АВТОР: Irma Lesovik
НАЗВАНИЕ: Третий не лишний
СТАТУС: в процессе
КАТЕГОРИЯ: Слэш
ЖАНР: Angst, Romance
Рейтинг: NС-17
ПЕРСОНАЖИ: Том, Билл, Эд

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: Их оказалось… трое…И то, что Том не нашел в Билле, он нашел в Эдди…

Посвящается Кате Митрофановой и Алене Денисовой

От автора: Большое спасибо Дани Йост за поддержку и морально-психологическую помощь в написании этого фанфа!

ДИСКЛЕЙМЕР: Отказываюсь от всех прав на персонажей и приношу извинения участникам группы Tokio Hotel за использование их образов в моем фанфике

 Эпиграф:

Часть 1 - http://www.liveinternet.ru/users/3984488/post139525671/

Часть 2 - http://www.liveinternet.ru/users/3984488/post140070980/

***

Оксана 8 мучительно-изматывающих болью часов провела на столе родильного отделения Лейпцигского роддома. Схватки перешли в роды. Ей казалось, что врач Цаубер издевается над ней, говоря, что еще рано – открытие всего на 3,5 сантиметра.  Время шло медленно-медленно, схватки все сильнее и сильнее, лежать и терпеть сильные потуги было просто адской мукой, Оксана все кричала, что не может больше, а выхода не было. Но дальше было только хуже. Ей поставили капельницу, чтобы ребенок сам опускался, но он никак не шел. Еще через полтора часа пытки врач принял решение доставать младенца щипцами…

Оксана прошла через жестокие физические страдания в то утро. Ей казалось, она умирает, она не может больше терпеть такую сумасшедшую боль, не смотря на то, что ей кололи болеутоляющий препарат. Но оказывалось, что боль способна быть еще острее,  словно беспощадное лезвие ножа вонзаясь в ее внутренности.

Внезапно она почувствовала долгожданное облегчение, боль разом схлынула, она вздохнула, наконец, свободно. Тишина.

Обливаясь потом, из последних сил, она приподнялась на дрожащем от ослабевших мышц локте.

- Что там? Почему ребенок не плачет? – еле слышно спросила она.

Цаубер производил какие-то спешные манипуляции, положив новорожденного на соседний столик, подключив какие-то приборы, с волнением следя за их показаниями. Рядом с врачом суетилась его жена – медсестра-акушерка.

Не ответив на вопрос Оксаны, Цаубер просто кинулся делать ребенку искусственное дыхание. Через полминуты он схватился за плоские дощечки-электроды, похожие на узкие утюги с прихватаками для рук.

- Анна, разряд! – скомандовал он своей жене.

Раз – нет реакции, два – нет. Цаубер до последнего пытался завести сердце рожденного ребенка Оксаны.

Наконец, он медленно повернулся к ней, сняв с себя белую врачебную шапочку, удрученно глядя в пространство.

- Это был мальчик… он родился… мертвым…

- НЕТ! – Оксана забилась в истерике, катаясь по родильному столу, - Нет-нет-нет!!!!! Нееееет! – она чувствовала острую мучительную боль от незаживших еще от родов ран, но не могла остановиться, зная, что ее жизнь теперь кончена.

Цаубер кинулся к Оксане, пытался успокоить ее, уложить, но она вдруг больно вцепилась в запястье его руки и, глядя совсем обезумевшими глазами на него, заговорила на ломаном немецком:

- Помогите мне! Мой муж уйти от меня без этот ребенок!  Деньги, много денег, очень много, сколько хотите денег – вместо этот ребенок другой дайте! Муж не должен узнать! Очень много денег!

Цаубер с трудом разомкнул ее пальцы, высвободившись от ее цепкой хватки. Он посмотрел на Оксану с сомнением.

- Я должна уйти с ребенок отсюда! Очень много денег! Фантастично много! – Оксана кричала, огромными безумными глазами глядя на врача.

А у Цаубера как раз была проблема, и его мысль уже нащупала почву того, как можно выкрутиться из ситуации. 45-летний Цаубер всю жизнь работал на кого-то, но мечтой его жизни была частная клиника. Он всю жизнь вместе с женой собирал на нее деньги, отказывая себе во многом и многом. И тут так все сложилось, что недорого продавалась его мечта, но денег у него все равно не хватало. И внезапно все сразу так идеально сошлось в его голове и в обстоятельствах.

- 30 тысяч марок, - произнес он неуверенно.

По тем временам это равнялось примерно 9 тысячам советских рублей по официальному курсу – 30 копеек дойчмарка ГДР. На деле она стоила гораздо больше - совершенно запредельная сумма!

Оксана согласно кивнула. Она за пять лет брака урывала и сохраняла и пыталась копить любые деньги, до которых удавалось дотянуться. Себе, на всякий случай. Даже тайком продала свадебный подарок матери Артура Эдуардовича – картину кисти самого Репина! Выкручивалась, лгала, коропчила. Были у нее эти 30 тысяч марок, даже больше.

- Я иду на огромный риск из-за Вас, но знаю, что Вы меня не выдадите – сами в этом глубоко повязаны будете, - произнес Цаубер.

- Не выдам никогда! – с жаром откликнулась Оксана, - Мне важно это, жизнь, как важно! Главное из всего! Спасите меня! Умоляю! – она снова схватилась за руку врача. Ее глаза смотрели так обреченно, с такой искренней мольбой, что Цаубер решился.

