвинила отца в своем растлении им, когда она была ребёнком. Гэри Рамона неистово отрицал обвинение и подал в суд на терапевта и психиатра дочери, которые дали ей наркотик. Этим маем присяжные согласились с Гэри Рамона, полагая, что терапевт и психиатр могли вложить память, которая была ложной. Гэри Рамона был первым, кто успешно юридически бросил вызов так называемому «феномену перепечатанной памяти», который произвёл на свет тысячи обвинений в сексуальном оскорблении за последнее десятилетие. Что касается истории Чендлера об использовании наркотика для того, чтобы успокоить своего сына во время удаления зуба, она тоже кажется сомнительной, в свете общепринятого использования наркотика. «Это абсолютно психиатрический наркотик» — говорит доктор Кеннеф Готтлиб, психиатр их Сан-Францизко, который назначает амитал натрия пациентам с амнезией. Доктор Джон Йеджила, координатор отделения анестезии и контроля над болью школы дантистов UCLA, добавляет: «Это необычно для этого препарата, чтобы быть использованным для удаления зуба. В этом нет никакого здравого смысла в то время как доступны альтернативные препараты, которые лучше и безопаснее. Этот препарат не был бы моим выбором».
Из-за потенциального отрицательного эффекта амитала натрия некоторые доктора дают его исключительно в больницах. «Я бы никогда не стал использовать лекарство, которое вмешивается в подсознание человека, если есть другие лекарства» — говорит Готтлиб. «И я бы не стал его использовать без ‘приводящего в сознание’ оборудования на случай аллергической реакции и только в присутствии анестезиолога». Чендлер, по-видимому, не следовал этим предписаниям. Он выполнил процедуру своему сыну в офисе и положился на зубного анестезиолога Марка Торбинера в качестве эксперта. (Именно Торбинер познакомил Чендлера и Ротмана в 1991 году, когда Ротману нужно было лечение зубов).
Характер практики Торбинера показывает, что он делал своё дело с большим успехом. «Он хвастался, что имеет $100 в месяц с одного человека и $40 000 дохода ежемесячно» — говорит Нилла Джонс, его бывшая пациентка. У Торбинера нет офиса для осмотра пациентов, более того, он ездит по различным офисам по всему городу, где делает анестезию во время процедур.
Журналу стало известно (G.Q.), что Управление США по Принудительному Лечению от Наркотиков прощупывает другой аспект деятельности Торбинера: он делает звонки на дом, распространяя наркотики — большую частью морфий и демерол – и не только после операций своим пациентам, которым он лечил зубы, но и так же, по-видимому, и людям, испытывающим боль, которые не имели ничего общего с работой дантиста. Он ездит по домам своих клиентов — некоторые из них очень известные люди — привозя коробку, похожую на коробку для рыбацких снастей, в которой находятся наркотики и шприцы. В одно время номера для его «Ягуара» читались как «SLPYDOC». Согласно Джонсу, ставка Торбинера — $350 за десяти-двадцати минутный визит. Вот, что Джонс описывает как стандартную практику: когда не ясно, на сколько долго Торбинеру придется остаться, клиент, ожидающий надвигающееся оцепенение, оставляет Торбинеру чек с не проставленными цифрами для заполнения его суммой надлежащей величины.
У Торбинера дела шли так успешно не всегда. В 1989 году он был пойман на лжи и ему предложили уйти из UCLA, где он был помощником профессора в школе дантистов. Торбинер попросил отпуск на полдня, чтобы иметь возможность соблюсти религиозные праздники, но его позже нашли работающим вместо этого в одном зубном кабинете.
Совет Зубных Экспертов выяснил, проверив верительные грамоты Торбинера, что ему запрещено законом давать лекарства самостоятельно в процедурах связанных с лечением зубов. Но существует однозначное свидетельство, что он не соблюдал эти ограничения. Факт, что по крайней мере в восьми случаях Торбинер делал общую анестезию Барри Ротману, во время процедур по трансплантации волос. Хотя обычно для местной анестезии делают уколы в скальп, «Барри так боялся боли» — говорит доктор Джеймс Де Йерман, врач из Сан Диего, который выполнял трансплантацию, «что [он] хотел был полностью быть отключённым». Де Йерман сказал, был удивлён, узнав что Торбинер дантист, приняв его за Доктора Медицины.
