***

Не успокоили меня также и дальнейшие действия графа.
Низко наклонив голову, он говорил. Скорее, даже бормотал на грани понимания слов, речь его стала более монотонной и совершенно невероятной по смыслу.

- Я был обязан, я был обязан сдержать слово, данное моей тогда будущей женой. И явиться в подвалы Оперы Гарнье, как было условлено, лишь только мы прочитаем в газете «Эпок» о смерти Эрика. Один человек должен был дать объявления и тем самым уведомить нас.
В первую очередь мою супругу. Ведь именно она обещала, смертельно влюбленному в нее Эрику, вернуться в катакомбы и предать его земле. Предварительно одев ему на палец обручальное кольцо.
Да. То самое, ты видел его и знаешь его судьбу.
Я неукоснительно выполнил все ее обязательства перед мертвым, действительно мертвым человеком.
Все, за исключением пресловутого кольца…
Казалось, нас с женой ждет впереди счастливая и безоблачная жизнь…
Но, ночью, по возвращению из подземного путешествия и до этого некоторых трудов по упокоению, как я тогда полагал, бедняги, меня самого разбила жуткая слабость.
Возможно простуда, подхваченная там же в черных, сочащихся влагой переходах, явилась причиной, но слабость и болезнь потом долго не отпускали меня. Ты, мой друг, я знаю, желал меня видеть. Увы, нам было не суждено переговорить тогда.
Когда же мне стало немного лучше, мы с супругой переехали на лето сюда, в Шерриз.
И нездоровье вновь побороло меня. Самое странное , что кроме общей слабости всего организма, мой разум работал как никогда интенсивно.
Все чаще, особенно по ночам в моей спальне или же , если я оставался один, мне чудилось, что кто-то невидимый , но упорный находится рядом. Кроме того, мнилось, словно что-то чуждое, но живое шевелится в моем левом боку. Доходило даже до того, что мне постоянно слышались шаги рядом, когда я шел по коридорам поместья, словно чей-то локоть временами касался моего левого локтя. И это ужасное , иррациональное ощущение чужого присутствия. Иногда краем глаза я ловил какое-то смазанное движение слева, и еще…
Если рядом со мной были люди, это нечто почти меня не беспокоило, а вот стоило остаться одному. И постоянное, все время шуршание и шебуршание в левом боку, словно там завелся маленький зверек, жаждущий моей крови и жизни. Почему-то мне все чаще вспоминалось то самое движение, каким я доставал его кольцо из левого жилетного кармана. Будто теперь кольцо ожило и терзало меня подобно орлу, ежедневно впивающемуся в печень Прометея.
И в ушах звучал тот самый протяжный стон над рекой.
Но как такое может быть?
Тот человек, мной похороненный, был безусловно мертв, никаких сомнений у меня не возникло.
Но все попытки разумного объяснения, того что мной происходило, разбивались о непроницаемую стену невозможного. Никакие проблемы со слабой печенью и усталостью, нервным возбуждением и галлюцинациями, не объясняли происходившего. И самое ужасное – страх мой рос вместе с проблемами тела. Все больше я стал интересоваться науками , от которых прежде был далек, разум работал на пределе сил.


Сейчас я уже понимаю, что именно таким образом , вначале украдкой , исподволь, пройдя по дорожке моей жалости сожаления опрометчивым поступком, Эрик овладевал моим разумом и телом. Последним оплотом того Рауля, что ты помнишь, осталась бедная моя душа. Но и она слабеет от долгих ночных битв, своей бесплотностью они совершенно лишают меня жизненных сил.
Единственное, что держит меня еще на этот свете, это желание защитить жену. Я клялся быть ее защитником, и перед ней и перед господом богом.
Только Всевышний больше уже не слышит моих молитв, а моя жена…
Она была всем для своего учителя, всем в этом мире…
И что сейчас пожелает он, как захочет поступить полностью овладев моим сознанием, я даже не хочу представлять.
Но, увы, все чаще я совершенно не помню, как шел в кабинет, в котором оказывается, по словам супруги, просидел несколько часов. Все чаще большая часть дня выпадает из моей памяти. Он, подкравшись тайком, постепенно все больше и больше завладевает мною. Но, когда я пойму, что победить невозможно.
Что же пистолеты всегда под рукой, последний шаг для человека – пустить пулю в лоб. Но верное дело для дворянина – убить любовника жены.


В результате нервического возбуждения речь графа становилась все более бессвязной, гладкие поначалу фразы превращались в монотонное бормотание, перемежающееся выкриками.
Левая рука его резко задергалась, глаза вновь стали пустыми.
Я отвернулся от этого невыносимого зрелища и подошел к окну. Лучше смотреть на мрак за стеклом, чем на ужас здесь, в теплой уютной комнате.