- Сегодня с помощью кесарева сечения одна роженица родила тройню. Мальчики. Близнецы. Она еще не отошла от наркоза и не знает, кто у нее родился. И главное – сколько. На операции присутствовали только я и моя жена.

- Отдайте мне одного! – Оксана сжала запястье врача из последних сил, - Пожалуйста! И 30 тысяч – Ваши! Та женщина – трое!  Куда – трое? Я сделать все для этот ребенок! У него будет семья, все будет!

Цаубер бросил взгляд на жену, она не сразу, но кивнула. Он понимал, что решать надо быстро, и, уняв голос проснувшейся совести, кивнул:

- Хорошо.

А потом он собственноручно поменял на ножке одного из младенцев, рожденных некоей Симоной Каулитц, бирочку, поставив на ней имя Оксаны. И по-быстрому вынес труп рожденного ею младенца из клиники, унеся его с собой в полиэтиленовом пакете.

Цаубер выехал на своей машине за город, в лес. Там он осторожно, как блин со сковородки срезал кусок дерна, поросший травой, выкопал могилку, уложил труп младенца, и сверху, как покрывалом, накрыл свежезакопанный холмик дерном. Он знал – через неделю этот пласт дерна пустит корни, сровняв могилку мертворожденного младенца с землей. И лишь трава будет расти ровными рядами на этом месте. По такому же принципу покрывают ровным слоем травы футбольное поле. Цаубер был ярым футбольным фанатом, вот и знал об этом.

Он опустился на колени перед еле видневшимся холмиком-могилой, укрытым ровным слоем дерна.  Он молил Господа принять безвинную душу по ЕГО воле представившегося ребенка…

Так Эд начал свой жизненный путь в семье Оксаны и Артура Осеневых, названный в честь героического отца генерал-полковника – Эдуардом…

***

Том проснулся в 12 часов дня, резко сел на кровати и протянул руку на тумбочку за телефоном. Он и так был взволнован, а тут просто похолодел внутренне, не нащупав мобильник.

Том повернул голову – сотовый исчез! Хотя он помнил, что оставив на утро безуспешные попытки связаться с Эдом, положил телефон на тумбочку. А может, не на тумбочку? Том засомневался.

Он спрыгнул с кровати и начал метаться по своей комнате, пытаясь отыскать мобильник во всех возможных местах, куда он мог его положить. Телефона нигде не было!

Том нахмурился, оглядывая комнату, пытаясь вспомнить, куда же он засунул сотовый накануне, перед тем, как лечь спать. Его взгляд снова упал на тумбочку, вот помнил он и все, что туда его положил!

Том взглянул на часы и, вздрогнув от того, сколько времени провозился в поисках телефона, побежал в ванную, решив, что искать мобильный сейчас глупо – надо поспешить, чтобы успеть застать Эда в отеле.

Так он и сделал. Наскоро умылся-оделся и, не позавтракав, убежал на автобусную остановку, располагавшуюся рядом с их домом.

Билл вздрогнул, услышав, как хлопнула входная дверь. Он все это время тихо сидел в своей комнате и боялся, что Том вот-вот ворвется к нему и устроит разборки на предмет пропавшего телефона. Но он не ворвался.

«Он даже не подумал на меня!» - в отчаянии пронеслось в голове у Билла, и тут же почувствовал угрызения совести.

Он было подобрал ноги, забравшись на кровать, обняв колени руками, но тут же вскочил, подбежал к окну. Он видел только, как Том вылетел из калитки забора на улицу.  Сердце Билла забилось в тревоге.

«К нему побежал… А вдруг он его еще застанет в отеле? Тогда все напрасно?» - Билл с досадой ударил кулачок о кулачок, закусив от отчаяния нижнюю губу.

Его настроение было настолько скверным, настолько мрачным, что, казалось – дальше некуда. А ведь было куда! Теперь ему предстояли долгие часы моральных мучений в неведении… И Билл отошёл от окна, обреченно рухнул на кровать и тяжко так вздохнул…

***

Эд звонил и звонил Тому, но его телефон молчал, только опостылевшая фраза про абонента, который выключил телефон…

Они все уже стояли в холле отеля, собираясь уезжать в Берлин, в аэропорт, а Эд, шепотом повторяя немецкое слово – Черт! – все звонил Тому и в отчаянии оглядывался по сторонам.

- Все, поехали! Автобус подошел! – скомандовала руководительница их группы, учительница  по классическому фортепиано, Полина Юрьевна. Ее муж – Натан Михайлович – только что отзвонился ей из аэропорта, - Билеты поменяли, летим на 16-45 по местному времени, - объяснила она обстановку.

Эд в ужасе распахнул глаза, глядя на Полину Юрьевну. Его сердце болезненно сжалось от мысли, что они улетают в Москву через 3 с половиной часа. А Том не сможет проводить его. И что вообще случилось с ним, Эд не знал, но утешал себя тем, что он проспал, что его телефон разрядился, что они еще успеют увидеться перед отъездом. Хотя до Берлина был час пути, и, по идее, Том уже никак не успевал проводить его… но Эд неистово надеялся на чудо.