В другом случае, Торбинер приехал на дом к Нилле Джонс, как она говорит, и сделал ей инъекцию морфия, чтобы помочь притупить боль из-за её аппендиктомы.
16 августа, через три дня после того, как Чендлер и Ротман отклонили $350 000 предложение за сценарий, ситуация обострилась. В интересах Джун Чендлер Шварц, Майкл Фриман уведомил Ротмана, что он может собрать бумаги к следующему утру, которое смогут помочь отобрать у Чендлера мальчика. Быстро прореагировав, Чендлер отвёл сына к Мэфису Амбрамсу, психиатру, который должен был обеспечить Ротмана подтверждениями возможного случая оскорбления ребёнка. Во время трёхчасового сеанса, мальчик подтвердил, что Джексон вступил с ним в сексуальные отношения. Он говорил о мастурбации, поцелуях, ласкании сосков и оральном сексе. Здесь, однако, не было высказывания о настоящем проникновении. Это должно было быть выявлено медицинской экспертизой и таким образом обеспечить подтверждающие доказательства.
Следующий шаг был неизбежен. Абрамс, который должен был по закону доложить о любых подобных обвинениях властям, позвонил социальному работнику в Департамент Детских Служб (ДДС), который в ответ сообщил полиции. Полномасштабное расследование по делу Майкла Джексона началось.
Спустя пять дней после того, как Абрамс сообщил властям, медиа узнали о расследовании.
22 августа воскресным утром Дон Рэй, независимый репортёр из Бурбанка, был разбужен телефонным звонком. Звонивший, один из его «жучков», сказал, что выписан ордер на обыск ранчо Джексона и его владений. Рэй продал историю Лос-анжелесскому KNBC-TV, которое пустило новость в эфир в 4 часа по полудню следующего дня.
После этого, Рэй «наблюдал, как эта история мчится словно грузовой поезд» — говорит он. За двадцать четыре часа Джексон стал главной темой на 73 телевизионных новостей в Лос-анжелесском районе и был на первой полосе каждой Британской газеты. История о Майкле Джексоне и тринадцати летнем мальчике стала бешенством гиперболического масштаба, неподтверждённым слухом фактически уничтожившим грань, отделяющую таблоиды и ведущие средства массовой информации.
Степень обвинений против Джексона не была известна до 25 августа. Один человек из ДДС незаконно извлёк копию доклада об оскорблении для Дайан Даймонд из Hard Copy. В течении нескольких часов, офис Британской службы новостей в Лос-Анджелесе получил доклад и начал продавать копию любому репортёру, готовому заплатить $750. На следующий день, из украденного доклада мир узнал о живописных деталях дела. «Лёжа близко друг к другу в постели, господин Джексон запустил руку в трусики [ребёнка]» — написал социальный работник. С этого момента, освещение вскоре показало, что всё, касающееся Джексона, может быть игрой по своим законам.
«Соревнование в среде организаций новостей стали такими жёсткими» — говорит репортёр KNBC Конан Нолан, «что, истории не проверялись. Это было очень не удачно.» National Enquirer задействовал двадцать репортёров и редакторов в этой истории. Одна команда стучалась в 500 дверей в Брентвуде, пытаясь найти Ивена Чендлера и его сына. Используя записи об имуществе, они поймали Чендлера в его черном «Мерседесе». «Он не был счастлив, но за то был я!»- сказал О’Брайан, фотограф таблоида.
Затем появились ещё одни обвинители — бывшие рабочие Джексона. Первыми были Стелла и Филипп Лемаркью, бывшие экономые Джексона пытались продать свой рассказ таблоидам с помощью маклера Полы Барреси, бывшей порнозвезды. Они запросили — не больше не меньше — полмиллиона долларов, но в итоге продали интервью “The Globe”, Британскому таблоиду, всего за $15 000. Квиндойсы, пара из Филипин, которые работали в Неверленде, были следующими. Когда запрашиваемая ими цена была $100 000, они говорили, что «рука находилась вне штанишек ребёнка», Барреси рассказала продюсеру Front Line, программы PBS. «Когда их цена поднялась до $500 000, рука была уже внутри штанишек. И так продолжалось». Районная прокуратура Лос-Анджелеса заключила, что при данных обстоятельствах обе пары как свидетели были бесполезны.
