Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
(И.А. Бродский )
Не пускайте поэта в Париж,
Пошумит, почудит – не поедет.
Он поедет, туда,говоришь,
Он давно этим бредит?
Не пускайте поэта в Париж,
Там нельзя оставаться.
Он поедет туда, говоришь,
Не впервой расставаться?
Не пускайте поэта в Париж,
Он поедет, простудится, сляжет,
Кто ему слово доброе скажет?
Кто же тут говорил, говоришь?
А пройдут лихорадка и жар,
Загрустит ещё пуще:
Где ты, старый московский бульвар?
Как там бронзовый Пушкин?
Он такое, поэт, существо,
Он заблудится, как в лабиринте,
Не берите с собою его,
Не берите его, не берите.
Он пойдёт, запахнувши пальто,
Как ребёнок, вокруг оглядится,
Ну и что говоришь, ну и что,
Он бы мог и в Москве заблудиться?
Всё равно, где ни жить, говоришь,
Кто поймёт, говоришь, не осудит?
Не пускайте поэта в Париж,
Он там всё позабудет.
Всё равно, где ни лечь, говоришь,
Под плитой да под гомоном птичьим?
Не пустили б поэта в Париж,
Он лежал бы на Новодевичьем.
(В.Долина ).