Ульянка взяла Эда за руку и потянула за собой к выходу из отеля. Он в растерянности и прострации последовал за ней, все нажимая и нажимая кнопку вызова на своем телефоне, чтобы позвонить Тому.

Они уселись в автобус, Эд закрутил головой, высматривая улицу за окнами со всех сторон. Он ждал Тома, он так его ждал!

- Ты того парня высматриваешь, который так на тебя похож? – неуверенно спросила Ульянка, сидевшая рядом с Эдом. Не могла она больше молчать о всей этой ситуации, которая разворачивалась на ее глазах который день, а Эд все отмалчивался, ничего ей не рассказывал.

- Уль, - жалобно произнес Эд, - потом, ладно, а? – ему не хотелось сейчас ни с кем говорить, не хотелось ничего обсуждать, в его душе все крепла и крепла обреченность и ощущение того, что он теряет что-то важное. И теряет навсегда. И как без этого жить дальше – непонятно. И можно ли после этого жить дальше?  Без тех задумчивых, пронзительных, серьезных карих глаз, без той теплой обаятельной улыбки, которая фейерверком взрывала мир в разноцветные кусочки счастья.

Ульяна поджала губы, всем своим видом давая понять, как она расстроена и недовольна, и укоризненно покачала головой из стороны в сторону. Но промолчала, отстала от Эда. А что ей еще оставалось?

***

Том подъехал к отелю, в котором останавливался Эд, всего через пять минут после того, как автобус с юными музыкантами тронулся в путь до Берлина.

Он, конечно, не мог знать об этом. Так всегда происходит в жизни – вот совсем чуть-чуть не хватает для благополучного исхода ситуации, и мы теряем людей и сами теряемся в мире…

Том узнал на рессепшене, что музыканты съехали. Куда – неизвестно.

Он стоял и даже не мог выдавить из себя – спасибо – за полученную информацию. Он ощутил гнетущую пустоту внутри себя, и так хотелось вот сесть прямо здесь на пол и заплакать.

***

Эд по приезду в аэропорт Шёнефельд попытался доказать Натану Михайловичу, что его билет надо поменять на более поздний рейс. Но учитель по классу скрипки никак не соглашался.

- С ума сошел! – воскликнул он, - Как я тебя одного в чужой стране оставлю?! Я за каждого из вас головой отвечаю!

- Ничего со мной не случится! – эмоционально доказывал Эд, - Натан Михайлович – войдите в мое положение! Прошу Вас! Мне никак нельзя сейчас улетать! Мне надо съездить в Лойтше – тут часа полтора туда – полтора обратно! – в его глазах блестели слезы отчаяния, он чувствовал, что это единственная возможность сейчас снова увидеть Тома перед тем, как расстаться с ним на долгие-долгие месяцы.

Он впервые в жизни спорил со взрослым! Эд всегда был тихим и послушным, а тут его словно прорвало. Ульянка с Димкой переглядывались ничего не понимающими взглядами, стоя недалеко от образовавшейся сцены. Таким они Эда видели впервые.

- Эд, я не могу! – перешел на крик Натан Михайлович, - Понимаешь – НЕ МОГУ!  Мог бы – отпустил бы тебя!

Так они боролись друг с другом в словесной баталии довольно долго. И никто не уступал, каждый намертво отстаивал свои интересы.

Наконец, Эд опустил взгляд в пол, поникнув. Натан Михайлович тоже выдохся, просто смотрел на него, тяжело дыша. Учителю показалось, что он доказал Эду свою позицию. Натан Михайлович расслабился внутренне, направился к своей жене, бросив:

- Прости. Я тут не волен решать.

И только лишь он завел разговор с Полиной Юрьевной, как Эд рванул из здания аэропорта со всей ловкостью юности, со всей ее скоростью.

- Эд! – крикнула ему вслед Ульянка, - Ты куда?

Натан Михайлович, может, не сразу бы заметил маневр Эда, но окрик Ульяны…

- Вот… - учитель сдержался от крепкого словца, - Ну что за парень! Что с ним! – и рванул следом за Эдом так быстро, как мог.

Ульянка с Димкой бросились следом за Натаном Михайловичем.

Они выбежали из здания аэропорта и увидели, как Эд садится в такси, коих имелось во множестве на стоянке перед аэропортом.

Натан Михайлович всплеснул руками и тут же побежал, как угорелый, к ближайшей машине такси. Ульянка с Димкой остановились в нерешительности. Они видели, как учитель залез в такси, и машина отъехала следом за скрывшемся за поворотом автомобилем, в котором ехал Эд.

- Уль, тебе жалко было что ли, что Эд уедет к этому своему приятелю? – с упреком спросил Димка, покосившись на Ульяну с осуждением, - Зачем ты его сдала своим окриком? Сейчас Натан его догонит, или я не знаю Натана.

Ульянка зябко поежилась, словно от холода. Ей было не по себе от своего поступка, но внутри все же предательски грела уверенность в том, что сегодня Эд улетит вместе с ними в Москву. Димка прав – Натан догонит. Такой он человек.

- У меня случайно… вырвалось, - хрипло произнесла Ульяна, потупив взгляд, и пошла к зданию аэропорта.

Димка нагнал ее:

- Ты добьешься того, что Эд с тобой дружить не будет!

- А я и не хочу с ним дружить! – в сердцах воскликнула Ульяна, резко оборачиваясь к Димке. Он прочел в ее глазах то, о чем боялся думать.