Затем последовали охранники. Надеясь на главное шоссе журналистики, Дайан Даймонд из Hard Copy сказала Frontline в начале ноября 1993 года, что её программа «совершенно чиста в данном отношении. Мы не платили никаких денег за эту историю вообще». Но две недели спустя, когда обнаружился контракт Hard Copy, шоу было уличено в плате $100 000 пяти бывшим охранникам Джексона, которые планировали начать $10 миллионную судебную тяжбу, ссылаясь на несправедливое увольнение.
1 декабря, двое из тех охранников появились на программе; они были уволены, как сказала зрителям Даймонд, потому что «они знали слишком много о странных отношениях Майкла Джексона с мальчиками». В действительности, как выявили их показания под присягой три месяца спустя, было совершенно ясно, что они на самом деле никогда не видели, что Джексон делал что-либо ненадлежащее с сыном Чендлера или с любым другим ребёнком:
«Итак, вы ничего не знаете о господине Джексоне [и мальчике], не так ли?» — один из адвокатов Джексона спросил бывшего охранника Морриса Уильямса, находящегося под присягой.
«Всё что я знаю, из документов, в которых другие люди давали присягу.»
«Но не смотря на то, что кто-то возможно уже сказал, вы получили информацию о господине Джексоне [и мальчике] не из первых рук, не так ли?»
«Это верно».
«Вы говорили с ребёнком, который говорил бы вам когда-нибудь, что господин Джексон сделал что-нибудь неприличное с ним?» «Нет.»
Затем адвокат Джексона спросил, откуда Уильямс получил эти сведения: «Только то, что я слышал из средств массовой информации и что я увидел собственными глазами.»
«Хорошо. Это понятно. Вы ничего не видели своими собственными глазами, не так ли?»
«Это правильно, ничего».
(Судебная тяжба по делу охранников, начавшаяся в марте 1994 года, все еще продолжалась, когда эта статья поступила в печать.)
[ЗАМЕЧАНИЕ: Судья отклонил иск в июне 1995 года за отсутствием основания — примечание редактора]
Следующей стала горничная. 15 декабря, Hard Copy представила «Мучительный секрет горничной спальной комнаты». Бланка Франсия рассказала Даймонд и другим репортёрам, что она видела обнажённого Джексона, принимающего душ и ванну-джакузи с маленькими мальчиками. Она также сказала Даймонд, что видела своего собственного сына в компрометирующих позах с Джексоном — утверждение, которое большое жюри присяжных никогда не признавали заслуживающими доверия.
Копия показаний Франсии под присягой обнаруживает, что Hard Copy заплатили ей $20 000, и что Даймонд, проверяя эти утверждения женщины, должна была бы найти их ложными. В показаниях под присягой, опрашиваемая адвокатом Джексона, Франсия признала, что в действительности она никогда не видела Джексона, принимающего душ с кем бы то ни было, так же как и не видела его обнажённым с мальчиками в джакузи. Как она признала, на них всегда были одеты плавки.
В общей своей массе, говорит Майкл Ливайн, пресс-представитель Джексона, медиа «следовали взгляду на мир проктолога. Hard Copy был неприятен. Порочные, мерзкие и гнусные действия масс-медиа в отношении этого человека творились из сугубо эгоистических причин. [Даже] если ты никогда в своей жизни не покупал записи Майкла Джексона, ты должен быть очень заинтересован. Общество построено всего лишь на нескольких столпах. Один из них — правда. Когда ты забываешь об этом, ты находишься на скользком пути».
Расследования по делу Джексона, в которое в октябре 1993 года были вовлечены по крайней мере двенадцать детективов из Санта-Барабары и пригорода Лос-Анджелеса, подстрекалось личным восприятием одного психиатра, Мэфиса Абрамса, который не имел специализации и опыта по сексуальным оскорблениям детей. Абрамс, как отмечено в докладе ответственного работника ДДС, «чувствует, что ребёнок говорит правду». В эру широко распространённых и часто ложных обвинений в совращении детей, полиция и обвинители предавали большой вес показаниям психиатров, терапевтов и социальных работников.
Полиция завладела телефонными книгами Джексона во время набега на его резиденцию в августе и допросила около тридцати детей и их семьи. Некоторые, такие как Берт Барнс и Вэйд Робсон, сказали, что они делили кровать с Джексоном, но как и все остальные, они дали тот же ответ — Джексон не делал ничего не правильного. «Доказательства были очень полезными для нас» — говорит адвокат, работавший на защиту Джексона. «Другая сторона не имела ничего кроме широко раскрытого рта».
