Это цитата сообщения murashov_m Оригинальное сообщение

Andrea Chénier, Deutsche Oper Berlin 17.05.2017

В моих оперных рецензиях я достаточно скуп на похвалу. Тем более приятно воспользоваться редким случаем написать о пережитом музыкально-театральном событии в комплиментарных тонах. Вчерашнее представление «Andrea Chénier» в Deutsche Oper Berlin точно этого достойно.
Я несказанно рад. И прежде всего самому факту, что познакомился с одной из последних великих опер, которые я обожая по записям, ещё на сцене не вкушал. Знакомство с «Шенье» даже перевесило усталость после длительной экскурсии в первой половине дня и 2,5-часовую поездку на автобусе в стольный град Берлин с перспективой возвращения за полночь в полубессознательном состоянии в окутанном сном венском автобусе. Это был тот случай, когда игра точно стоила свеч!
Надо сказать, что опера сия невероятно хитовая (в отличие от других опер Джордано, где одна ария и обчёлся). Прежде всего четыре сильнейших теноровых фрагмента (Импровизация, Credo a una possanza arcana, Si fui soldato, романс), ария Жерара («Враг народа») и известная всем по кино La mamma morta у Маддалены. А венчает всё прекрасный, но балансирующий на границе отделяющей великое искусство от безвкусицы дуэт. Короче, есть пространство и для веристских страстей, и для лакомства меломанских ушей, которые в восторге от воплощающих как раз-таки кипучие страсти голосов, парящих над плотнейшей оркестровкой.
Джордано часто сравнивают с Пуччини, признавая первенство последнего — гений поширше, ничего не скажешь. Всё же в том, что касается новизны в работе с сюжетами, то мелодист из Лукки явно столовался у своего основного конкурента. «Tosca» разительно, до деталей похожа на «Шенье» — поэт становится художником, в темницу к которому попрощаться-умереть вместе пробирается его неудачливая спасительница. Жерар-Скарпиа разбавлен немного Амнерис (его роль пятого колеса у телеги и сбоку припёки на судилище), но в целом тоже терзаемый и терзающий неразделённой любовью политикан.
Постановка Джона Дью вовсе не нова — 1994 года. И здорово, что она ещё идёт. Она безусловно интереснее многого того, что ставится сейчас по всей Европе.
Я бы сказал, что она очень точно соответствует духу оперы Джордано — она убедительно проста. И в этой своей простоте убедительна. Она не работает со сложной символикой, фрейдистскими заморочками, концептуальной галиматьёй, заумью — она бьёт в лоб. И работает же, поди ж ты! Всё как огромное чёрное лезвие гильотины, которое сползает в финале на головы обнявшихся приговорённых. Как огромная и омерзительная голова мёртвого Марата на постаменте — символ революции, окаймлённая лозунгами свободы, равенства и братства сцена. Или вот — народ, который постепенно опрокидывает помост с танцующими напудренными и расфуфыренными до попугайства аристократами буквально сметая их с исторической сцены. Это обезоруживающая простота в исполнении. Отсутствие претензии на уже набившую оскомину заумь. И, повторюсь, попытка приблизиться к святой ясности музыкально-драматического языка самой оперы «Andrea Chénier».
Из статьи, которую режиссёр тиснул в программку, становится понятно, что он не состряпал памфлет на революцию, как это может показаться на первый взгляд. Действительно, распоясавшаяся чернь показана во втором и третьем действии — сцене судилища особенно — омерзительным сбродом. Никаких иллюзий, но Дью избежал греха карикатуры. Видно, что показанное отрефлексировано, выстрадано им. Что вопросами о смысле произошедшего в эпоху царства террора он действительно мучался. Несмотря на то, что мне трудно признать крайне пессимистичную концепцию режиссёра, согласно которой любая революция неминуемо плодит Робеспьеров, Сталиных и Пол Потов, а окромя них ничего, общественный прогресс как бы подвешен в воздухе и никак с политическими изменениями не связан — круговорот ненависти в природе — тем не менее такая трактовка во всяком случае имеет право на существование и проведена в жизнь на сцене последовательно. Дью с той же энергией рисует и Ancien Régime — правда не оказывается ни на чьей стороне. Шенье сам раскачивал лодку, бо не мог иначе имея талант и сердце, а когда лодка перевернулась посчитал за должное утонуть вместе со всеми. Нет, лучше бы уж он драпанул в Голландию с Маддаленой — такой вывод читается из трактовки Дью. Впрочем, и в — «Тоске» можно разглядеть схожий смысл — ребята, дали бы вы лучше сразу дёру и не лезли в политику. Чемодан, Чивитавеккья, liberi! Политика морок, наркотическое помутнение в голове, которое заставляет людей отказываться в пользу смертоносных идеалов гражданственности от прописанного им от Бога и Природы предназначения любить. Вот поэтому так мается Жерар сочиняя обвинительное заключение на Шенье. Есть у революции начало, нет у революции конца, когда можно отложить в сторону политику и заняться любовью. (То, что в 60-ые досрочно попробуют хиппи).