- Ах, даже так… - упавшим голосом произнес он, и обида, охватившая его колкими иголочками, заставила его развернуться и быстрым шагом пройти в здание аэропорта.

Так как-то получилось, что сразу несколько людей, тесно связанных друг с другом, жестоко страдали в тот злополучный, неудачный день…

***

Такси остановилось на светофоре, и Натан Михайлович резво выбрался из него, добежав до машины, в которой сидел Эд. Он распахнул дверцу:

- Выбирайся! Живо! – учитель скрипки был настолько рассержен, как он уже не помнил, когда в последний раз так злился.

Эд отрицательно покачал головой, сжавшись в комочек. На его глазах блестели слезы.

- Эд… - Натан Михайлович проговаривал про себя – спокойно! спокойно! -, - Давай обойдемся без вызова полиции и представителя Российского посольства. Подумай о нервах своей бабушки. Она не заслужила. Если ты сейчас не выйдешь, мне придется обратиться к местным властям. И тебя в любом случае посадят на самолет. Выбор за тобой, - и он отошел от машины, оставшись ждать снаружи.

Тысяча мыслей-пчелок пронеслась в голове у Эда. Ему было плохо, ему было больно, но слова про бабушку заставили его подчиниться учителю. Натан Михайлович знал, на что надавить.

Эд с обреченным видом вылез из машины. Его учитель кивнул, указывая на свое такси, а потом расплатился с водителем.

Эд медленно шел к машине, которая увезет его обратно в аэропорт. Весь его мир рушился. Он был измучен морально, он был сбит с толку, он не знал, что правильно сейчас делать, а что нет. Единственное, что грело его – он запомнил адрес Тома в Лойтше…

***

Они прожили в Германии еще 5 лет, пока накануне дня рождения Эда 31 августа 1994 года последние российские военные не покинули свои части в бывшей уже ГДР.

Артур Эдуардович с семьей уезжал последним. Как главнокомандующий бывших советских, ныне российских, войск в Германии.

Эду почти исполнилось 5 лет, он свободно говорил по-немецки. И его немецкие друзья, приятели по играм звали его Эдди. Так и повелось в его дальнейшей жизни. Он не любил имя Эдуард, всегда представлялся по той германской привычке Эдвард или Эд. И так его и звали все и всегда.

Оксана очень расстраивалась в связи с переездом в Москву. Ей нравилось в Германии, нравилось быть главной леди, нравилась та жизнь. Но что же она могла поделать…

По приезду в Москву, Артур Эдуардович просто не узнал страну, из которой уезжал в эпоху СССР.  Пустые полки магазинов, вычурно одетые, как ему казалось, люди, безработица, беспредел на улицах, какой-то там рэкет…

Ему тоже хорошо и спокойно жилось в Германии, а тут – его встретила страна, полная морально-нравственной разрухи. Все, чем он жил сознательную свою жизнь – высмеивалось, было уничтожено. А на место образовавшейся пустоты в идеологии ничего не пришло. Все жили и выживали, кто на что горазд. Сейчас эти годы называют шальными, страшными 90-тыми.

Артур Эдуардович ушел в отставку. Вернее его ласково попросили. Все же 53 года ему исполнилось. И так много для армии!

А потом… начался сущий ад!

Оксана не работала. Не привыкла. Ошалевшим взглядом смотрела она на пустые полки магазинов, в которых даже еду с трудом можно было достать. Одни консервы, затейливо уложенные в виде замков в витринах. И связи уже не помогали. Да и с деньгами пришлось туго.

На в принципе хорошую по сравнению с другими пенсию генерал-полковника приходилось так ужиматься, так экономить.

Оксана совсем забросила ребенка, скинув его на мать мужа – интеллигентнейшую Элизу Аристарховну. Та после смерти своего героического супруга жила в огромной квартире, напоминавшей музей. На стенах - настоящие полотна известных для знатоков живописи художников, целое царство антиквариата. Все это Элиза Аристарховна собирала годами, многое досталось ей по наследству от отца – известного в царской России скрипача. Сама же Элиза Аристарховна получила прекрасное образование в сфере искусств, была в юности подающей надежды пианисткой. Но вышла замуж, забросила музицирование, посвятив себя мужу и единственному сыну – Артуру.

Эд рос по большей части в квартире бабушки. Артур Эдуардович с горя запил. Оксана все где-то порхала, вечно ее не было дома, не было рядом с Эдом.

Артур Эдуардович любил своего сына! Но тоска и горечь на склоне лет так скрутили его, что он не смог больше подняться, сложил ручки и тихо-мирно пропивал свою пенсию. Выпив, он все вспоминал, как оно было раньше. Какие идеалы грели его и всех советских  людей. Он продолжал утопать в прошлом, утопать в бутылке. И это его пристрастие к алкоголю тоже было для него чем-то новым в жизни. Не догулял он все же в юности. В отличие от его товарищей по учебе в военном училище. Все хорошо вовремя.

Элиза Аристарховна, видя, как ее внук Эдвард, а именно так она и звала, по приезду из Германии столь бойко говоривший по-немецки, начинает забывать язык, пошла и продала кое-что из своих украшений и наняла мальчику репетитора – носителя языка. В Москве с этим никогда не было проблемы. И сама она часто разговаривала с внуком по-немецки. Она знала этот язык – ее блестящее великосветское образование сказывалось. Спасибо ее отцу, известному скрипачу, который смог дать своей единственной дочери все самое лучшее!