Не смотря на скудные доказательства, подтверждающие их веру, что Джексон был виновен, полиция напрягла все свои усилия. Два офицера полиции вылетели в Филиппины, пытаясь возродить историю Куидоусов о «руке в штанишках», но в итоге нашли её не заслуживающей доверия. Полиция также применила агрессивную технику расследования — включая преднамеренное сообщение лжи — подталкивая детей делать обвинения против Джексона. По словам нескольких родителей, жаловавшихся Берту Филдзу, офицеры говорили им совершенно ясно, что над их детьми надругались, даже если дети отрицали это родителям, что что-нибудь плохое происходило в кровати. Как Филдз выразил недовольство своем в письме начальнику Лос-анжелесской полиции Уилли Уильямсу, полиция «также запугивала детей возмутительной ложью, например: «У нас есть ваши фото в обнажённом виде», и, конечно, таких фото нет». Один офицер, Федерико Сикард, сказал адвокату Майклу Фриману, что он лгал детям, которых опрашивал и говорил им, что сам был ребёнком, над которым надругались. Сикард не отреагировал на просьбу дать интервью для этой статьи.
Всё это время Джун Чендлер Шварц отрицала обвинения, которые делал Чендлер против Джексона — до встречи с полицией в конце августа 1993 года. Офицеры Сикард и Росайбл Ферруфимо сделали заявление, которое начало менять её мнение. «[Офицеры] признали, что у них только один мальчик», говорит Фриман, который был на встрече, «но они сказали: «Мы убеждены, что Майкл Джексон причинил вред этому мальчику, потому что он идеально подходит под классический профиль педофила»».
«Нет такого понятия, как классический профиль. Они сделали совершенно глупую и абсолютно нелогичную ошибку» — говорит доктор Ральф Андервогер, психиатр из Минниаполиса, занимающийся лечением педофилов и жертв кровосмешения с 1953 года. Джексон, как он полагает, «был пригвожден» из-за «таких ложных концепций, как эта, которая позволяет выдавать себя за факт в эре истерии». На самом деле, как показали исследования Департамента Здравоохранения и Обслуживания Людей США, многие утверждения в оскорблении детей — 48% из зарегистрированных в 1990 году — на самом деле не имели места.
«Это было лишь делом времени, что бы кто-то вроде Джексона стал мишенью» — говорит Филлип Резник. «Он богатый, эксцентричный, окружён детьми, и в этом нашли его слабое место. Атмосфера такая, что рано или поздно это должно было случиться.»
Зёрна урегулирования вопроса уже были посеяны, когда расследование полиции продолжилось в обоих округах осенью 1993 года. И за кулисами началась битва между адвокатами Джексона за контроль над делом, которая в конечном счёте могла изменить направление политики защиты.
К этому моменту, Джун Чендлер Шварц и Дэйв Шварц объединились с Ивеном Чендлером против Джексона. Мать мальчика, как говорят несколько источников, боялась того, что Чендлер и Ротман могли сделать, если она не перейдёт на их сторону. Она боялась, что они могут попытаться начать против неё судебное дело и обвинить в родительской несостоятельности за то, что она позволила своему сыну спать вместе с Джексоном. Её адвокат, Майкл Фриман, с отвращением подавший в отставку, позже говорил: «Все дело было такой бедой. Я чувствовал себя с Ивеном не в своей тарелке. Он не из искренних людей, и я чувствовал, что он играет не по правилам».
Многие месяцы, обе стороны нанимали адвокатов и увольняли их, пытаясь найти лучшую стратегию. Ротман перестал быть адвокатом Чендлера в конце августа, когда Джексон выдвинул обвинения в вымогательстве против обоих. Оба затем наняли для защиты высокооплачиваемых адвокатов по уголовным делам, чтобы они представляли их. (Ротман нанял Роберта Шапиро, сейчас он главный адвокат О. Джей. Симпсона). Из дневника, который вёл бывший коллега Ротмана, до обвинений в вымогательстве, 26 августа, он услышал, как Чендлер говорил: «На карту поставлена моя задница и я могу попасть в тюрьму». Расследование по поводу обвинений в вымогательстве было поверхностным, как говорят несколько источников, поскольку «полиция никогда не принимала их всерьёз. Они могли бы сделать намного больше». Например, как это они проделали с Джексоном, полиция могла бы выписать ордера на обыск домов и офисов Ротмана и Чендлера. И когда оба, через своих адвокатов, отказались отвечать на вопросы полиции, могло быть созвано большое жюри присяжных. В середине сентября, Ларри Фельдман, адвокат по гражданским делам, имеющий должность главы Лос-анжелесской ассоциации судебных адвокатов, начал представлять сына Чендлера и непосредственно взял под контроль над ситуацией. Он начал $30 миллионную гражданскую судебную тяжбу, которая по всей видимости должна была быть началом конца.