Одним словом, постановка, несмотря на некоторую объяснённую выше прямолинейность, легла в музыкальную масть вчерашнего представления. А музыкальная масть вчера была козырной! Я, конечно, часто ворчу, но тут даже ворчать не хочется. Тут, в первую голову надо отметить Паоло Кариньяни, который вызвался заменять за пультом заболевшего Ивана Репушича — замену объявили в последний момент. Экспрессивный итальянец отлично уловил нерв музыки Джордано и сам будто моторчик вёл оркестр по излучинам партитуры сопя, фыркая, дёргаясь как в процессе экзорцизма. Словом, всем своим видом воплощал стереотип сумасшедшего и гениально дирижёра — правда блистал лысиной, а не пружинистыми волосами как перед ударом молнией. Несколько малозначительных косяков не смогли смазать положительное впечатление от прочтения партитуры Кариньяни, которое отличалось здоровым атлетизмом, ясностью, стремлением к классическим для этой оперы темпам. Непростой задачей оказался для Кариньяни тенор (по совместительству исполнитель заглавной партии )пиита-̶ж̶и̶р̶и̶н̶о̶в̶ц̶а̶ жирондиста Marcelo Alvarez, который норовил обогатить скучные предписания своей партии собственной нюансировкой — то вдруг залетая вперёд, а то неожиданно замедляясь будто бы только для того, чтобы блеснуть своей замечательной дикцией, посмаковать мастерство кантилены. Альварес мне был хорошо знаком по записям ещё на заре моего недолгого увлечения оперой и определённый страх, что годы, так сказать, взяли силой принадлежащее им по праву, немного меня терзал. Однако, опасения оказались напрасными. Альварес что вживую, что в записи хорош: удивительно приятное по тембру лирико-спинто, филигранные пианиссимо ̶к̶ ̶м̶е̶с̶т̶у̶ ̶и̶ ̶н̶е̶ ̶к̶ ̶м̶е̶с̶т̶у̶ и сравнительно свободные верхушки, честно пропетые, хоть и порой становилось ясно, что партия Шенье для Альвареса всё-таки тяжеловата. Хотя вот Каррерас, считающийся некоторыми знатоками чуть ли не эталонным Шенье, тоже временами явно до развязывания пупка надрывался, а ничего. Тут ведь вот какая штука. В идеале, конечно, все должны петь партии строго по голосам, но мне в тысячу раз приятнее слушать певца с большой буквы, мастера, не убоюсь этого пафосного определения художника в не совсем его партии, нежели бездарного крикуна будь он хоть миллион раз драматический и какой там Helden. Хоть и свойственно Альваресу некоторое самолюбование, здоровый и даже милый нарциссизм, а вчера заслушал я его с огромнейшим удовольствием начиная с Improvviso, отчеканенного хрестоматийнейше (в этом было даже нечто ученическое) стало ясно, что раз есть знатный Шенье, то наполовину можно считать вечер удавшимся.
За второй половиной тоже не заржавело. Так вышло, что я с огромным удовольствие открыл для себя грузинского баритона George Gagnidze — драматический баритон, который помимо насыщенного и тембрально богатого голоса, великолепной дикции создал образ своего героя, а не проревел бездумно положенные на вечер нотки. Актёрски он был вчера наиболее убедителен. Maria Jose Siri, Маддалена, актёрски особо ничем не запомнилась, но вокально была в целом на уровне партнёров. Правда вот она говорит в интервью, что «в таких драматических партиях, как Одабелла в «Аттиле» Верди, Манон в «Манон Леско» Пуччини или Маддалена в «Андре Шенье» Джордано, я, естественно, прибавляю драматизма (выделено мной), как уже сказала, за счет техники». Так вот, слушатели не глухие и тоже слышат, что добавление этого самого драматизма происходит в общем-то искусственно и противоречит природе голоса певицы. Ну да бог с ним — в принципе, можно сказать, что Альварес и Гагнидзе тоже в этом плане не безгрешны. Общее впечатление от пения троих главных действующих лиц вчера на твёрдую четвёрку с плюсом, что даже отразилось на партиях второстепенных персонажей, пропетых без исключения на весьма высоком уровне. Что в комплекте с хорошей постановкой заставило меня вновь задуматься о том, как наверное было бы здорово жить в Берлине и ходить в Немецкую оперу чаще без ночных бдений в венском автобусе. Хотелось потянуть удовольствие, но, как известно, всё хорошее очень быстро заканчивается. Так закончились и эти два с половиной часа (включая полчаса антракта). Даже прекрасно исполненная музыка это всего лишь вереница минут, утекающих как искра бикфордова шнура.
Вот для желающих сравнить мои впечатления со своими, хоть и после неравнозначного живому выступлению видеоролика, эта запись парижского L'improvviso семилетней давности в исполнении Марсело Альвареса.