И хотя Элизе Аристарховне исполнилось 73 года, когда семья ее сына вернулась из Германии, но она все еще сохраняла трезвость ума. У нее была великолепная память и поистине аристократические манеры. Всему этому она учила Эда с детства.

Он рос вежливым мальчиком, которому были привиты все навыки этикета высшего света. Умел с детства пользоваться всем разнообразием столовых приборов по мере надобности, не переставал говорить на немецком, рано заинтересовался музыкой.

Сначала Элиза Аристарховна хотела отдать его на фортепиано в музыкальную школу, сама учила его с 6-ти лет играть, но потом Эд вдруг показал явный интерес к скрипке. Элиза Аристарховна сняла со стены одну из картин и пошла в скупку. Так у Эда появился классный педагог по скрипке. Лауреат и дипломант множества международных конкурсов. Натан Михайлович Савицкий…

***

Время шло. Эд редко видел родителей. Лишь отец приходил к нему раз в неделю и аккуратно отдавал деньги из своей пенсии на своего сына. Он так и не нашел места в этой новой жизни, перестраивавшейся на капиталистический лад. Оттого и пил запойнее с каждым годом.

Вместо квартиры на Котельничевской набережной, Министерство обороны предоставило генерал-полковнику четырехкомнатную квартиру в новом спальном районе – Свиблово.

Оксана все реже появлялась дома, супруги почти не разговаривали.  Она снова искала себе тихую гавань, денежную каменную стену, чтобы спрятаться за ней от ужасающих бытовых трудностей, с которыми она столкнулась, вернувшись в Москву из Германии.

Теперь Оксана отчаянно жалела о тех жутких тыщах, что отдала врачу Цауберу за Эда. Они так были бы ей кстати, так пригодились бы! Но что уж теперь задним числом сетовать! Надо было действовать, пока совсем уж не вышла в тираж, пока молода!

Оксана ни капли не прониклась за все эти годы к Эду, своему якобы сыну. И он жестоко страдал, чувствуя нелюбовь собственной матери. Эд обладал нежной, ранимой душой, ближе, наверное, к девчачей. И дружил-то он с одними девочками с детства. С ними ему было комфортно. Никаких игр в войнушку, как с мальчиками, никаких драк.

Вот и с Ульяной подружился. Она была его одноклассницей в школе. Боевая девчонка! Всегда защищала его от нападок других одноклассников. А Эд совсем не умел защищаться. Он был словно хрупкий цветок в хрустальной вазе.

А потом еще Димка прибавился. Они все вместе ходили в музыкальную школу.

Одноклассники часто дразнили Эда, пытались достать, чувствуя его беспомощность, похожесть на девчонку. Но Ульянка спуску им не давала. А надо было – Димку звала на помощь. Классу к 6-ому отстали от Эда. Поняли – бесполезно. Он все равно не особо реагировал на их выпады и издевки, все где-то в облаках витал. А в случае чего можно было реальный ощутимый удар от Ульянки получить. Или от нее вкупе с Димкой.

А в музыкальной школе Эда уважали! Он так играл на своей допотопной дешевенькой скрипке, что сердце замирало даже у самых неразборчивых в классике!

Элиза Аристарховна, которой Эд принес очередной диплом за победу в конкурсе, сняла со стены очередную картину. На деньги с ее продажи она купила внуку достаточно хорошую, дорогую скрипку. Она всем сердцем поддерживала его талант!

А вот Оксана напротив - скандалила с мужем из-за апартаментов и материальных ценностей, которыми обладала Элиза Аристарховна.

Артур стучал кулаком по подлокотнику кресла:

- Не позволю ради твоих тряпок мать раскулачивать!

- Ах так! – язвительно парировала Оксана, - Тогда я тебя раскулачу. Развод! Ты понял?! Развод! Я нашла себе достойного мужчину, который сможет удовлетворить мои потребности! Настоящего мужчину! Не такого, как ты!

Артур вскочил на ноги и в сердцах замахнулся на Оксану, но не смог ударить. Не смог. Хотя все внутри него клокотало и взрывалось.

- Пошла вон отсюда! – процедил он сквозь зубы, с трудом сдерживаясь, - Вон!!! – он указал на дверь.

- Это не только твоя квартира, - негромко, все же испугавшись, произнесла Оксана, - Встретимся в суде! – и она ушла, громко хлопнув дверью их, казалось бы, такого мирного семейного гнездышка.

Артур запил еще сильнее после разрыва с женой. Он оплакивал свое одиночество, тянулся к сыну, но Элиза Аристарховна не пускала его в нетрезвом виде к Эду. Стояла насмерть.