С того момента, как новости о тяжбе разлетелись по миру, волки начали выстраиваться за дверями. По словам члена команды юристов Джексона, «Фельдман получил огромное множество писем от самых разных людей, говорящих, что над ними надругался Джексон. Они обошли их всех, пытаясь найти кого-нибудь, и они нашли ноль».
Имея в виду возможность появления вырисовывавшихся тогда уголовных обвинений против Джексона, Берт Филдз пригласил Ховарда Вейцмана, хорошо известного адвоката, защитника по уголовным делам, работающего с рядом клиентов высшего профиля, включая Джона Делорина, чьё дело он выиграл, и Ким Бессинджер, чей спор о контракте с Boxing Helena он проиграл. (Так же, на короткое время, Вейцман этим июнем был адвокатом О. Джей. Симпсона). Некоторые предсказывали будущее проблемы между адвокатами с самого начала. Не было места для двоих сильных адвокатов, привыкших руководить своими собственными шоу.
С того дня, когда Вейцман присоединился к команде защиты Джексона, «он был за урегулирование» — говорит Бонни Эзкенази, адвокат, работавшая на защиту. С Филдзом и Пелликано, всё ещё контролировавшими защиту Джексона, они приняли агрессивную стратегию. Они стойко верили в невиновность Джексона и поклялись опровергнуть обвинения в суде. Пелликано начал собирать доказательства для судебного разбирательства, которое было назначено на 21 марта 1994. «У них было очень слабое дело» — говорит Филдз — «Мы хотели бороться. Майкл хотел бороться и пройти судебный процесс. Мы чувствовали, что могли победить».
Разногласия внутри лагеря Джексона усугубились 12 ноября, после того, как на пресс конференции атташе Джексона объявил, что певец отменяет оставшуюся часть мирового турне, чтобы пройти реабилитационную программу лечения и избавиться от пристрастия к болеутоляющим средствам. Позднее Филдз сказал репортёрам, что Джексон «едва ли был способен адекватно действовать на интеллектуальном уровне». Другие из лагеря Джексона чувствовали, что представлять певца некомпетентным было ошибкой, «Это было важно» — говорит Филдз — «говорить правду. [Ларри] Фриман и пресса приняли позицию, что Майкл пытался скрыться и это была отговорка. Но это не было отговоркой».
23 ноября, конфликт обострился. Основываясь на информации, которую, как он говорит, получил от Вейцмана, Филдз сказал в зале судебного заседания, переполненной репортёрами, что обвинительный акт против Джексона по-видимому неминуем. У Филдза была причина делать такое заявление — он пытался отсрочить гражданскую тяжбу по делу о мальчике, на основании того, что имеет место предстоящее уголовная тяжба, которая должна быть рассмотрена первой. Вне зала судебного заседания, репортёры спросили, зачем Филдз сделал это заявление, на которое Вейцман ответил совершенно ясно, что Филдз «переговорил сам себя». Комментарий вывел из себя Филдза: «Потому что это не было правдой» — говорит он — «Это было просто оскорбительно. Я очень расстроен Ховардом». На следующей неделе Филдз отправил письмо, в котором уведомил Джесона о своей отставке.
«Там была огромная группа людей и все хотели делать разные вещи, это было все равно что двигаться через патоку, чтобы найти решение» — говорит Филдз. «Это был кошмар, и я хотел выйти из всего этого к чёртовой матери». Пелликано, известный своей агрессивной манерой ведения дела, подал в отставку в то же время.
