ведь приходится утешать, делать вид, что не все равно.
всё утекло в дырку на потолке еще раньше, чем мы с ним это поняли.
и уже ничего не возвратит *нас* - нас вместе - к жизни - ни прогулки на свежем воздухе, ни затвердевший арахис в шоколаде на морозе.. только художники с онемевшими улыбками, пара-тройка уже мертвых вокалистов, одеяльная бессонница в виде долгих перемываний косточек друзьям, заиндевевшие поцелуи по причине хорошего геля для бритья. ты знаешь, он не любит Фредди Меркюри, а у меня ведь от него слёзы на глазах выступают.
он говорит, что я ребёнок. что мою наивность нужно перекраивать в здоровый цинизм. он просит, чтобы я не стриглась..
О боже.. а я ведь могла пахнуть для него лимонной вербеной, шуршать складками платья, встречать из *клуба выходного дня* на вокзале.
я могла бы быть рядом с ним, как с тобой.
только вот.. какой в этом смысл, если он не станет тем, кого можно было бы застичь врасплох с рукой, вытянутой в сторону млечного пути, в момент, когда он показывал бы что-то и выискивал для этого ориентир в виде одной или двух особенно ярких звезд.
 он не позволяет мне петь песни. говорит *не пой*.
он говорит *рисуй*, а сам почти не смотрит, когда я показываю то, что получилось.
для меня он не станет моим индийским летом.

я бы не смогла называть тебя всякими идиотскими кличками вроде котов и зайцев.
для меня ты всегда был тем, кого нельзя понижать до *уменьшительно ласкательной степени.

но я оставляла бы тебе записки, скрученные в трубочки и перевязанные тонкой лентой каждый день на каком-нибудь фамильном фикусе.
мне бы было не лень каждый день делать крюк, чтобы  купить нам разноцветных филуток в той вытянутой круглой коробочке.
я знаю, что никогда не обижалась бы на тебя - ведь это лучшее что могло... случиться.
я ненормальная и только что осознала, что в этот раз ничем не отличаюсь от других женщин.
просто мне сложно поверить, что я не смогу тебя видеть каждое утро на одной с собой веранде.