- Артур, пойди проспись, завтра приходи, - шепотом высказывала она ему в коридоре подъезда, прикрыв за собой дверь. Но Эд все равно слышал урывками их разговор, и его сердце замирало от боли. Он в такие минуты звонил Ульяне, чтобы искренне высказать ей свое огорчение, излить душу. А Ульяна была так рада, что он звонит ей, что Эд такой ручной, такой весь только ее. Она мечтала о нем, он снился ей. Девочка просто влюбилась в беззащитные прекрасные карие глаза цвета лесного ореха, в его волшебную улыбку, способную растопить самое твердое сердце…

***

Эд сидел в самолете, и ему казалось, что все это происходит во сне. Как-то так нереально все… Эти воздушные облака за стеклом иллюминатора, воспоминания о Германии, в которой он родился и не был столько долгих лет и… Том… он, может, приснился ему? Нет, ведь губы до сих пор чувствовали прикосновение его губ. Просто физически – эти поцелуи! Эд откинулся на спинку кресла, замерев в мечтаниях, в воспоминаниях. И больно и сладко было вспоминать об этом. Одна! ночь вместе с Томом – и весь мир перевернулся. Эд всей душой стремился к Тому. Он жаждал, как погибающий от жажды, пить негу, жизнь его поцелуев…

Ульянка сбоку в кресле могла сколь угодно хмуриться и, хотя это напрягало Эда – совесть не давала спокойно относиться к ее тяжелым вздохам – он все равно утопал в незнакомом ему еще несколько дней назад Томе. Он был таким родным сердцу, так тянулась к нему душа! И – самое неожиданное и поразительное – к Биллу тоже! Эд скучал и по Биллу тоже!

***

Эд прилетел в Москву, обнял бабушку, Элизу Аристарховну, которую перед полетом предупредил Натан Михайлович, опасаясь за действия Эда.

- Бабушка! – с удовольствием выдохнул он, прижимаясь к самому главному человеку в своей жизни. Она вырастила его, дала ему все возможности, пока родители рулились в судах об имуществе. Оксана не подавала в суд по поводу опеки над единственным сыном. Ей было все равно. Она же знала, что это не ее ребенок. И потому, уходя к жутко крутому господину в малиновом пиджаке и толстенной цепочкой на шее – к новому русскому -  она претендовала лишь на половину квартиры. Той самой – четырехкомнатной. Что выделило Артуру Эдуардовичу Министерство обороны. В те времена проходила приватизация собственности. Вот Оксана и претендовала.

Артур не ходил в суд, игнорируя его, утопая все больше в своих воспоминаниях, для яркости картинки выпивая. В результате супругов Осеневых развели без присутствия мужа. Так бывает, так можно.

И квартиру поделили пополам. Оксана могла бы прикрыться ребенком и отсудить бОльшую долю в четырехкомнатных апартаментах.  Но в том-то и дело, что она не хотела ввязываться в тяжбу, а потом жить с ненужным ей ребенком. С Эдом.

Четырехкомнатную в Свиблово разменяли на две просторные однокомнатные. Тоже в спальных районах Москвы. Еще и машину Артуру Эдуардовичу пришлось продать, чтобы отдать половину денег Оксане. То же было и с дачей. Некогда роскошной. Купленной на деньги генерал-полковника. Получив развод и половину, ставшего собственностью при новой власти в России, имущества, Оксана успокоилась и больше никогда нем навещала Эда. А он все так же находился на попечении бабушки…

Огромные деньги, идущие от нового мужа Оксаны, никак не повлияли на судьбу Эда. Она тратила их на себя. Она так и не смогла полюбить Эда. А любила ли она вообще когда-нибудь в своей жизни? Хороший вопрос…

***

Артур Эдуардович жил теперь в однокомнатной квартире в спальном районе Москвы, в Солнцево. Но жизнь его вовсе не была такой радостной, как теплое, искрящееся название района. Артур продолжал пить по-черному, пропивая всю свою генеральскую пенсию. Единственное что: аккуратно в день перевода денег на его счет 15 числа каждого месяца приходил к сыну, отдавал ровно половину полученных от государства денег в руки своей матери. На Эда. И уходил, не всегда видя сына, потому что уже был подшофе.

Оксана же за все эти годы, а она развелась с Артуром, когда Эду исполнилось 7 лет, не дала ни рубля на его содержание.  Никогда не появлялась, не озадачивалась нуждами ребенка, и, утопая в роскоши, которую ей предоставил ее нынешний муж – новый русский – навсегда забыла о существовании Эда…

Когда Эд выиграл всероссийский конкурс юных исполнителей, Элиза Аристарховна кинулась копить ему на поездку в Германию. А выиграл он вместе с Ульянкой и Димкой в трио. Но все благодаря бесконечному таланту Эда. И нужны были деньги на поездку в Германию на конкурс. Международный.

Элиза Аристарховна, вздыхая, вскользь упомянула Артуру Эдуардовичу об этой поездке, разглядывая  картины на стенах – что бы продать, чтобы внук поехал? Это было его мечтой – он спал и видел оказаться в Германии, в которой родился, тянуло его туда…

- В Германию на конкурс? – озадачился Артур Эдуардович. И тут же в его глазах появилась решительность, - Он поедет!

Как бы не одобрял бывший военный увлечений сына, но знал, сердцем чувствовал – увлекается -  и хорошо! Надо помочь человеку!

Он не пил целый месяц. Адские муки терпел, но выдержал. Тяжело было – находился на грани с действительностью. Оказалось – трезвость – такое странное ощущение…

И Артур пришел к матери с двумя своими пенсиями – существенной суммой:

- Это Эду… на поездку… - он потупил глаза, протягивая увесистую пачку денег.