Вместе с ушедшим Пелликано и Филдзом, Вейцман уволил Джонни Кокрэна, хорошо известного гражданского адвоката, который сейчас помогает в защите О. Джей. Симпсона. И Джон Бранка, которого как главного консультанта Джексона в 1990 году заменил Филдз, вернулся на арену. В конце 1993 года, когда Окружные Прокуратуры в обеих округах Санта Барбары и Лос-Анджелеса собрали большие жюри присяжных чтобы выяснить, должны ли быть выдвинуты государственные уголовные обвинения в преступлении против Джексона, защита изменила направление стратегии и серьезно заговорила об урегулировании дела гражданским путём, хотя его новая команда тоже верила в невиновность Джексона.
Как могла сторона Джексона выйти из игры в суде и согласиться на улаживание дела вне суда, оставив его утверждения в невиновности, против которых были всего лишь спорные доказательства? Его адвокаты, очевидно, решили, что было очень много факторов, которые говорили против придания дела гражданскому суду. Среди них был тот факт, что эмоциональная хрупкость Джексона была бы испытываемой репрессивными средствами массовой информации, которые с удовольствием будут досаждать певцу как чума день за днём во время суда, а суд может продлиться целых шесть месяцев *. Политика и расовая принадлежность также имеют значение — особенно в Лос-Анджелесе, где всё ещё приходят в себя от тяжёлых испытаний, связанных с Родни Кингом — и защита боялась, что нельзя рассчитывать на то, что судом закон может быть не учтён для осуществления правосудия. И также, нужно принять во внимание то, что среди присяжных были люди разных национальностей. Как говорит один из адвокатов: «Они представили, что латиноамериканцы могут не любить Джексона за то, что у него есть деньги, чёрные должны негодовать на него за ‘попытку быть белым’, и белые могут иметь затруднения, рассматривая проблему растления детей.» По мнению Резника, «истерия так велика и клеймо [о растлении детей] так сильно, что от этого нет защиты».
Адвокаты Джексона так же беспокоились о том, что может случиться, если последует уголовное судебное разбирательство, особенно в Санта Барбаре, где большой частью белое, консервативно настроенное общество, как в средних так, и в высших классах. В любом случае, который бы защита не рассматривала, гражданское судебное разбирательство было слишком большим риском. Решив урегулировать вопрос гражданским путём, как говорят источники, адвокаты представляли, что они могли бы предупредить уголовное судебное разбирательство через молчаливое понимания того, что Чендлер может согласиться представить сына недоступным для дачи показаний.
Другие, приближённые к делу, говорят, что решение урегулировать дело так же возможно имеет нечто общее с другим фактором — репутацией адвокатов. «Можете себе представить, что могло бы случиться с адвокатом, проигравшим дело Майкла Джексона?» — говорит Энтони Пелликано. «Здесь нет пути для всех трёх адвокатов выйти победителями, если они не урегулируют вопрос. Единственный человек, который от этого проигрывает — Майкл Джексон». Но Джексон, говорит Бранка, «изменил свое мнение [о предании дела суду], когда вернулся в страну. Он не видел насколько массивным было освещение, и насколько враждебным оно было. Он просто хотел, чтобы всё кончилось».
По другую сторону, отношения между членами семьи мальчика ожесточились. Во время встречи в офисе Ларри Фельдмана в конце 1993 года, Чендлер, по некоторому источнику, «совершенно потерял контроль и избил Дэйва [Шварца]». Шварц, живший отдельно от Джун к этому времени, был уже отстранён от принятия решений, которые могли бы воздействовать на его приёмного сына, и он был обижен Чандером за то, что забрал мальчика и не вернул его.
«Дэйв рассердился и сказал Ивену, что это всё было вымогательством, Ивен встал, подошел и начал бить Дэйва» — говорит другой источник.
Для каждого, жившего в Лос-Анджелесе в январе 1994, было две главных темы для обсуждения — землетрясение и урегулирование дела Джексона. 25 января, Джексон согласился заплатить мальчику неназванную сумму. Днём ранее, адвокаты Джексона отозвали из суда обвинения в вымогательстве против Ротмана и Чендлера.
Действительная сумма урегулирования дела никогда не была раскрыта, хотя слухи обозначили сумму в $20 миллионов *. Один источник говорит, что Чендлер и Джун Шварц получили вплоть до $2 миллионов каждый, в то время как адвокат Фельдман возможно получил 25% в качестве условленного гонорара. Остальные деньги будут оформлены в качестве доверенности на мальчика и будут выплачиваться под надзором опекуна, назначенного судом.