Элиза Аристарховна не сдержала слезу, всхлипнула:

- Все ж… Артур…  ты у меня достойным мужчиной вырос, - она прижалась к сыну, с трудом сдерживая слезы, - Сейчас ведь не как в СССР – сейчас за все деньги требуют. Очень кстати ты со своей помощью Эдварду! Так кстати! Я уж было совсем потеряла веру в тебя… а тут ты… Артур, я горжусь тобой, - она встала на цыпочки поцеловала своего сына в лоб.

Так радостно и хорошо было на душе бывшего генерал-полковника от слов матери. Он воспрял духом, повеселел. Улыбнулся счастливо и широко.

- Вот такого я тебя люблю и запомню навсегда, - улыбнулась Элиза Аристарховна.

А Эд, затаив дыхание, слушал их диалог, прижавшись ухом к двери своей комнаты. И он улыбался. В его голове внезапно родилась мелодия. Эд не спешил ее записывать, все наслаждался внутренне спокойствием в семье. Он улыбался роскошной и искренней Каулитцевской улыбкой, но не видел себя со стороны, не мог осознать, как он в своем счастье идеально похож на Тома и Билла. Он просто был незнаком с ними тогда…. Но трепетное чувство любви к отцу захватило его тогда и не отпускало уже более никогда…

***

Эд улетел в Москву, Том остался в Лойтше. Оба сломали головы над тем, как встретиться снова.

Том ни единой крамольной мыслью не заподозрил Билла в исчезновении его телефона.

А Эд написал Тому письмо на лойтшевский адрес.

И жизнь так закрутила Эда, что он вспоминал Тома только во снах. Иногда само существование Тома казалось ему мифом и только вопросы Ульянки давали ему силы жить – есть Том! Существует!

Эд по приезду домой сразу объявил бабушке, что ему срочно надо попасть обратно в Германию.

- Бабушка! Ну понимаешь, я там встретил своего близнеца! Мы не только похожи внешне – мы внутренне… сошлись! – доказывал Эд.

Эльза Аристарховна обвела взглядом некогда волшебных карих глаз квартиру:

- Эд, я понимаю, вся твоя жизнь там, ты там родился. Но продавать уже почти нечего. Разве что вот этого Васнецова, - бабушка вздохнула.

Эд растерянно взглянул на прекрасную картину настоящего русского мастера живописи, утонул в ней – слишком чувствительный, романтичный, восприимчивый к искусству он был. И сразу мысль понеслась в необъятные просторы совершенно нереальных несуществующих сфер… нечто воздушно-эмпирическое.

- Эдвард, Эдвард! – позвала бабушка, видя, что внук ускользает в невидимых волнах воображения, что его взгляд остекленел, что он где-то в себе.

- Нет, бабушка, - вздрогнул Эд, - я сам, я сам, - с этими словами он рванул с места и умчался к себе в комнату. Мечтать.

Дрожащей рукой он начал писать ноты, родившиеся в его голове. Длинные ресницы отбрасывали тень на мраморную  кожу его лица, подрагивали. Эд творил свою музыку, утопая в воспоминаниях о Томе, проживая снова их взаимные взгляды, улыбки, поцелуи…

В эту музыку, записываемую Эдом от руки, как в Лунной сонате Бетховена, выплеснулись вся его боль, вся его любовь…

***

Эд написал длинное письмо на запомнившийся адрес Тома. В Лойтше. Он, отдавая всю душу этому письму, не мог знать, что Том никогда его не прочтет, что Билл получит его первым и спрячет. Но не изорвет в отчаянии – нет. Будет доставать его каждый день в разное время, и читать с упоением маньяка, и плакать над ним…

Это было больно – знать, что Том любит другого, и что тот другой любит его…

***

Эд со своей сонатой – К любимому человеку – неожиданно прошел на международный конкурс. Во Франции, в Париже!

Радостью, свалившейся с небес для него, было это приглашение на конкурс. Теперь уж не надо было тратить личных денег. Эд стал звездой в мире классической музыки с прорвой фанатов! Еще бы! Такой красивый и бесконечно талантливый молодой скрипач!

Но ничего его не радовало, все казалось пресным, он лишь стремился всем сердцем к Тому, которого, казалось, безвозвратно потерял полгода назад. Он бы сейчас кинулся даже к Биллу, утонув в его объятиях – так ему не хватало тех близнецов, так похожих на него…

«Том-Билл, Билл-Том» - крутилось в голове у Эда, когда он проходил мимо деканата музыкального училища, в которое его приняли вне очереди, как уникального самородка. Эд сам не в полной мере понимал своей гениальности. Просто жил, просто играл на скрипке, просто до физической боли ждал ответа от Тома…

- Осенев! Эй! Стой! – крикнула секретарша деканата, выбегая следом за Эдом, следуя за ним.

Эд вздрогнул. А, да! Эта новая секретарша! Она уже всем душу вынула своей добросовестностью!

- Эдуард, Эдвард, - Алена сверилась с надписью на конверте, - Это тебе! – она протянула продолговатое что-то, похожее на письмо. Кхм… из Германии, я тут новенькая, с трудом узнала, кому это. В почте зарегила.

Эд выхватил из ее рук письмо, повертел со всех сторон, резко вскрыл, пробежал глазами, улыбнулся счастливой улыбкой, схватил секретаршу и закружил:

- Спасибо!!!

-  Ой, чего это? – удивилась девушка, неловко отбиваясь от Эда, кружащего ее по коридору.

- Ты не знаешь даже, какое счастье мне подарила вместе с этим письмом! – восторженно воскликнул Эд, поставив, наконец, барышню на место.

- Ой, правда?! – воскликнула Алена по фамилии Денисова, - А я так билась – никого же пока не знаю, - она развела руки в стороны, - Кто это – Эд? А именно ему письмо адресовано!  То есть – тебе! Я давай всех спрашивать. Вот тут-то мне тебя и показали.  Но я вчера за тобой вдогонку не угналась – ушел ты так быстро из училища…

- Ален – ты моя драгоценная в своей скрупулезности! Ты в курсе? – произнес Эд, снова прерывисто обняв ее, - Аленка – если стану кем-то – тебя запомню на всю жизнь! Ты мне ее спасла!!! – и Эд кинулся бежать по коридору музыкального училища…

Алена удивлено посмотрела ему вслед и улыбнулась. Ее грела радость от того, что она-таки отыскала того чела, на имя которого в деканат пришло письмо из Германии. И этот Эд был счастлив, прочтя послание. Алена ничего не понимала в немецком, но, судя по реакции Эда – новости были – супер. Она улыбнулась счастливо, случайно всхлипнув от переполнявших ее чувств в ладошку. А вообще – счастье – есть! Решила она.

***

Том, отчаявшись найти свой телефон, не встретившись тогда с Эдом перед его отъездом, долго пребывал в оцепенении.

И Билл заходил к нему, молча, с таким удивительно странным пониманием относился к его чувствам. Гладил по руке, обнимал. Молча. Вау!

Тому хотелось крикнуть – где ты был раньше, когда ты был мне так нужен?!

Том посматривал на брата, тот тоже кидал на него откровенные, как никогда, взгляды. Красивые раненые глаза, как в зеркало, смотрелись точно в такие же красивые раненые глаза.

Том так и не подумал на него, на Билла, что это он спрятал его телефон, лишил возможности общаться с таким, ставшим дорогим человеком…

И так приятно было молчаливое объятие Билла! Вот бы раньше он так отнесся к Тому! Тогда, когда Том ощущал себя просто без воздуха – без Билли! Том даже сейчас почувствовал особую нежность в сердце. Провел рукой по щеке, тот прикрыл глаза, утопая в блаженстве этого прикосновения… ммм…

- Билл… поздно, - прошептал Том, тот распахнул глаза, глядя испуганно на брата.

- Мне пора? – выдавил из себя совершенно ручной и податливый Билл. В его глазах читалось желание остаться, челка спадала на его глаз.

- Я… люблю тебя… - через внутренние установки признался Том, но тут же закрыл глаза. Перед его мысленным взглядом стоял Эдди… Том улыбнулся в ответ на невидимую улыбку Эда.

- Я тоже люблю тебя, - услышал Том от Билла и почувствовал лёгкое прикосновение его губ к своим губам…

Это было чем-то запредельным – Том распахнул глаза! Но Билл уже убегал к спасительной двери комнаты. Он мог пойти за ним, и чуть ранее Том отдал бы все за то, что произошло сейчас, но он откинулся на подушку, мечтая об Эде, к которому была устремлена его душа…

***

Эд спрятался за углом, развернул письмо Тома еще раз и пробежал его глазами. Счастье лавиной обрушилось на него! Сегодня ночью он уезжал в Париж на очередной конкурс. Бесплатно для себя. На Эда были серьезные ставки в продюсерском мире.

«Уникум! Самородок!» - писали об Эде СМИ.

И этот самородок, замерев от волнения, звонил, согласуясь с  письмом Тома, набирал его указанный в письме новый номер. Опять – засада! Отключен!

***

Том съездил в театр Магдебурга, узнал доподлинно – откуда приехали юные музыканты.

Он долго вынашивал в себе, но, наконец, отправил письмо Эду на адрес деканата….

За это время с ним и Биллом случилось невозможное… казалось бы…

Как только они вернулись в школу 1-го сентября – их атаковали фанатки!

В это невозможно было поверить, но это происходило на самом деле! Так ведь не бывает! Не – не бывает!

На то уповал и Том, хотя на переменах его скрывали в кабинетах учителя, ставшие вдруг под прицелом камер такими хорошими! Будто не они развели их с Биллом по разным классам на 7-омом году обучения! Педагоги! Хм… не все идут в специальность по таланту… у многих просто нет никакого таланта. Вот нету и все! А хочется! Вот они и злятся, самореализовывая свои комплексы и свою искреннюю бесталанность на ком-то другом…

Теперь выступление в Париже было в повестке дня Эда. Выступление в том же Париже – для токов – новая вершина!

Эд знал - через время внутренних мучений и страданий - он увидит Тома.

«Наконец-то!» - пела его душа.

Эд получил от Тома письмо на адрес своего учебного заведения. Спасибо въедливой и очень  радеющей за дело секретарше Алене!

- Том… - выдохнул в трубку Эд, находясь в автобусе, толкаемый со всех сторон.

- Эдди! – счастливо воскликнул Том, - Ну, наконец-то!!!!!!!!!!!!!!!!!!! -  и его сердце помимо воли вспыхнуло фейерверком счастья!

Продолжение - http://www.liveinternet.ru/users/3984488/post144054707/