«Помните, это дело всегда было о деньгах» — говорит Пелликано — «и Ивен Чендлер закончил тем, что всё-таки получил то, что хотел». Пока Чендлер всё ещё опекун своего сына, полагают некоторые источники, это логически означает, что отец имеет доступ ко всем деньгам, которые получает его сын.
К концу мая 1994 года, Чендлер, наконец, проявил своё намерение завершить работу дантистом. Он закрыл офис в Беверли Хиллз, ссылаясь на то, что его преследуют сторонники Джексона. Согласно условиям урегулирования дела, Чендлеру было запрещено писать о деле, но его брат, Рэй Чармац, по некоторым сообщениям, пытался заняться написанием книги.
То, что могло обернуться никогда нескончаемым делом, этим прошедшим августом, оба Барри Ротман и Дэйв Шварц (два главных игрока, не учтенных в урегулировании) завели гражданские дела против Джексона. Шварц утверждает, что певец разбил его семью. Судебный иск Ротмана обвиняет Джексона в клевете и злословии, также как и его исходную команду защиты — Филдза, Пелликано и Вейцмана — за обвинения в вымогательстве. «Обвинение [в вымогательстве]» — говорит адвокат Ротмана Эйткин — «совершенная неправда. Мистер Ротман был выставлен на посмешище общественности, был предметом криминального расследования и это привело к потере прибыли». (По-видимому, некоторая сумма из потерянной Ротманом прибыли — это огромный гонорар, который он мог бы получить, если бы мог продолжать быть адвокатом Чендлера во время разрешения дела).
Что касается Майкла Джексона, то «он преуспевает в жизни», говорит публицист Майкл Левин. Теперь женатый, недавно Джексон также записал три новых песни для альбома лучших хитов и закончил снимать новое музыкальное видео, названное «History».
И что же получилось из громадного следствия по делу Джексона? Полицией и прокуратурами двух юрисдикций Были потрачены миллионы долларов, большим жюри присяжных опрошены 200 свидетелей, включая 30 детей, знавших Джексона, не было найдено ни одного свидетеля для подтверждения незаконных действий Джексона (в июне 1994, всё ещё надеясь найти хотя бы одного свидетеля, три прокурора и два полицейских детектива вылетели в Австралию задать вопросы Уэйду Робсону, мальчику, который подтвердил, что спал в одной постели с Джексоном. Однако по прибытии они ничего не добились: мальчик сказал, что ничего плохого не происходило).
Единственные утверждения, направленные против Джексона, были сделаны только одним ребёнком и только после того, как мальчику ввели гипнотический наркотик, который известен как повышающий восприимчивость к внушениям.
«Я нахожу дело подозрительным» — говорит доктор Андервогер, психиатр из Миннеаполиса — «именно из-за единственности свидетельских показаний, которые исходят только от одного мальчика. Это было совершенно неправдоподобно. Настоящие педофилы за свою жизнь имеют в среднем 240 жертв. Это прогрессирующее расстройство. Они никогда не удовлетворены».
Принимая во внимание слабое свидетельство, имеющееся против Джексона, кажется маловероятным, что он мог бы быть признан виновным, если бы дело было передано в суд. Но суду общественного мнения нет ограничений. Люди свободны спекулировать и предполагать так, как они хотят и эксцентричность Джексона делает его уязвимым перед вероятностью того, что общественность предполагает худшее о нём.
Так возможно ли, что Джексон не совершал преступления, что он тот, кем был всегда — защитник, а не растлитель детей? Адвокат Майкл Фриман думает так: «У меня такое чувство, что Джексон не делал ничего неправильного и эти люди [Чендлер и Ротман] увидели благоприятный момент и запрограммировали это. Я уверен, что дело было в деньгах».
По замечаниям некоторых обозревателей, история Майкла Джексона демонстрирует опасную власть обвинения, против которого часто нет никакой защиты — особенно когда обвинения затрагивают тему сексуального оскорбления ребёнка. Другим ясно теперь еще и то, что полиция и прокуроры потратили миллионы долларов на создание дела, оснований которого никогда не существовало.
Статья: © Мэри Фишер — старший автор для Джи Кью, Лос-Анджелес, 1994 год.
Перевод: © Екатерина Кофман, 2000 год, © Денис Р. Соляхов, 2000 год.
Редакция: © Денис Р. Соляхов, 2000, 2001 годы.
